Deathbeds

Если бы тогда меня спросили, Где я буду через десять лет. Те горы, пред которыми бессилен И города, где Максу места нет. Если не найду пути обратно, Назад вернусь хоть через южный полюс, Я не знал тогда, что будет завтра... Сейчас тем более.

Знаете, прямо сейчас я думаю, что никогда не говорил, что люблю Дурм. Потому что это не то место, где принято говорить о любви, о своих чувствах, эмоциях. О том, кто тебе нравится, а кто нет. Не то место, где любой прохожий может поговорить с тобой, как со старым другом. Где ты не будешь орать на весь коридор «дай учебник», а потом уворачиваться от него. Ладно, с последним я загнул, но в целом вы меня поняли. Пришло мне время рассказать вам, что за школа этот Дурмстранг. Что за люди тут учатся, что за здание. Какие у нас преподаватели. И вы можете послать меня нахуй, потому что это все сентиментальная чушь, но, да, окей? Дайте мне хоть один раз оправдать тот факт, что я гей. Ладно, это тупая шутка. Просто… Я не могу найти слов для того, чтобы понятькак начать, чтобы вы поняли, что это за место, а не тыкали в нас пальцем и орали, когда видели парней в форме. Наверное, я начну с того, что мы страдаем больше, чем остальные маги, я уже говорил об этом. Все страдают семь лет. Семь лет, семь курсов, типа, магическое число. Наш основатель посмотрел на это дерьмо, подумал, похохотал и, разлив на свою бороду эля, как гласит легенда, махнул рукой и сказал, что его студенты будут самыми образованными и учиться будут не семь лет, а десять. Я подозреваю, что семилетнюю систему разрабатывали какие-то пиздатые психологи, потому что именно после стольки лет обучения ты медленно, но уверенно начинаешь думать о самоубийстве. Но при этом настолько, чтобы у тебя осталось много хороших воспоминаний. В Думстранге начинает думать об этом на пятом курсе, а к седьмому доходишь до белого каления и ненавидишь все лица вокруг насколько сильно, что, запусти вас в лес и дай тебе копье, в Голодных Играх победишь ты. Но мужик-основатель тоже дураком не был, поэтому ненависть к десятому курсу уходит и остается блаженное ничего. На выпускной курс ты приходишь с совершенно пустой головой и абсолютным неосознанием того, что этот курс последний, ты теперь самый крутой старшекурсник. Вру, есть боль, что конспекты больше стрелять не у кого. И первую половину года ты просто живешь, как обычно, шутишь шутки, дерешься, пьешь, получаешь отработки, а потом… Раз. И после Рождества что-то щелкает в голове. Это же твой последний год. Десять лет, что ты провел в этих стенах, закончились. Теперь ты выпускаешься, становишься взрослым человеком, не будет Рея, ворчащего про свои носки, Сахара, орущего про члены. Даже Габа, смотрящего на вас, как на полных дебилов. Вы разбредесь по разным концам света и увидитесь примерно никогда. — Ты чо залип? — Рей пихает меня в бок, и я оглядываюсь, пытаясь понять, где я. Каждому потоку на пятом курсе дается гостиная. И этаж. Нам повезло (или не очень) с последним. Обычно гостиная смотрится как сборная солянка, потому что все покупают то, что им сказали. Мол, принеси диван. Ты и принес. Какой тебе нравится. И абсолютно плевать, что он капец как не подходит по общий стиль. Поэтому происходит каша. С нашим курсом произошел очевидный сбой, поэтому она оформлена в едином стиле и разделена на разные сектора, где ты можешь как посидеть у камина и почитать, так и поиграть на гитаре, не мешая при этом читающим. Эта крутая обстановка тяжело нам далась, и нам надо были напрягать все наши маленькие мозги, поэтому целый месяц мы отдыхали среди голых стен и холодного пола, из-за чего стерпели много насмешек, но результат того стоил. Теперь тут тусуемся не только мы, но и подруливает ближайшее окружение с девятого курса, как в самую уютную комнату школы. Наша маленькая (нет) гордость. — Словил приход с беломора Сахара. Сахар, сидящий в этой же зоне, но на другом диване и усиленно вылизывающий шею Эйнара, вскинул голову при упоминании себя и, сощурившись, посмотрел на меня. — Так вот куда он пропал! — Вообще-то я стянул их у Стива. — А у Стива они откуда? — Он сказал, что отобрал у Ренаты. — Откуда уверенность, что они мои? — Они были подписаны, — улыбнулся Рей в чашку со своим Йоркширом. Да, кстати, для наших английских друзей тут есть даже небольшая кухня, чтобы они смогли сходить и дальше с ума по своему чаю. Габ с Реем как-то в бухом виде даже проспорили два часа о том, какой чай лучше, а мы уже лежали на полу