Deathbeds

First things first I'ma say all the words inside my head

Дурмстранг любит богато и красиво. Дурмстранг любит вычурно. Дурмстранг любит красоваться. Дурмстранг любит ебать своих студентов, чтобы они выходили в зал синхронно, величественно и выбивая посохами снопы искр. И в голове каждого. Раз, два, три. Раз, два три. Удар. Раз, два, три. Раз, два три. Удар. Как ебучий вальс, без музыки, только стук барабана. Сколько раз мы повторяли это раз за разом. Сколько раз мы выходили, стуча посохами. Сколько всего мы испытали за этих десять лет. Сколько раз вытирали кровь. Раз, два, три. Раз, два, три. Удар. Сердце отбивает чечетку в ушах и, кажется, я слышу дыхание Кристен, что идет сзади. Такое же тяжелое, как и у меня. Такт в такт. Что-то подсказывает, что оно сейчас у всех нас такое. Одно на всех. Круговое движение. Вправо, влево. Удар. Краем глаза замечаю, как сестра Алана прижимается к отцу и смотрит на нас огромными глазами. Как смотрят дети на солдат, которые входят в город и не ясно свои это или чужие. Вот кого из нас сделали за эти десять лет. Солдат. То ли своих, то ли чужих. Круговое движение. Вправо, влево. Удар. Удар. Удар. Удар. Уже стоя на месте. Удар. Удар. Удар. Удар. Удар. Удар. Последний. Стойка смирно, прямая спина. Галл, толкающий речь. А в голове все те еже удары. И каждый удар какой-то ебучий знак. Отстукивает каждую историю в этой ебучей школе. От того момента, когда взошел на корабль до этого самого момента. Надо смотреть в одну точку, но не могу сдержаться и провожу взглядом по залу. Ловлю знакомую фигуру. Юсупов стоит в мундире со стаканом виски и тоже смотрит на меня. В глаза. То ли гордится, то ли радуется, что еще нескоро меня увидит. Надеется. Отворачивается к Галлу, который все еще что-то втирает и даже отсюда вижу, как делает большой глоток. Сердце отбивает удары в голове. Во рту сухо, тоже хочу выпить, но мне еще вести программу, когда все будут смеяться, смаргивать слезы и танцевать. Тамада местного разлива, вашу ж мать. Юсупов все же опять поворачивается ко мне и ободрительно улыбается. Ладно, все не так уж и плохо.

I'm fired up and tired of the way that things have been, oh-ooh The way that things have been, oh-ooh

Выпускной — парад семей. Кто-то радуется, что их чадо осталось живо, кто-то ругает за то, что мог бы учиться лучше, кто что во горазд. Алан виновато улыбнулся и пошел к своим, мать Рея потрепала нас обоих за щеки, Сэм дала подзатыльники, и все было хорошо ровно до того момента, когда я каким-то хером не остался один среди этой толпы людей. Парад семей, которой у меня нет. Хотел отправить своим те злоебучие два билета, но так и не собрался. Линдберги были уважаемой шведской семьей столько, сколько я себя помню. Когда я входил на корабль, все думали, что когда я сойду с него через десять лет, я буду уважаемым членом общества, знать, чего я хочу и заведу много полезных знакомств. А я стал просто… членом. Даже не общества. Это все очень странно и напоминает мне выпускной, когда закончил мой брат. Мы тогда даже еще общались, тогда еще он был моим братом. Блять, сейчас бы еще философствовать по теме того, какие все вокруг уебаны, как мне претит их общество и как сильно я хочу свалить из этого балагана. Надо отвлечься. Хватаю с первого попавшегося стола бокал с виски, ловлю Габа, говорящего с отцом, извиняюсь и смотрю ему на часы. До начала вручения Дипломов чуть больше полутра часов. Думаю о том, что делать меньше минуты. Потому что внезапно я понимаю, кому надо отдать один билет. На краю обрыва не холодно, но как-то промозгло. Кто-то поставил тут скамейку. Я уже не бросаюсь на колени перед камнем, не вытираю слезы и даже не грущу. Наверное, это значит, что я окончательно его отпустил и готов прийти сюда в следующий раз и увидеть его только на выпускной своих детей, которых у меня не будет. Готов не приходить сюда и не изливать душу. Готов жить дальше. — Хей, брат, вот я тут и последний раз, — улыбаюсь, зажимая руки между коленок, немного наклоняясь вперед, — ты бы мной гордился, наверное, я же закончил, а ты нет, я обошел тебя хотя бы в этом, — мне в лицо бьет порыв ветра, — не возмущайся, это же так. Я принес тебе кое-что. В кармане валяется какая-то мелкая чепуха, которую напихали мне все подряд и в том числе помятые билеты. Со вздохом достаю один. — Тупо, потому что тебя бы и без него пустили, но хер тебя знает. Пусть будет на всякий случай, — кладу на траву и прижимаю его камешком, что валяется неподалеку, — знаешь, получается, что я же больше сюда не приду. И наши ежемесячные беседы прекратятся. Понимаю, что тупо, но от этого все равно мне становилось как-то легче. Странно, что ты помогаешь мне, даже будучи мертвым. Из-за тебя я бы не познакомился с Аланом. Возможно, не стал бы общаться с Юсуповым. Может быть, я бы так и остался задротом, и сидел как Фрида в книгах, — хмыкаю и ерошу волосы, — я же тебя правда отпустил после того, как съездил к твоим предкам, но сейчас… нам, наверное, нужно попрощаться? — возвожу глаза к небу, — блять, сложно это все, если честно. Я много раз думал о том, что было бы, если бы ты не умер. Если бы ты остался со мной. Какой бы была моя жизнь? Точно, другой. Наверное, сейчас ты через час стоял со мной и моими родителями и ждал, когда я взойду на сцену, чтобы получить свой диплом. А в прошлом году бы не стесняясь обнимался со мной на диване. Как бы все было… по-другому, — вздыхаю и закуриваю, прикрывая глаза, — стремно, но я до сих пор иногда слышу твой голос. Оборачиваюсь, как последний дурак. Знаю, что тупой. Как ты думаешь, я мог бы быть счастливее? Или все равно нашел бы себе приключение на задницу, потому что в этом моя суть? Каким бы я был, не случись этого всего? Хорошим человеком? — качаю головой, — нет, конечно, нет. Ведь я — это я. Это ты и хотел из меня вытащить? Мою суть? Вот он. Голый в моральном плане. Но все тот же неопределившийся, стремный мальчишка. Какой же ты мудак, Магнус, а, — поднимаю лицо к небу и улыбаюсь, — какой же ты мудак… Но, знаешь что? Я все равно люблю тебя. Пусть ты и сдох, скотина. И я говорю с неодушевленными предметами. Надеюсь, тебе там хорошо. И сейчас, наверное, самое время сказать «прощай». Встаю и кладу руку на камень последний раз.

