Заветные мечты

      После телепортации, — что, к слову, прошла удачно, — его откинуло по возвращению домой прямо в инвалидное кресло. Возможно, он бы не считал его частью себя, если бы мог ходить, однако телепортироваться решил конкретно к нему. Он резко выдохнул, когда появился на нём, невольно отъехав на полметра назад, и расслабился, сочтя то, что он не упал спиной вперед, очередным везением за последнюю минуту.       Он немного успокоился, откинув челку с лица, и опустил взгляд на собственные ноги.       Прошло совсем немного времени с момента, когда он понял, что что-то не так. Ещё там, в Хижине, сидя рядом с девчонкой после обмена, он почувствовал себя иначе. И не то чтобы изменилось что-то… просто было неописуемое ощущение.       Билл протянул руку и коснулся колена, после чего провел пальцами вдоль ноги на себя. Он тряхнул головой, ведь такого точно не может быть. Кулаком левой руки он ударил себя по левой ноге и поморщился. Желание рассмеяться настигло его, так как он ощутил боль. Ранее до этого он и подумать не мог о том, что парализованные ноги могут что-то чувствовать, а сейчас он действительно чувствует это. Та точка, куда он ударил самого себя, немного ныла. И это ни с того ни с сего обрадовало его.       Хотя, быть может, это просто не до конца совершенный обмен с мисс Пайнс.       Билл был в ужасе от самого себя, от своих поступков, от своих надежд. Он испытывал радость, когда ходил; он поволновался за простого человека, списывая всё на проблемы, которые стоило бы решать самому; он в глубине души надеялся, что ходить ему таки суждено. Он в ужасе, что замечает то, как смотрит на Пайнс, когда она поблизости; и в ужасе он ещё от того, что постоянно чувствует. И даже общий ужас от всего этого — тоже одно из чувств. Слишком много ощущений и переживаний для Демона в человечьей шкуре.       Верховный Суд издевается. Его колотит от того, что кто-то может быть сильнее его во всех измерениях, вселенных, мирах. Он привык побеждать, брать своё голыми или чужими, — неважно чьими, — руками. А тут его разом поставили на место, оправдав это тем, что даже если они и Демоны, то всегда должен быть «порядок». А Сайфер не любил порядки, поэтому слишком часто травил людей, как ему вздумывалось. Отчего те самые жертвы страдали, желая содрать с себя кожу ногтями; они забивались в угол, кричали, пока Билл в эти самые моменты в благоговении прикрывал веки.       Его решили научить жизни от имени тех, кто ему не подобен. И у них, как бы противно не было признавать это, получалось. Со времен параплегии он стал более спокойно себя вести, пускай вместе с ним пришла и отстраненность ко всем и ко всему, что он раньше любил делать. Вместо того, чтобы изводить людей при встрече на выход в город, он на любые оскорбления или косые взгляды просто давал ответ огнем. Стэну, Ленивой Сьюзан, подросткам, которые водились с рыжей когда-то.       Также он стал молчалив. Говорить с кем-то было лень, равносильно тому, чтобы руками попытаться сдвинуть с места инвалидное кресло. В периоды, когда кнопки постоянно путались магическим образом, Билл пытался тянуть за колеса, чтобы сдвинуть себя с места. Он стал холоден к себе, порой думая, что никогда не совершил бы суицид.       Если он и думал о смерти, то только чужой, представляя, как мешок с костями бьется по полу в конвульсиях и хрипит, задыхаясь; представляя, как со рта плещет пена, или как тело расплывается в крови на земле. Когда-то любимые зрелища стали его собственной мечтой.       Мечтой оказаться на их месте.       Однако Мэйбл Пайнс стала первой, на чью смерть он отреагировал не так, как на любую другую.       Он бы отвернулся, чтобы не видеть столь жалкого выражения лица, а затем ухмыльнулся и опустился в кресло, сложив руки на груди и закинув одну ногу на другую. Его взгляд стал красным от злорадства, а тихий хохот превращался бы в громкий. Его прошибло бы удовольствием.       Но что-то всё же поменялось, раз вместо этого он кинулся к ней, рассчитывая неясно на что. Пока Билл направлялся туда, в его мыслях не возникало никаких планов, как бы проникнуть в дом незамеченным, или как пройти туда мимо всех его жителей к одной конкретной цели. Пока он бежал, то ни раз не задумался о том, как поступит и что скажет ей. Важным было — оказаться там и увидеть её. Желательно живой и способной говорить.       Слова пришли к нему, когда он опустился на край кровати рядом с ней. И впервые заместо шизофренических желаний к нему пришло другое — помочь. Но в то же время и насладиться моментом её беспомощности, так как хоть где-то за всё время оказался доминантом и проходным ключом на жизнь именно он. Пайнс бы не оценила эти его мысли и, возможно, ударила его, если бы знала, о чем он думает.       