Пересекая параллель

С тех пор прошло много времени, я сильно замкнулся в себе. Дни, недели, года летели, сломя голову. Я захлебывался в ненависти к миру, литературе, что тоннами хранилась на полках родительского дома. Больше попыток как-то обратить внимания Ника на себя я не предпринимал. Я не считал это нужным. Видя счастливые лица брата и Криса, у меня не возникало абсолютно никакого желания, помимо желания избавиться от съеденного мною обеда. Вскоре, через месяцев 6, Ник с Крисом переехали в соседний район, строя свои отношения, как и все среднестатистические пары их возраста. Их дом был не такой большой, как родительский, но довольно уютный. Просторная гостиная, спальня и небольшая пустая комната, которая через год стала обителью их маленького ребенка, смотря на которого молодая семья умилялась. Всё у них было прекрасно: карьера, дом, семья. Моя жизнь же превратилась в круговорот рутины: я поступил в местный малопрестижный институт на лингвиста; помогал папам , как мог, убирая дом, ходя в супермаркет за продуктами; они же в свою очередь не обделяли меня вниманием – раза два в неделю приходилось разделять с ними спальню, что меня не особо радовало, так как тело мое почему-то перестало как-то развиваться, как это было ранее. Но в один прекрасный день обнаружилось, что репродуктивная деятельность пап дает сбои. Это событие послужило мне зеленым светом к самостоятельной жизни – я понял, сколько уже лет прошло и что пора бы уже готовиться к переезду. Я начал искать подработки. Официант, администратор, бариста… Меня выгоняли со всех мест за мой угрюмый вид, так как данные профессии предусматривали лучистую улыбку, предназначенную приходящим гостям. Конечно, до этого мне делали предупреждения, но, как я ни старался, всё шло далеко не как по маслу. Заработать особо не получилось. Ещё через год я окончил ВУЗ, удивляясь, как быстро летит время; устроился в небольшую контору, где временами, переводя сотни и тысячи страниц никому не нужного текста, я получал зарплату – откровенные гроши, но на жизнь отдельно от родителей хватало. Мой досуг проходил за чтением книг и распитием дешевого коньяка из ближайшего магазина. Иногда я включал телевизор и ритмично переключал каналы в надежде найти что-то более или менее приемлемое для того, чтобы служить фоном для мой пустой, немного не трезвой головы. Зачастую я так и засыпал – перед телевизором на диване, разлив коньяк на старый заляпанный ковер. Но в тот раз мой взгляд зацепился за рекламу корма для животных, где какие-то дети бегали счастливыми за лабрадором. Через несколько часов я уже сидел опять в кресле, а передо мной был небольшой черный лохматый пес. «Не лабрадор, но сойдет» - подумал я в приюте для собак тогда и взял его к себе. С тех пор он стал частью моего досуга – я лениво учил его командам, а он радостно выполнял их, получая в награду крекеры. Но характер у него был сложный – всякий раз, когда я выпивал, он начинал ворчать, порыкивать даже, покашливая в пол. Но как-то раз я нажрался до такой степени, что встать с кресла было уже проблематично. Я пьяно разговаривал с псом, я назвал его Мухой, жалуясь на жизнь. После очередного глотка дешевого пойла, Муха стал откровенно лаять и рычать на меня. Мной тогда двигал один лишь гнев и затуманенный рассудок. Я взял черного за шкирку, слыша его визги, и направился к входной двери. Бросив его на улице, я, как сейчас помню, рявкнул: «Чтоб не появлялся здесь больше!». Потом я посмотрел на погоду: тело обдавало свежестью проливного дождя, было темно – только в конце улицы горела пара фонарей, ни души рядом. Мне вспомнился тот вечер, когда я ещё был самим собой в своем мире. Точно так же поступил мой отец, мой настоящий отец. Меня передернуло. Я посмотрел на себя со стороны – в старой грязной растянутой одежде мужчина лет 30 с четырехдневной щетиной. Ещё и пьяный. И