Мечта, которая сбылась

Сердце поэта отличает особая чувствительность. Оно куда острее воспринимает житейские неурядицы; расходившись, долго не унимается, болезненно реагирует на малейшую обиду. Пьер Гренгуар принадлежал именно к такой породе поэтов. Его самолюбие потерпело болезненный удар, им открыто пренебрегли — и всё в один вечер. Нечего и говорить, что во Двор чудес Гренгуар возвратился в самом дурном расположении духа. Даже деньги Феба не грели его душу, в которой наряду с беспокойством за Эсмеральду возрастало недовольство ветреностью девушки. Мало того, что цыганка втянула его в опасную поездку и бросила, не предупредив — она так и не вернулась, заставив своего спутника волноваться. Поэт не знал, о чём думать, куда бежать. Он надеялся на возвращение плясуньи из леса раньше него, но каморка, которую он делил с цыганкой, пустовала. Редкие обитатели Двора чудес, отдыхавшие от повседневных трудов, сказали, что не видели Эсмеральду со вчерашнего утра, когда девушка с названным мужем и козочкой отправилась на заработки. Итак, муж вернулся, козочка тоже, даже бубен плясуньи, подобранный под берёзой с тройным стволом, имелся в наличии. Недоставало только цыганки. Пропала ли она в дремучей чаще, пришла ли в город, узнать не представлялось возможности. Смекнув, что не худо бы разыскать Верховного судью, а тому уж известно местопребывание Эсмеральды, Гренгуар во весь опор припустил в Ситэ. Епископ Парижский Клод Фролло, к которому обратился с расспросами наш поэт, сокрушённо развёл руками: — К сожалению, сам пребываю в полнейшем неведении. Я вчера условился о встрече с моим братом, но он не явился. Возможно, какое-то срочное дело задержало его. Не став огорчать доброго священника рассказом о том, когда и при каких обстоятельствах он видел его брата, Гренгуар откланялся. Оставалось ещё два места, куда стоило заглянуть с розысками. Во-первых — Дворец правосудия, во-вторых — дом Верховного судьи. Уж в одном из этих мест Жеан Фролло должен был наверняка найтись. Рассудив так, Гренгуар отправился поначалу ко Дворцу правосудия как к ближайшему из объектов поиска. По мере приближения к стрельчатым стенам, увенчанным остроконечными башнями со шпилями, как будто прокалывающими небо, решимость героя постепенно иссякала. Нервного поэта отталкивало главным образом северное крыло дворцового ансамбля, где располагалась печально известная тюрьма Консьержери, и в особенности башня Бонбек, в которой находилась камера пыток. Казематы Консьержери делились на три категории. Важным или обеспеченным заключённым доставались одиночки с кроватью и столом, менее состоятельные могли позволить себе так называемые «пистоли» — помещения рангом пониже, с жёсткой койкой, и, наконец, бедняки довольствовались сырыми, кишащими клопами конурами, где постелью служила охапка соломы и где бедолаги нередко умирали, не дождавшись окончания срока заточения. Пьер, наделённый живым воображением, представил, как его, признав автора злободневных памфлетов, хватают, отбирают все деньги до последнего денье и ввергают в душный каменный закуток. Что станется с белоснежной козочкой, запертой в каморке, если, помимо цыганки, исчезнет ещё и он? К тому же либо судьи могло не оказаться во Дворце, либо плясунья успела вернуться. Обе эти вероятности лишали рискованное предприятие всякого смысла. — Глупа та газель, которая сама идёт в логово тигра! — провозгласил поэт, воздев вверх указательный палец. Гренгуар был не настолько объят ревностью, чтобы ставить собственное благополучие ниже сего разрушающего чувства. Желудок его взалкал пищи, а честно заработанные су позволяли вкусно отобедать в приличной харчевне. Оставив безуспешное предприятие, наш герой отправился удовлетворять первоочередные потребности, гордясь тем, как ловко надул служителей Фемиды. Доведи, меж тем, Гренгуар начатое до конца, он нашёл бы и судью, и цыганку. Для этого стоило всего лишь совершить путешествие на правый берег Сены к дому Жеана Фролло. Но, поскольку певец парижских улиц предпочёл обед, вместо него к жилищу Верховного судьи перенесёмся мы. Особняк Фролло в восточной части Города был обставлен без излишней роскоши, практически граничащей с простотой, но всё внутреннее убранство свидетельствовало о вкусе и достатке хозяина. Ни одна деталь не выдавала пребывания в доме женщины, что позволяло сделать вывод о принадлежности господина к касте закоренелых холостяков. Эсмеральде доводилось бывать в богатых домах, куда её звали плясать перед хозяевами или показывать умения учёной козочки, поэтому цыганка не стушевалась, переступив порог жилища Фролло. Отсутствие других обитателей, за исключением слуг, которых она не стеснялась, помогло ей быстрее освоиться. Плясунья не сбежала, как вначале собиралась, когда Фролло, усадив её на коня впереди себя, как бесценную добычу, добрался