Все для тебя.

В июне моего любимого выписали из больницы. Они с Розой тепло попрощались друг с другом. Я видела, что Романо был очень благодарен Розе за ее внимание по отношению к нему. Во многом ее заслуга, что он поправился. Я показала ему Нью-Йорк и нашу квартиру на Пятой авеню, где мы переоборудовали в его комнату помещение для гостей. Он был очень тронут заботой по отношению к нему. Вот только его - я видела это, раздавило то, что он забыл испанский язык, и вообще то, что его память оставляет желать лучшего. Он утратил жизнерадостность и стал задумчиво-грустным. И только когда я по вечерам приходила в его комнату, он на некоторое время становился прежним, и я чувствовала: он безгранично любит меня, также как я - его. Мне так хотелось ему помочь, но миллион долларов... От этой суммы и граф был в ужасе! А я чувствовала, что ему и моей маме тоже хочется помочь Романо... Невыносимо было видеть его в таком состоянии. В июле приезжали Томми и Дон. Дон уже ждала ребенка. Томми долго беседовал с Романо. К моему ужасу он рассказал ему, на какие жертвы пошла наша семья ради него. Я готова была убить Томми! Романо очень побледнел и некоторое время не мог произнести ни слова. И, когда мы остались с ним наедине, он обнял меня и мы, затаив дыхание, стояли, прижавшись тесно друг к другу, а потом он сказал: - Звездочка моя, как же я люблю тебя! Родная, любимая, я знаю, я не достоин этого: я все еще не долечился до конца, но может быть ты... согласишься стать моей женой? Мы можем обручиться сейчас, а пожениться позже, когда я окончательно выздоровею. - Его глаза внимательно смотрели на меня, мое сердце почти остановилось от прилива счастья, и я выдохнула: - Да, я согласна. Я так люблю тебя, что готова выйти замуж за тебя хоть сейчас. Он поцеловал меня. А утром мы рассказали обо всем Адриену и маме. Романо очень почтительно относился к их мнению. Мне кажется, что его потрясло до глубины души все, что мы сделали для него. По случаю нашей помолвки устроили большой праздник. Пригласили Джулиано и Розу, Томми и Дон, Макса и Софьей. Эта молодая влюбленная парочка явно хотела бы в скором времени последовать нашему примеру. Софья была счастлива, Макс любит ее, а она - его. Они уже давно встречаются и дело идет к свадьбе. Макс был рад познакомиться с Романо. С тех пор они стали тесно общаться. После нашей помолвки Макс и Софья очень часто стали наведываться к Романо. Я хорошо их понимала: к моему драгоценному было невозможно не привязаться. Прошло полтора года. Макс и Софья поженились. А мы с Романо еще нет. Настал январь 1995 года. Я работала массажисткой в больнице. Мой двадцать первый день рождения мы встречали нерадостно. Да, Романо полностью восстановился, не вернулась лишь память. Он безумно переживал. Его мечта о Кубе осталась нереализованной, и от этого ему было еще хуже. Не могли мы устроить и свадьбу, он упорно не хотел, чтобы нам помогли пожениться мой отчим и мама. Он хотел сам заработать, но я видела, что это невозможно из-за его памяти - страшного следа пережитой им травмы. Я ходила в православный храм и водила его. После служб он как-то успокаивался. Я молилась о чуде. Нет ничего ужаснее, чем видеть страдания самого дорогого для тебя человека в мире! Однажды, вскоре после моего дня рождения, к Романо приехал Макс. Они уже были очень хорошими друзьями. Дела у Макса шли хорошо. Его имя стало постепенно узнаваемым в мире скачек. Теперь у него под седлом был Сириус. Некогда трехмесячный жеребенок превратился в трехлетнего красавца-жеребца чистокровной верховой породы серой масти. Несколько раз он выигрывал крупные скачки на Сириусе. Сириус имел своих поклонников среди завсегдатаев скачек. Жокей и конь были на редкость слаженным экипажем, полностью доверявшим друг другу. Исидор Македониди, зять Макса пророчил своему воспитаннику большое будущее. Но Макс не слишком гнался за огромными призовыми фондами престижных скачек, ему нравился сам процесс, и неважно где это происходило: на великолепном ли Черчилль-Даунсе или на захудалом ипподроме в глухой провинции! Итак, Макс в тот зимний день приехал к нам в отличном настроении. Он прошел в комнату к Романо и они два часа говорили о чем-то. А когда Макс вышел, я была просто изумлена. Лицо его стало бледным и напряженным, в голубых глазах, так напоминавших мне всегда Розу, стояли слезы. - Макс, что случилось?! - Я в ужасе подбежала к нему. - Я не видел никогда, чтобы человек так страдал... Он хочет работать и это невозможно из-за плохой памяти. Он хочет исполнить обещание, данное отцу, и жаждет на это сам заработать, также как и на вашу свадьбу. И это невозможно! А как он переживает из-за того, что не помнит испанский! Язык - это его связь с родиной, единственная связь, которая теперь порвалась... Мне было тяжело это слышать, но еще более меня удивило, как Макс принял близко к сердцу проблемы Романо. - Я должен ему помочь, ДОЛЖЕН!!! Я не знаю, как, но я это сделаю! Макс стиснул зубы, и его взгляд - твердый и упрямый. проник мне в самую душу. Где-то я уже видела этот взгляд... Ах да! Так глядели на меня Адриен перед тем, как улетел в Париж, продавать свое имущество и Джулиано перед внедрением в банду Коллинза. Макс даже не попрощался, он быстро вышел из нашей квартиры, и я увидела в окно, как его красный форд растворился в потоке машин, следовавших по Пятой авеню. Флэшбэк Макса. Я - Максимилиан Людвигсен. Мое рождение не принесло никому радости, напротив - одну боль. Моя мама, Севастиана Хиоти-Людвигсен умерла, подарив мне жизнь. Мой первый крик стал причиной слез и горя моей семьи: отца и старшей сестры, Розы. Я рос на техасском ранчо "Дикая Лилия", принадлежащем моему отцу -Роберту Людвигсену, которому я был не нужен. Я воспитывался няньками, которых отец нанимал на работу за хорошие деньги. Я, конечно, интересовал их лишь постольку, поскольку им за это платили. Но это не сравнится с заботой и любовью к тебе близких людей, друзей. Лишь Роза обращала на меня внимание, она была участницей моих первых детских игр. И даже ей я не мог высказать, что происходит у меня на душе порой, как мне плохо и одиноко! И тогда я убегал на конюшню. Я прятался там от назойливых нянек с двух лет. Папины лошади, которых он разводил на ранчо, стали моими лучшими друзьями. Часто я плакал там, на конюшне, уткнувшись в теплую гриву моей первой любимой кобылы по кличке Полярная Звезда. Я рано сел в седло и рано понял, что это моя судьба! А вскоре, появился первый человек после Розы, кому я стал небезразличен - это лучшая подруга Розы, Мелани Гриффитс. Я сам не понимаю, как могло случиться, что эта прелестная четырнадцатилетняя девушка обратила на меня внимание. В моей памяти два года тесного общения с Мелани остались необыкновенно светлым, ярким пятном в моей жизни. Я был так привязан к ней, а она всегда относилась ко мне не как к маленькому мальчику, надоедливому брату своей подруги, а как к взрослому. Она тоже любила ездить верхом и