Second thing second Don't you tell me what you think that I can be

Повинуясь порыву любви к территории школы, решаюсь пройтись по местам, где происходили наиболее значимые события. Понимаю, что мы и так пройдем их всей толпой, собирая все кусты по дороге, но есть что-то слишком личное. Например, то место, где мы с Магунсом тогда пытались перелезть через забор. И моя жопачуйка не подвела меня в тот момент, когда сказала, что мне прямо надо туда. Самая уязвимая точка Дурмстрага. Конечно, если кто-то знает это, то это самое место, чтобы пробраться в школу. Например, если тебя по какой-либо причине не пустили с главного входа. Его русые волосы были аккуратно зализаны назад, а тонкий рот изгибался в чем-то, подобии брезгливости. Я бы мог сказать, что он изменился или повзрослел, но сколько я себя знаю, я помню его таким. С этим взглядом «ты дерьмо» и алчным блеском в глазах. И только глаза у него такие же голубые, как у меня. Забавно. Наверное, поэтому я частенько учил заклинания, изменяющие цвет глаз. Наверное, сегодня день «столкни Лео со своими демонами». Ну что ж, я готов сыграть. — Так-так, кто тут у нас? — засовываю руки в карманы и делаю шаг из тени, что теперь сука-Луна освещает как меня, так и непрошенного гостя. — Ты так вырос, — первое, что говорит Крис. Не «как я рад тебя видеть», не «поздравляю». А «ты так вырос». С такой интонацией, будто вырастил меня он, и прямо сейчас я как его личная болонка, и он горд мной. Когда я был мелким, мне было важно быть для него хоть бы кем, а сейчас… — стал красавцем. — Какой высокий забор, правда? — задираю голову, — как жаль, что в прошлом году здесь заделали дыру. Говорят, через нее студенты бегали на пьянки в Портовый Городок. Ничего не знаешь на этот счет? Крис хмыкает. Криво и совершенно некрасиво, стаскивая своим идеальные перчатки, на которых нет не пылинки. — Что делать, ты же не прислал нам ни одного билета, ни даже времени выпускного. Теперь меня даже не хотят пускать. Девушка на регистратуре непреклонна. Сказал бы ты ей пару ласковых. Киваю и обещаюсь погладить Вегу по голове. Гости могут заявиться в любое время, но, видимо, как только Крис сказал, что он Кристофф Оскар Линдберг, Вега включила в себе никогда не спящую стерву. Моя девочка, прямо сейчас слеза выступит. — Линдберги всегда входили, куда хотели. — На этом параде я главный Линдберг и формирую список гостей. Увы, ты не являешься частью семьи ни одного выпускника, упс, — притворно удивленно закрываю рот ладонью, — вот незадача. Может, в следующий раз повезет? — Ты все такой же упрямый. Мать, между прочим, скучает. Она очень расстроилась, когда Фаусты получили билеты от своего сына, а ты не удостоил нас даже записки. Она много болеет в последнее время. Но ты же не знаешь, точно. — К счастью, я больше не являюсь часть этого всего. И болезнь матери… — морщу нос, — нет, все еще ничего. Может, попытаешься в следующий раз? И, кажется, не удержавшись соблюдения нашей, без сомнения, «светской» беседы, бросает: — Отец умер. — Вот как? И… что? Это должно меня задеть? Нет, серьезно, вечные нападки моего отца можно воспеть в легендах. Его издевательства, его командный голос. Он сам был представлением какого-то капитана пиратского корабля, самого старого и самого страшного. И все бы были его бедной командой. Часть корабля, часть команды. И сам тот факт его смерти меня не то, что не оскорблял. Он меня радовал. Еще один камень с моей души останется в Брате этой ночью. — Ты же знаешь, он был малость… — морщится, как будто увидел меня, хлещущего водку в тринадцать, — вспыльчив. Я решил исправить его ошибки, Лео. — Правда? — вскидываю бровь, — и какие же? Вернуть половине магглов Стокгольма их девственность? — Вернуть тебя в семью. Лучше бы девственность. Окидываю его взглядом еще раз. Слишком много раз надеялся на помощь «просто потому что мы братья». Слишком часто наступал на одни и те же грабли. Как во вселенной Марвел Тор, который вечно прощал Локи. Только младший тут я, и явно был абсолютно балбесом, потому что Крис не сделал для меня ровным счетом ничего. А я все еще надеялся, самому интересно на что. На то, что он любит меня? На то, что хочет, чтобы я вырос счастливым парнем? Нет. Он просто всю жизнь перетягивал одеяло на себя. Нахожу подвох на безымянном пальце и хмыкаю. Время идет, старый Крис не меняется. Вздыхаю и опираюсь на дерево боком, не боясь испачкать пиджак. Похеру сейчас, время отыгрываться. — Ты женился на той карге, брак с которой я расторг? Морщится, а я расплываюсь в улыбке. Бум, блять. Лео Линдберг не промах, спасибо, можно восхищаться не так громко. — Она не карга, Лео, она… — Просто старуха. Из-за чего? Отец? Мой брак распался и перешел тебе? Даже в этом хуевом свете вижу, как он морщится. Отец. Конечно. Единственный, перед кем он юлил и унижался, кого боялся до дрожи в коленках, кому сливал все мои грехи. Наш отец, который не любит не то что свою жену и детей, который не любит в принципе вселенную. Тот отец, перед которым я отстаивал свои права раз за разом, получая за это по первое число, отхаркивая кровью по ночам. «Линдберги не прогибаются». Единственное, что я вынес из всей этой семейной вакханалии. И если так, я гораздо больше Линдберг, чем тот человек, который стоит передо мной. Крис морщится, но я вижу, как давит в себе желание съязвить и поставить на место. Давит, потому что пришел сюда, разумеется, не ради того, чтобы поздравить с тем, что я не сдох. Не чтобы похлопать меня по плечу, когда я получу диплом, не для того, чтобы сказать «молодец, Лео, я горжусь тобой». Конечно, нет. Он здесь, потому что в моих ебучих жилах течет супер-голубая кровь и ему необходимо вынести из этого выгоду. — Ну, что ты хочешь, чтобы я сделал? — выдыхаю и тянусь в карман за пачкой, которую я стащил у Ингрид в обмен на звонкий поцелуй в щеку. Хмыкает. Повторяет мою манеру. Даже не так, он непревзойденный оригинал. Смотрит на меня и на пару секунд мне кажется, что даже с уважением. Будто видит во мне не сосунка, а вполне состоявшуюся ячейку общества. Брата. — Я хочу, чтобы ты стал главной семьи. Вот как? Стать главой первой магической семьи Швеции? Получить образование, которое я хочу? Иметь власть и влияние? Пить каждое утро дорогущий кофе, жить в фамильном особняке? Играть с матерью в шахматы, ходить на приемы? Заниматься делами? Управлять остальными семьями? Высчитывать каждый шаг, чтобы не проебаться? Прятать каждый свой секрет, чтобы моим близким не сделали больно? Забить на своих? Жить так, как я жил раньше, только еще лучше? Стоп. Хуже? — А больше ты ничего не хочешь? — Чтобы ты женился на Шведской принцессе. — И давно мы на кузинах женимся? — хмыкаю и, покрутив в руках сигарету, засовываю ее за ухо, доставая билет, красиво переливающийся в лунном свете, — и ради этого всего мне просто надо отдать тебе вот это? Бзззззз. Телефон в кармане, стоящий на беззвучном, сходит с ума. Глаза Кристоффа неестественно блестят, он облизывается и тянет руку. Словно Голлум, увидевший кольцо. — Да, да, Лео. Это все, что нужно. Бззззззззз. — Просто… отдай его мне. Бзззз. — Возвращайся в семью. — Секунду, — поднимаю палец и достаю из кармана телефон, ебусь пару секунд с отпечатком, а затем открываю беседу, которая прервала наш Важный Разговор. Крис вскидывает бровь, но молча ждет. «Беседа «Rozgdenniy v SSSR»» all.carey: кто-нибудь видел Лео? flow.trebor: Я видел, как он уходил курить минут двадцать назад flow.trebor: Скорее всего, пошел к Магнусу wonderful.windsor: линдберг пошел бухать без нас???? wonderful.windsor: слышь бля хуесос vegas_in_your_memories: он читает. СЛЫШЬ БЛЯТЬ КУДА ПРОВАЛИЛСЯ vegas_in_your_memories: А НУ ОТВЕТИЛ ГДЕ МОИ БАБКИ vegas_in_your_memories: ИНАЧЕ Я ПОРЕШАЮ ТВОЕГО ПАРНЯ lealefevredupont: скоро начнется церемония вручения lealefevredupont: не опоздай, Галл сказал, что ему надоело и он хочет, чтобы ты объявлял vegas_in_your_memories: а я разве не так сказала??? Расплываюсь в улыбке, из-за чего Крис на меня странно косится и быстро печатаю ответ. leo.ninja.turtle: Буду через 10 минут 😉 Перевожу взгляд на терпеливо ждущего Криса. Он все также смотрит на меня с некой надеждой. И я прекрасно знаю, что будет, если я сейчас откажусь. Что он проебет все семейное наследие, что Линдберги лишатся своего положения, потому что Крис просто напросто не умеет управлять, он умеет только тратить. Что если я сейчас развернусь, то мой временный выход из семьи, чем и являлось мое это «помешательство», будет официальным и теперь меня вычеркнут из всех списков, где выдают плюшки. Моя жизнь в чистокровном обществе Швеции кончится. Моя жизнь в Швеции кончится. — Ну так что? Киваю и лезу в карман за палочкой. Понимаю все это дерьмо слишком хорошо. Правда понимаю, чего я лишусь. И именно ради этого поджигаю билет. Ради того, чего, к счастью, теперь у меня никогда не будет. Официально расстался со своим прошлым. Пока, Лео из Дурмстрага, привет Лео, который проебется с Окфсордом. Крис смотрит какое-то время на то место, где секунду назад был билет и по его глазам вижу, что не втыкает. Совершенно не понимает, что тут происходит. Иду спиной вперед, отдаляясь от него, показывая ему переписку, хотя вряд ли он ее увидит. Переписку, где мои друзья волнуются о том, что я ушел из школы на пять минут. Переписку, наполненную кучей шуток, оскорблений и ругательств. Переписку, наполненную фотками конспектов. Переписку, от которой я знаю, что не может, но тем не менее пахнет дымом и травой. Пахнет дерьмовым кофе и кровью. От которой пахнет радостью, слезами и самыми проблемами в нашем существе. Переписка, которая до отказа наполнена ей. До самого основания. Ей. Моей жизнью. — Это моя семья.

I'm the one at the sail, I'm the master of my sea, oh-ooh The master of my sea, oh-ooh