На данный момент это заставило его хмыкнуть и слабо покачать головой. Даже в длинных рассуждениях всплывает её имя и общее упоминание о ней. С ней его голова никогда не опустеет, он всегда будет думать — смутно о чем-либо, но так или иначе возвращаясь к её образу раз за разом.       Вероятно, Верховный суд хотел показать ему, насколько он может стать полезным в мире людей. Быть может, на Билла Сайфера были возложены такие же надежды, какие были и у него самого насчет ходьбы. К сожалению, они рухнули. И у той стороны, и у этой. Билл не приносил пользы этому миру, по началу занимаясь самобичеванием и бездельничеством. К слову, кроме этого он и не смог бы ничего сделать. Пол тела, считай, и не существует вовсе.       Так или иначе была музыка. Поэтому он и создал скрипку — единственное, через что он мог бы выплеснуть всю свою боль и безысходность от происходящего. Играя яростно, играя спокойно или совмещая и то, и другое. Жалеть себя Билл не рассчитывал, так как скептически смотрел на это. Если постоянно жалеть себя, то к этому можно легко привыкнуть. Он не хотел видеть Нэйла с перекошенным от жалости к нему лицом, поэтому после случая с «выбросом мусора» он пытался показывать себя с сильной стороны. От жалости, увы, просыпалась злость, а вместе с ней приходило и отвращение.       К самому себе, разумеется.       Билл провел рукой по ноге ещё раз. Она уже не болела, что было не так странно, как то, почему на него вдруг нахлынуло желание порассуждать наедине с собой и подумать обо всем, что произошло и ещё успеет произойти.       Суд говорил о избежании наказания. Либо по собственной воли человека, который будет готов отдать свою жизнь — в данном случае Мэйбл, либо взаимно влюбиться в кого-то. А кто влюбится в такого, как он? Он же ненормальный, немного грубый и странный. Ему плевать на людей, на их привычки и какие-то особенности, о которых ему не раз говорили. Они обычные и скучные. Суду вряд ли удастся преподнести ему урок простой людской жизни. Как будто бы Билл не знал, что существуют и взлёты, и падения.       Пока что он только падал. Даже тогда, когда ему казалось, что он взлетел. Например, в день, когда обмен был только на один день, и Билл наведался к Демоническому суду. Что было, кстати, глупо и необдуманно.       Билл глубоко вздохнул, опустив голову и выставив перед собой руки. Закатив рукав левой, он ухмыльнулся. Знак бесконечности близился к половинке. Одна уже стала прозрачной, чьи полосы напоминали обыкновенный шрам. По истечению цвета ничего уже изменить будет нельзя. И тогда Сайфер навсегда останется таким. Уродом без будущего.       Снова тяжело. Но теперь уже где-то внутри, отчего ещё один кусок мира отпал от целого, держащегося на одних только мыслях, благодаря которым ещё не всё сломлено. Остальное он уже утратил.  — Ты в порядке?       Вопрос, выбивший его из собственного разума. Билл поднял голову и увидел в дверях Гарднера. Чуть нахмурившийся, с разбитой губой и засохшей в уголке кровью, измотанного, вероятно, также от мыслей; человек, всё это время винивший себя.  — Да. — Холодно ответил Билл, думая, что тот же вопрос должен был коснуться и его. Однако раз у него есть силы говорить — значит Нэйл в полном порядке. Сайфер не подумал бы, что лично у него всё хорошо. Снова слова произносятся с тягучей ленью и неохотой. — Она тоже.       Нэйл поджимает губы, без уточнения поняв, о ком речь. Мэйбл жива. Это могло позволить ему понять, что загоняться более не стоит. Он не убийца, а значит может вернуться к обыденным будням и заняться работой, ведь ещё далеко не вечер.  — Мне нужно побыть одному. — Сказал Билл с намеком на то, чтобы стоящий напротив скрылся из виду. И благо, что тот не был тупым. Нэйл сухо кивнул и вышел, закрыв за собой дверь. Никакого зла, никакого негатива по отношению друг к другу. Поступок Билла, — удар, — и вовсе не был в счёт. Каждый считал, что так и должно было произойти.       Хотя, может, он был не прав. Нэйл просто предан ему.       Как собака.       Билл рассмеялся, но тихо. Эхо, бьющееся об стены, звучало не так весело, как звучал он сам. Оно словно было звуковым барьером и отдавалось полной противоположностью. Криком, который слышит только он сам. Свой собственный крик, призывающий играть.       Верно.       В руках, когда он только взглянул на них первый раз, Билл надеялся сейчас увидеть скрипку. Но нет. В них материализовался острый нож.       Сайфер смотрел на него недолго, а затем подвел к правой руке, предварительно закатив рукав, и вскрыл себе вены.