часто брала меня с собой, когда они с Розой уезжали на прогулки по окрестностям нашей фермы. Она тоже поощряла мое увлечение лошадьми. Однажды (мне было шесть лет), я хорошо помню этот день, мы все трое были на ранчо отца в Техасе, и я упал с Молнии - папиной любимице. Чудом не случилось перелома, но мне было очень больно. Я плакал пять часов подряд и тогда у меня возникло желание не подходить больше к лошадям. Это была минутная слабость, в силу возраста и мучительной боли, которую мне пришлось пережить. Мелани пришла в мою комнату, погладила меня по голове, и мне словно сразу стало легче. Она сказала: - Боль пройдет, а ты должен быть храбрым и никогда не отказываться от своей мечты! Если это твое призвание, то оно в будущем сделает твою жизнь осмысленной и прекрасной! Отчего-то мне запомнились эти ее слова, хоть тогда я не понял их смысл. Но через несколько дней я вновь был на любимой конюшне. Не знаю, был ли я влюблен в Мелани. Она ведь гораздо старше меня, и я слишком мал для того, чтобы в полной мере ощутить серьезные чувства. Зато ужасный день, когда Роза вся в слезах прискакала на "Дикую Лилию" и сообщила нам, что Мелли ударилась головой и ее забрала "скорая" в бессознательном состоянии, этот страшный день я помню так ясно, как если бы это было вчера! Она в коме. Страшное, отвратительное слово поразившее мое детское сознание! Неделю мы жили надеждой на чудо, но все-таки Мелани умерла. Эта новость раздавила меня. Я ревел на конюшне, уткнувшись в гриву Полярной Звезды и пытался осознать эту чудовищную новость. Для семилетнего мальчика смерть была загадочным явлением. Я знал, что туда, за неведомую черту ушла моя мама, а теперь и Мелани. Что она чувствовала? Что значит эта проклятая кома? Это слово казалось чем-то еще более страшным, тягостным и неведомым, чем слово "смерть"... Страх перед комой и острая жалость к тем, кого постигает эта трагедия, остались с тех пор со мной на всю жизнь. Отец, видевший какую драму переживают его дети, смягчился ко мне. Он стал больше интересоваться мной, играть, а когда мог помогал делать уроки. Постепенно боль от потери Мелани заглушило время и она притупилась, но никогда до конца не проходила. От того, что отец постепенно принял и полюбил меня, я был счастлив. Я делал все, чтобы лишний раз доказать, что он не зря обратил на меня внимание. Я отлично учился в школе и все свободное время проводил с Полярной Звездой и другими лошадьми. Через семь лет я стал лучшим наездником округе. Роза жила и училась в Нью-Йорке, но я не очень хотел переселиться . Большие города угнетали меня. Но однажды, уже после окончания школы, я смотрел по телевизору всемирно известные скачки Дерби в Кентукки, Луивилле. Стремительность скаковых лошадей, красота скачек поразили и увлекли меня. Вскоре после этого просмотра я почувствовал, что в Техасе мне чего-то не хватает. Я страстно захотел стать жокеем. В моем возрасте было несколько поздновато заниматься этим делом. Но я решил попытаться. Роза поддержала мое желание и пригласила меня в Нью-Йорк, чтобы учиться в школе жокеев. Подключился и отец, что меня особенно тронуло; он тоже звал меня в Нью-Йорк. Тут я не смог отказаться. Я прилетел в Нью-Йорк и начал свое обучение. Небольшого роста, худенький, я отлично подходил на роль жокея. А Роза знакомила меня постепенно с жизнью этого громадного мегаполиса. Она приводила меня в гости к своим друзьям и родственникам ее мужа - семейству графа де Монфора. Они понравились мне. Сдержанный и благородный аристократ Адриен - глава семьи, его жена, Люсия - милая женщина с блестящими голубыми, как у моей сестры глазами, и очаровательная дочка Кристина, у которой на момент нашего знакомства была какая-то проблема с ногой. Правда, первое время в гостях я держался несколько скованно. Такой уж у меня характер: мне трудно открываться малознакомым, пусть даже и симпатичным людям. Но уж когда речь зашла о моей учебе, тут я разговорился. Я сейчас особенно сильно ощутил, как я люблю лошадей! Мне одного недоставало... И я чувствовал это уже давно. Как человек в идеале выбирает себе один раз спутника жизни, так и мне хотелось выбрать одного особенного скакуна, который стал бы мне близким другом, помощником в моей будущей работе, тем, на кого я всегда смогу положиться! Мне очень хотелось, чтобы он был чистокровной верховой породы, как те лошади со скачек Кентукки. Несмотря на все мои старания, такого коня у меня все еще не было, хоть учеба моя продвигалась весьма успешно. Однажды, в гостях у Монфоров, Роза, работавшая нейрохирургом в больнице, заговорила об одном пациенте в коме - кубинце по имени Романо. Этот молодой человек оказался близким другом Кристины. Вы бы видели, как загорелись ее глаза, когда речь за столом зашла о нем! Опять прозвучало ненавистное мне слово, которое, как всегда, повергло меня в ступор. Бедный парень! Хоть бы он вышел из этого чудовищного состояния, - промелькнуло в моей голове. На следующий день, после тренировок, я заехал в магазин и купил одеяло, самое лучшее, какое смог найти. Кристину тронул мой подарок, а я искренне хотел чем-нибудь помочь Романо. Этот парень долгое время не выходил у меня из головы. Потом случилось событие, которое отвлекло меня от этих мыслей. Мой отец сделал мне царский подарок на семнадцатилетие. Он купил для моих тренировок небольшой участок земли под Нью-Йорком, перевез туда нескольких лучших лошадей из Техаса и купил мне настоящего чистокровного жеребца, а более верно сказать - жеребенка серой масти, с пронзительными черными глазами. Я назвал его Сириусом, в честь ярчайшей звезды ночного неба. Когда я взглянул в его глаза, я понял: это он! Тот конь, которого я искал всю жизнь! И пусть он пока еще очень маленький, я буду заботиться о нем, и он вырастет и непременно оправдает свое имя! Я не знаю, как отцу удалось купить Сириуса, но я был бесконечно благодарен ему. А в октябре случилось чудо, которому я радовался не меньше моей сестры. Романо вышел из комы! Значит, ему удалось ее победить! Я отчего-то ощущал и себя победителем в тот день. Кристина с Адриеном летали в Токио за лекарством Романо, и на обратном пути попали в авиакатастрофу, но к счастью, оба выжили, и спасли молодую гречанку Софью, с которой я и познакомился через несколько дней после их возвращения в Нью-Йорк. Эта девушка очень понравилась мне. Я никогда не имел близких отношений с противоположным полом по причине крайней застенчивости. Но Софья - совершенно иное дело! Она умная, воспитанная, добрая и необычайно красивая... Не скажу ничего плохого о других девушках, но эта казалась мне каким-то неземным чудом. А с ее отцом - знаменитым тренером жокеев, Исидором Македониди у меня сразу возникли теплые дружеские отношения. Я закончил обучение и стал выступать на скачках. Тренировал меня мистер Македониди. Вот уж не знаю, чем я заслужил такую высокую честь... Но так распорядилась судьба. Когда летом следующего года Романо выписали из больницы, я