и думали, что помрем из-за этой муки. Сахар посмотрел на Рея крайне оскорбленно. — И ты, Брут??? — Эйнар, забери его. — Чтобы он и дальше меня слюнявил? — Что?? — Да, ты сам его выбрал. — Вы меня вообще слушаете?? — Он просто по ошибке привязался. — И ты был доволен этим фактом!! Габриэль, зашедший в гостиную, хлопнув дверью, поморщился и рявнул: — Хватит. Как дети малые, ей богу. И, о удивление, плюхнулся на третий диван, расположившийся рядом с нами, заняв его весь и довольно застонав. — Тяжелый день, папочка? — елейным голоском интересуюсь я. Кеннет открывает один глаз и смотрит на меня убийственно, а потом кидает подушкой. Я уворачиваюсь. — Как же вы все меня бесите… — Вы же в курсе, что у нас сегодня факультатив у Шарль? Фрида входит в гостиную под общий стон. — Да ладно, она же сказала, что не будет его ставить. — Видимо, передумала, — девушка стукнула попавшего под раздачу меня книгой, — вставайте, иначе мы получим еще часов и не выйдем на выпускные экзамены, а если… — Не выйдем, то Галл выебет нас в зад, — заканчивает за нее Рей и закатывает глаза. Немного подумав, он решает, что терять нечего и все же закуривает. — Почему я не знал о твоих предпочтениях? — вытягиваю из его пальцев сигарету и затягиваюсь сам. — Потому же, почему и я твоих с Юсуповым? — Ууу, раунд! — Сахар дает Рею пятюну. Фрида морщится. — Мы опаздываем! — Да-да, мы поняли, — Эйнар сдается первым и встает, за ним следует Сахар. Мы с Реем переглядываемся и докуриваем в пару глубоких затяжек. — А с этим че делать? — киваю на умирающего Габа. Фрида кривит губами и морщит нос. — Оставим здесь, он же у нас первый в рейтинге. Закатываю глаза, Фрида разворачивается, а я все же предпринимаю попытку расшевелить нашего старшенького. — Первый-первый, я седьмой, как слышно? — По-моему, он неадекват, — глубокомысленно делится Рей, а я жму плечами. — Как же мы кинем нашего капитана. — Нахуй идите, оба… — Видишь, он нуждается в нас! — Волоком? — Волоком. — Эй-эй-эй, ЛиндбергВиндзор, блять, куда вы меня потащили! Урою обоих! Палочку! Палочку мою не забудьте! Уроды. Последние дни в институте самые странные и волнительные. Все пытаются узнать, кто куда поступает, кому-то похеру, а кто-то живет подготовкой к выпускному. Народ кто раньше, а кто позже понимает, что вот он последний год, после Института надо что-то делать и прекрасные дни со стабильностью прошли. Не будет больше херово сваренной картохи кулинаров с седьмого, бесплатной крыши над головой и прочей хуйни, надо думать о проживании, еде и деньгах. Ладно, я нагло пизжу, но не потому что хочу выжать у вас слезу, а потому что это история моя и именно эти мысли и вертелись у меня в голове. Со старых времен ничего тут не изменилось, все также прекрасное чистокровное общество, нелюбовь к магглам и вся эта дичь. Я бы мог завернуть вам про то, что мы такие же люди, как и вы, ничем не отличаемся, хули на нас наезжают, но раз я тут вещаю за Дурмстранг, я буду с вами честен. Нихуя мы не такие, как вы. Да, хорошо. Мы тут почти все «золотые детки» родителей, которые захотели запихнуть свое чадо в военную школу или которым не повезло не родиться где-нибудь в Англии. Типа, тут учат дисциплине и не быть нюнями, как всякие английские аристократы. Если вы думаете, что и тут я вас наебываю, то у нашего раздолбая-Виндзора (да-да, этого еблана Рея) отец профессор Оксфордского университета, у Фриды мать известная писательница-ученый, а моя двоюродная тетка просто королева Швеции. И это я просто мельком взглянул на список выпускников, не особо открывая даже один глаз. Сегодня я попытаюсь рассказать вам больше о школе, меньше о себе и давать больше сухих фактов. Как вы понимаете заранее, нихуя подобного у меня не выйдет, так что ждите историю. Кидаю на стол в нашем кабинете студсовета увесистую папку и щелчком пальцем в сторону Веги прошу выключить музыку. Она развалилась на широком кожаном диване, притараненным Вульфом по пьяне пару месяцев назад и очень громко слушает какого-то русского исполнителя. Смотрю на меня, на то, как я плюхаюсь в кресло и хмыкает. — По тебе будто первокурсники проехались. — Почти, мне сказали вести Темные Искусства у пятого курса, так заебался. Еще и консультацию по Основам Колдомедицины пропустил. Теперь ебаться теперь до самого выпуска, чтобы вытянуть это дерьмо. Да, студсовет — ответственные ребята. Лучшие студенты школы. Поэтому, хей, Линдберг, ты мимо идешь? Ой, зайди в кабинет, мне лень вести пару, давай