***
Подвешенные за руки жертвы смотрели зло. Это ничего. Тальвар затачивал тяжёлый изогнутый эбонитовый кинжал, так, словно ласкал его. Будущим жертвам это не нравилось, но они ещё храбрились, хотя женщина всё же выглядела куда более уверенной, чем её собрат. — Чего тебе нада? — прошипела ричменка, дёрнув цепи. Лязг разнёсся по пустому залу и отразился в глубине коридора. — Ответы, — спокойно проговорил Тальвар, попробовав носком сапога кольца в полу, к которым присоединялись цепи, сковывавшие ноги жертв. — Мне нужно знать всё о традициях вашего народа. Хочу знать когда, где и для чего вы собираетесь, как связаны с ворожеями и как ваш король управляет вами из грязной ямы. А чтобы предотвратить ложь, я вас разделю. Тальвар размахнулся и ударил женщину рукоятью в висок. После глухого удара и короткого вскрика, та повисла на цепях. Кожа её запястий врезалась в колодки и вниз тонкими струйками полилась кровь. — Хочу знать, как работают мои люди. Как вас поймали и где? Вместо ответа Изгой разразился бранью. — Я слышал, среди вас есть особые воины, с вереском вместо сердца в груди. Я бы хотел поймать такого и привести сюда. Посмотреть сколько бы он продержался со мной в этой камере пыток. Говорят, они не чувствуют боли. Но всё равно я знаю множество способов сломить человека. Тальвар подошёл к бесчувственной женщине и провёл остриём клинка тонкую линию от запястья до подмышки. Кожа разошлась как тонкий шёлк. Мелкие крапинки вспухли на белом полотне и покатились вниз. Изгой сцепил зубы и вытаращился. Сейчас крамольная мысль билась в нём: кто угодно, лишь бы не я. И человечность, что он в себе давил, извивалась где-то рядом с настоящим, его собственным, бьющимся сердцем. Тальвар улыбнулся. Ему не нужны были двое, не нужны были и пытки. По щелчку пальцев эти послушные мешки костей и крови скажут всё, что нужно. Но что-то пело внутри, когда клинок касался кожи пленников; Тальвар резал снова и снова, прислушиваясь к странному звуку. — Хочешь умереть быстро, Изгой? — как бы нехотя спросил Тальвар, когда на руках и животе женщины не осталось чистой кожи. — Да! Да... убей меня... — Хорошо, раз ты просишь. Зайдя за спину жертвам, Тальвар взял роговую лампу и затушил фитиль. Масло блестело золотом. Желтый поток хлестнул на Изгоя и капли разлетались во все стороны, пока он дёргался в путах и орал. Кожа на его спине вздулась в огромный волдырь. Через мгновение он лопнул и белёсые ошмётки стали слезать и собираться гармошкой у краёв раны, залитые жидкостью, капавшей с них на каменный пол. Изгой перешёл на протяжный однотонный вой и всё ещё мелко подёргивался, едва держась на полусогнутых ногах. Открывшаяся розовая кожа так и просила вылить на неё что-нибудь ещё... но в коридоре послышались шаги. Наконец-то. Его душитель остановилась у двери. — Я получила записку, Слышащий. — Скажи мне, ты знаешь, как звучал мой приказ, кого я хотел получить? — Изгоя, женщину, чем старше, тем лучше. — Это женщина? — Тальвар указал на тяжело дышащего воняющего потом и страхом Изгоя. — Нет. Я всё поняла, мне жаль, Слышащий. Я сама найду нужную женщину и прослежу за наказанием провинившихся. — Проследи. Нас не хватит, чтобы собрать черную руку и столько же душителей, а дисциплина уже хромает. Или я прошу невозможного? — Нет, — Ильвелла мотнула головой, стараясь как можно более бесстрастно смотреть на него, но получалось всё ещё недостаточно хорошо. — Допроси женщину. Твой отчёт я жду к завтрашнему утру. Может, тебе повезёт и не придётся гоняться по горам за старухами. И, — он указал на мужчину, — сожги этот хлам. Он ушёл под вопли Изгоя. Да, он обещал быструю смерть, но не обещал безболезненную. Всем свойственно подразумевать неоговоренное. Нельзя быть столь наивным.***