до города. Она проголодалась, её забавляли изумлённые лица прохожих, её разбирало любопытство. — Куда ты меня везёшь? — спросила цыганка, прижавшись к судье. Не сказать, чтоб Фролло вызывал у неё столь нежные порывы, просто бедняжка боялась ненароком свалиться на мостовую. — Ко мне домой, — ответил Жеан. — Ведь ты же сказала, что голодна, а у меня на кухне найдётся, чем закусить. Верховный судья на один день забыл о должностных обязанностях, полностью посвятив своё время Эсмеральде. Едва ли ему пришлось об этом жалеть. Цыганка, в свою очередь, извлекала из создавшегося положения все возможные для себя выгоды. Её занимало всё: слуги, повиновавшиеся малейшему знаку, поклоняющиеся ей, словно госпоже, новое окружение, бросаемые на неё украдкой взгляды. Здесь она была гостьей, и гостьей желанной. Никогда не страдавшая отсутствием аппетита, цыганка разделила с Жеаном сытный обед, приготовленный расторопной прислугой, уплетая буквально за обе щеки. Эсмеральда поглощала яства, от которых прежде ей доставался разве что соблазнительный аромат, и ей казалось, будто она никогда не утолит голод. Но только если потребность в пище легко могла быть удовлетворена, то заглушить другой голод, вызванный зовом крови, далеко не так просто. И, когда рука с меткой зла на ладони снова коснулась её запястья, цыганка не отстранилась, позволив судье делать с нею то, что он хотел, и чего втайне желала она. Возмутившаяся частичка разума тотчас заглохла под спудом первобытного инстинкта, не стесняемого чрезмерной строгостью нравов плясуньи. Если бы Гренгуар увидел их в тот час, то убедился бы в справедливости изречения: «Solus cum sola non cogitabuntur orare «Pater noster»*. Однако уединение Жеана и Эсмеральды никто не потревожил, предоставив им постигать сложную науку любви. Цыганка, привыкшая жить одним днём, не задумывалась о будущем. В перспективе её ожидало замужество с кем-то из таборных мужчин или, возможно, бродяг. На иную партию рассчитывать ей вряд ли приходилось. Впрочем, семейное гнездо девушку, в отличие от сверстниц, совершенно не волновало, несмотря на всё более возрастающую с каждым годом вероятность остаться старой девой. В то время как иные в её возрасте погрязали в домашних делах и нянчили младенца, а то и двух, она не подпустила к себе ни одного из мужчин. Те, кто пытался посягнуть на её невинность, сталкивались с угрожающе нацеленным в грудь кинжалом, мгновенно извлекаемом из складок одежды, и взором дикой кошки. Подобное сопротивление отбивало у наглецов всякую охоту продолжать атаку. Такая тактика привела к тому, что за цыганкой закрепилась репутация девушки не без странностей. В самом деле, среди бродяжек особы, столь свято блюдущие чистоту, встречались нечасто. Эсмеральде не хотелось терять свободу, подчинившись мужу, хозяину и господину. Её не прельщала извечная судьба замужних женщин, знатных и бедных, ставших покорной тенью супругов, терпящих их самодурство, а зачастую и побои. Ведь неспроста же поучало старинное фаблио**, которое и теперь ещё напевали жонглёры, потешая публику: Взглянула косо — врежь ей в глаз, Чтоб впредь коситься зареклась, Поднимет шум и тарарам — Ты ей, злодейке, по губам! А кто не поступает так, Тот сам себе заклятый враг. Наконец цыганке повстречался тот, кому она не смогла противиться, перед которым неприступность слетела, как шелуха. Фролло подчинял её себе, но и она почувствовала свою власть над ним. После ночи, связавшей их воедино, она не питала к Жеану прежнего страха, постепенно открывая в его вздорном характере новые черты. Этот мужчина пробудил её врождённую пылкость, и девушка со всем жаром отдавалась этому новому чувству. В ней, казалось, пылал огонь, но огонь особого рода: он угасал, поглотив всё былое, включая и печаль об утраченном, но малейшему порыву ветра ничего не стоило раздуть пламя вновь. Много ли надо цыганке, никогда не имевшей крыши над головой? Любить самой и быть любимой, вольная воля с бесконечными дорогами, да песня — вот главный залог счастья, необходимый ей, как воздух. Беззаботно устроив кудрявую головку на плече того, кого недавно боялась пуще смерти, она безмятежно улыбалась своим ощущениям. Счастлив тот, чьи невзгоды недолговечны, чья беспечная мысль неспособна долго задерживаться на одном предмете! — Скажи мне кто-нибудь вчера, что так произойдёт, я бы сочла его умалишённым, — вполголоса произнесла Эсмеральда, рисуя указательным пальцем невидимые узоры на ладони Верховного судьи. — Теперь я знаю, как бывает, когда мужчина и женщина становятся едины. Тогда душа высвобождается, воспаряет ввысь, тогда двое превращаются в ангелов. — Прелестное дитя, скажи мне полгода назад, что я полюблю всем сердцем, я назвал бы его лжецом, будь то даже мой родной брат, чьему слову я бесконечно верю, — блаженно зажмурился Фролло, ластясь к цыганке, словно