ты, ты все равно знаешь. Охуеть система, конечно. А если не усвоили — отработки прилетят мне. Лучшая система, которую только могла придумать школа. — Зачем тебе консультацию по ОК, у тебя же нормальные оценки, я недавно вашу ведомость листала. Ты же ее не сдаешь. Вытаскиваю из кармана пачку сижет, спизженных у Рея и протягиваю ей открытую, она вытягивает и палочкой прикуривает сначала себе, потом мне. — Сдаю. — В Хогвартсе же нет ОК, Оксфорд же не включал его во внутренние экзамены. — Только ты не начинай, — закатываю глаза и отвожу сигарету в сторону. Она вопросительно вскидывает бровь, а я опять закатываю глаза, откидываясь на спинку полностью, но все же поясняю, — я не поступаю в Оксфорд. — Какого хуя?! А куда тогда поступаешь? — Видаровский университет. Факультет гоблиновского дела и лепреконства. — И что ты сдаешь? — Нумерологию, Чары, Руны, ОК и Трансфигурацию. — Сборная солянка какая-то. — Как видишь. — Как твой мозг решил поступать в такую дыру? Я не могу согласиться с ней, что Видаровский университет — дыра. Он не особо катируется среди других вузов и академий, не особо хороший, не особо плохой. Он никакой. Совершенно и полностью. Он не выпускал крутых студентов или выдающихся личностей, которые потом прославились, его образование не считалось особо хорошим, но по всем этим факторам туда была легко пробиться и чуть сложнее — получить гранд. И там-то я его точно получу. — Ты же с пятнадцати лет дрочишь на Оксфорд. — С четырнадцати, — поправляю по автомату и даже не хочу знать, откуда такие подробности. Чего только мы не рассказывали друг другу по пьяни. Стряхиваю пепел и жму плечами, — не хочу сваливать из Швеции, сложно все это, в Оксфорд не поступлю, конкурс слишком дохерашный, там учатся всякие самоуверенные уебки, которые считают, что земля им принадлежит. И только я хотел добавить «не для меня все это», как Вега меня перебивает: — Так это же прямо идеально для тебя! Опять веду плечами. Не буду же я говорить, что даже с моей успеваемостью вряд ли мне светит гранд в Оксфорде, а без него мне хватит денег только на общагу. Родители, вроде как, откладывали на обучение, но когда я забил на семью хуй, мой прекрасный счет в банке помахал ручкой. Я говорил, что хочу туда, когда у меня была уверенность в том, что я смогу там учиться. А если учиться и работать, то, судя по ценам, я буду там просто работать и на учебу накоплю века через четыре. Лучше взять какой-нибудь местный не слишком престижный вуз, куда я точно смогу пробиться и параллельно пытаться заработать денег, чтобы хоть как-то перейти на нормальную профессию, зарекомендовать себя и стать тем, кем хочу, только более сложным путем, чем мог бы. Путем нормального человека, а не «золотого ребенка». Понимает все, кажется, настолько хорошо, что жмурится. Да, детка, вот такая она — жизнь истинного студента. — А остальные куда? — Рей хочет убиться в Гильдии Пяти, Алан не решил, вроде. Кажется, все же хочет попробовать пробиться в Оксфорд. — Пиздец вы тупые. Хмыкаю, отправляя бычок в пепельницу. — Какие есть. Самой последней парой нашего обучения в Дурмстранге нам поставили, оцените каламбур, Чары. До этого все преподы сказали, что это «обычный день» и мы должны успеть пройти всю ту часть программы, которую не смогли осилить, так что к четвертой паре даже подготовленный мозг таких задоротов как Фрида или Анника давал сбой. Что уж говорить о нас с Реем, вечно проебывающим то тут, то там, но внезапно решивших взяться за учебу в последний день. Однако у меня еще остались силы раздражать Алана, пиная его стул, чтобы тот недовольно шипел: «Линдберг, тебе девятнадцать лет, почему ты все еще ведешь себя как ребенок?!». Это было забавно и отвлекало от стремных мыслей. Рей строчил что-то Лее, сидящей со Стивом на другом конце класса, а Юсупова не было. Вы понимаете, да? Феликс Юсупов опаздывал на пару. Юсупов опаздывал. Это уже было нехеровыми задатками пиздеца. Когда хлопнула дверь, Юсупов эпичным взмахом палочки закрыл все наши тетрадки и дождался, пока мы повернем к нему свои заебанные лица. — Все за мной. Живо. Он говорил своим обычным прохладно-пугающим голосом, а не стальным, так что это внушало надежду, что все закончится не так пиздетски, как обычно. Как только он вышел, мы переглянулись, как тупые, еще минуту не понимая, что делать, а потом стартанули за преподом, который быстрым шагом шел прочь из главного здания школы, а мы, смеясь и ругаясь, практически бежали за ним, перекидываясь