— Где ты был? — Лея расстроенно пихает меня в бок и мне кажется, что что-то случилось, но спрашивать сейчас не решаюсь. У меня почему-то до сих пор дрожат руки. — Лишался семейного положения, — хмыкаю я, подмигивая, наблюдая за тем, как Галл восходит на сцену, — так я же должен был, нет? Я зря отказался от идеи травануться? — Он передумал, —фыркает Каллисто, вытаскивая у меня из-за уха сигарету и перекладывая ее сбе, — сказал, что слишком большая честь для того уебка, как ты. Вскидываю бровь. — Ладно-ладно, просто тебе самому себя объявлять не комильфо. Поздравляю, кстати. — Я не смотрел результаты Рейтинга. — Почему? — Так же не интересно, — ловлю мимо проходящего эльфа и выцепляю у него какую-то странную бурду. Надеюсь, не пойду на понижение градуса, — тем более, времени не было. Последний месяц я даже не знал, на каком я месте. Бодрила только малышка Фрида. Галл подносит палочку к связкам, усиливая свой голос. Началось, блять. «Самое главное в жизни студента Дурмстранга». Не хочу это слышать сейчас настолько, что опустошаю стакан залпом. Бурда оказывается весьма неплохой настойкой кентавров, так что минуту пучу глаза под обеспокоенный взгляд Леи. Я бы мог вам написать речь Галла, но настойка была правда крутая, а еще я нихуя ее не помню. Возможно, потому что не слушал. Помню, что сознание вернулось ко мне где-то на половине и мы с Леей оказались в какой-то самой жопе зала. Хорошая девочка, очень хорошая. Оглядываю помещение и понимаю, почему у меня такое странное чувство отсутствия чего-то важного под боком. Нахожу взглядом Форелл и Фоули и обещаю себе подойти к ним и дать пару подзатыльников, но потом. — Где Рей и Алан? — шепчу это прямо на ухо Лее, усиленно делающий вид, что она тоже слушает речь директора, но я слишком хорошо ее знаю, так что она нагло пиздит. — Они сказали, что закуски очень вкусные и тусуются где-то около шведского стола. По крайней мере, должны. — Ты же знаешь, что Рей имеет ввиду, когда говорит это? — Ты думаешь, что он потащил с собой Алана? Смотрим друг на друга и дружно фыркаем. Алан и травка. Конечно. — Сейчас увидим, подберемся поближе? Угукаю и, подцепив ее за руку, тяну сквозь толпу. — …А теперь я с гордостью вручаю нашим выпускникам их дипломы! — Черт, не успели. А дальше — бесконечная текучка на сцене, пожимание рук, аплодисменты и свист со стороны еще студентов. Кто-то даже всплакнул (дамочка, мимо которой мы проходили очень сильно желала высморкаться в платье Леи). Тоже бы пустил слезу, что выжил, да держусь из последних сил. Рей, как ни странно, оказался ровно в середине по рейтингу, я даже испытал за него гордость. После того, как он взялся за учебу и поднялся до Десятки много воды утекло. У него есть мозги, когда он этого хочет. Чаще всего — нет. Останавливаемся примерно на расстоянии десяти метров от сцены, и то из-за того, что мы видели, что Виндзор зацепил нас взглядом. Он спустился с садисткой улыбкой и помахал дипломом перед моим носом, на что я только закатил глаза, а потом поволок нас в дальнейшее путешествие по залу к Сэм, Ирэн и его предкам. Я успел цепануть еще какой-то алкогольной дряни. Дело дошло до Десятки. Последние на выдачу, первые в рейтинге. Я прикинул, кто остался. Лея, я, Фрида, Алан, Габ и остальные задроты. Интерес набирал обороты. Лея десятая. Алан седьмой. Я все еще стою на месте. На сцене стоят семь студентов (их попросили остаться, потому что они — бриллианты коллекции Дурмстранга). Сэм пихнула меня в бок и с Виндзоровской глубокомысленностью призвала «не парится», но мне и так было уже изрядно неплохо. Рей что-то бурчал мне на ухо, но я не особо слышал. — А теперь. Три лучших студента этого выпуска. Давайте же наградим за прекрасное обучение… Взглядом совершенно случайно замечаю Юсупова, который смотрит на меня с едва заметной гордостью, будто хваля меня за то, что я все же не просрался. Очухиваюсь очередной раз, когда Рей тыкает меня в бок. — Бля, ты ж зажрешься, — смотрит на меня и хмурится, — да ты уже в говно что ли? Откашливаюсь и только собираюсь ответить что-нибудь особенно язвительное, как по залу разносится громогласный голос директора. — Леонардо Линдберга! Третий. Нехило я так поднялся, учитывая то, что в начале года мы с Реем вместе где-то болтались хер-пойми-где. Я, может, чуть повыше из-за того, что задротил на книжки с… — Фриду Меде! С ней вот как раз, да. Мой любимый колдомедик, у которой сейчас нервно дергается глаз из-за вопиющей несправедливости. Встает рядом со мной. Тыкаю в нее пальцем, а она отмахивается. Разумеется, мы же оба знаем, кто стоит на первой строчке. — И Габриэля Кеннета!

I was broken from a young age Taking my sulking to the masses

— Я ненавижу этот всратый Рейтинг, кто его вообще придумал? — Люди, чтобы сделать нашу жизнь ужаснее, — Рей свешивает голову с кровати, чтобы видеть мир вверх тормашками, — что на этот раз? С тебя сняли баллы? За что? Поднимаю лицо, чтобы он сам мог видеть прекрасный фингал у меня под глазом. Свистит. — И кто тебя так отметелил? — Финч с седьмого. Сказал, что, цитата, «ходишь со слишком уверенным видом». Как вообще можно ходить слишком уверенно? Не ебаться в грязь при каждом шаге? — Не протирать своим хлебальником потолок. — С меня сняли тридцать баллов! За то, что даже не я организовал драку! Как это называется? — Последние несколько сотен лет, вроде как, Дурмстранг. Что ты вообще предлагаешь? Вдарить в ответку? — Нет. Есть идеи получше, — хватаю рюкзак, который только что сам же кинул на кровать, — ты идешь со мной. Идея стащить боггарта, чтобы узнать, что за тупая херь пугает Финча до усрачки пришла внезапно, но мы, два тупых мелких уебка, не расчитали, что мало того, что боггарта нужно стащить, его нужно еще и ДОтащить до нужного места, а наши знания в защитных чарах стремились к нулю, так как с нашим старым преподам по Заклинаниям что-то там случилось, а нового еще не назначили. В общем, херня полная. — Простите, сэр! — Рей окликнул какого-то молодого мужчину, который шел по коридору и кинул на нас тупые-четверокурсники взгляд. — Рей, ты чего? — Мы все равно ничего не теряем, — он пнул ногой мешок, боггарт в нем издал крайне недовольный звук. — Вы что-то хотели, молодые люди? Глаза у мужчины оказались дико красивые и, кажется, я выпал ровно на секунду. До того момента, как боггар не начал извиваться в своей импровизированной тюряге. — Вот с-с-сука. — Здрасти, сёр, а вы не подскажите, тут такое дело: есть боггарт и есть сосуд для него, и все это дерьмо нужно транспортировать. И типа вопрос в том... короче... вот можно его сферическим протего окружить? С низзлами и водяными так не работает, че-то с магическими полями, я не понял до конца, но вот... И типа если нет, то че, прям в сосуде обычным запирающим? И ваще без базара? Мужик морщился, пытаясь продраться через словесные завороты Рея на его родном английском, а тот шпарил как заведенный. — Я думал, конечно, сделать типа такого поля, как, ну, диэлектрики, тока для магии, чтобы не посыпаться, но это ж морока. Не знаете, сэр-профессор? Мужик оценивающе посмотрел на Рея, склонив голову, и я внезапно подумал, а не препод ли это. Такой взгляд хуй не узнаешь, каждый день на парах наблюдаю. — Зависит от сосуда, молодой человек. Если это, например, старинный шкаф магического происхождения или же стоял в волшебном месте достаточно долго, то вам придется sigillum esse, запечатать существо, пасс палочкой - обычная запирающая руна. Если шкаф маггловский — он будет, как вы выразились, диэлектриком. Если же вы решили путешествовать, — он иронично взглянул на меня, и я, как последний первак, покраснел, — без сосуда, сферическое протего подойдет. Рей пожевал губу, почесал бровь и выдал: — А если сделать шаровой sigillum esse, то он типа везде работать будет? В смысле, — до этого еблана доперло, что он говорит с важной шишкой, — такое средство будет универсальным? Мужик сверкнул глазами, а я в очередной раз выпал. — Можно и так сказать. Разберетесь с формулой и решите такое задание, поставлю вам автомат, мистер?.. — Виндзор, Рей Винздор, сэр, — он шутливо отдал честь и поклонился, в следующий момент испортив все впечатление, — а вы?.. Если бы я учился в Хоге, сейчас у меня сжалось бы очко, потому что Виндзор как обычно ходит по краю. — Мастер Юсупов, Заклинания. Рей расплылся в улыбке и, я по губам увидел, пробормотал что-то вроде "боже, адекватный препод по заклам". Юсупов ухмыльнулся, я залип и... выпустил мешок. — Лео, блять! И, так как я нес дальнюю часть мешка, из мешка вылезла тварь, которую боится Рей, именно… я. Второй я поднялся, огляделся, отряхнулся. Подмигнул мне же (это считается подкатом?), а потом я. То есть, не я. Ну, вы поняли, повернулся к Рею. И пошел прямо к нему. Сука, даже мне стало стремно. — Рей, я давно хотел сказать тебе. Я люблю тебя! Виндзор орет что-то вроде «ЕП ТВОЮ МАТЬ», чем вызывает то ли усмешку, то ли гримасу нашего нового препода, а я вообще не втыкаю, что происходит. — Рей, блять! — натуральный я. — Я люблю тебя не как брата! — не натуральный я. Я достаю палочку и кидаю ее Рею, тот ловит прямо налету и ставит ее на меня. А потом не на меня, а на другого меня. — Блять, ты серьезно? — Ты что?.. Не любишь меня?.. Мгновенно тыкает в боггарта и как заорет на весь коридор: — Riddikulus! Мужик, извиняюсь, Юсупов, в это время крайне вежливо придерживал мешок, в который Рей опять запихнул боггарта. Пока я стоял в ахуе. И в этот самый момент из кабинета выглядывает мастер Шарль. Она смотрит на нас, на мешок, опять на нас, а потом очень медленно переводит взгляд на Юсупова. — Эм… — она явно еще не запомнила имени нового препода, — у вас все нормально? Ну все, блять, Западное Крыло, я не скучал по твоим отработкам, но явно придется. Успеваю попрощаться с вечерами у приставки и как раз возвожу оду PSP, как Юсупов кивает: — В полном. Стоп. Что? Нас только что спас… препод? Рей тоже немного в шоке. Шарль смотрит немного недоверчиво, но все же скрывается в своем кабинете. — Постарайтесь не опоздать на пару, — Юсупов обводит нас взглядом и улыбается, серьезно, он улыбается. И, развернувшись на каблуках, продолжает свой путь. Я пинаю боггарта в мешке и приближаюсь к Рею. — Рей. — М? — он тоже все еще смотрит вслед Юсупову. — Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. — ОЙ, ЗАТКНИСЬ…

