Любить её. Любить её пьяную, голую и одетую, любить её любой. Чувствовать её всем телом, но выплескивать себя с другой. Грубо и так дрянно иметь другую всю ночь, наслаждаться её стонами и блаженно откидывать голову назад, когда та прогибается в спине.
Сегодня рыжий парень наверстывает то, что упустил. Сегодня он возвращается в то обличье, в котором был раньше. Снова бары, снова алкоголь, снова какие-то девушки, явно доводящие его до апогея, снова бессонные ночи и невнятное утро. Сделав круг, надеясь, что спасется от этого, вернулся снова на старт. Не убежать, как не стараться. Не скрыться, как бы не хотелось. Это страх, который нельзя одолеть, он в сердце. Он не хочет оттуда выедаться и ничто, кроме замены, не вытащит это.
Люди — болезнь. Их слова — нож. Их действия — незаживающие раны внутри. После них остаются шрамы, которые время от времени болят. Жутко болят. От них нет лекарств, которые вылечили бы это раз и навсегда.
Люди — лекарство. Их слова — бальзам. Их действия — обезболивающие. Временное, как и чувства к ним. Болящее, как и чувства к ним. Любишь — больно. Пытаешься разбить — больно. Разлюбишь — пусто.
Чувства к ним, да и они сами, могут убить и могут исцелить.
— Музыка громче, — просыпаясь от легкого бормотания под ухом, Кашин хмурит лицо, закрывая его ладошками. — Глаза закрыты, — продолжала та самая девушка, которую рыжий плохой помнит, но отчетливо помнит её имя — Лиза. Он не запомнил их бессонную ночь, не запомнил её тело и то, как оставлял на её теле багровые засосы. — Доброе утро, милый конопатый мальчик, — нежно произнесла брюнетка, заправляя волосы за уши. Не то.
Нет. Нет. Нет. Не то. Не подходит. Не то, что нужно. Другая. Она другая. Не заполняет пустоту, а, скорее всего, даже наоборот, она делает только хуже. Должна была быть тем, что сможет ему хоть как-то помочь, но всё случилось всё ещё гаже. Гуляет по его голове другая, но явно не эта. Другие глаза, в которых другие эмоции. Они чужие. Чуждые и такие неродные, от взгляда в них не тонешь, не хочешь смотреть в них дальше. Они не пустые, у них просто совершенно иной вид, который не может выкинуть тот, чей до сих пор стоит в черном полотне закрытых глаз.
— Доброе, Лиза, — слегка раздраженно сказал Данила, отворачиваясь на другой бок. — Не пой, пожалуйста, в моей доме. К тому же, я не люблю Пошлую Молли, — кинул он, хватая кинутый, на удивление, верно на тумбу телефон, на экране которого высвечивалось пятнадцать пропущенных и час дня. — Ух, ну нихуя себе, — вскидывая бровями, парень сталкивает девушку с кровати и, мило улыбаясь, встает сам. — Встаем, милая, пора завтракать, — смотря на недовольную тем, что какого вообще хрена он это сделал, Лизу, Кашин подмигивает ей и, взяв штаны, выходит из комнаты. — Одевайся, жду тебя на кухне! — уже стоя в коридоре, кричит он.
Показывать слабость этот большой, будто шкаф, парень мог только перед двумя людьми — Гридин и Неред. Ни первого, ни второй в доме не было, поэтому маска а`ля похуист всея мира, как обычно, красовалась на его лице, была слышна в его насмешливом голосе и истинна открывалась в его слегка осуждающей, какой-то ехидной улыбке, которая была приклеена будто супер-клеем. Он просто любил смотреть на поникших девчонок, которые сидели перед ним, стыдясь посмотреть ему в глаза. Рыжий по обычаю стоял, опираясь на подоконник, и улыбался, а его ночные «принцессы» опускали головы вниз, тихо отпивая из кружки чай, налитый им же. Ему нравилось это, он чувствовал какое-то верховенство над ними, так-то он, наверное, удовлетворял и подпитывал собственное
«Я», которое ранее убивалось Лерой, а теперь какой-то неизведанной пустотой
(потому что он боится признаться себе, что влюблён в Лизу).
Ставя чайник, Кашин достает две чашки и, кидая в них два чайных пакетика, из-за которых по кухне разнесся запах малины, ожидает закипания. Он смотрит на стол, пытаясь до конца понять, что творится внутри него. Там что-то горит? Или что-то затопило? А может, там, как и полагалось, всё пусто и нет ничего? Просто пустой. Но он ведь что-то чувствует, верно? Чувства — внутренний наполнитель для человека, как синтепон в подушках, как табак в сигаретах, как люди в мире. Значит, не пустой? Но, что делать, если он чувствует то, что пустой? То, что внутри чего-то не хватает? Это полнейшая противоположность тому, что можно сказать. Он чувствует. Он пустой. Он чувствует, что он пустой.