совершенно неожиданно для себя подружился с ним. Буквально несколько раз поговорили и я, с детства мечтавший о брате, понял, что обрел его. Романо тоже был рад нашему общению. С ним было просто наладить контакт, поскольку он не обладал моей застенчивостью и зажатостью, его открытость людям даже после всего, через что ему пришлось пройти, очень к нему располагала. Они с Кристиной объявили о своей помолвке. Но со свадьбой не торопились. Травма, пережитая Романо, сказалась на его памяти, из-за чего он не мог устроиться на работу. А просить деньги у графа, который в прямом смысле этого слова вытащил его с того света, он не мог. Но страшней всего то, что он забыл свой родной испанский язык, а ведь для него это очень важно. Это была его связь с родиной, с умершим отцом... Нам с Софьей было очень жаль его. Так хотелось помочь, но моя сестра озвучила сумму, необходимую для его лечения в центре реабилитации после комы. Миллион долларов! Достать такую сумму невозможно для нас. Несмотря на то, что я давно уже зарабатываю сам. Так шло время. Сириус вырос, я стал выступать на нем. Мы настолько понимали друг друга, настолько были одной командой, что это довольно часто приносило нам победы на скачках. Сириус скоро завоевал сердца публики. Мы стали довольно известны. Исидор Македониди дал согласие на мой брак с Софьей. Правда, она - девушка православного вероисповедания, а я - католик. Но я пообещал не мешать ее вере, и даже сам заинтересовался этим. Еще я весьма часто приглашал Кристину и Романо на свою маленькую ферму "Искра" в предместье Нью-Йорка. И вот настал день, когда вскоре после двадцать первого дня рождения Кристины, холодным зимнем днем я приехал к Монфорам, на Пятую авеню, в прекрасном настроении, жаждя пообщаться с Романо. Надо сказать, наш разговор испортил мне настроение весьма серьезно. Романо очень переживал, из-за того, что не может восстановить память. Он мужественно старался, как мог, не показывать этого, скрывать... Но когда я заглянул в его глаза, я ощутил, как сильно страдает этот добрый, доверчивый, и, по сути, еще не испорченный парнишка! В этих глазах была такая огромная боль, что у меня перехватило дыхание! И самое ужасное было то, что я, которого он считает своим другом, никак не могу помочь ему!!! О, как тяжело собственное бессилие! Я уехал из их дома с раной в душе, с одной-единственной целью: любой ценой помочь Романо лечь в эту клинику, восстановить память и жить нормальной жизнью! Но как? Как найти миллион долларов?!! Конец флэшбэка Макса. POV Макса. Я приехал в предместье Нью-Йорка, на "Искру", где жили мы с Софьей. И с порога спросил: - Милая, где твой отец? - Макс, ты забыл? Он как раз сегодня обещал приехать к нам. Забыл?! Да, и не мудрено забыть после всего, что я видел у Монфоров. Я абсолютно не знал, чем может помочь Исидор Македониди, но я должен посоветоваться с кем-то. Софья удивленно смотрела, как я меряю комнату нервными шагами, то и дело поглядывая на часы. Наконец раздался звонок в дверь. Мой тесть стоял на пороге, стряхивая с пальто налипшие снежинки. Я с нетерпением ждал, пока он разденется и пройдет в комнату. Все думал: как? Как начать этот разговор? Но тут Исидор сам заметил, что со мной что-то не так, и первый спросил: - Да на тебе лица нет! Сынок, что-то случилось? Я в ответ рассказал ему все, что произошло с Романо, подчеркнув, что не могу его оставить без помощи и выделив лишний раз то, как сильно любит его Кристина! - Нашей Софьи не было бы в живых, если бы Адриен и Кристина не вытащили ее из горящего самолета! Помните, вы говорили, что всегда поможете? Так вот, сейчас не они, но я сам прошу: ПОМОГИТЕ! Пожалуйста! Подскажите хоть что-нибудь! Романо мне тоже дорог, он мне как брат, которого у меня никогда не было! Исидор... Прошу вас, не молчите!... - Миллион долларов!.. - Его лицо очень помрачнело. - Макс, но где можно найти такую уйму денег?! Он смотрел в мое взволнованное, бледное лицо, не представляя, чем он может помочь в такой ситуации. Мною овладела паника. Я чувствовал себя жалким, беспомощным, как в тот проклятый день, когда нам сообщили о смерти Мелани. Исидор отсутствующим взглядом смотрел в окно. В комнату вошла Софья. Она случайно услышала наш разговор и теперь тоже потерянно смотрела на меня, не зная, что нам всем делать. Мучительное молчание длилось минут десять, и вдруг лицо Исидора просветлело, словно солнце внезапной идеи озарило его. - Макс. - Он внимательно посмотрел на меня, - Макс, как же ты не знаешь что делать? Как ты сам не догадался? - О чем?! - Ты - известный жокей, твой Сириус - настоящая находка. Вы выиграли в этом сезоне не одни крупные скачки. Нам пора перейти на более высокий уровень. Мы заявим Сириуса и, разумеется, тебя как жокея на участие в Дерби в Кентукки. Оно пройдет, как ты сам знаешь, в первую субботу мая. Призовой фонд скачек: два миллиона долларов. Если Сириус придет первым, эти деньги - твои. И ты будешь волен распоряжаться ими по своему усмотрению! Я вскочил с места, Софья тоже застыла с открытом ртом. - Но... Дерби! Это престижнейшие скачки. Сможем ли мы победить?! - Нет, - он покачал головой. - Нет, вопрос так не стоит. - Исидор развернулся и глянул прямо мне в глаза. - Мы ДОЛЖНЫ ПОБЕДИТЬ! - Но подойдем ли мы с Сириусом?! В конце концов, у меня не так много побед! И потом, призовой фонд делится между жокеем, хозяином конюшни, откуда лошадь, и тренером... - Хозяин конюшни, откуда лошадь - это твой отец, Роберт Людвигсен. Я думаю, что ты сумеешь уговорить его отказаться от его доли. Я добровольно отказываюсь от своей, уже сейчас. Два миллиона, за вычетом налога, будут твоими, когда ты победишь. А права на проигрыш у тебя нет. Два миллиона, даже за вычетом налога - огромные деньги! Их хватит на лечение и восстановление памяти Романо, а также на их свадьбу с Кристиной и, возможно, на поездку на Кубу. Я закрыл глаза и представил на мгновение счастливые лица Романо и Кристины. Да, права на проигрыш у меня нет! - Мы заявим Сириуса на участие в скачках, - твердо объявил я. Я знал, с заявкой нам придется подождать до марта; в Дерби могут участвовать только жеребцы-трхлетки. А три года Сириусу будет в марте. Эти полтора месяца ожидания были довольно тяжелыми. Я постоянно тренировался под руководством моего тестя. На импровизированной беговой дорожке с самого раннего утра, я скакал на Сириусе, а тренер засекал время секундомером. Иногда нам помогала Софья. Я все время разговаривал с Сириусом и смотрел на него, как на единственную надежду для Романо, моего любимого друга! Кристина и Романо часто приезжали на "Искру". Они что-то заподозрили, но я им упорно ничего не говорил. Не хотелось дать им надежду, которая вполне может оказаться ложной. Хотя однажды, Романо прямо спросил, зачем я столько тренируюсь? Не планирую ли участвовать в серьезном соревновании? Он спросил со свойственной ему легкой и чуть лукавой манере. Я выдавил из себя, что просто стараюсь быть в форме. Лишь