шаровыми заклинаниями и подпаливая друг другу мантии. Мы остановились под большим дубом, где когда-то Магнус заставлял меня учить Трансфигурацию и том самом, под которыми мы валялись с Реем, до того, как младшаки нарвались на боггарта. Кто-то сзади в толпе спросил нахуя мы сюда пришли, потом насмешливо добавил «мастер» и Эйнар опять ебнул Сахара чем-то тяжелым. Габ в первом ряду закатил глаза. Юсупов смотрел на нас, как на малолетних дебилов, которыми мы, без сомнения, и являлись, но, готов поспорить, у нас в конце второго семестра этого адского курса выработался рефлекс — вышел на свежий воздух — кури, вряд ли ты появишься тут скоро, так что большая часть оглядывалась в поисках места, куда можно свалить подымить. Рей закурил прямо на поляне, Юсупов вскинул бровь, но промолчал. Я стянул у Рея сигу, за что получил по рукам. Пока мы мечтали о никотине до Оскара дошло. — Стоп, у нас же тут проходила первая пара. Половина потока дружно застонала. Вторая не втыкала, что происходит. А теперь, наверное, стоит пояснить, почему мы такие дебилы. На первом курсе в школу решили взять нового преподала и был это Цветков Евгений, веселый мужик-белорус со своими тараканами. Руководство школы подумало-подумало и решило дать ему пока только один курс, как раз первый, чтобы посмотреть его методику преподавания, подойдет ли он, ну и заодно все остальные кураторы были заняты. Его поставили вести физ подготовку и приставили его к, о чудо, нам. Сейчас уже, мысля здраво, я понимаю, что Цветков был очень крутым преподом, и школа очень зря его упустила. В первое занятие, проходившее под этим самым дубом, он рассказал нас, что нас ждет и как выжить в этой ебучей школе. Он заставлял нас делать вещи, которые, как мы считали, были нормальны для сурового Дурмстрага. Прыгать со скалы в Брата, сражаться со старшекурсниками с завязанными глазами, но самое веселое — доверять. Чувствовать соперника. Окей, не секрет, что в нашей школе много спаррингов, эта рейтинговая система и вообще царит не слишком дружелюбная атмосфера. Ты находишь себе компанию и тусуешься с ней, дерешься с другими и вся эта хуйня. Цветкову не нравилось, что мы разбивались на группы, поэтому он перемешивал нас. И те вещи, которые я использовал против, например, того же Габа, мне приходилось скрывать и ставить блоки, когда нас ставили в пару. Он учил нас использовать недостатки как против, так и за противника. Подмечать им краем глаза и просто действовать на автомате. И все это проходило в стрессовых условиях. В конце года методы Цветкова были признаны недостойными школы и он перестал преподавать, пожелав нам всем удачи. Но то, что он в нас вложил не смогли пропить даже мы с Реем. Это что-то, что въедается под кожу и что уже никогда не достанешь. Потом уже я начал замечать, что мы отличаемся от остальных потоков. Мы дружнее, слушаем друг друга. Несмотря на тот факт, что бьем друг другу рожи и орем о том, как ненавидим. Эта командная система… это что-то другое. Что-то, что не смогли понять ребята, которые пришли на втором или третьем курсе, поэтому они болтаются где-то отдельно. Они никогда не поймут почему при полном непринятии нашей компанией Габовской и наоборот мы можем совершенно спокойно находится в команде на Турнире или притащить чувака без сознания в общую гостиную и колдовать над ним всем скопом. Не без рычания, матов и ора, но смирившись с тем, что нам надо выживать вместе. Это что-то очень сильно наше. Чем я не хочу делиться, несмотря на то, что они полные дебилы. Это не та херня, где ты говоришь «ой, они все такие тупые, но я их всех люблю». Это то, что ты понимаешь их тупость, но почему-то, понимая, что в этом нет смысла, все равно помогаешь. В общем зарубите себе на носу, на члене или где вы там хотите. Дурмстранговцы — странные ребята, но не настолько, чтобы перебегать на другую сторону дороги, когда только завидите наши плащи. Или это работает только со мной? — Как вы думаете, зачем мы сюда пришли? — Юсупов прислонился к дереву и сложил руки на груди. — Предаться воспоминаниям? — буркает кто-то с задних рядов. Препод качает головой в разные стороны, раздумывая, а потом резко обрезает. — Нет. Еще варианты? С разных сторон начинаются сыпаться варианты того, из-за чего мы сегодня умрем, а я закидываю голову, чтобы насладиться прекрасными дубом, как замечаю среди его ветвей что-то инородное. Щурюсь. Взмахиваю палочкой, чтобы приманить к себе это «что-то», но оно даже и не думает