Write down my poems for the few That looked at me took to me, shook to me, feeling me

Стоим все, разделившись на группы, но кидаем друг на друга заинтересованные взгляды, спрашивающие «что будет дальше». Ко мне трижды подошли люди, которых я когда-то видел в детстве и поздравили вступлением в новую жизнь. А еще высказали надежды по поводу того, что со мной будет приятно иметь дело. Я закатывал глаза. Рей очередной раз вздернул бровь, а я лишь взмахнул стаканом. Потом объясню, все равно же потом рассказывать от начала до конца. После окончания Дурмстранга наша дружба не закончится. Надеюсь, что мои отношения тоже. Кидаю взгляд на Алана, который присел на корточки и улыбался, разговаривая со своей сестрой. Также, не отрывая от него взгляда, делаю глоток из своего стакана. — Что на этот раз? — Рей закидывает руку мне на плечо, — какой у тебя закидон сегодня? — Никакой, просто… Если я не поступлю в Оксфорд. Или он не поступит в Оксфорд. Это же не ты, Рей. Он нормальный. У него есть бошка на плечах, — вздыхаю, переводя на него взгляд. — Боишься, что он бросит тебя, потому что ты ебнутый? Думаю, он понял это, когда ты пытался выкинуться с башни. — Я не пытался, но… Да, наверное? — сглатываю и делаю недовольное выражение лица, — я не знаю. Но отношения на расстоянии — не то, вот что я верю. Даже если это Алан. Это станет проблемой, а потом… Не договариваю, просто качаю головой. Рей тяжело вздыхает, как он это делает, когда я говорю очередную тупость. — Ты забегаешь слишком далеко. Если бы да кобы во рту выросли… Кто-то свистит и мы синхронно оборачиваемся. Сахар улыбается и через спину «незаметно» перекидывает нам записку. Ловлю ее, удерживая между двумя пальцами, чуть при этом не упав в шевелюру какой-то мадамы, из-за чего поймал презрительной взгляд чей-то младшей сестры. Но стоило Рею ей улыбнутся, девчуля залилась румянцем отвернулась. Фыркаю, пока Виндзор вытаскивает у меня записку и разворачивает ее с крайним интересом и, зуб даю, желанием свалить с этого высокосветского приема. Рисуночек цветочка. Символично. Рей поднимает на меня взгляд. — Передашь следующим? — киваю, — я за Леей, ты за Аланом. По дороге к семейству Кэри, впихиваю записку хуеющей Ренате, слушающий рассказ чей-то бабули о реформах в сфере использования магии за пределами своей страны. Надеюсь, я спас ее от мучений. — Добрый вечер, — улыбаюсь родителям своего парня (и это чертовски странно), они здороваются со мной, улыбаются, и в их глазах я вижу отражения мыслей: «блять и с этим встречается наш сын? Серьезно, Алан?», и беру Алана за плечо, наклоняясь, говоря на самое ушко, — сладкий, нам пора. Ал расстроенно кивает и целует сестру в лоб, и почему-то мне кажется, что я тут лишний и помешал чему-то очень семейному. Готов поспорить, что Кэри сейчас бы с большим удовольствием напился бы тут чего-нибудь этокого, а потом его родители бы сказали, что у них есть лишний билет до Амстердама, портал через два часа, и он бы пошел с ними. Потому что он любит свою семью, особенно сестру, хочет быть с ней круглые сутки, а еще он совершенно не умеет веселится. И пить. Одно ведет за собой другое, в принципе. Но, к его горю, он связался с таким гандоном как я, уже нахлеставшимся настойки, так что Алан кидает на меня взгляд, а потом прощается с родителями, прося их не ждать, а его отец даже шутит про то, чтобы он не напивался слишком сильно. Ладно, он клевый мужик. Выпускники покидают празднество с периодичность пять-десять минут по два-три человека, чтобы не выглядеть особо грубыми. В какой-то момент возникает практически живая очередь и я какими-то неопределенными взмахами рук Тины понимаю, что она за мной и подошла наша очередь. — Хули вы так долго? Успели потрахаться? — возмущается Рей, который, разумеется не участвовал в игре «чувство такта», его пиджак уже свален к куче других на куст. Немного подумав, сваливаю свой туда же и вытягиваю изо рта Виндзора сигарету. Не успеваю затянуться, как ее тут же вытягивает Алан. — Тебе что, завидно? — Смотри, — киваю на Алана, ища человека, открывшего пачку, после чего с довольным видом стагиваю у Констанции сижку и чмокаю ее в щеку, — мой мальчик вырос, может язвить. — Фу, гейством заразишь, — девушка пытается шуточно оттереть свою щеку, на что я показываю ей язык. Морщится и, облизав свою ладонь, проводит по моей щеке и лыбится. — Ты! Чертовка! — Кто пустил записку? — Алан явно хочет сменить тему и оглядывается в поисках человека, который его поддержит. Габ поднимает руку. — И куда дальше, капитан? — Сейчас, дождемся всех.

Singing from heart ache from the pain Take up my message from the veins

— Дерьмо, дерьмо, дерьмо! Над головой заклинание со свистом попадает в дерево и если бы Рей меня не предупредил, я бы уже истекал кровью. — Напомни, нахуя мы это делаем? Еще одно заклинание и нас с Реем шатает, как изрядно пьяных пиратов на палубе. Виндзор не успевает ответить, только открывает рот и тяжело дышит, а потом указывает пальцем куда-то вправо. — Туда, давай, блять, Линдберг, шевели булками. На этот раз заклинение попадает прямо рядом с Реем. — Это что, уровень B? — оборачиваюсь и останавливаюсь на секунду, — на Турнире нельзя использовать заклинания выше C, ЭЙ, УРОДЫ! — Пиздуй уже, защитник чести, — Рей сопит и толкает меня в кусты. Не понимаю, как еще не успевшее облысеть растение спасет нас от восьмикурсников с задетой честью, но, присмотревшись, замечаю отражение барьера. Чертовы фанаты Голодных Игр, добро пожаловать на Турнир? Я бы посмеялся, не будь угрозы, что кто-то подпалит мне зад. — Сможешь открыть? — Почему я? — Ты у нас книжный червь, еблан, — Рей оборачивается, с силой сжимая мое плечо, — или наши задницы пожарят на ужин, ЛЕО, БЫСТРЕЕ! — НЕ ОРИ НА МЕНЯ! — ворчу, взмахивая палочкой, та дрожит в моей руке, не желая исполнять заклинание, — с-с-с-сука, — выдергиваю Виндзоровскую прямо у него из рук. Блять, вот хули его палочка делает это нормально, а моя с экспериментальной магией не дружит вовсе. Проваливаемся за барьер и Рей, конечно же, тут же начинает орать «ЗАПЕЧАТЫВАЙ, БЫСТРО-БЫСТРО», и я едва успеваю вернуть на место. Будем надеяться, что они правда настолько тупы, чтобы не заметить барьера. — Вроде, оторвались, — Рей опирается на коленки и тяжело дышит, улыбаясь, а его отросшие волосы падают на лицо. — Это было опасно, дебил. Нас почти поймали, если бы мы вылетели с Турнира второй раз подряд, это был бы фейл. Закатывает глаза и выпрямляется, как вдруг вижу, как его лицо меняется. Он напрягается. Секунда и чья-то палочка упирается мне в спину. Блять. Ну, Один, почему? — Палочки на землю! Быстро! — голос девчачий. Немного дрожащий, но уверенный. Поднимаю руки, как во всех маггловских фильмах и кладу палочку Рея на землю. Моя я заткнул за пояс. Рея тыкают в спину и он говорит что-то типа: «щекотно!» — И ты, — более низкий голос, но тоже дико девчачий. — Я свою сломал. — Комедию не ломайте, вторую палочку на землю, иначе будете висеть всю ночь вверх тормашками. Рей кидает взгляд на меня, и я достаю вторую палочку и кладу ее на землю. Я бы еще пихнул ее к ногам девушек, да боюсь, тут этот фокус не протянет. — А теперь повернитесь. Медленно! Рей смотрит на меня взглядом будем-ли-мы-выкидывать-какой-нибудь-финт, но я лишь морщусь. Нет. Кажется, я уже слышал эти голоса. Поворачиваемся лицом к нашим развооружительницам и, не скрывая облегчения, опускаем руки, тяжело выдыхая. — Блять, ну вы нас и напугали, маленькие стервы, мы думали это кто-нибудь опасный! Рената с Ингрид переглядываются. У них в волосах застряли ветки и они выглядят не так вечно-спокойно, как это бывает в обычные дни. — Вы тут одни? — я делаю шаг вперед, но в меня агрессивно тыкают палочкой. — Оставайся на месте! — Спокойно-спокойно, дамы, — опять поднимаю руки, смотря на Рея, — вы наколдовали такую защиту, мы просто хотим переночевать. — Да брось, Ингрид, — Рената закатывает глаза и опускает палочку, направленную на меня, — в прошлый раз они вылетели на второй день. А в этот раз еще не прошло и суток. Не думаю, что они могут быть опасны. Рей хочет возмутиться, но я умудряюсь пнуть его ногой. — Ты хочешь отвести их в лагерь? Серьезно? — Ингрид, наша добрая прекрасная Ингрид, смотрит на нас, как на последних уебанов, а потом тыкает кончиком палочки Рею в щеку, будто от этого что-нибудь измениться, — они бесполезны. — Только в дальнем бою, — не отрицает Рей, — но Лео хорош в защитных чарах. А я в ближнем бою. Мы вам пригодимся. Ингрид и Рената переглядываются, кивают друг другу и все же ведут нас куда-то в сторону наиболее освещенной местности. Лагерь набит шестым курсом до отказа. Серьезно, в прошлом году нам делали скидку, что мы, типа, первый год в этом дерьме и бла-бла-бла, а в этом каждый сам за себя. Но, видимо, даже тут мы проебались. В меня мелкий парень, я бы сказал, что младше, если бы не видел его мельком на парах. С моего потока, кажется. Он поднимает на меня ненавидящий взгляд, бросает «с дороги» и я делаю шаг в сторону. Тут же, разумеется, наступая на того, на кого не стоило наступать. — Так-так. Кто тут у нас? Мистер я-разукрашу-всех-портреты-краской и мистер я-заколдую-все-бладжеры? Кажется, Кеннет все еще обижается на то, что мы немного пошалили, прежде чем вылететь из команды. Он щурится и смотрит на нас, как на двоих придурков. Рей изучает подошву кроссовка, чтобы понять, во что он вмазался, а я улыбаюсь. — Габушка, дорогой, как твои дела? Он даже не смотрит на меня. На девушек. — И какого черта вы их сюда привели? — Они могут быть полезны. — Чем? Быть пушечным мясом? Как они вообще сюда попали? — Они нашли барьер. — Прекрасный барьер, стоит сказать! — Рей поднимает большой палец, а глаза Габа, как и всегда при нашем виде, закатываются в мозг и там и остаются. — Выпроводите их. — Почти ночь на дворе. Давай хотя бы утром. — Нет, — он разворачивается и идет к палатке, около нее уже курит Никлас, и я спящим мозгом понимаю, что они тут главные, — быстро. — Даже учитывая, что мы знаем расположение еще трех лагерей? Габриэль останавливается. И эпично медленно поворачивается к нам. Вскидывает бровь. Я улыбаюсь. — И откуда, позволь узнать? — Ну, — кажется, у меня сейчас треснет лыба, — быть в плену несколько раз за день бывает полезно. Габ переводит взгляд на Рея, который пожирает взглядом Николаса. Точнее, его сигарету. Пихаю его в бок, и он спешно кивает. Кеннет смотрит на нас с минуту, пытаясь понять, насколько много принесут хлопот бывший ловец и бывший загонщик, а потом очень тяжело вздыхает. — Отправьте их к Меде, а потом ко мне. Постарайтесь не вляпаться ни во что по дороге. Наверное, это был первый за историю турнир, где победила команда, почти полностью состоящая из шестого курса.