Розе я рассказал о том, что замыслили мы с Македониди. Она с благодарностью взглянула на меня: - Дай Бог тебе победы, Макс! Ты затеваешь благородное дело! Я тоже очень хочу, чтобы Романо поправился! Жаль только, я не смогу поехать с тобой в Луивилль, если твою кандидатуру утвердят: работа, и потом, мне надо будет навещать Романо, если он останется на время Дерби один... Ведь когда все будет ясно, ты сообщишь Кристине? - Да, она наверняка, поедет на Дерби. - Я не сомневаюсь! Настал март, и мы заявили Сириуса на участие в скачках. Следующие недели были самыми сложными во всей моей жизни. Я постоянно нервничал, сходил с ума от того, что все нет и нет звонка из Луивилля. В конце апреля мы уже серьезно отчаялись, в тот день, когда я как раз не ожидал ничего особо выдающегося, раздался телефонный звонок. Софья взяла трубку, и почти сразу я услышал ее пронзительный вскрик, а потом она, бледная примчалась в гостиную. - Макс, тебя срочно к телефону! Живо! Я кинулся в прихожую. - Максимилиан Людвигсен? - голос в трубке звучал весомо и серьезно. - Да, я вас слушаю, - отозвался я, чувствуя охватившее меня сильное волнение. - Вам звонят, чтобы сообщить, что ваш конь утвержден на участие в скачках Дерби в Кенттуки. Ждем вас в Луивилле! - Благодарю, спасибо. - Мой голос звучал абсолютно спокойно, но руки похолодели и пот выступил на лбу. Дерби!!! Те самые скачки, которые четыре года назад я видел по телевизору, в Техасе. Мог ли я представить когда-нибудь, что сам выступлю на этом величественном ипподроме, среди лучших жокеев США, летящих как ветер по всемирно известному треку. И вовсе не для того, чтобы прославиться и заработать два миллиона долларов не для себя, а ради выздоровления скромного кубинского мальчика!!! Удивительная штука - жизнь! Я выпил залпом три стакана холодной воды, немного пришел в себя и пошел звонить Кристине. Надо было собираться в Кентукки. В этот пасмурный апрельский день я не поехала на работу, так как чувствовала себя неважно. Романо ухаживал за мной, хоть и сам выглядел не очень хорошо. Он уже давно потерял какую-то надежду на восстановление памяти и перестал говорить об этом. Лишь одно его постоянно тревожило: он боялся, что никогда не осилит школьную программу, так как просто ничего не сумеет запомнить, и никогда не найдет работу, а быть вечным нахлебником для нашей семьи... Для него даже смерть была бы лучше! Мы в обнимку полулежали на диване в гостиной и смотрели какой-то не слишком интересный фильм. Вдруг зазвонил телефон, Романо встал, и проговорил: - Кристина, лежи, не вставай, я подойду. - Вышел в коридор и снял трубку. Я слышала, как он сказал: - О, привет, друг! Значит позвонил или Томми или Макс. Потом он произнес: - Что-то тебя давно у нас не было видно? Значит, Макс. Томми был у нас только вчера. Они поговорили минут десять. Затем Романо подошел ко мне и сказал: - Тебя Макс зовет. Я сказал ему, что ты нездорова, но он настаивает: дело, говорит, серьезное. Подойди, поговори с ним. Я взяла трубку. - Привет, Макс. Как твои дела? - Кристина, у меня нет времени на пустые разговоры. Я молчал все эти месяцы, ничего не говорил вам, но теперь... Сегодня все утвердилось. Мой конь, мой Сириус будет участвовать в Дерби - Кентукки. И я, разумеется, тоже. Если мы придем первыми, два миллиона долларов я отдам Романо на лечение, на вашу свадьбу и на поездку на Кубу. Завтра мы уезжаем в Луивилль. Новость была ошеломительная! Я еле удержалась на ногах и зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть. - Так вот, почему ты с января месяца не вылезал из седла?! - прошептала я в трубку. - Дерби... Такие скачки ради моего Романо! Макс, если ты победишь, я навеки буду у тебя в долгу. - Ты едешь со мной? - Конечно. Наверняка и Адриен поедет, но Романо лучше нечего не говорить, если вдруг все пойдет не так как мы надеемся... Это убьет его. -Да, нужно оградить его от лишних волнений. Придумай что-нибудь насчет твоего отъезда. Завтра в десять утра, я заезжаю за вами. -Макс... Я не знала, как выразить свою благодарность. - Спасибо тебе, родной! Я прошла в комнату к Романо. -Милый, - я замялась- Родной, тут такое дело. У Макса небольшие соревнования, он очень просил меня поехать с ним, как группа поддержки. Я нервно рассмеялась. Вранье все же не мой конек. Он внимательно смотрел на меня. -Соревнования... И на сколько вы уезжаете? -Примерно на две недели. -Куда? -В Джорджию- не глядя на него, сказала я, назвав первый, попавшийся штат. Я чувствовала, что ляпнула что-то неудачно, тем более, я даже не знала, есть ли в Джорджии ипподром. -А почему Макс мне ничего не сказал? Он удивленно поднял правую бровь. Я никогда не ставящая в приоритет внешность, все-таки всегда таяла от этого его жеста. Я не могла ему врать,но и говорить всю правду о том, на что Макс хочет потратить два миллиона, не собиралась. -Романо, любимый, прости, я соврала тебе насчет соревнований. Макс участвует в Дерби-Кентукки, известнейших скачках Америки. Мы не хотели брать тебя, боялись,что будешь переживать за друга. Завтра мы едем в Луивилль. -Я поеду с вами! Я хотела было ему возразить, но он оборвал меня: -Кристина, я вижу, как сильно ты любишь! Но, пойми, нельзя все время ограждать меня от всего. Я хочу жить, как другие нормальные люди. Конечно, я рад за Макса, и конечно, буду за него болеть! Хорошие деньги не помешают их с Софьей молодой семье! Он тяжело дышал, я почувствовала: что он раздражен, поэтому подошла и примирительно положила руку на плечо. -Ладно, ты поедешь с нами. Прости нас, мы просто переживаем за тебя! -Я и не обижаюсь, детка. Я люблю тебя! Я понимала, еще и то, что ему необходимо развеяться и отвлечься от тягостных мыслей о собственной беспомощности. Вечером я позвонила Томми, Дон с дочкой была в Чикаго у своих родителей, а Томми вызвался поехать с нами на Дерби. Такое же желание изъявили и моя мама с Адриеном. Джулиано, как и Роза, не смог выбраться с нами из-за работы. Им не удалось взять отпуск, как удалось мне. На следующее утро, к десяти часам, мы были уже готовы. Макс приехал ровно в срок. Он прибыл на джипе своего тестя, с ним были София и Исидор, а сзади был прицеплен большой, белый фургон, в котором перевозили Сириуса. Мама села в машину Адриена, теперь это был поддержанный "Мерседес", "ферарри" граф давно продал, чтобы оплачивать лечение Романо, еще когда тот был в больнице. Томми приехал на своей машине. А я с Романо села в"бьюик" , и мы двинулись маленькой кавалькадой, держась за джипом Макса. Дорога была длинная. Отдохнуть останавливались в небольших придорожных мотелях, но Макс ночевал в фургоне. Он безумно боялся на ночь оставить Сириуса одного. Я чувствовала, чем ближе к Кентукки, тем больше нервничал Макс. Исидора это раздражало и он постоянно упоминал о том, что для жокея это недопустимо! Я переживала, наверное, еще больше чем Макс, ведь, помимо его самого, его тренера, и Томми, только я знала об истинной цели его участия в