Взаимно, не взамен

Антонио давно должен был разлюбить возвращения домой. В самом деле – кто будет доволен вечным бардаком, кто захочет тратить драгоценные вечерние минуты на споры, кто станет радоваться встрече с самым вредным в мире существом? И всё-таки Антонио с замиранием сердца ускорял шаги на финишной прямой к своей входной двери – по привычке, или в предвкушении заслуженного отдыха, или с робкой надеждой на то, что однажды его встретит идеальный порядок, и маленький Ловино скажет несколько добрых слов, вместо того чтобы по обыкновению грубить. Надежда – светлое чувство, но почти всегда она тщетна. Антонио переступил порог и снова погрузился в хаос, и в эпицентре хаоса его поджидал дремлющий Ловино; всё его лицо в крошках, на губах – след томатной пасты, и он выглядел так невинно, так мило, что Антонио почти забыл о беспорядке и о пустом холодильнике, и наклонился, чтобы поцеловать Ловино в лоб. Ловино успел открыть глаза и пнуть его в голень. Мираж рассеялся. – Почему все полки на кухне перевёрнуты вверх дном? – спросил Антонио негромко, стараясь не закипеть от злости. Отчего так хочется накричать на Ловино, такого маленького? Отчего Ловино, такой маленький, ещё совсем кроха, ненавидит его своей детской, но вполне серьёзной ненавистью? Не до конца очнувшийся ото сна, Ловино тёр глаза. – Я собирался протереть полки изнутри, но не успел. Сперва Антонио решил, что ослышался. Ловино ведь не мог… в самом деле затеять генеральную уборку? Ловино форменный лентяй, и к тому же специально доводит своего опекуна, верно? – Почему диван стоит на середине комнаты? – Хотел помыть за ним пол. Антонио рассеянно оглянулся и поднял голову, а Ловино, наоборот, опустил её ниже, почти с ожесточением продолжая тереть кулачками глаза. – Шторы… что с ними случилось?.. – Я думал… очистить их от пыли, но… они случайно сорвались с карниза. Антонио тяжело вздохнул. Он знал – Ловино мог быть невнимательным, невежливым, непочтительным, но он определённо никогда не был притворщиком. Неужели он и в самом деле всё это время пытался?.. Пусть у него плохо выходило, но всё же? Напряжённо думая, Антонио продолжал хмуриться, пока Ловино не шмыгнул носом. В конце концов, как любой малыш, он боялся сердитых лиц. – Я знаю, что я злой, ленивый и б-б-бесполезный. – Антонио никогда не слышал, чтобы Ловино заикался. – У меня ничего… не получается так хорошо, как у брата Фели. Я знаю, что ты хотел избавиться от меня, что… тебе не за что любить меня. Откуда он мог знать? Да и вовсе не хотел Антонио ни от кого избавляться – так, однажды подумал в сердцах. Крупные слёзы капали у Ловино с подбородка, и Антонио неловко попытался стереть их ладонью. Всё, что он думал раньше, было неверно: конечно, маленький Ловино не мог его ненавидеть, не всерьёз; и сам он мог раздражаться только в шутку – шутки тоже бывают грустными. Стоя на коленях, Антонио прижал к себе Ловино так крепко, чтобы у того не было ни малейшего шанса вырваться. – Тебе не обязательно сравнивать себя с братом. – Ах, этот милый Феличиано. Все любят Фели, но сердце Антонио принадлежит другому. – И не нужно что-то мне доказывать. Любовь не обязательно заслуживать. Понимаешь? Я люблю тебя просто так. Ловино ещё несколько раз громко шмыгнул и затих – уснул, как запоздало сообразил Антонио, когда у него уже начали затекать ноги. Немудрено, что Ловино засыпал, так ни разу и не доведя уборку до конца. Через минуту Ловино безмятежно сопел в своей кровати. Что касается Антонио, ему предстояло ещё много домашней работы.