большой кот. — Страшусь представить, что я натворил бы, не откликнись ты на мою мольбу. — Ты и без того совершил достаточно и, если хочешь, чтобы я была твоей, больше не стесняй мою свободу. Сейчас я должна уйти. — Останься, — прошептал Фролло, обнимая её обнажённые плечи, — зачем тебе возвращаться к бродягам? — Я должна, Жеан. Гренгуар, верно, места себе не находит. И, кроме того, я хочу проведать свою козочку. — Что тебе дался никчёмный рифмоплёт? — Он мой муж, — с ребяческой непосредственностью, так идущей к её миловидному личику, заявила цыганка. — Твой… кто?! Фролло, до крайней степени изумлённый, ошеломлённый, застыл с открытым ртом, приподнявшись на ложе. Взгляд его метнул молнию, когда судья полностью осознал смысл сказанного девушкой. — И он касался тебя? — задохнувшись от ревности, вскрикнул он. — Ты же сам убедился, что нет! — покраснела Эсмеральда, намекая на пикантные события во время ночи в Булонском лесу. — Тогда почему ты зовёшь его мужем? — Потому, что нас повенчали на четыре года по законам цыганского племени. В противном случае ему грозила петля. Но Гренгуар не был со мной, как мужчина. — Ты клянёшься? — Побей меня гром! — забожилась цыганка. Это успокоило Жеана. Он признавал действительным только один обряд венчания — тот, который совершается в храме, а языческий союз, заключённый во Дворе чудес, для него означал не больше, чем впустую произнесённое слово. Он, втайне устыдившись проявления ревности, отпустил цыганку, предоставив ей право поступать так, как она желает. Сам он пожелал бы никуда больше не отпускать девушку, поскольку в глубине души сомневался, что она снова не сбежит, не скроется так, что он больше не увидит её. Лишённый возможности последовать за плясуньей, проследить до самой лачуги во Дворе чудес, куда вход закрыт был всякому чужаку, Фролло тоскливо бродил по дому. Всякое дело, за которое он принимался, валилось из рук. Взявшись за корреспонденцию, он, не в силах придумать ни одной строки, чего с ним прежде не происходило, нервно покусывал кончик пера, отбросив, наконец, бесполезную письменную принадлежность. Открыв книгу, он застрял на первом же абзаце, перечитывая его по несколько раз, не вникая в смысл. На чистом листе бумаги, на книжной странице, как и прежде, он видел лишь лик Эсмеральды, цыганка занимала его мысли. Промаявшись так, судья отправился к брату, однако и речи священника, которым он прежде внимал со всем усердием, не принесли облегчения ране, которую он сам же беспрестанно растравлял в своём сердце. Тем временем Эсмеральде, возвратившейся в свою каморку, пришлось выслушать ряд нотаций от не на шутку взволнованного Гренгуара. Всегда отличавшийся особым красноречием, поэт высказал блудной жене всё накопившееся за два дня. Тут был и Булонский лес со всеми его ужасами, и капитан, и коварный судья, и безуспешные розыски, во время которых несчастный брошенный артист, судя по его уверениям, едва не стал заложником Консьержери. — Пьер! Ох, Пьер, выслушай же меня! — воззвала девушка, пытаясь прорваться сквозь этот поток словоблудия. — Прости, я виновата перед тобой, но я ничего не могла сделать. — Ты сбежала с судьёй Фролло? Я прав? О, не говори ничего, я вижу, что угадал! Пусть бы капитан, Эсмеральда, но он? Чем тебе приглянулся этот двуликий дьявол?! — Да, я была глупа, Пьер. И что теперь толку сокрушаться? Не забывай, я ничем тебе не обязана. Глиняные черепки повенчали нас, но не дали тебе права попрекать меня. — Ты полюбила судью? Быстро же ты меняешь свои симпатии! Ответом Гренгуару послужила лишь щёлкнувшая дверная задвижка. Цыганка, не желая продолжать спор, удалилась вместе с Джали в соседнюю комнатку, где находилась её постель. Поэту, сообразившему, что он зашёл в нравоучениях недопустимо далеко, пришлось применить весь свой дар, дабы умилостивить супругу. Сменив гнев на милость, Эсмеральда вышла из своей каморки и дальнейший разговор вёлся уже в совершенно ином ключе, не касаясь недавних событий. Гренгуар, чувствуя за собой вину, не затрагивал больную тему из опасения вновь рассердить цыганку, Эсмеральда, если прежде и хотела доверить ему сокровенные мысли, предпочла оставить их при себе. Что до Феба де Шатопер, то о нём ничего особенно увлекательного рассказать невозможно. Капитан, как ни в чём не бывало, приступил к выполнению повседневных повинностей, хотя голова его и гудела, а тело предпочло бы полноценный сон на мягкой перине. Офицер, обманутый цыганкой, на которую возлагал некоторые надежды, даже не подозревал, что благодаря исчезновению Эсмеральды избежал неприятностей, а то и безвременной гибели. * Мужчина с женщиной наедине не подумают читать «Отче наш». (лат.) ** Фаблио (фабльо) — один из жанров французской городской литературы XII — начала XIV в., небольшие стихотворные новеллы развлекательного и поучительного характера.