Speaking my lesson from the brain Seeing the beauty through the...

Остатки Ястребов появляются сразу с бутылкой вискаря и, как ни странно, пускают ее по кругу, так что этого как раз хватило, чтобы поднять тонус. Габ думает с минуту, а потом все же скидывает свои неудобные ботинки на тот же несчастный куст. Улыбается так. Поганенько. — Кто первый до Брата? — Да броось, мы что, дети малые? — закатывает глаза Тина, Кеннет смотрит на нее взглядом я-первый-в-рейтинге-и-я-главный и я даже отсюда чувствую, как задница Фриды начинает от этого полыхать. Айсберг улыбается и, спустя какую-то долю мгновения, салит Габа и бросается брочь. — Сука! — кричит он и салит рядом стоящего Алана. Тот распахивает глаза и тянет свою руку ко мне, но я делаю быстрый шаг в сторону. Еще один. Кэри смотрит на меня как на предателя, но я уже перехожу на бег, стремительно от него отступая, краем глаза замечаю, как все остальные тоже стартуют с места. — Не отставай, котенок. Кто-то начинает одобрительно орать, кто-то хохочет. Краем глаза вижу, как Рената цепляет Аннику и они вместе, смеясь, валятся на траву. Бегу и на какое-то время кажется, что в этом мире ничего больше нет, кроме кучи ебланов-выпускников, решившим вспомнить, что когда-то они были детьми. Будто вот так будет всегда. Будто ничего не кончается. Чуть не врезаюсь в Габа. Еще чуть-чуть бы и мы оба бы ебнулись с обрыва прямо в водную гладь. Пару камешков все же падают, ударяясь по воде и вспоминаю, как я прыгал сюда первый раз. Смотрю на Кеннета и понимаю, что он тоже сейчас думает об этом. А потом смотрит на меня этим взглядом. Блять, нет. Я ведь знаю, что он затеял. — Да ты издеваешься! — закатываю глаза, когда он с видом оскорбленной невинности стаскивает штаны (разумеется под крики «стриптиз»), смотри на мою недовольную мордашку и складывает губы бантиком: — Зассал? — Да за кого ты меня принимаешь? — фыркаю и стягиваю рубашку. Ноэль, наблюдавший за всей этой сценой со стороны, широко открывает глаза и смотрит на нас, как на полнейших дебилов. — Вы что, собираетесь прыгать? Смотрю на Габа и то, как он криво лыбится, после чего перевожу взгляд на Ноэля и хмыкаю, кидая ему в лицо своей рубашкой: — А ты разве нет?

Pain! You made me a, you made me a believer, believer

— Это, — Цветков указывает на озеро, расположившееся за обрывом, — Брат. То место, где вы сейчас будете учиться плавать. Девчонки зябко ежатся от холодного ветра, а мальчишки просто с интересом поглядывают, что за смерть ждет их на втором испытании по физической подготовке. Одна из девушек, с черным каре, спрашивает: — А если мы уже умеем? — Вот и проверим, — преподаватель косо улыбается, Рей шепчет мне на ухо, что ничего из этого хорошего не выйдет. Цветков тем временем тыкает на первого попавшегося малька, к сожалению, я еще не знаю всех имен, что произнести речь над его могилой, — ты будешь первым. Мальчишка даже не вскидывает бровь, просто кивает, как будто он уже учится тут года четыре и для него прыгать с обрыва — самое обычное дело. — Сообразительный, — скорее себе, чем нам, говорит Цветков, — раздевайся до трусов. — Что?! — А что? —препод оборачивается к толпе, откуда исходило недовольство, — вы думали, что попали в летний лагерь? — а потом опять поворачивается к пареньку, — давай, не тормози процесс! — Давай, Габ! — вскрикнул звонкий парниша рядом со мной, и от его голоса у меня закладывает ухо. — Там же метров двадцать! — возмущенно шепчет какая-то девчонка за мной и что-то мне подсказывает, что она сольется до третьего курса. Хмыкаю. Хорошо, что я узнал некоторые тонкости у Криса. Жаль только, что он не знает, что за препод этот… Цветков. Габ, насколько я понял, гипнотизирует водную гладь с минуту, а потом отходит на пару метров и, разбежавшись, прыгает прямо в воду. — Он что, правда это сделал? — охнул кто-то. Цветков проводил мальчика довольным взглядом, класс пытается разглядеть, выжил ли первый смертник, да подходить слишком близко, учитывая специфику преподавания в Дурмстранге довольно опасно. Предпочитаю остаться на месте. — Ну? Что встали? —препод вскидывает свою густую бровь и усмехается, замечая страх на наших лицах, — давайте, не задерживайте процесс. Кидаю взгляд на Рея, тот неопределенно пожимает плечами, мы провели в школу от силу неделю и, кажется, наши мозги еще не успели так здорово отморозиться, чтобы с обрыва сразу… в воду, в прочем, да. Вэто время тот самый звонкий мальчишка («Роджер, ты чего?») оскалился и, даже не раздеваясь, разбежался. — Помните меня молодым! — заорал он напоследок так громко, что Цветков закатил глаза, а по толпе прокатился смешок. Смотрю на Рея. Он смотрит на меня. Мы понимаем друг друга. Похер, помирать, так помирать. Виндзор стаскивает с себя рубашку и кидает куда-то в толпу. — Рад был познакомиться, Лео, — кивает он мне, когда мы уже стоим на полосе разгона. — Взаимно, Рей. Пару секунд бега и под ногами блаженное ничего.

Pain! You break me down, you build me up, believer, believer

Габ хмыкает настолько саркастично, что я опять закатываю глаза и ворчу что-то про то, чтобы он не портил пацана. Такие вот они, учащиеся без закалки Цветкова и пришедшие после второго и третьего курсов. Ноэль открывает рот и закрывает его, изображая из себя рыбу. — Это же самоубийство. — Самоубийство — пить Свободу перед контрой по рунам, — Рей закидывает руку мне на плечо, — а это — житейские мелочи. Че там? Как обычно? — Я в этом не участвую! — Не ссы, — хмыкает, подошедшая Фрида, смотря на Ноэля, как на человека третьего сорта, — мы уже проворачивали это. Немного подумав, она тоже стягивает рубашку под одобрительный свист, оставаясь в лифаке. — В принципе, — Габ жмет плечами, — можешь не прыгать. Только бухло-то я запрятал внизу. И, подмигнув, разбегается, прыгая прямо в водную гладь. — Я обгоню тебя в этот раз! — Рей пихает меня в плечо. — Конечно, у тебя ноги растут от ушей, я бы удивился, если бы это было не так! Притворно возмущенно открывает рот и мы стартуем, пинаясь и толкаясь. Еще чуть-чуть и под нами только воздух. — Поберегись! Брат такой же холодный и недружелюбный, как и десять лет назад.

Pain! I let the bullets fly, oh let them rain My life, my love, my drive, it came from...

