Мечта, которая сбылась

Проснувшись утром, Эсмеральда поначалу удивилась, увидев над головой вместо сводчатого потолка комнатки во Дворе чудес или полога кибитки ветви с резными листьями на фоне чистого неба, а вместо стен — стебли трав. Тело её затекло, как бывает, если долго лежать на твёрдой поверхности. Ещё толком не опомнившись, цыганка, проведя рукой по телу, обнаружила расшнурованный корсаж, сорочку, обнажившую грудь, и сбитые выше колен юбки. Однако самым страшным был не беспорядок, в котором находилась её одежда, и не место пробуждения. Ложе, представлявшее собою брошенный на землю плащ, она всю ночь делила с Жеаном Фролло, прижимаясь к нему во сне, согреваясь от его тепла. Накануне, сбежав от Феба, она пыталась что-то объяснить судье, но вряд ли он, охваченный страстью, слушал её, да и она, смятенная, не могла подобрать нужных слов. Потом он бесстыдно владел ею и, чего греха таить, ей нравилось то, что он с нею делал. Феб, преданный дважды подряд, имел полное право презирать свою Эсмеральду. Драгоценность, ревностно хранимую от мужских притязаний, предназначенную одному капитану, она отдала другому, притом без особых усилий с его стороны. Подчинение насилию хоть как-то оправдало бы безрассудный поступок цыганки. Но нет, она не кричала, не вырывалась, не воспользовалась подмогой единственного союзника — кинжала. И самым главным свидетельством её вины перед возлюбленным офицером служило полученное ею преступное, греховное удовольствие. После такого не следовало даже показываться на глаза Фебу. Цыганка одёрнула юбку, привела в порядок корсаж. В подобной ситуации не мешало всплакнуть, как всякой рафинированной барышне, но плясунья, одумавшись, не исторгла и слезинки. Ей пришла в голову кощунственная по отношению к капитану мысль: вдруг он сейчас так же валяется в траве в обнимку с одной из тех девиц, которые жались к мужчинам прошлым вечером, готовые на всё? Ведь Феб не бросился на её поиски, не удержал её. Значит, он либо не заметил её исчезновения, либо заметил, но не придал значения. Выходит, не так уж нужна блестящему золотомундирнику бедная бродяжка и её безграничная любовь. Низвергнув себя в глазах божества, бедняжка тут же сама низвергла идола с пьедестала, на который ранее возвела в грёзах. Эсмеральда удивилась тому, как легко сердце отпустило Феба. Оно не разорвалось на части от горя, не опустело. Охватив колени руками, девушка сидела, ожидая пробуждения Фролло. Бежать было невозможно: дороги из леса она не знала. Юное свежее утро настраивало на оптимистический лад. Солнце пригревало. В зарослях распевала невидимая пташка. Вороной конь с белой проточиной на лбу, позвякивая уздечкой, щипал траву. Жеан безмятежно спал на спине, раскинув руки, совершенно беззащитный, ни капли не походящий на безжалостного судью, которого сам король именовал кумом. Цыганке пришло на ум сравнение со зверем, доверчиво открывшим уязвимые участки тела. Глядя на его мирно вздымавшуюся грудь, она с раздражением подумала, как ему удаётся после всего между ними произошедшего почивать сном праведника. Пробудившись, Фролло довольно потянулся, разминая затекшие мышцы. — С добрым утром, малютка! — промурлыкал он, блаженно щурясь на солнце. — Истинно говорю, минувшая ночь была лучшей на моём веку. Цыганка не удостоила вниманием приветствие Верховного судьи, продолжая сидеть, обняв колени. Жеан взял её за подбородок, заставив повернуться к себе. — Взгляни же на меня, Эсмеральда! — нахмурился он. — Разве ты и теперь боишься меня? — Что ещё тебе нужно? — строптиво мотнула головой плясунья. — Ты получил желаемое, отвези же меня в город и позволь уйти. — Думаешь, я сродни капитану, который овладел бы тобой, не вспомнив назавтра даже имени? Мне нужно, чтобы ты осталась со мной, чаровница, и позволила мне дарить тебе то же блаженство, какое я испытал в твоих объятиях! — А ты думаешь, если я уличная девушка, — огрызнулась цыганка, не делая, однако, попыток отодвинуться, — то мне всё равно, чьей любовницей стать, капитана или судьи? — Но ведь ты сама, хитрая лисица, жаждала этого? Если ты боялась, зачем же пришла? — озадаченно спросил судья. — Или я был неласков с тобой, причинил тебе боль? — Фролло спрятал