поддаваться. — Подержи, — всовываю Рею свою сумку, а он лишь жмет плечами. Подхожу к дереву, примеряя, откуда можно удобнее залезть. По счастливой случайности, именно оттуда, где стоит Юсупов. — Позвольте… мастер? — Что Вам угодно, мистер Линдберг. Киваю и хватаюсь за первую попавшуюся ветку, стараясь не облажаться. Да-да, я знаю, вы можете ткнуть меня носом, что я мудак. Что у меня есть прекрасный парень и все, в кои-то веки, нормально, а я все также хожу к Юсупову на чай два раза в неделю, рассказываю кучу всякой херни, а потом мы спорим о философии Волонда по отношению к миру. Знаю я, сам противно. Противно, что с периодичностью раз в две недели мне снится сон, как я его засасываю на пороге его комнаты. Противно, я не могу рассказать это Алану, потому что слишком понятливая сука, но все равно же дохера расстроиться, потому что я бы, услышав от него это, дал бы в рожу. Но Кэри слишком пацифист. И от этого еще более паршиво. И тот факт, что, вроде как, это последний день, когда я вижу его в качестве преподавателя и, сука, блять, все! Я, возможно, больше никогда его не увижу (что само по себе вряд ли). И это должно меня успокаивать. Никаких преподов. Только Алан. Только из-за этой мысли появляется тянущее чувство под ложечкой. Черт возьми, какой же я мудак. — Ну что там? Баллансирую на толстой ветке, доходя до нужного. — Тут… Яблоко? — Че, блять, серьезно? — Рей подпрыгивает, чтобы рассмотреть получше, из-за чего отдавливает Лее ногу. — Серьезно. Тут инициалы «А.Ф.». — Ты наебываешь? — Алиса Форелл, — догадывается Фрида, — кинь яблоко! Выполняю приказание нашей мамочки. — Еще яблоки есть? — Ага. Красное, — прищуриваюсь, смотря на другие деревья, — тут их дохера, — перевожу взгляд на Юсупова, — мы должны достать их все? Мы же, вроде как, не предаемся воспоминаниям? Неопределенно жмет плечами. Блятство. — Чуваки, кажется, мы будем готовить яблочную шарлотку. Залезайте все сюда, — перехожу к другой ветке, где висит еще одно. «Р.Ф.», — чуваки, я нашел Рождера! Сахар кладет руки к Оскару и Эйнару на плечи, подгибает ноги и начинает стонать о том, что он умирает, когда мы уже подходим к комнате отдыха. Габ выдыхает через зубы так громко, что, кажется, плавятся стены, а Фрида, идущая рядом и залипающая в телефоне, довольно хмыкает. Им просто доставляет боль друг друга, это отп существует в школе достаточно давно, чтобы из-за этого парочку особо тупых уже отправили в крыло. — Это же была наша последняя пара, — Дементра щурится и, да, хорошо, вытягивает у меня из-за уха сигарету, надеясь закурить, когда мы дойдем. Когда я пытаюсь вернуть свою собственность, она прегаденько улыбается и, как ребенок, показывает язык. — Неужели я больше никогда не увижу ваши лица? — Тина фыркает и, взмахом палочки, открывает перед нами огромную дверь в нашу часть общаги. Где-то за дверью какой-то кот срывается с места, и я кидаю на Рея взгляд, потому что тот знатный любитель коммунизма и открытых дверей, а Ваймс слишком любит приключения. Пока Вега не подпалила ему хвост. А Августа потом над ним ревела. Блять, что у меня за чекнутые друзья? — Я знал, что ты будешь скучать! — Рей ей подмигивает и поворачивается спиной, задницей открывая дверь в комнату, как мы видим совершенно странную картину. Прямо посреди того пространство, где Эйнар обычно показывает нижний брейк, а девчонки танцуют-сосутся на спор, стоит девятый курс, закрывая своими телами нечто, накрытое красной тканью. Кто-то с задних рядов тянет «что за подстава», а я кидаю взгляд на Роберта, стоящий между Вегой и Каллисто с привычным выражением лица нахуя-я-здесь. Я вскидываю брови. Он жмет плечами. — Дорогие хуесосы! — радостно начинает Шварц, хлопая в ладоши как доктор-садист, предвещающий знатное развлечение. Она поднимает вверх указательный палец, из-за чего мне становится жутко и засовывает руку в карман мантии, забавно прикусив язык, после чего достает изрядно пожеванный кусок бумаги, который, кажется, прошел через жопу пикси. Вега с заботливым видом его разглаживает и прокашливается, — вчера ночью многие из нас осознали, что вы не переживете выпускные экзамены… — Обнадеживающе, — фыркает Алан, и я бью его по ляхе. — И мы вас больше не увидим. Так что я решила написать речь! — кидаю взгляд на Роберта, у которого начал дергаться глаз и прячу улыбку за рукой, — но так как прощаются с вами все, мой шедевр решили исправить. У Тико подчерк врача, а кто-то нарисовал хуй, — она кидает выразительный