Когда мы выбираемся из озера, облака окончательно сдувает куда-то на запад, и Луна вступает в свои полные права. Не думаю, что она особо рада освещать кучу мокрых подростков, валяющихся на траве в одном белье, но и выбора у нее нет. Слева от меня Оскар начинает истерически смеяться и его поддерживают практически все. Поляна наполняется гулом, а когда Габ достает из-за куска бутылки и сигареты, которые у всех остались в штанах, что лежат на обрыве, еще и радостными криками. Наверное, со стороны кажется, что у Брата порядком подгорело, и если бы такая ситуация возникла еще пару дней назад, мы бы все нервно оглядывались в сторону школы, чтобы не получить пизды, но теперь мы официально выпускники, и эта та мысль, которую я до сих пор до конца не могу обмозговать. — Что дальше? — Стив стягивает у Неда сигарету и плюхается на землю. — Бухать. — А потом? Я к тому, что мы завтра съезжаем отсюда навсегда, все дела, а у нас куча заначек по всей школе и гостиная не разобрана. — Заначки можно передать мелким, а с гостиной согласна. Что делать будем? — Констанция обвела всех присутствующих взглядом, — что молчим, давайте, идеи? — Можем разобрать по вещам, кто что купил, как это делают все, — Ноэль поджимает под себя ноги, а когда на него устремляются куча недовольных вздоров и вовсе сворачивается в клубок. — У кого-нибудь есть нормальные идеи? — Мы можем все это сжечь. Оборачиваемся все на Сахара, который с видом пятилетки мочит ноги в Брате. Эйнар закатывает глаза и уже хочет его очередной раз отчитать, но Рей его останавливает: — Между прочим, хорошая идея. Лея, стоявшая перед ней, оборачивается и смотрит на него типичным ты-че-ебнулся взглядом, а Виндзор жмет плечами, по привычке пытаясь засунуть руки в карманы, но вовремя вспоминая, что их нет. — Нет, серьезно, куда мы денем эту мебель? Потащим на съемные квартиры, к родителям и по общагам? Да мы заебемся. Давайте устроим костер, который никогда еще не видела эта школа. Заодно сожжем все ебучие конспекты. Смотрю на него с минуту, а потом жму плечами. — Я за. — Вы ебнулись? — Ноэль широко раскрывает глаза, — это, между прочим, наша история! Мы… Мы не можем! Это кощунство! Смотрю на Рея. Рей смотрит на меня. Мы понимаем друг друга. — Эй, куда вы меня тащите? Эй! Отпустите! Хватит! Помогите! Когда нытик был выкинут в озеро, атмосфера стала порядком дружелюбнее. — Ну что? — Алан вскидывает бровь, — за палочками и вперед тащить мебель? Куда, кстати. — Давайте… — Фрида поворачивается вокруг своей оси, — туда, — и тыкает в место под дубом. — Мы ему ветки не подпалим? — Всегда мечтала это сделать. — Тогда за палочками. — Серьезно? — закатываю глаза, — палочки? Я зря десять лет страдал на физической подготовке? Чтобы проститься с этой школой с помощью магии? Ну нет. Я хочу своими руками разломать ту проклятую ножку кресла, о которую я всегда ударял мизинец. И притащу ее сюда. Со мной вы или нет. — Я с тобой, — Рей хлопает меня по плечу, — можем выкинуть тот треклятый диван прямо из окна. Хмыкаю и разворачиваюсь, услышав, как кто-то за спиной ворчит «ебучий Линдберг», и просто знаю, что мы все сегодня отлично поработаем руками.

Pain! You made me a, you made me a believer, believer

В голове мелькают малодушные мысли, что с таким преподавателем, как Цветков, мы точно не доживем до второго курса. Тот факт, что он перенес урок со второго на последний, вокруг уже темно, а мы идем в сторону Леса Душ не предвещает ничего хорошего. Мастер останавливается прямо около входа в лес, а потом оборачивается к нам, не без удовольствия смотря на тень страха в наших глазах. — Кто-нибудь знает, что это? — Это Лес Душ, Мастер, — отвечает девочка с длинными черными волосами. — Правильно. Самая опасная часть на территории Дурмстранга. Третья по опасности на территории Швеции и первая в этом Заповеднике. Вам же уже говорили, что сюда ни в коем случае нельзя заходить в ночное время суток? Класс кивает. — Отлично, — и, развернувшись на пятках, идет прямо вглубь леса, — за мной. Переглядываемся, но все же идем внутрь. Жмемся друг к другу, пытаясь не потерять из поля зрения преподавателя, чей быстрый шаг приравнивается к нашему бегу. Он выводит нас на какую-то полянку, и я слышу, как та самая девчонка говорит своей подруге, что за этим место начинается Чаща Ужасов, сглатываю. — Сейчас я разделю вас на пары и дам вот такой амулет, — он достает из-за пазухи охабку каких-то старческих амулетов, чтобы увидеть которые приходится прищуриться, — который покажем вам индивидуальный путь выхода из этого леса. Задача проста, выберись отсюда живьем до утра. Какой-то паренек поднимает руку. — А как вы поделите нас на пары, мастер? — А вот так. Ты будешь с… — он оглядывает группу и тыкает в блондиночку, — ней. А твой друг с… — опять осматривает нас и тыкает на Рея, который стоит рядом со мной, — ним. Принцип понятен? Понятен. Он точно хочет, чтобы мы сдохли. Методом научного тыка я оказываюсь с тем парнем, что прыгал в озеро прямо перед нами, а Рей, насколько я понял, с его братаном. Нам выдали странное приспособление, которое каким-то хуем должно было указать нам дорогу, но, разумеется, этого не делало. — Может, он решил очередной раз нас наебнуть? — Роджер, вроде, так его зовут, тыкает в стекляшку, что висит у меня на груди. — Чем больше он ведет у нас пар, тем больше мне кажется, что так оно и есть. — И что мы будем делать? — Задача в том, чтобы выжить. Значит, прикрывать задницы друг друга? — Твоя задница меня не интересует, но я не имею ничего против. — Если ты увидишь собаку, это мой боггарт. — А мой — моя бабуля. Ну что, дадим жару этому лесу?

Third things third Send a prayer to the ones up above All the hate that you've heard has turned your spirit to a dove, oh-ooh Your spirit up above, oh-ooh

— Сахар, правее, правее,я сказала. — Кристен, ты можешь идти быстрее? — Блять, Габ, хули ты не можешь идти в ногу, мы сейчас ебнемся. — Фрида, ты чуть не убила меня этой тумбочкой! — Чуть? Я думала, что добила. — Виндзор, блять, эта хуйня сейчас упадет мне на ногу. — Сахар, хватит жрать! — Оскар, осторожно, там дерево!.. Мы не могли ему помочь. — Мы все вынесли? — Осталась кухня и электроника. Может, перекур? — Я забираю себе холодильник! — САХАР! — Блять, как же я вас всех ненавижу. — Кто-нибудь помогите Кеннету, если он убьется, то… А, нет, пусть убьется. Вздыхаю и закуриваю одну из тех сигарет, что валялась за диваном, кажется, с того момента, когда мы обустраивали комнату отдыха. Рей рядом довольно фыркает: — По-моему, неплохо выглядит, — кивает на огромную кучу говна, что стоит перед нами. Кажется, кто-то пошел искать бензин, чтобы это все выглядело еще более красиво и дико. — Надеюсь, никто не поджарится, не хочу, чтобы мой труп нашли в труселях под деревом, где я когда-то дрочил. — Ты тут дрочил? Киваю и протягиваю «угу», когда мои бывшие однокурсники выходят на поляну. Их не столько видно, сколько слышно. Кто-то, как ни странно, девушки, начинает поливать кучу бензином. Фрида подходит и протягивает нам наши палочки. — Мы же решили без палочек, все дела. — Подожжем с палочками. Тем самым, что втирал нам Цветков. Киваю и беру свою, подходя к будущему костру, вокруг которого уже все стоят.

I was choking in the crowd Living my brain up in the cloud

— Слушайте сюда, молокососы, — Цветков демонстрирует нам свою палочку, после чего направляет ей на какую-то заразу из Леса Душ, что копошится в траве. Он взмахивает палочкой и… —Fiendfyre! Из его палочки вырывается поток огня, которым преподаватель управляет, словно хлыстом, после чего смотрит на нас. — Найдете еще таких — бейте. Если сегодня каждый не поймает десяток, сниму удвоенное количество очков с того, сколько у вас осталось. Ясненько? Дерзайте. — А если я попаду в кого-нибудь? — оборачиваюсь на девчонку рядом с собой. Она невидящим взглядом смотрит на сгоревшее существо, очухиваясь только тогда, когда я кладу руку ей на плечо. — Не бойся, некоторые ожоги смотрятся очень эстетично. Она слабо улыбается. — Мне кажется, что моя палочка живет отдельно от меня в этом лесу. — Нам всем так кажется, я узнавал. Я Лео, — протягиваю ей руку. Она смотрит на нее несколько секунд, а потом жмет. — Ингрид. Ты когда-нибудь использовал магию такого уровня? — Нет, но, подозреваю, что у нас просто нет выхода. Ингрид дует губы и напрягается, но я беру ее за руку, повинуясь какому-то непонятному порыву. — Не бойся, мы со всем справимся. Как он там говорил? Главное держаться вместе? Она кивает. — Давай сначала ты попробуешь, потом я. Если что, будем ставить друг другу блоки. Идет? — Да. Смотри! — она тыкает в нечто черное, ползущее у нас под ногами. Смотрю на нее и киваю. Девчонка делает воинственный вид. — Fiendfyre! И, как ни странно, у нее получается с первого раза.