скачках. Романо часто разговаривал с Максом, подбадривал его. Часто на стоянках, приходил в фургон, и гладил Сириуса, или кормил морковкой. Я невольно умилялась этой сценой, убеждаясь лишний раз, что душа у моего Романо - нежная и добрая. Через несколько дней пути, мы въехали в Кентукки. Тут было жарко, уже совсем по-летнему. А вот и знаменитый Луивилль. Я удивилась, увидев на гербе города французскую флер-де-лис (королевскую лилию.), и сочла это за доброе предзнаменование. Романо нигде не бывавший, кроме Нью-Йорка и трущоб Чикаго, с интересом смотрел на этот красивый и многолюдный город. Тут, все дышало атмосферой будущих скачек. Торжественно и помпезно выглядел и Черчилль-Даунс, ипподром, где через неделю должно было состояться Дерби. Мы не надолго задержались около него. Макс отправился туда, устраивать Сириуса в конюшню. А, мы, смертельно усталые после долгой дороги, отправились разыскивать гостиницу. Но все гостиницы были переполнены. Мы с трудом нашли места в небольшом отельчике на окраине города. Там нас ждал еще один сюрприз, нет номеров с двумя кроватями, как хотела я. Двухместные номера только с двухспальной кроватью. Мама с тревогой взглянула на меня, но я так хотела отдохнуть, что игнорировала ее взгляд. И мы заселились. Только войдя в наш с Романо номер, и взглянув на огромную кровать, я невольно смутилась, и робко поглядела на Романо. Тот понял, о чем я думаю, и решительно сказал: -Не волнуйся, мы дождемся свадьбы! Да, я и не слишком здоров пока. Я слабо улыбнулась, и мы расположились на отдых. Я уснула, едва положила голову на подушку, и проснулась только утром следующего дня от того, что Романо тряс меня за плечо: -Кристина, вставай! К нам пришел Томми. И спрашивает тебя! Я вскочила, привела себя в порядок, и выбежала в коридор. Томми был встревожен, я никогда не видела этого спокойного, невозмутимого молодого человека в таком волнении. Он что-то вложил мне в руку. -Кристина, все плохо, очень плохо- сказал он. - Посмотри, кто заявлен на Дерби под номером шестым?! Я открыла дрожащими руками программку скачек, купленную Томми еще вчера вечером на ипподроме. И прочитала: номер шесть- Озверевший, жокей: Шорткат. Дальше шла информацию о цветах камзола жокея, о владельце конюшни, тренере... Но, это было совсем неинтересно! Шорткат... Тот зверь, что причинил моему мальчику такие страдания! Он тут, в Луивилле, и Макс будет его соперником в сражении за главный приз! Только бы не узнал Романо! Ему нельзя волноваться... Я затравленным взглядом посмотрела в глаза Томми, а он продолжал: -Вчера пока вы все отдыхали, я поехал на Черчилль-Даунс узнать как дела у Макса, и купил вот это. Самое страшное, если Шорткат узнает о истинных целях Макса или если поймет, что Романо жив и что он тут. - Я не позволю ему... -Кристина, он бандит! И не думаю, что учеба верховой езде в Англии его сильно изменила. Хоть, он безусловно, стал профессиональным жокеем. Ты знаешь, что Озверевший - фаворит? Я вчера узнал в тотализаторе все на него ставят... -Я не отойду от Романо. Шорткат его не тронет, а насчет Макса он ничего не знает, и, дай Бог, не узнает, но надо его предупредить, что от Шортката всего можно ожидать. -Да, Кристина. Я тоже всегда буду рядом. -Спасибо Томми. Я вернулась в номер, настроение было испорченно, меня терзал страх. Я прятала глаза от Романо, но он ничего и не заподозрил на этот раз, а весело улыбаясь, предложил мне сходить прогуляться на ипподром. -Хорошо, - я улыбнулась ему.- Только зайдем к Максу в номер. Он должен был вернуться с тренировки. POV Макса. На следующее утро, после приезда в Луивилль, а точнее - в предрассветных сумерках, мы с Исидором Македониди отправились на ипподром, на первую тренировку. Македониди был тут уже второй раз, и много рассказывал мне о том, как проходит Дерби. Сириуса разместили в удобном, просторном стойле. Уход за ним был отличный.Он приветственно заржал, увидев меня. Я потрепал его по шее. -Здравствуй, парень, я тоже очень рад тебя видеть. Я оседлал Сириуса, и мы вывели его из стойла. На беговой дорожке уже тренировались несколько жокеев. Мы заняли свое место и приступили к занятием. Вдруг, кто-то грубо меня окликнул: -Эй, ты, белобрысый! Я обернулся, сзади меня скакал темнокожий жокей на вороном жеребце. -Да, ты, блондинчик, номер семнадцать. А ну убрал свою клячу с моей дороги! На ипподроме - профессионалы! Я вскипел, но усилием воли подавил негодование, и посторонился. Я боялся вступать в любые споры с жокеями, опасаясь дисквалификации. Грубиян горделиво проехал мимо меня. Я проводил его возмущенным взглядом. Исидор тихо сказал мне: -Это Шорткат, его конь-фаворит предстоящего Дерби. Шорткат... Это имя показалось мне смутно знакомым. Отчего-то он вызывал во мне недобрые чувства, и дело было вовсе не в том, что он нахамил мне. Стараясь не думать о неприятном инциденте, я продолжал тренировку. После Исидор решил отправиться в гостиницу к дочери, и я проводил его до ворот. -Ты пойдешь со мной, Макс? -Нет, я немного побуду с Сириусом. -Хорошо. Я направился в конюшню. Сириус отдыхал после тренировки. Я дождался, пока все жокеи разойдутся, вышел в паддок, тоскливо поглядел на беговую дорожку, и вновь вернулся к Сириусу. Я стал ласково гладить его по умной морде. Я заглядывал ему в глаза, мне так захотелось, чтобы он понял, ради чего он должен участвовать в этой скачке, ради чего, он должен выкладываться по полной, на утренних тренировках. Это, наверное, глупо выглядело со стороны, но я вдруг тихо зашептал: -Сириус, мальчик, ты пойми, мы должны выиграть, обязаны... От этого зависит жизнь одного человека, Сириус, это очень хороший, добрый, и неиспорченный парень. Его зовут Романо Эссадро. Он очень сильно был изувечен одним мерзавцем. Если ты знал сколько страданий выпало ему на долю. Я не умею рассказать о таком. Теперь он, слава Богу, поправляется, но чтобы начать нормальную жизнь ему нужно восстановить память. На это требуется миллион долларов. Сириус, это же огромные деньги! Вся надежда на нас. Если мы победим, Романо сможет забыть, наконец, о своем горе. Сможет стать нормальным. Сможет работать. Сможет поехать на Кубу, и выполнить то слово, которое дал своему покойному отцу. Сможет жениться. Сириус, я никогда не просил тебя. Это, наверное, вообще выглядит смешно, но я очень тебя прошу, постарайся! Ты должен постараться! Прошу пойми меня! Я с мольбой глядел в его черные глаза. В эти минуты я ничего не видел, и не слышал, передо моим внутренним взором было лицо Романо, я так хотел внушить Сириусу, что мы боремся за доброе дело, и что это не простая скачка, не только по статусу, но и по целям, которые мы перед собой ставим. Мне показалось, что он что-то почувствовал. Между нами была слишком тесная духовная связь. Но, тут, сзади меня кто-то закашлялся. Я подскочил от неожиданности, и огляделся вокруг себя. И тут, к своему ужасу увидел того темнокожего грубияна с тренировки, Шортката. Он был зол, руки сжались в кулаки, но на лице играла отвратительная ухмылочка . -Так, так, так, - начал он.