Ильвелла пришла рано утром, когда он заканчивал тренировку. От недостаточной разминки или зверского холода тянуло левое плечо, повреждённое неудачным ударом. Настроение было скверным от мыслей о нескончаемой груде работы. А душитель выглядела бодрой и уверенной, значит не сомневалась в ценности своих сведений. Она держала в руках свиток и ждала, когда к ней обратятся. — Что она сказала про «короля в лохмотьях»? — Тальвар окунул край полотенца в воду и проводя им по лицу и шее. — Как он управляет ими? — Никак. Уже двадцать лет он фигура номинальная. И весьма устаревшая. — А ворожеи? — Изгои зовут их матриархами. Невероятно сильные ведьмы, чаще всего специализируются на некромантии, призыве и разрушении. Беспокойные руки Ильвеллы мяли свиток, должно быть она всё ещё была напугана возможным наказанием. Она думала, что это проверка. Тем лучше. — Хоть к нам приглашай. Когда они собираются, сколько их, из каких оплотов? — Дважды в год, малым числом. Если мы хотим привлечь Драскуа, событие должно быть более значимым, чем почтение богам. — Думаешь, её встряхнёт возвращение короля Предела? Тальвар бросил полотенце и ощупал лицо, над которым уже несколько дней корпела Бабетта, мазями придавая ему обветренны «дикий» вид. — Не могу знать. — Душитель не отводила глаз и сделала осторожный шаг. — Мы не можем полагаться на удачу, если освободим Маданаха из Сидны. — Да, заварить бучу в Пределе, чтобы получить ничего — сценарий, которого я хочу избежать. Нужно подумать. Тальвар накинул рубашку и черный кожаный жилет поверх. Завязки по бокам глупо болтались, он совершенно о них забыл. — Позволите? — робко спросила душитель, подавшись к нему рукой. — Да, помоги перевязать. Пока данмерка возилась, он смотрел на безоружный манекен с расставленным крестом руками. Ворожеи ведь почти не приспособлены к черной работе, они нуждаются в Изгоях, их заботе и содержании. — Я могу заставить Маданаха написать письмо ей лично, но едва я потеряю над ним контроль, он станет опасен, — проговорив вслух идею, Тальвар тут же её откинул. — Если он помрёт, сбор превратится в выборы короля. — Он может впасть в летаргию. — Ильвелла закончила с одной стороной и приступила к второй, затягивая резко и туго. — Всё равно что мёртв. Столько планов из-за убийства какой-то там ворожеи. Неужели Ведьмин оплот и Старушечья скала неприступны? — Неприступны, Слышащий. Ни потайных ходов, ни леса. На мили вокруг всё как на ладони и голые камни. Если Соловьи не смогли, душитель верила, что у них нет шансов. Тальвар хотел попытаться сам, но это лишь трата времени. Может, разведает позже. — Наша гостья ещё жива? — Да, и готова отвечать на любые вопросы, — душитель растянула губы в ядовитой улыбке. — Узнай не только где она обитала, с кем дружила и что любит. Мне нужно, чтобы она стала моей женщиной, к несчастью погибшей от рук моих собратьев нордов. А когда закончишь, подлатай её и доставь ко мне. Если уж и притворяться парой, следовало выучить несколько ричменских выражений и запомнить как «своя женщина» выглядит.***
Дракон описал петлю, попытался сесть на дом, но тот не выдержал и огня и веса крылатой туши. Тальвар откровенно любовался тем, как горит деревня, как одна за одной души людей теряли свои оболочки. Выжившие бежали по дороге к Вайтрану или Маркарту, но кто-то шёл в горы, поперёк. Карабкался как безумец, задыхался. Казалось, сердце этого существа так далеко, но билось Тальвару в уши. Длань тени клубилась над ним. — Низинник, — шепнул он на ричладе ближайшей охотнице. — Я заметил. Он мой. Они бежали по горам почти не скрываясь. Дым вился в их сторону, прикрывая вуалью алый Массер. Это не погоня, когда жертва не знает, что за ней следят, но это охота. Упоительно было поймать беглеца на том, как всё вокруг предавало его: слишком мягкие сапоги, плащ на рыбьем меху, даже желудок не удерживал выпитую им воду. А в конце своего отчаяния он попытался развести костёр. Тальвар расплакался от умиления, если бы мог. Он подошёл к беглецу сзади и легонько приложил нож к горлу. Обошёл, ведя лезвием по шее и присел на корточки, чтобы посмотреть в уже знакомые синие глаза. — Что молчишь низинник, жизнь не дорога? — Мне нечего сказать. Если вам нужны деньги... Дуэра фыркнула и ещё натянула тетиву, если отпустит, короткая стрела даже не застрянет в теле. Тальвар