Falling like ashes to the ground Hoping my feelings, they would drown

Ингрид стоит напротив меня, за этой всей кучей с банкой пива и, поймав мой взгляд, улыбается, делая глоток. Все уже подцепили себе что-нибудь из алкоголя, чтобы начать отмечать с первым снопом искр, устремившихся в ночное небо. И все, что осталось — взмахнуть палочкой. — Ну что, народ, — Габ хмыкает, — насчет три? — Один, — Фрида. — Два, — Оскар. — Три, — я. — Fiendfyre! Мебель, пропитавших бензином и темной магией, вспыхивает ярким пламенем, обдавая нас всех жаром. В огне, кажется, можно даже разглядеть силуэты скачущих лошадей. Поляна пропитывается запахом дыма и краски. Трава из-за слишком яркого света огня кажется красной. Поворачиваюсь к Рею, Алану и Лее. — С окончанием этого дерьма, друзья! — вскидываю бутылку. — С окончанием Дурмстранга!

But they never did, ever lived, ebbing and flowing Inhibited, limited

Алкоголь кончается слишком быстро, но нам, размалевавшись грязью и какими-то ягодами, скачущими вокруг огня, как куча индейцев, уже все равно. Есть только мы и эта ночь. Наши крики и смех. Кто-то слишком быстро выдохся и валяется под деревьями, а кто-то нашел старый проигрыватель и теперь слушает попсовые хиты, подпевая, даже не зная слов. Ну да не похеру ли уже. — К нам гости! Оборачиваюсь и жмурюсь, пытаясь разглядеть, кто идет к нам со стороны школы. Силуэт явно мужской, одетый (что не маловажно), а за ним леветируют какие-то кубики или что-то в этом духе. Когда до мужчины остается около десяти метров, узнаю в нем Юсупова, а те самые «кубики» оказываются ящиками. Он без палочки, рукой взмахивает и ставит их перед нами. — Пришли бухнуть с нами, мастер? — Нет, мистер Линдберг, это ваш праздник, я просто выполняю поручение. Оглядывает пьяного меня с головы до ног, после чего достает из внутреннего кармана записку и, не глядя, протягивает ему человеку справа. Им оказывается Фрида. Юсупов все еще смотрит мне в глаза. Долго. Настолько долго, что мне уже кажется, что это вызов. Но потом он откашливается, поправляет свой идеально выглаженный фрак и, извинившись за беспокойство, удаляется, что мне остается только смотреть на его удаляющуюся спину. По счастливой случайности, именно в это время Алан ходил отлить. — Это от Цветкова, — говорит девушка, пробегаясь взглядом по строчкам. — Давай вслух. — Дорогие молокососы. Я надеюсь, что доживу до того дня, когда вы выпуститесь из Дурмстранга, но если вы это читаете, значит, что-то пошло по… пизде, — она отвлекается, — он правда так написал? — Продолжай! — Я отдаю это письмо своему старому другу. Надеюсь, что вам понравится мой скромный презент, — она скашивает глаза на ящики, — я надеюсь, что вы выросли хорошими людьми, а еще лучше, достойными студентами, ведь все мы так сильно любим наш старый-добрый Дурмстранг. Ваш дорогой мучитель, Евгений Цветков. Цветков умер, когда мы учились на седьмом курсе. Кто-то рассказывал, что он снова вернулся в Гильдию Пяти, стал координатором, но там что-то пошло не по плану, но его накрыли, а он сделал все, чтобы не сдать остальных. Воин, которых еще поискать нужно. Вздыхаю и, взмахом палочки, открываю ящики. Достаю одну бутылку и улыбаюсь. — О, Рей, эта та самая херня, которую мы стащили из его кабинета. — Блять, та, которую ты хотел повторить и получилась Свобода? — Ага, — поднимаю бутылку и зубами открываю бутылку домашнего белорусского пойла, — продолжаем вечеринку? Давайте, народ, у нас еще четыре ящика.

Till it broke open and it rained down It rained down, like...

Все успокаивается только под утро. Большая часть народа отрубается прямо недалеко от остатков костра, от которых до сих пор идет жар. Очухиваюсь от того, что кора дерева неприятно натирает спину, а Алан вжимается в меня слишком сильно. Кто-то даже накрыл нас пледом. Мой мозг совершенно отказывается соображать трезво, так что я встаю в тщетных поисках непустой пачки с сижками. Находится только в кармане спящего Габа. Даже шлепаю его по щеке пару раз в благодарность и встаю, закуриваю от палочки. За Братом небо окрашивается в жетло-розовый цвет, предупреждая, что еще чуть-чуть и вчерашних студентов будет будить яркое июньское солнце. Мог бы пихнуть под бок Алана, чтобы тот сразу побежал за камерой, чтобы щелкнуть этот момент, или Рея, который бы проматерился и завалился дальше спать, но уже в нашу комнату, но я продолжаю стоять, щурясь. Вот и все. Осталось несколько часов и мы все разъедемся. Будем шутить на последнем нашем плаванье на корабле. А я буду прощаться с родной Швецией, в которой мне больше нет места. Вот такая она, жизнь. Пьяно-философские мысли может перебить лишь тот факт, что я больше никогда не увижу Юсупова. Его полу-усмешек, командного голоса. Не буду пить у него чай или возмущаться ему о тупости людей. Все. На этом наши отношения кончаются, как и кончается мое обучение в Институте. И неужели это все? Неужели вот так?

Pain! You made me a, you made me a believer, believer Pain! You break me down, you built me up, believer, believer