- Значит, Романо Эссадро. Он выжил, а я так рассчитывал, что он умрет. А, ты, парень, знаешь это кубинское отродье? Я побелел от возмущения, и схватил жокейский хлыст. -Ах, ты его не только знаешь, но и, верно, привязан к нему как некогда тот гад Томми Райли?! Ну, давай номер семнадцать, давай, хлестни меня, и будешь дисквалифицирован и не видать твоему любимому дружку двух миллионов долларов. -Не смей плохо говорить о Романо! - прошипел я. Но опустил руку с хлыстом. -Смотрю я, скачка обещает быть интересной! Блондинчик, достанется тебе за дружбу с этим уродом! Ты не выиграешь, не за что! Понял?! Я не позволю, чтобы призовой фонд уплыл к этому недоноску Романо! Я- фаворит, и легко уделаю тебя и твою клячу! Он приблизился ко мне, глаза его метали молнии от ненависти. Я спокойно встретил его взгляд, и, конечно, отвечать ему не стал. Шорткат повторил- Я - фаворит! и выбежал из конюшни. Я прислонился к стене, мне стало не по себе от всего, что произошло сегодня... Вернувшись в гостиницу, я все рассказал Македониди, и его инцидент с Шорткатом тоже очень опечалил. Он решил нанять нескольких хороших конюхов, которых он лично знал в Луивилле со времен прошлого Дерби, и в честности которых был уверен. Этим он хотел защитить Сириуса. Мне он посоветовал тоже соблюдать осторожность и стараться не ходить по улицам города, поздно вечером и одному. Софья очень боялась за меня, и я обещал быть очень осторожным. Макс рассказал мне о том, что Шорткат теперь все знает о Романо и о наших целях. И мне было очень трудно не показать Романо как сильно я напугана. Мы прогулялись с ним до ипподорома, и я поняла, что он счастлив забыть, хоть на какое-то время о своей болезни, счастлив оказаться в новым, интересном месте. Он всем интересовался с детской непосредственностью, и я старалась тоже быть веселой. Мы отлично провели этот день. Нам очень понравился Луивилль, даже несмотря на его многолюдность в связи с предстоящими скачками. Я очень хотела забыть о Шорткате и мне это почти удалось, так как наше пребывание в Кентукки было очень приятным и позитивным. Каждое утро Макс тренировался на ипподроме,днем обсуждал с тренером стратегию для победы Сириуса, и лишь вечером выходил в город, как правило, вдвоем с Томми, и к ним довольно часто присоединялся Романо. Томми относился к Максу с большой симпатией и уважением. К Сириусу были приставлены надежные люди, которым заплатил Македониди. Пролетели четыре дня нашего прибывания в Луивилле. А на пятый день произошла неприятность. Альфредо Гарсиа, один из наших конюхов сообщил Исидору, что рано утром к нему у ворот ипподрома подходил какой-то человек. Он говорил, что видел Сириуса и тот ему очень понравился. Он предлагал Альфредо корм для Сириуса, объясняя, что это подарок от всего сердца. Но, Альфредо спокойно ответил, что не сможет принять неизвестный корм от незнакомого человека, и что мистер Македониди строго-настрого запретил ему делать подобные вещи. Он посоветовал щедрому незнакомцу обратиться к Исидору Македониди. Судя по тому, что к нему никто не обратился, стало ясно, что подарок этот был не от чистого сердца. Исидор заплатил умному конюху, и попросил теперь быть еще более внимательным... Каждое утро, на тренировках, Макс сталкивался с Шорткатом. Но, тот только сверлил его ненавидящим взглядом, а предпринять что-то серьезное, не мог. Как мы узнали позже на Озверевшего поставили большие деньги мафиози и Шорткат не мог их подвести. Так что, он боялся дисквалификации не меньше Макса. День перед скачками мы с Романо провели, гуляя по городу, заходили на Черчилль-Даунс, но Макс вышел к нам лишь на несколько минут. Мы не стали там задерживаться, так как я опасалась встретить Шортката. Я очень нервничала, мне уже несколько ночей снилось, что Макс проигрывает, и я просыпалась с криком, и в холодном поту. Романо постоянно говорил, что я не берегу себя и слишком переживаю. Что, хоть и он от души желает Максу победы, но все-таки это только скачки и Макс для нас, его друзей в любом случае будет самым лучшим. Я не могла сказать Романо все правду, поэтому молчала, и ласково улыбалась своему любимому. Вечером, в пятницу, накануне скачек, мы с Софьей пошли по магазинам, нужно было выбрать элегантные шляпки- непременный атрибут Дерби-Кентукки. Вернулись мы с покупками поздно, и я увидела, что Романо сидит на кровати, нервно теребя в руках какой-то листочек. Я пригляделась и поняла, что это программа скачек. Я спрятала ее в ящик стола, но Романо нашел. Услышав, что хлопнула входная дверь, он обернулся ко мне. -Значит, Шорткат стал жокеем?! Знаешь, он, конечно, порядочный мерзавец, но все же, я не желаю ему зла. Несмотря на то, что он так поступил со мной... Романо опустил глаза, чтобы не выдать нахлынувшие чувства. Я с грустью смотрела на него. Родненький мой, он так переживает! Слава Богу, завтра все разрешится! И я очень надеюсь, что смогу порадовать его доброй вестью. Я подошла к нему и погладила по плечу. -Забудь о нем, Романо, солнышко. Думай только о том, что завтра Макс победит его! Он промолчал. Мне стало еще тяжелее от этого молчания, потому что я понимала- Романо не забыл происшедший с ним ужас, и в ванной, перед тем, как ложиться спать, я долго беззвучно плакала, открыв воду в раковине. Ночью, я опять спала плохо. Проснулась, когда на часах было около двух, и услышала, что Романо что-то говорит во сне. Должно быть и ему снятся кошмары. Я услышала, что он шепчет: -Папа, папа, прости... Я не выполнил обещание! Прости меня!!! Это разрывало мне сердце. Я повернулась к нему, обняла, и прижала к себе. Он открыл глаза. -Мне снился отец. -Я поняла это. Дорогой, ты выполнишь обещание, я уверена... -Это невозможно, Кристина. И ты сама понимаешь почему... Мне так хотелось ободрить его, так хотелось сказать, что возможно, завтра он получит два миллиона долларов. Но, я не могла позволить, чтобы он еще больше нервничал на Дерби. Поэтому, я погладила Романо по спине, еще крепче обняла, и шепнула ему: -Все будет хорошо. Родной, любимый, я всегда с тобой. Вместе мы что-нибудь придумаем... Мысленно я молила Бога о том, чтобы завтра Макс победил. Так, и уснули мы с Романо, обнимая друг друга. POV Макса. Ночь с пятницы на субботу я провел отлично. Мне снился совершенно необыкновенный сон. Как будто, я вывожу Сириуса из стойла и вместо ипподрома мы выходим на широкое поле, усеянное чудесными цветами. Нам навстречу идет молодая женщина, я сначала не могу разглядеть ее лицо, но когда она приближается, я узнаю ее. Это моя покойная мама, такая же как на фото, которые бережно хранит мой отец. Ее летнее платье ярко-алое, как цвет моего камзола жокея, колышит легкий ветерок. Ее нежная рука ложится на мое плечо, и она произносит: -Вот и настал твой звездный час, сынок. Иди, и одержи победу! Благослови тебя Бог! Она крестит меня, и затем указывает рукой в сторону. И я вижу