лицо в ладонях. — Я делал не то, что ты хотела? Ведь ты этого от меня хотела, колдунья? Воистину, мудрено мужчине понять душу женщины, в особенности, если женщина сама не определилась в собственных желаниях! Тем большие трудности выпали на долю Жеана, общавшегося с представительницами противоположного пола преимущественно в зале суда. Он видел ведьм, распутных девок, сводниц, воровок, бродяжек, допрашиваемых с пристрастием и без оного, но даже они, будучи для него низшими существами, оставались загадкой. — Я колдунья? Святая Дева Мария! — вскрикнула цыганка, скрестив руки на груди, словно защищаясь. — Зачем бы я тогда околдовала человека, которого боюсь, чтобы он выслеживал меня? — Во второй раз я не нахожу доводов против твоих слов, Эсмеральда, — признал её правоту Фролло, сражённый неоспоримыми доводами. — Так выслушай же, — продолжала девушка, поднявшись на ноги. Он смотрел на неё во все глаза. — Я пришла к тебе, ибо предчувствовала беду, которую мне по силам отвести от всех, чьи пути переплелись по воле судьбы. Ты говорил, что погибнешь, если не завладеешь мной, ты убил бы Феба, погубил меня. Теперь ты не тронешь его, а я разлучена с ним. Что я ему скажу? — Не надо ему ничего говорить! — вскочил Фролло. — По-твоему мужчина, заставляющий тебя плясать перед пьяными приятелями, достоин оправданий? Ты хочешь стать тряпкой, о которую он вытрет сапоги? Где же гордость твоего народа, цыганка? — Чем ты, изводящий меня беспрестанной ревностью, лучше Феба? Судья прикусил нижнюю губу, лицо его мучительно исказилось. — О, проклятое имя! Когда ты произносишь его, клещи, раскаленные на адском пламени, рвут мою душу. Я знаю, кто я, Эсмеральда, и другим никогда не буду. Но пусть меня четвертуют, если я обижу тебя! Я весь твой, ты первая, кого я полюбил, кому дарил ласки. Не отвергай меня! Неужели, кроме неприязни, ты не испытываешь ко мне ничего? Он сжал девушку в объятиях, скользнул губами вниз по шее, туда, где возле ключицы пульсировала жилка, прижался к её плечу пылающим лбом. — Не прикасайся ко мне! — извивалась плясунья, запрокинув голову, сжав пальцы на его плечах. — Противишься до последнего? Он жадно приник к её устам, а оттолкнуть мужчину у неё недостало ни сил, ни желания. Она смогла только жалобно прошептать, когда он отстранился: — Прошу, не надо сейчас… Не здесь. Я голодна, мои друзья, наверное, волнуются обо мне. — Слушаю и повинуюсь! — произнёс Фролло. Верховный судья походил на пристыженного школяра и выглядел настолько комично, что девушка впервые рассмеялась, нечаянно разрушив тем самым последний оплот неприязни. Покуда Жеан и цыганка покидали лес, наша компания, проспавшись и прикончив остатки припасов, тоже готовилась в обратный путь. Гренгуар, суетясь, бурно жестикулируя, уговаривал дождаться возвращения Эсмеральды. — А разве она не вернулась? — икнул Феб, чья голова, вкушающая прелести похмелья, отказывалась ясно мыслить. — Нет, как видите, — стоял на своём поэт. — Она убежала накануне и с тех пор я её не видел. Я нашёл только её бубен. Девушка могла заплутать в чаще. Или кто-нибудь напал на неё. — Тем хуже для девчонки, — ухмыльнулся Феб. — Она не выполнила свою работу. Так со мной поступать не годится, Вельзевул тебя удави! Гренгуар взывал к совести гуляк, однако его призыв приступить к розыскам пропавшей оказался гласом вопиющего в пустыне. Феб заявил только, что Пьеру следует радоваться, поскольку вся плата за представление причитается одному ему. А коли уж ему столь охота искать сбежавшую красотку, то никто его не удерживает. Увы и ах! Благородство пало в страхе перед одиночеством под кущами Булонского леса. Сникнув, бедолага взгромоздился на повозку, гадая, что могло произойти с его цыганской женой. Вчера она оставалась наедине с невесть откуда явившимся судьёй Фролло. Судья не присоединился к пирующим, следовательно, он не принадлежал к их обществу. И он, и цыганка скрылись в ночи. Сопоставив факты, Гренгуар пришёл к выводу, что Эсмеральда сейчас вместе с Фролло и никак иначе. — Будем надеяться, твоя хозяйка знает, что делает, — обратился он к козочке, которую держал на руках. Джали, подняв изящную голову с позолоченными рожками, отозвалась тревожным блеянием.