взгляд на Никс, а потом переворачивает листочек, — а, пардон, это мой. В общем. Эта хуйня мне не помощница и я буду импровизировать, — она жмет плечами и откидывает зловещий листочек куда-то себе за спину. — В первый день перевода в школу, я думала, что я тут сдохну и все дела, но оказалось, что вы все почти милые, а некоторые рожи я даже знаю по пьянкам в Хогвартсе, Лео, помаши рукой. Я могла бы вещать о том, как люблю вас, но вы ебыри, и я скорее засуну вам в рот говно единорога. Я не умею говорить речи! В общем, вы делили с нами кров, давали нам свои конспекты или просто ДАВАЛИ, кхем, простите, учили нас непотребствам и жаль, что вы не можете мучиться с вами еще один год. И для того, чтобы отблагодарить вас своим шедевром! Педики, барабанная дробь! После последних слов Тико отработанно кивает и, вытащив из-за пазухи свою палочку и отобрав одну у Веги, отстукивает барабанную дробь, пока девятый курс взялся за ткань. В это время я успел перетрухнуть, Лея перекрестилась, а Алана зажмурился, потому что после знатного фейерверка в прошлом году, от этих отбитых уебанов можно ожидать, чего угодно, но перед нами оказывается огромная бутылка (нет, серьезно, она размером с Рея) с какой-то непонятной жижой внутри. Жижа приветственно булькнула, а я пихнул Алана. — Можешь открывать глаза, солнышко. Мы умрем, когда будем это пить. Пока нам ничего не угрожает. Алан опасливо открывает сначала один глаз, потом второй. — А… Что это? — Это Заточение, — гордо поясняет Вега, улыбаясь во все тридцать два. Фрида затянуто моргает. — Что? — Что-то противоположное Свободе, — поясняет Роберт и чешет нос. Все почему-то смотрят на меня. — Я не буду это пить! — Ну уж нет, — цокает Никс, — мы твою Свободу хлестали. И ты наше Заточение отведай, голубчик. Перевожу взгляд на Алана, пока кто-то пинает меня в спину, как смертника. — Если что, я любил тебя! Кэри улыбается. — Это уже в прошлом. Хватаю со стола первый попавшийся стакан и, взмахнув палочкой, открываю пробку. — Хотя бы что вы туда сунули? — бормочу я, наливая себе бурлящей жижи, как в котлах каких-нибудь ведьм, и думая о том, что это субстанция явно более живая, чем моя ненаглядная СВОБОДА. Боюсь представить их выпускной в следующем году, ох, боюсь. Роберт хлопает меня по плечу. — Ты точно хочешь знать? Засовываю нос в стакан и тут же высовываю, кажется, уже словив приход. Ой, ну и едрённоепоево. — Нет, — морщу нос и заливаю в себя полностью. Стоит ли говорить, что уже после первого стакана я ничего не помню? Я бы мог вам очень долго рассказывать, как сдавал ТОР и ЛОКИ, как меня закинуло в Украину, и я трое суток пытался выбраться оттуда с помощью практически нулевых знаний славянских языков (которые мне никогда не давались) и рун (которые славяне очень любят пихать везде, куда только можно и нельзя), зная только гимн СССР, который выучил с Реем на спор со славянами, но эта история не имеет прямого воздействия на ту херню, что будет происходить дальше, так что я расскажу ее потом по заявкам жаждущих. Скажу лишь, что в тот момент, как все нормальные люди дрочили на экзамены, я дрочил на подготовку к выпускному и пытался сделать все по красоте. Дурмстранг закрытая и самая мрачная и загадочная школа, да-да-да, но ровно раз в год, в июне, после всех выпускных экзаменов, она открывает свои двери для знатного народа, семей и бывших выпускников, чтобы продемонстрировать, какой прекрасный выводок отменных членов общества он воспитал. Но что делать, если глава студсовета, который должен это все устраивать — выпускник? Правильный ответ, забить хуй и все равно сказать ему — устраивай. Так что посреди поля я вскочил с мыслями о красных занавесках, и понял, что я на экзамене, только через пару минут. Ну, в прочем, у нас еще будет время поговорить и о том, и о другом. Как я узнал, в большую часть универов можно было закинуть сначала все остальные документы, а потом диплом, и именно так я и хотел поступить, прежде чем окончательно ебнуться с украшением Главного Зала, а затем и с пьянкой-гулянкой. — Ты не видел мои документы? — открываю тумбочку, вытряхивая оттуда кучу барахла, которое все равно через два дня пойдет на выброс. Рей, наслаждаясь последними днями в нашей прекрасной обитель, курит прямо в комнате, закинув ноги прямо на стену. — Какие документы? — он деланно вскидывает бровь, а я закатываю глаза. Вот оно как. Куда на этот раз запрятал, хуесос? Решил сделать как лучше, а получилось как всегда? — Которые я должен