поморщился. Что во фразе «он мой» было непонятно? — Ты полукровка. Альтмер и норд? Отвечай. — Да. — Эльф решился сглотнуть и чётче повторил: — Да. Тальвар убрал нож и приложил к ещё холодной коже пальцы. В них надсадно бился пульс страха. И море нерастраченной силы. — Магии через край. Выжидаешь момент, чтобы призвать тварь из Обливиона и порешить нас? — спокойно спросил Тальвар. Эльф покачал головой и начал бесконтрольно дрожать. Когда Тальвар убрал руку от его шеи, он потерял сознание и повалился на бок как сбитая камнем бабочка. Улва Волчица бросала на него странные взгляды. За две недели к нему чуть привыкли, уважали слова, принадлежащие Маданаху, но не его самого. На ричладе к нему обращались «чужак, передающий волю короля». Слово выходило длинное и некрасивое, но Тальвар был даже рад, что не пришлось привыкать к новому имени. — На матриарх-ковен тебе не бывать, — со смешком выдала Улва. — Мужчинам нет. И сам король тоже нет. Волчица не желала говорить с ним на родном языке, казалось, для неё это было важно — постоянно напоминать, что он не Изгой. — Я не нарушу традиции твоего народа, — пообещал Тальвар, глядя прямо в болотно-зелёные глаза ричменки. — Тогда, чего застрял как кость в клан? Тальвар нахмурился, не зная, что это было: «кость в горле» или «гость в клане». Но смысл не особенно разнился. — Я должен королю, он спас меня из шахты Сидна, я говорил раньше, — терпеливо повторил он. Волчица топорно пыталась его подловить. Улва зашипела и с размаху воткнула только наточенную стрелу в землю и замахала руками: — Король должен сам приходить. Если король спит как медведь пещера, зачем он тогда? В Сидна сидел? В Друадах сидит! — Улва с досадой дёрнула стёртые в сосульки волосы, собранные в хвост узкой кожаной полоской. — Если б сын иметь, он бы его победил, и сердце б выел! Матрархи могут всё решать: и не будет король. Что ты тогда ему рассказывать? Тальвар погасил едва зародившуюся тень улыбки. Маданах его не интересовал, он не был частью контракта, лишь инструментом. Улва ждала ответа, разгорячённая трудным из-за полузнакомого языка разговором. — Я смиренно передам Маданаху волю матриархов, и не буду больше должен. — Ты! Почему важен долг? Мы все на свобода, почему свободу ты должен? Ричменка улыбнулась, по блестящим глазам было видно, что она верила, что этот вопрос поможет ей узнать чужака и выгнать из Змеиного утёса. Тальвар подошёл к ричменке, сел рядом, пусть поверит, что он делится сокровенным. — Я должен не за свободу, а за доброе имя, — будто раздумывая, медленно проговорил Тальвар, опустив глаза, чтобы Улва заметила напускной груз вины и стыд. Чтобы пронять её, он говорил на ричладе, который мог передать больше оттенков смысла. — Все мои преступления легли на плечи Маданаха. Боги гневятся на лжецов и трусов, раз я должен, честно отплачу. Король — благородный человек, мы договорились. Улва склонила голову к плечу и подняла глаза к светлому небу. — Второй день солнца в закат. Ты приведёшь живого оленя на жертвенник. Если Эани и матриах понравится, — волчица растянула губы в усмешке, — я стану матриарх. — И что же решит матриарх? — осторожно спросил Тальвар, со всей возможной несмелостью заглядывая в глаза-болота. Улва в первый раз за разговор посветлела лицом. — Мы решить, может король сидеть или нет. Расхохотавшись, ричменка принялась связывать стрелы десятками. Тальвар, поджав губы, кивнул. Права Улва, лидер не должен штаны протирать, а если и вынужден, то с пользой. Маданаху не видеть Скорбного трона, слишком он засиделся в Сидне, благо одного этого вопроса достаточно, чтобы собрался ковен. Росулан, оркоподобный глуховатый кузнец клана, ткнул раскалённой заготовкой в сторону стола. На нём лежал лук и колчан со стрелами, моток грубой пеньки и мазь, скрывавшая запах человека. Тальвар поблагодарил и поспешил убраться из пещеры. Вся она провоняла потом и сыростью, кузней и грибами. С небольшого уступа, прячась за растяжкой, за ним наблюдала Меймелла. «Маленькая красавица», названная в честь Дибеллы. Прошлой