— Линдберг, позвольте узнать, что вы делаете тут в пять часов утра? Юсупов даже не сонный. Знаю, потому что обычно высовываюсь из окна курить в это время, а он бегает вокруг Института. Как-то раз даже пытался припахать Рея, но это все дерьмово закончилось. — Ну мы же должны попрощаться в последний раз? Без его сопротивления, отодвигаю его в сторону и ненадежной походкой вхожу в его апартаменты. Задом чувствую, как он на меня смотрит. — По-моему, вы пьяны. — Вы крайне наблюдательны сегодня, не так ли? Он вздыхает, провожая меня своим ты-тупой взглядом, но не выставляет из комнат, просто затворяя за мной дверь. — А вы крайне невежливы сегодня. — Во мне слишком много самогона Цветкова, а он никогда не отличался вежливостью. С довольной миной плюхаюсь на место на диване, на котором постоянно сидел Юсупов и довольно выдыхаю, вытягиваю ноги. После сна, облокотившись на дерево — самое то. Юсупов едва уловимо дергает бровью, замечая куда я поместил свою задницу, но исправно поддерживает диалог, больше похожий на какой-то фарс и хождения вокруг да около. — Я не застал его в школе. Мне на секунду кажется, что он хочет добавить что-то еще, поддержать беседу, сказать о том, как ему жаль, что я выпускаюсь, что он, черствая жопа, будет скучать по нашим разговорам, что это не обычный выпускной студентов для него, что... да еще много всяких "что", но потом это ощущение пропадает, оставляя после себя непонятные тени у него в глазах (да, я и такое теперь различаю, и вы не имеете права меня осуждать). — Но вы же были знакомы, — приподнимаюсь, чтобы осмотреть комнату на наличие вискаря или что-то около. Теперь же нас не связывают отношения преподаватель-студент, все дела. Не замечаю ничего годного и плюхаюсь обратно, устало потирая переносицу, — его методы всегда были несколько... жестки. Поднимаю на него взгляд и это чувство возобновляется. Всего на секунду, кажется. Пока он не отводит взгляд. Первый. Юсупов наконец отходит к шкафу в кабинете, на ходу говоря: — Если вы помните, я начал вести у вас Заклинания спустя несколько лет после его ухода. Кажется, вы были на четвертом курсе. Чаю? Спустя полсекунды до него доходит абсурд ситуации, но он все равно тянется к чайнику как будто это опять один из вечеров, а он не в спортивках и не наугад вытаскивает коробочку из своих полок с чаями. — Я пас. Все еще настаиваю на тот самом вискаре у вас в шкафу, — откидываю голову на спинку дивана, наблюдая за ним и думая, какого хуя я буду делать дальше. Конечно, я мог бы предъявить ему за то, что о сговорился с Реем, отправил мои документы в Оксфорд, да, блять, я бы мог просто сказать ему, что он важен мне. Не как препод. Но почему-то не могу выжать это из себя. Может из-за этого ты-дебил взгляда. Не ебу. — Вы хотя бы можете притвориться, что будете скучать? — А я, пожалуй, возьму ромашку, — он берет фиолетовый пакетик, и у меня мелькает мысль, что так он себя успокаивает, что ли, — уж извините, "вискарь у меня в шкафу" теперь даже не в шкафу, а в руках Виндзора и, я подозреваю, уже ополовинен, — Юсупов фыркает себе под нос. Пару минут мы молчим, и я просто смотрю, как он кипятит воду в чайнике, отмеряет одну чайную ложку и все такое. Только в этот, последний, раз, он берет не обычную фарфоровую чашку с блюдцем, а огромную, черную с яркими неоново-белыми буквами "СЛАВА БОГУ ВИНДЗОР ВЫПУСТИЛСЯ", и я готов поставить свою печень, что это Реевский подарок.  — Мне не нужно притворяться. Я так резко перевожу взгляд с кружки на Юсупова, что мои глаза бы протестующе заорали, если бы могли. — Я буду скучать хотя бы потому, что больше никто из моих учеников не спит на моих уроках настолько нагло. Он смотрит на эту ебланскую надпись на кружке, скрывая взгляд, и я не могу понять, шутит ли он. — Вот Рей сука-то, а, — закатываю глаза и каким-то хером за ними следует еще и голова, так что мне приходится приложить усилие, чтобы вернуться в прежнее положение, — если вам нравится, что кто-то спит на ваших уроках, то у вас проблемы, ма... Стоп, получается, вы больше не мой мастер. А кто? Мистер Юсупов? Феликс? — морщусь, взглядом находя на столике стакан воды, чтобы опрокинуть в себя хоть что-нибудь, — ебал я этот выпуск. Юсупов опять дарит мне свой боже-поумней взгляд и передает стакан с водой. Опрокидываю в себя воду, и у меня поселяется чувство в бошке, что нихуя это была не вода. С воды так точно не несет. Может, конечно, самогон упал окончательно, но я крайне уверенно встаю (всего лишь немного покачнувшись в сторону) и подхожу к Юсупову, который, кажется, пытается понять, в какой период времени меня уронили. — А знаете что, а? — тыкаю его в грудь указательным пальцем, — я не особо понимаю, какого хуя. Чем я хуже Рея? Я прихожу к вам уже сколько времени с начала года, а вам правда ровно до меня? Я правда для вас всего лишь ученик? Почему Рей для вас важнее? Я всегда для вас останусь "мистер Линдберг, приструните свой характер", да? — тыкаю ему в грудь сильнее, смотря на точку где-то у него в ключице, — а вам правда похуй? Вы же знаете, да? И знали, блять, с самого начала, что я втрескался в Вас. Даже не так, нет. Что я люблю вас. Уже сколько, блять, времени. А вам просто... похуй? — поднимаю на него взгляд и смотрю в глаза с какой-то ебучей недеждой сам не зная на что, — но.. почему? Я настолько плох? Юсупов молчит, впервые с нашего знакомства смотря мне в глаза без выражения. Даже без обычной вежливой доброжелательности или учтивости, просто, банально, абсолютно ничего. — Для этого разговора вам нужно протрезветь. Подумайте о Кэри, — он говорит со мной мягко как с маленьким ребенком, а я понимаю, что сейчас откушу ему лицо. Это даже кажется мне отличной идеей, и я тянусь к нему, представляя, как бы смотрелся Феликс-чертов-Юсупов без лица. Я представляю его без лица настолько четко, что я был бы отличным гримером в Ходячих Мертвецах. Я уже почти дошел до того, чтобы укусить его за подбородок, но, слава пьяному мозгу, отказываюсь от этой мысли, поднимаясь на несколько сантиметров выше, что мне приходится нехило тянуться вверх. Его губы не такие как у Алана. И не такие, как у Магнуса. У него другие. Сухие. Обветрившиеся. Такие же черствые, как и он. Но, блять, мне приносит такое дикое удовлетворение. Он снился мне на протяжении этого года столько блядских раз. Столько раз я думал, как это будет и будет ли вообще. И вот я тут. Целую Феликса-мистер-линдберг-хватит-Юсупова и чувствую себя настолько охуенно, засунув свой здравый смысл в задницу, что вам и не узнать. Мне кажется, что я могу простоять так целую вечность. Вечность, до того момента, как не сдохну от тахикардии, потому что сердце отбивает ритм сразу во всем теле. Секунда, кажется, и я уже смелее. Провожу языком по его губам. Кусаю. Мягко, блять. Как даже Алана не кусал. И черт, я не помню моментов, в которые мне было настолько охуенно, как тогда. А потом он отвечает, перехватывая инициативу, и, боже, это так хорошо, так правильно, так нужно, будто его губы и он сам всегда были неотделимой частью меня, жизненно важной частью. Его язык в моем рте, и я отдам все, чтобы это не кончалось. Когда Юсупов отстраняется, я неосознанно дергаюсь за ним, все еще не отделяя, где кончается реальность. — Достаточно. У Юсупова вид человека, который сейчас сорвется, как наркоман, у которого перед глазами поводили пакетиком кокаина. — Я люблю... вас, — не знаю, зачем я это повторяю. Будто боюсь, что после этого поцелуя он забудет, что я сказал. Будто будет завтра и он забудет меня. Забудет то, что было сейчас и найдет себе нового глупого Линдберга, который будет сохнуть по нему также отчаянно, как и я. Я ловлю себя на эгоистичной мысли, что я хочу, чтобы он сорвался. Чтобы он сказал мне хоть что-то. Чтобы разорвал во мне паренька с неправильной влюбленностью и сказал, что все хорошо. Что так должно быть. Что один маленький тупой Линдберг нужен одному взрослому умному Юсупову. Я смотрю на него и вижу, как он мечется, чтобы сохранить остатки своего лица или сказать мне все, что он правда думает. Вижу это в отражении его глаз. Как и боль, которая плескается где-то в глубине. Вижу слишком хорошо. И знаю, что он выберет. Потому что где-то очень глубоко в душе мы одинаковые. И, наверное, не будь я таким эмоциональным юнцом, поступил бы также. Но от этого не становится менее паршиво. Утыкаюсь лбом ему в грудь и обнимаю, как-то слишком жалобно всхлипывая, отчетливо понимая, что вот он — конец. — Мне... Мне надо идти. Алан меня ждет. Отстраняюсь на негнущихся ногах, и он в кои-то веки смотрит на меня, как на равного себе. Будто не ожидал, что я пойму. Не ожидал, что я буду давить это чувство в себе, когда опять увижу Алана и каждый раз, смотря ему в глаза, буду думать о том, насколько сильно я облажался. Влюбился в препода еще до начала наших отношений. Прости, малыш, кажется, я болен мудачизмом. Увы, неизлечимо. Не предлагает мне чай, хотя чайник уже вскипел. Не говорит вообще ничего. Просто смотрит. Этого достаточно. — Хороших вам каникул, мастер Юсупов. Прощайте. — Удачного поступления, мистер Линдберг. Прощайте. И когда за мной последний раз закрывается дверь в комнату Юсупова, я давлю в себе желание скатиться по стенке или развернутся. Я сглатываю ком в горле и делаю шаг вперед. Как взрослый человек. Так, как нужно поступить.

Pain! I let the bullets fly, oh let them rain My life, my love, my drive, it came from... Pain! You made me a, you made me a believer, believer

По идеи я должен сказать, что корабль другой. Что он кажется каким-то печальным или что-то в этом духе, короче, включить в себе романтика на полную катушку, но у нас всех дикое похмелье, потому что Цветков такой же мастер мешать, как и я, а все ларьки с сигаретами еще не открылись, а выходя из Дурмстранга, мы докурили последнюю пачку. Так что я буду ворчать, как и Рей. Лея катит за собой чемодан, и он отвратительно бьется по плитке, а Алан напевает какую-то прилипчивую мелодию, которую кто-то включал ночью. Рей кидает на меня мрачные взгляды, из-за чего я делаю вывод, что он знает. Ну ничего, у нас еще будет время поговорить. Виндзоры никогда не против приютит своего недо-сына в гостевую комнату, так что нам есть, где жить, пока мы с Аланом сдаем внутренние экзамены. Сахар начинает подпевать Алану, и, как ни странно, их никто не одергивает. Мы просто… идем. — Знаешь… — поворачиваю голову. Рей утыкается взглядом в плитку и, кажется, пытается переосмыслить свою жизнь, — может, во мне говорит самогон, но я рад, что мой батя тогда решил угнать корабль. И пусть эти десять лет были дерьмовыми, я рад, что встретил тебя. — Замуж не позовешь? — улыбаюсь, и он вскидывает типичный утренний я-уебу-тебя взгляд, — ладно-ладно. Я тоже рад, что встретился с тобой. Пусть и не в такой дружелюбной обстановке. — Обмениваетесь любезностями, девочки? — Вега повисает у нас на плечах, а я краем глаза отмечаю Вульфа, который, каким-то хуем без магии тащит и свой, и ее, скарб, — вы же будете посылать мне видео? Моя память на телефоне еще не до конца забита! — Конечно. Общага — это же очень весело. Да, Ал? — пихаю его под бок, но Кэри залипает в телефоне, и отрывается, только когда я выдергиваю телефон из его рук. — Эй! Да пошел ты, Линдберг. Смеюсь, но под ложечкой неприятно тянет. Я виноват перед ним. И этого не искупить. Обнимаю его и целую в висок. И именно в этот момент мы подходим к трапу. Вега выскакивает вперед и делает пару снимков. Смотрит довольно и кивает сама себе. — Не отстаем, ебыри! — С кем я общаюсь, — ворчит Алан и поправляет сумку на плече, еще раз проверяя, не разбил ли он свою ненаглядную камеру. — С самыми лучшими людьми на планете, — улыбается Рей, входя за ним. Я замыкаю цепочку. Когда корабль трогается, мы уже вовсю дымим на палубе, стянув сижки у попутчиков. Корабль трогается с места, и я последний раз обвожу взглядом Портовый Городок и Дурмстранг, чьи великолепные своды видны даже отсюда. И на мгновенье мне кажется, что в темном переулке, я вижу силуэт Юсупова. В прочем, возможно, это все лишь игра моего воображения.

Last things last By the grace of the fire and the flames You're the face of the future, the blood in my veins, oh-ooh The blood in my veins, oh-ooh But they never did, ever lived, ebbing and flowing Inhibited, limited Till it broke open and it rained down It rained down, like... Pain! You made me a, you made me a believer, believer Pain! You break me down, you built me up, believer, believer Pain! I let the bullets fly, oh let them rain My life, my love, my drive, it came from... Pain! You made me a, you made me a believer,

believer

Конец первой части