— Аллё, — щелкая перед глазами, Лиза кладет возле него телефон. — Тебе тут какая-то Лайзка звонит, возьми, а то она уже двадцатый раз за это утро тебе наяривает, — кидает брюнетка и, усаживаясь на стол, поднимает одну бровь. — Ну же, несостоявшийся мальчик из семейки Уизли, ответь на звоночек, не расстраивай людей, — девушка кладет голову ему на плечо, размахивая ногами вперед-назад, назад-вперед. Беззаботная и, как уже стало понятно Даниле, слегка с короной, она вызывала ничего кроме, как каких-то приятный ощущений прошедшей ночи.
— Привет, — улыбка, настоящая улыбка, всплывает на лице, а глаза, которые показывали полнейшее безразличие и отрешение, загорелись вновь, как будто кто-то поджег к них что-то. Там сгорает человек, он горит, горит, горит, но не сгорает. Там любит человек, он влюбляется, влюбляется, влюбляется, но не признает. — Прости, я спал просто, — расчехляясь от втыкания в пустоту, Кашин усаживается за столом, подпирая голову рукой.
— Я налью нам чай, где он? — встряла брюнетка и улыбнулась, когда увидела Даню, который мгновенно стал счастливей от одного звонка. Счастливый человек всегда излучает свет и уют, иногда даже сам того не замечая, поэтому Лиза, смотря на искренность этих чувств развлекающего её ночью парня, мило улыбнулась, оттягивая низ футболки вниз.
— О-о, — протянула Неред, заливаясь смехом. — Слышу я, с кем ты там спал, — а девушка, сидящая на противоположном от Данилы конце провода, только делала вид того, что она счастливая. Фальшивая улыбка, натянутая так, чтобы не было возможности заплакать. Глубокие вздохи, которые сдерживали подступающий крик. — Блядь, Данон, нихуясе ты шустрый. Я ржакотаню!
« — Ври. Ври всему миру. Скрывай. Скрывай свои чувства. Плачь. Плачь внутри. Делай всё, что хочешь, но так, чтобы никто не видел. Нельзя. Нельзя показывать свои чувства людям. Убьют. Тебя убьют. Используют. Используют против тебя. Выживай. Выживай ради себя.
— Смеяться сквозь слезы, жуя стекло вместо сахара?
— Да.»
« — Улыбнись. Улыбка должна быть на твоем лице. Ты ведь счастлива. Ты ведь так любишь всё, что происходит. Ты ведь должна держаться, не сдаваться. Как говорила мама в детстве, делай всё, чтобы держаться на плаву, а потом давала тебе пощечину. Не давай сломать себя, это нужно тебе, а не кому-то другому.
— Строить из себя того, кем я не являюсь, плача в подушку из-за того, что я внутри надломлена?
— Да.»
— Тебя что-то не устраивает? — прищуриваясь, задорно спросил Данила, показывая рукой на тумбу, где находился чай.
— Ой, блядь, если бы меня что-то не устраивало бы, то ты уже получил бы пизды, глупучий, а так, всё просто отлично, — Неред отпивает из кружки кофе и, откидываясь на спинку дивана, блаженно прикрывает глаза. «
— Отменный кофе — единственное, что заставляет меня сейчас выжить.» — пронеслось в её голове. — Как хоть зовут девчулу?
— Лиза, — смотря на брюнетку, которая уже, как хозяйка, распоряжалась кухней, ответил Кашин, представляя насколько мило смотрелась бы футболка, одетая на Лизе
(которая брюнетка), на его Лайзке.
— Э, блядь, ты мне что, замену там нашёл? Тебе пизда, беги с города.
— А что думала, в сказку, ебать, попала? С кем мне троллить ебуна в беседе? Вот, отличный кандидат, она уже успела и меня посмеяться, да? — в ответ на вопрос Дани, Неред еле расслышала громкое:
« — Да, блядь, мальчик семейства Уизли!», из-за которого неприятно закололо. Ревность? Да. Дружеская ревность.
— Ну пиздец, уехала только на пол дня, а мне уже нашли замену. Я хуею, с кем я общаюсь? Я не понимаю! — стараясь не особо кричать, Лиза, находящаяся в каком-то кафе столицы России, пыталась передавать всю свою саркастическую интонации обыкновенным голосом, не повышая его.
— Не мы такие, жизнь такая, Лайзка, — пожимая плечами, сказал Даня, зевая в кулачок. — Ладно, как доехала? — поинтересовался он, забирая из рук брюнетки чашку с чаем.
— Ой, блядь, прости, Даниссимо, пора бежать. Доехала я, если что, нормально, не переживай, вечером созвонимся или спишемся. Всё, пока, — протарахтела она и, не дождавшись ответа Кашина, сбросила вызов…