зимой ей исполнилось четырнадцать и в ближайший год, по традиции, ей следовало накормить клан — принеся добычу, убить норда, став истинной дочерью своего народа, и найти мужчину. — Волчица не станет матриархом. Она слабая дура. Ковен почует чужую жертву, а Улва мне не поверила, — пожаловалась Меймелла и ловко спрыгнула с уступа. Встав в полный рост, она звенела едва скрытым триумфом, хлёсткая, как ивовая лоза. — Я расскажу тебе, где охотиться. Приведи ей не оленя, а кошку или медведя. Она увидит, что я права. Приведёшь? — Может, мне дракона привести? Если жертва ничего не решит, пусть будет олень. — Тальвар походя глянул на юную ричменку, не станет угождать малой девице, всё что нужно — дождаться сбора ковена. — Если приведёшь кошку, я расскажу, что видела, — торговалась Меймелла, задрав подбородок и крутя плечами. Длинные светлые волосы упали на плечи, сделав её похожей на золотые статуэтки Дибеллы. — Всё-всё расскажу! В клане говорили, что девчонка предсказывает как прирождённая ворожея, но что-то не верилось. И на конечный результат не влияло, слава Ситису! — Если будет воля Хирсина, приведу тебе кошку, — отмахнулся Тальвар. — Будет! — пообещала Меймелла. — Только забери своего эльфа. Как ты уйдёшь, твой жертвенный подарок не будет неприкосновенным. Улва тебе говорила? — Нет, — насторожился Тальвар и уже внимательней отнёсся к девчонке. Очередная традиция? — Почему? Меймелла приложила руки к груди и ответила: — Жертва — то, что отнимаешь от себя. Покровителям не нравится, если с даром легко расстался. Пока ты на охоте, Улва с Дуэрой за него сцепятся, чтобы присвоить. А так, сможешь подарить его матриархам. Ты ведь хотел? — Ты не по годам умна, — польстил Тальвар, тепло улыбнувшись мгновенно растаявшей ричменке. — Сами боги послали этого эльфа, я лишь предложил его использовать. — Вернёшься с правильной добычей, я расскажу, как лучше всего преподнести эльфа. Поможешь мне, я помогу тебе. Договорились? — Меймелла протянула открытую ладонь, которую Тальвар накрыл своей, скрепляя устный договор. Эльф притворялся спящим, свернувшись в углу пещеры на голых камнях. Выглядел закоченевшим. — Поднимайся. — Тальвар стукнул ногой по решётке. Спорить пленник не стал, медленно отлип от пола и чуть пошатываясь, выровнялся. Длинные чёрные волосы упали на лицо, когда он склонил голову. Почему он не поднимал глаза? Смирение с неизбежной смертью? — Мы идём на охоту, — с досадой проговорил Тальвар. Эльф вызывал своим видом лишь жалость. — Там меня убьют? — хрипло спросил эльф. Надтреснутый голос, и непонятно от чего: хотел пить или простудил на холоде. Тальвар протянул мех с водой и ждал, когда в конец запуганный пленник осмелится его взять. — Если попытаешься сбежать, я выслежу тебя и вырежу глаза, — вкрадчиво проговорил Тальвар, глядя прямо в огромные кристально-синие глаза эльфа. Тот прижал к себе мех, скованный ужасом. — А тело оставлю волкам. Они почуют запах крови и растерзают тебя. Они будут отрывать от тебя куски, рвать клыками сухожилия. Скорее всего ты ещё будешь жив. Самое забавное, — он усмехнулся, — что это не самая ужасная смерть. Представь, что будет, если тебя настигнет правосудие ярла, когда станет известно, что ты начал пожар в Рорикстеде и привлёк дракона огнём. Ты убийца. — Нет! Ты не мог этого видеть. — Не мог видеть, как ты смывал с себя кровь? Она всё ещё у тебя под ногтями. — Тальвар схватил длиннопалую руку эльфа и поднёс к белому лицу. — От тебя разит смертью. Знаешь, что перед казнью тебя запрут в отдельную клеть и каждый, у кого была родня или друзья в Рорикстеде, навестит тебя. За три золотых командир Кай позволит сломать тебе пару рёбер, за десять подпортить лицо, выбить зубы. Особые удовольствия стоят дороже. — Не... надо! Хватит! — эльф упал на колени, но Тальвар не отпускал его руку. — Замолкни. Будешь слушаться, ничего плохого с тобой не произойдет. По крайней мере сегодня. Тальвар распахнул клетку и ждал, когда Рейл из неё выйдет сам. Было что-то завораживающее в том, как он боролся со страхом.