отправить в универ, придурок. Тут никуда не поступаешь и идешь отбивать себе зад только ты. Я потом закину им диплом и буду ждать результатов. Так куда ты их дел? — Ааа, э-э-эти документы, — он расплывается в той улыбке, которую я видел, когда он предложил сделать стрижку мастеру Шарль, когда мы застряли в Портовом Городке в одних трусах и прочей самой большой херни, которую мы только творили. И все бы ничего, но сейчас, смотря на него, меня пробивает дрожь. Я не то, чтобы особо трепещу перед мыслью о своем будущем, кем я буду потом и прочей хуйне, наверное, жизнь-жестянка расставит все по своим местам так или иначе и я окажусь там, где должен, но… — Рей? — Я отправил их в Оксфорд. Наверное, я бы не хотел доверять свое будущее Рею. У нас было достаточно срачей по теме того, что если он хочет, чтобы его разорвало, он может идти в какой-нибудь Аврорат, где ему дадут хоть какую-нибудь гарантию, что он доживет до сорока и ему можно будет звонить, но его юношеский максимализм разыгрался не на шутку. Юсупов говорил, чтобы я успокоился, это его жизнь и да-да-да, но… блять. Это же Рей. — Куда? — В Оксфорд. Вместе с рекомендательным письмо от моего отца и Юсупова. Не за что. Закрываю глаза и запускаю руку в волосы, опуская голову. Заебись просто. Сейчас бы они решали за меня, что я буду делать и идти мне на этот ебучий риск или нет. — Блять, Виндзор, ну вот кто тебя просил? — Ты, — как ни в чем не бывало отвечает Рей, щурясь и примеривая, если кинет бычок, попадет в ведро или нет. Решается рискнуть и попадает ведь черт, — когда на протяжении многих лет ебал мне мозг, как круто учиться там, а не просто жить рядом с универом. — Это было… — Когда? Когда у тебя еще остались мозги? Признаться, я скучаю по этому времени. Поднимаю на него взгляд и вижу, как он довольно улыбается. Может же планировать, когда захочет, а не делать на «авось». — А если я не попаду туда? С копиями документов меньший шанс куда-то прорваться. — Я тебя умоляю, в ту глушь, которую ты выбрал, ты попадешь с закрытыми глазами и на одной ноге, и все равно будешь лучшим студентом. — Иногда я тебя ненавижу, — щелкаю пальцами, и он, догадливый мальчик, кидает мне свою пачку, потому что мою растащили девятикурсники со слезами на глазах, что это «последний раз». Молчим пару минут, а потом синхронно глубоко вздыхаем. — Через два дня мы съебемся отсюда, — просто констатирует факт, а я киваю и стряхиваю пепел, даже не парясь, что скоро четверг и надо будет убирать пол. В четверг у нас выпускной. А в пятницу мы вывалимся из этого здания, все еще немного бухие, вспоминающие о забытых вещах. Смотря друг на друга, как тогда, на корабле, много лет назад. Сто процентов, во время плаванья будем сидеть на палубе, играть в карты и орать тупые шутки. Кто-то начнет визжать про пиратов, команда будет орать о том, что тут курить нельзя и все будет как в те дни, когда мы раз в сто лет все же собираемся вместе, не деремся и не орем друг на друга. Разница лишь в том, что это будет в последний раз. — Я буду скучать по нашему виду из окна. — Блять, кто-то будет блевать Свободой в следующем году и не знать что это. — Это же и называется студенческая жизнь в общаге, разве нет? — Мне жаль твоих соседей. Посреди комнаты стоит раскрытый чемодан, в котором валяются вещи, которые можно помять. В сумке Рея уже все его барахло. Кусман удобно спит в распахнутом, почти пустом, шкафу. Осталось по мелочи. Завтра снимем плакаты, послезавтра запакуем все, что не вещи. А потом все. Смотрю на Рея, который залипает в прострацию и крутит палочку на манер барабанной. Вот и все, Дурмстранг. На этом мы кончились. Никаких тебе проебанных пар, вылазок в Портовый городок, уборок в среду. Никакой тебе совместной комнаты с Реем, снежки в окно и «давай выясним отношения» от Сахара, сбитых костяшек с Габом, тонны книжек с Фридой, дежурств с Леей, заполнения ведомостей с Робом. И все это будет другим, конечно, пусть и по-другому. Но с этим Дурмстрангом и этим выпускным кончится одна жизнь Лео Линдберга. Жизнь детства, юношеских проблем и ссор с родителями. И будут другие, более серьезные, более пугающие. И от этого сердце сжимается. Один Лео кончился, начинает другой. Думаю об этом и бестактно тушу сигарету о ножку кровати. Гости начинают пребывать с самого утра и это пиздец как не вписывается в общую концепцию. Пускать их в неготовый Главный Зал дело гиблое. К шести людям из Студсовета приходится подключить еще человек