Черчилль-Даунс, украшенный к скачкам. Трибуны заполнены до отказа. В стартовых боксах стоят двадцать скакунов, участников состязания. Я вижу себя и Сириуса в семнадцатом боксе... Потом, все исчезает. И передо мной вдруг появляется Сириус в попоне из роз, который всегда украшают скакуна- победителя скачек. Я просыпаюсь, за окнами еще темно. А на душе легко и спокойно. Я встаю, бужу Софью. -Милая, я на ипподром. Жду вас всех на трибунах, к началу Дерби! -Ты поедешь один... Макс, еще не рассвело... -Ничего. В городе все уже готовы к скачкам. Он не посмеет напасть за несколько часов до старта! Исидор обещал подъехать на ипподром где-то через час после меня. В сумерках, я завел машину, и поехал по знакомой уже дороге к Черчилль-Даунсу. Машину пришлось оставить за квартал до ипподрома. Любители скачек заняли большую часть парковочных мест. Немного нервничая, я быстрым шагом миновал этот квартал. Вот уже и знаменитые башенки Черчилль-Даунса. Тут, видать, из-за сильных переживаний последних дней,, я почувствовал мучительную жажду, почти нестерпимую. Рядом расположилось небольшое заведение, куда часто заходили жокеи, и я сам заходил сюда каждый день после тренировок. Несмотря на ранний час, оно было открыто. Я несколько секунд раздумывал стоит ли заходить, и решил, что стакан сока мне не повредит. Мой заказ приняла официантка, очень молоденькая, и симпатичная. Мне показалось, странным то, как она уставилась на меня, словно сличая мое лицо с тем портретом, который уже сложился в ее голове. -Вы - участник заезда сегодня? - вдруг спросила она. Я напрягся внутренне, но ответил- Да. А что? Она нервно теребила свой пояс. -Один апельсиновый сок. Сейчас принесу. При этом ее глаза выдавали ее с головой. Они смотрели жалко,и беспомощно, в них дрожали слезы. Девушка ушла очень быстро, почти убежала. Мне стало страшно, что-то заставило меня встать с места и пойти за ней. Двери кухни этого заведения были приоткрыты. Охраны негде не было видно, и я подошел и заглянул в щелку. Молоденькая официантка дрожащими руками налила мне стакан сока, а потом, воспользовавшись тем, что никто не смотрел в ее сторону, быстро влила в сок какую-то жидкость из черного флакончика, которую она достала из кармана своего платья. По-видимому, после сделанной гадости она немного успокоилась, оправила платье, взяла стакан и понесла его в зал. Как только она вышла из кухни в коридор, я увидев, что рядом никого нет, подбежал к ней и схватил за руку, а другой зажал рот. -Только пикни- сказал я. - Немедленно сдам тебя в полицию. Я все видел. Что за жидкость ты налила в стакан? Она что-то верещала, пытаясь вырваться. Я ослабил захват, вырвал у нее из рук сок. -Теперь говори, что это? -Прошу не сдавайте меня в полицию. Умоляю вас! Ко мне вчера пришел человек, темнокожий парень, он описал мне вас. И сказал, что если вы сюда зайдете перед скачками, а вы сюда, по его словам, заходите каждый день,я обязана буду налить вам это. Она достала черный флакончик. -Он- очень страшный человек. Он сказал, что если я не сделаю это, он покалечит меня. Я крепко прижал девушку к стене. Она захлебывалась от рыданий. -Что это?! Говори мерзавка! Честно сказать, я был не в себе, страх от того, что Дерби могло для меня сейчас закончиться, не начавшись, помутил мне рассудок, и поэтому я так грубо говорил с этой бедной, до смерти перепуганной девушкой. -Я только второй день тут работаю... Умоляю вас!!! У меня больная мать. -ЧТО ТЫ ХОТЕЛА МНЕ ПОДЛИТЬ?! - спросил я, уже мягче. -Тот господин сказал, что это слабительное, сильное слабительное. Вам скрутит живот и вы не сможете участвовать в скачках. Ну и ну! Я чуть не расхохотался, Шорткат- редкостный придурок, если решил остановить меня вот этим! Я резко выхватил из рук девушки флакон, а сок вылил на пол. -Думаю, ты сама тут уберешь- спокойно сказал я. Этот негр тебе ничего не сделает. А после уборки лучше иди домой от греха подальше. Ты запомнила этого негра? Сможешь его описать? -О, мистер, прошу не надо полиции! -Этого господина скоро посадят! - сказал я уверенно. И твои показания могут потребоваться только ими ты обелишь себя после сегодняшней выходки. Я легко узнаю у твоего начальства где ты живешь. -Хорошо. - девушка покорно кивнула.- Я не хотела участвовать в этом. Поверьте мне! Она смотрела так жалко и умоляюще, что я сочувственно потрепал ее по плечу. - Я верю тебе. Иди домой. Скажешь начальству, что ты заболела. Она еще кивнула и направилась в зал. Я быстро сунул черный флакончик в карман рубашки и пошел на ипподром. Я проснулась в пять утра, Романо еще спал. Минут двадцать я лежала неподвижно, не хотелось его беспокоить. Сердце бешено стучало, все мысли были о предстоящем Дерби. Макс уже, наверно, поехал в Черчилль-Даунс. Осторожно, чтобы не разбудить Романо, я выскользнула из постели, оделась, и встав у окна, долго молилась Богу о том, чтобы Макс сегодня победил. Около шести утра проснулся Романо. -Милая, ты уже готова? Пора, ехать на ипподром? -Да, Романо. Надо собираться. Пока мы собирались, в дверь номера настойчиво постучали. Я открыла, и радостно вскрикнула. На пороге стоял Джулиано. -Джулиано, как? Ты же должен был быть на службе? -Мне удалось взять выходной. Но уже завтра я лечу обратно в Нью-Йорк. Я знаю, на скачки мне уже не попасть. Ну, ничего, посмотрю их на мониторе, у Черчилль-Даунса. -Джулс, я так рада, что ты тут! Понимаешь, в Дерби участвует Шорткат. Я так волнуюсь из-за этого. -Не бойся, я буду рядом. Насколько это будет возможно, конечно, - улыбнулся Джулс. Из ванной вышел Романо, и тепло поздоровался с Джулсом. Из рассказов Томми он знал отчего Джулиано спас его, и был ему очень благодарен. Вскоре, мы собрались. Я вытащила из шкафа и надела купленную вчера шляпку, украшенную искусственными цветами, последний штрих к моему образу. Романо посмотрел на меня и воскликнул: -Да, ты красавица, Кристина! Я смущенно улыбнулась. Романо тоже выглядел здорово. Он надел элегантный костюм, подаренный ему графом на День Рождения. В коридоре нас ждал Джулиано. Адриен и мама, вместе с Томми и Софьей уже были в холле гостиницы. Мы разместились по машинам и направились на ипподром. POV Макса. Итак, время Дерби подошло. Все, менее значительные заезды этого знаменательного дня были закончены. И началась церемония открытия "Двух величайших минут спорта", как называют скачки все их любители. Как только Исидор Македониди появился в конюшни, я рассказал ему о том, что меня хотели отравить, и отдал черный флакон. После скачек мы решили писать заявление в полицию. Мы не хотели поднимать шумиху до Дерби, чтобы не сорвать их. Поистине комичный момент был, когда в конюшни появился Шорткат. Увидев меня в полном здравии, он задрожал, а глаза налились кровью. А, я в ответ на его бешеный взгляд спокойно ему улыбнулся. Тот аж застонал от ненависти, и бегом помчался к стойлу Озверевшего. Я облачился в свой красный камзол, белые бриджи, черные сапоги. На голову-шлем, на глаза-специальные очки, в руках-жокейский хлыстик, пользоваться которым я никогда не любил, и делал это лишь в крайних случаях. Сириуса оседлали,надели всю необходимую амуницию, и прикрепили номер семнадцать. Мы прошли взвешивание. И кони и жокеи должны соответствовать заранее установленному весу. Затем, из паддока стали выезжать один за другим на ипподром. Делали приветственный круг перед трибунами. Коней под узды держали тренеры. Я слышал, как комментатор представляет моих соперников. Вот и Шорткат. -...