дети смотрели на седого стрелка. он никогда не промахивался. он всегда попадал в цель. но они глядели на него. но их глаза были как нежность. и он выстрелил мимо. …солнце взошло над миром. Диана Юхта "BELLUM"
Вот, Олежка, мы командиры. У каждого по роте. Сегодня решающий бой. Мы сидим в засадах. Каждый на своей стороне поля. Со мной Сеня и Святыч. Буйка упорхнула к тебе. Вдруг первый выстрел. Снайпер снял тебя. Я теперь вдова; наши мальчики вливают мне в глотку спирт, чтобы очнулась. Два твоих зама начинают сраться меж собой — им важнее их регалии, чем мир и покой. Буя достаёт браунинг из кобуры, пристреливает этих сук. Ведёт роту в атаку. Буе четырнадцать лет. Святыч чувствует её лучше меня — всё-таки они двойняшки, а я просто мать. Корректируем действия на пару. Сенька за моего личного связного — Валю сняли тоже. Очнулась в госпитале. Боги, ну почему так больно?! Каждый раз как при первом ранении. Я — вдова. Мне всегда шёл чёрный. Увезу детей в Лондон — нас туда пустят, да и русская школа хорошая там. Как и хотели с Олежкой сделать после войны. Только Олежка не дожил.***
Уже год как нет Олежи. Боги, всего лишь год?! Но я умудрилась в омут с головой. Бар. Стул. Ты, милый, на нём. Разговор с барменом ни о чём. Я — на другом конце стойки. Молчаливое виски кручу меж дрожащих ладоней. Сижу, пожираю глазами. Молю о взмахе ресниц. Ты не помнишь меня, ты был слишком пьян. Я не знаю твоего имени, впрочем как и имён остальных. Номера в телефоне забиваю по ощущению рук. Мне бессмысленна и непонятна эта тяга — мне ведь пятый десяток практически вышел. Но я бегу, я хочу, я желаю немного любви, щемящей пьяной ласки, повтора которой уже не найти — тебя погребли во Вьетнаме. Там было смердно. Там была война. И наши дети, седея, смеются и, сродни Халку, злы постоянно. Ты не ждёшь, ты покоишься с миром, там, во Вьетнаме, удобряя тропическую почву прахом. Но я внезапно чувствую взгляд. Долгожданный взмах ресниц, миг узнаванья. Я, оказывается, была ещё пьянее тебя, мнимый вьюноша, мой сослуживец. А вдруг и любовь случится опять? Подобно нам умеют любить лишь люди, выкарабкавшиеся из окопов войны, сохранившие память и, главное, здравые мысли.***
Святыч вернулся из школы с красивым фингалом под глазом. Подрался с одноклассником-ирландцем из-за сестры. Хотя Буя сама была виновата. Ну вот зачем светить наградной ножик в канун Дня Победы, а? На нашей стороне не у многих были старшие родичи. Или сами были. Боги, почему на этой войне дети стали такими взрослыми? Их ведь столько сбежало из тыла к родителям на поле боя, что хватило даже не на один отряд. Из детей. "Два типа: до 14 и от 14". И уже не младые дети получают похоронки о ещё нестарых родителях, а эти самые родители получают груз 200. Нет, ну зачем Буя потащила с собой нож?! Не могла простой походный взять? Им тоже хорошо колышки для палатки затачивать. Вот возьму и не пущу в поход с классом! Хотя этих партизанов сложно куда-то не пустить. Сбегут. Как из плена сбегали.***
Серое небо, серые панельки. Детская площадка с недавним ремонтом: качели и карусель не скрипят, всё облупившееся закрашено очередным слоем масляной краски. На карусели примостилась уставшая девушка. У неё уже нет сил крутить саму себя. Нога её безжизненно свисает с деревянного настила карусели, голова уронена на руки. У девушки не детское лицо. Девушка — мать, жена. И офицер. Тяжело вернуться в дом к родителям, улыбаться, паковать чемоданы и не говорить, что с перрона ты на войну. Муж через сутки туда же: за эти сутки нужно будет пристроить детей. Гражданским знать о войне не положено, поэтому детей не оставишь в сердце страны, придётся везти туда, на границу.