пятнадцать, пойманных по всей школе просто за руку. И так как остались только старшие курсы, добрая десятка из них — выпускники, убывающие, когда кто-то опять влетает в Зал и орет, что приехали: «мистер и миссис тут-должна-быть-ваша-реклама!». Из моих постоянных помощников остаются только мои братки с девятого, Лея, Алан и несколько пидоргов с моего курса. Вега, моя милая добрая маленькая Фурия, стоит на входе и, чтобы вы поняли, всю боль, по плану она должна была начать в четыре, а встала туда в десять утра. Они с Августой очень долго разрабатывали дизайн билетов на выпускной и в результате получилось звездно, пусть и подозрительно смахивающе на билет из Чарли и Шоколадной Фабрики. Каждому выпускнику полагалось три билета, и он мог пригласить абсолютно любого человека с земного шара. Выпускники Дурмстранга и ныне учащиеся не считались. Алан пригласил родителей и сестру, Рей — родителей и Ирэн, а мой билет улетел Сэм, чтобы эти две полоумные девушки все же засвидетельствовали тот факт, что мы все же закончили. Выкусите, блять. Мы не такие уж и уебаны, теперь начинается наша взрослая жизнь. Остальные два моих билета вот уже несколько дней лежали в нагрудном кармане пиджака, и мучили меня тем, отправить или нет. До сих не определился, хотя, вроде как, уже поздно. Надо было бы сказать хотя бы время или что-то в этом духе, но что-то меня просило это не делать. Возможно, это был здравый смысл. — Лео. Оборачиваюсь слишком резко, что, кажется, случайно наступаю Алану на ногу. — Блять, прости, — улыбаюсь и кладу руку ему на щеку. — Ничего страшного, ты тут скоро чекнешься. — Чекнулся я два дня назад, — подозревая, в чем дело, кидаю взгляд на вход в зал. Там стояла девчонка, залипая в телефон, — твои приехали? Алан виновато кивает и мягко целует. — Почти пять, Лео. Все готово. Постарайся не опоздать на церемонию, выясняя у эльфов точную температуру индейки. — Не опоздаю. Я ее веду. А вот последнее обещать не могу, — поднимаю его голову за подбородок и целую его в лоб, — встретимся со всеми. — Не забудь переодеться, — на прощанье кинул он мне, кивнув на мои джинсы, изгвазданные в краске. Поворачиваюсь обратно к девятикурсникам, парящих где-то над потолком и вырисовывающих витиеватые золотые узоры. В этом году мы решили сделать все по канону Дурмстранга. Черное с золотым. Старая форма Дурмстранга, изменившая после Второй Магической. И все должно было быть идеально. Курилка делает из пафосных студентов Дурмстранга тех еще дебилов и гогочащих придурков, которыми мы, конечно, и являемся. Все вокруг пропитывается дымом и запахом дорогих сигарет. Мы должны собираться около входа в Главный Зал, но по традиции все забивают хуй и встречаются в курилке. Я подхожу последний, самый заебанный и хотящий курить больше всего. Мы с Реем начали курить, кажется, в тринадцать и с тех пор много с кем пересекаемся в курилке. Курилка объединяет. И очень странно думать, что я стою здесь со всеми своими, возможно, последний раз в жизни. Или пред-последний. Конец уже близок. Экзамены сданы, рейтинг уже не подправить, осталось только выдохнуть. Только почему-то не получается. — Какая сегодня программа? — спрашивает Стив, хотя все, вроде как, переговорено и выучено десять раз. — Дефиле, программа по заявкам, банкет, вручение дипломов, бухич, — повторяю чисто по автомату и хлопаю себя по карманам и матерясь, так как сигареты остались пылиться в Главном Зале. Как ни странно, кто-то тут же кидается дать мне сигарету, и я благодарно киваю. — Что Галл говорит насчет этого? Жму плечами. — После того, как тебе выдали Диплом, ты официально перестаешь быть студентом института, а, значит, делай, что хочется. — Заебись, — фыркает Рей, и я замечаю его только сейчас. Он смотрит мне в глаза и усмехается, хлопая по плечу, — ты в норме? — Насколько это возможно, — ворчу и затягиваюсь, осматриваясь, в поисках Алана. Не потерять бы его в этой толпе, как в прошлый раз, — все сделано по программе максимум, но все равно такое чувство, будто я что-то забыл. — Засосать Юсупова? — Ой, да иди ты нахуй. Синхронно все оборачиваемся на свист. Каллисто машет рукой и улыбается. Она в охуенном красно-черном платье, похожее платье Алисы из Алисы в Стране Чудес. Она красивая. Все сегодня слишком красивые. Она улыбается привычно криво и немного грустно, после чего последний раз складывает руки рупором. И если обычно она орет что-то вроде "Галл нашел чью-то траву", в этот раз это: — Ваше представление начинается.