номер шесть- жокей Шорткат на Озверевшим. Стадион разразился восклицаниями. Он горделиво проехал перед трибунами, не удостоив своих поклонников даже взглядом. И я лишний раз понял, что это безусловный фаворит, на которого поставлены огромные деньги. Я выехал в самом конце. Исидор успел сказать мне: -Макс, теперь все зависит от тебя и твоего жеребца. Но, я поправил его: -Главное, чтобы нам помог Господь! -Верно. С Богом! -С Богом!- повторил я. -...номер семнадцать- Максимилиан Людвигсен на Сириусе. Тренер: Исидор Македониди. Я ощутил прохладный прием, как и большинство моих соперников. Но, отчего-то после этого круга, мое волнение улетучилось, на душе вновь стало спокойно, как и утром, и я полностью сосредоточился на предстоящей скачке. Мы вернулись в паддок. Еще несколько долгих как вечность минут, и звучит объявление: -Лошадей в стартовые боксы! Исидор взглядом, полным необыкновенного волнения, провожает меня. Я глажу Сириуса по голове. -Мальчик, прошу постарайся, мы должны выложиться по полной! Конь заржал, словно бы отвечая мне. Когда я медленно проежал мимо Шортката, тот бросил еле слышно: -Ты не выиграешь скачки, номер семнадцать! Я не обратил никакого внимания на него. Мы заняли место в семнадцатом стартовом боксе. Мой стартер, отличный парень, Джон Хьюстон внимательно вслушивался в повисшую над Черчилль-Даунсом тишину, которую в любой момент мог разорвать звуковой сигнал, знаменующий начало гонки. Мы с Сириусом, казалось, слились в одно существо. Я хорошо знал его, и чувствовал, конь напряжен и полностью готов к предстоящему соревнованию. Я понимал, следующие две минуты будут самыми главными в моей и его жизнях. Мы только ждали сигнала, беговая дорожка, расстилавшаяся за нашим стартовым боксом была дорогой к счастью моего лучшего друга, я свято верил в это! Наконец, прозвучал долгожданный сигнал, двери всех двадцати боксов одновременно распахнулись, и двадцать скакунов молнией вылетели на ипподром. Трибуны замерли, началось Дерби. Высоко, над беговой дорожкой ипподрома парил вертолет, с воздуха ведущий съемку самых знаменитых скачек в Америки. Я придерживался тактики, выбранной Исидором Македониди, и в начале гонки, уверенно заняв четвертое место, не рвался в лидеры. Впереди меня были номер два, номер семь, и номер шесть. Да, Шорткат вел скачки. Я не замечал других соперников, будто передо мной маячил только его черный камзол и круп его вороного жеребца. Прошло секунд тридцать, и Сириус стал увеличивать скорость. Вот, мы на третьем месте, вот на втором... Близится поворот на последний круг. И я начал настигать Шортката. Трибуны взревели, но я не слышал этого... Мне казалось, я скачу в полной тишине, которую нарушает отчаянный топот бешено мчащихся скакунов, и их тяжелое дыхание. Из-под копыт летит грязь, я весь покрыт грязью, и не замечаю этого. Сириус скачет теперь во весь опор. Мы плавно проходим поворот, и почти летим бок о бок с Шорткатом. Он оглядывался на меня, и бил, и бил хлыстиком своего несчастного коня. Тот, действительно озверел от боли, и мчался все быстрее. Но, мой Сириус не уступал своих позиций, он, должно быть, своим чутьем понял, что я хочу от него, и Шорткат не мог, несмотря на не на какие усилия, оторваться от меня. Я не знаю, что произошло у него в мозгу в следующую секунду, но видя, что я не отстаю от него, и даже немного вырвался вперед, Шорткат замахнулся хлыстом на Озверевшего, но вдруг, вместо коня, совершенно неожиданно хлестнул меня. Я с трудом удержался на стременах, а Шорткат привстал больше чем это положено жокеям, потянулся ко мне, и, войдя в раж, забыв обо всем на свете, стал хлестать меня, задыхаясь от ненависти. Неизвестно чем бы это закончилось, но тут он также неожиданно опустил хлыст. Должно быть, осознал, что его действия не пройдут безнаказанно, и дисквалификация дамокловым мечом нависла над его головой. Я воспользовался его секундным замешательством. Сириус сделал рывок, и Озверевший со своим жокеем стал отставать. А я испытал безмерное удивление и радость, от осознания, что теперь лидер гонки. Сириус, казалось, летит над землей, и, я, как в замедленном кино вижу, как мимо пролетают указатели: "300 ярдов", "200 ярдов", "100 ярдов". Вот, Сириус галопом миновал финишный столб. И над Черчилль-Даунсом громом звучит мое имя- имя победителя Дерби- Максимилиан Людвигсен, номер семнадцать,конь: Сириус. Я вижу все как в тумане. Мне трудно осознать, что я победил. Вот,кто-то подбегает ко мне, берет Сириуса под уздцы, и отводит в паддок, где я, ошалевший от внезапно обрушившегося на меня счастья, спрыгиваю с коня в объятия Македониди. Мой тесть плачет как ребенок. -Макс, Макс, я в жизни ни за кого из своих воспитанников не радовался так как за тебя! Даже за того парня, кто победил несколько лет назад, под моим руководством. Макс, это было прекрасно! Он обнимает меня, потом целует Сириуса. Восторг, который охватил мою душу не передать словами! Сегодня я скажу Романо, что скоро его мучения закончатся, обязательно закончатся... Мы вновь проходим процедуру взвешивания. В паддок возвращаются и другие жокеи. Странно, но я не вижу Шортката! Он приезжает самым последним с перекошенным от злобы лицом. Естественно, его дисквалифицировали, как я и ожидал. И более того, судьи обещали ему начать после Дерби уголовное разбирательство по поводу его действий в отношении меня. Пробегая мимо меня, он из-за всех сил толкнул плечом, так что я с трудом устоял на ногах. Если честно, он выглядел так беспомощно, что не вызвал у меня нечего кроме жалости. Я ведь хорошо понимал, что ему, опозоренному фавориту предстоит не только судебное разбирательство, но и малоприятное общение с теми серьезными людьми, кто потерял на нем большие деньги. Через минут тридцать нас с Сириусом пригласили на награждение. Сириус в попоне из 554 алых роз делал круг победителя перед замершим ипподромом. Я с гордостью смотрел на него. Все-таки, мой отец-гений! Смог увидеть в жеребенке будущую звезду! И эта звезда не просто выиграла престижнейшие скачки, она озарила жизнь человека, которого я считаю своим братом, и его жизнь никогда больше не будет прежней! Поэтому, я с радостной улыбкой смотрел на моего скакуна. Потом наградили меня. Это были лучшие мгновения моей жизни. После награждения меня обступили журналисты, и мне пришлось давать интервью, хотя больше всего на свете мне хотелось скорее найти Романо и Кристину и сообщить им о том, что два миллиона теперь принадлежат им.