жутко злой. Мне стало так стыдно, когда я посмотрел в преданные, но полные испуга глаза собаки, сидящей возле мусорного бака и смотрящей прямо мне в душу. Я быстро привел его обратно в дом, и стал вытирать полотенцем. Только после того, как почувствовал, что Муха лижет мне лицо, я понял, что плакал. Больше я не пил. С того момента дела пошли в гору: я уволился и нашел высокооплачиваемую работу, которая в конечном итоге позволила накопить на дом в хорошем районе, где рядом располагался парк, в котором зачастую мы с Мухой ходили гулять. Там я познакомился с одним мужчиной, с которым вскоре организовал собственный центр по обучению иностранным языкам. Дело оказалось прибыльным. Через несколько лет я уже мог себе ни в чем не отказывать. Машина. Загородный дом. Путешествия. Идеальная жизнь. Так думали многие. Но не я. Мне было одиноко. Мне было скучно. Я не чувствовал, что мое существование нужно. Тогда мне было уже 45. С этим чувством я прожил еще пару лет. Потом Муха умер. Я впервые узнал, что такое смерть близкого. После этого получил извещение о смерти Грега. Ещё через четыре – Джона. Смерть как будто намекала мне, что она где-то поблизости. Было страшно. На 56 году жизни я решил, что надо переступить через себя и навестить Ника и Криса. Ещё на похоронах они мне вручил листок с адресом и телефоном, похлопав на прощанье по спине, чем я и воспользовался. Дом стал больше, намного больше. В своей комнате сидел старший сын – Мэт. Настоящий альфа – регби, омеги и прекрасный аттестат. Во дворе играли близнецы – Лео и Кайл, оба омежки. А в гостиной в небольшом манеже топтался малютка Грег. Назвали его в честь деда. Бессмысленная болтовня и обещания чаще видеться. Стандартный набор людей, которые терпеть друг друга не могут. Но меня притягивал их дом. Каждый раз я возвращался к ним, наблюдая за тем, как растут дети. Я любил им читать, а они - слушать. Особенно им нравились книги из моего мира – «Дети капитана Гранта», «Белый клык», а когда стали постарше – «Великий Гэтсби», «1984». Я прививал им любовь к культуре, а они мне – смысл существования. Я начинал привязываться к ним. Я стал уже стариком - 64 года. Так шли годы. Пожалуй, самые счастливые за всё время. Даже после найденной у меня в мозгу опухоли я продолжал читать детям, которые довольно часто навещали меня в больнице. Я видел их заплаканные лица и только улыбался в ответ. Мою седину уже давно заменила лысина от химиотерапии, морщины ещё больше покрыли лицо. В один день, когда Мэт, Лео и Кайл пришли ко мне (Грега не брали – уж очень впечатлительный), я понял, что я начал путать слова. Сначала читал просто неправильно, а потом и вовсе перестал разбирать буквы. Естественно, ребята испугались, но я не мог их никак утешить. Я не знаю, сколько я лежал в больнице, но смутно помню, что ко мне приходили разок даже с кексом, украшенным свечкой – видимо, это был день моего рождения. Я видел, как все веселятся (на самом деле нет), а я просто устало за этим наблюдал, хотя в душе и чувствовал безграничную любовь к ним. Ещё через какое-то время я почувствовал, что меня взяли за руку. И тихо, еле слышно (или просто мне так казалось?), читали «Гамлета» Шекспира. Мне сложно было уловить мысль – всё вокруг кружилось, будто меня посадили на ужасную бесконечную карусель. От обезболивающих я не чувствовал практически ничего. Но потом всё внезапно стало изумительно четким. Я увидел Грега, который, видимо, вопреки родительским запретам, побежал в больницу, чтобы почитать мне: Прости тебя господь. Я тоже вслед. Все кончено, Гораций. Простимся, королева! Бог с тобой! А вы, немые зрители финала, Ах, если б только время я имел, - Но смерть - тупой конвойный и не любит, Чтоб медлили, - я столько бы сказал... Да пусть и так, все кончено, Гораций. Ты жив. Расскажешь правду обо мне Непосвященным. Я скончался на 67 году существования.