***
Когда-то давно, для Сокджина складывание одежды было неким терапевтическим процессом. Как айдол на пике своей карьеры, он чувствует, что едва ли когда-нибудь получит шанс расслабиться и просто дышать. Таким образом, в течение некоторого времени складывание белья было его основным занятием для снятия стресса после долгого и напряженного дня вокала, танцев и выступлений для кучи любящих и преданных поклонников. Другие избегают даже намека на такую домашнюю работу, но не Сокджин. Сокджин — человек домашний, главный распорядитель всех хозяйственных дел в их оживленном общежитии. Складывание чистой одежды в корзину в конце дня — здравый подход к избавлению от стресса в понимании Сокджина. По крайней мере, обычно это так. По большей части Сокджин предпочитает стирать сам. Другие неохотно выступают добровольцами, но Сокджин все равно отказывается от их помощи. У него есть определенный способ складывания одежды — структура, которой он следует интуитивно. Чтобы оплатить свое университетское обучение, его давний друг несколько лет работал в розничной торговле. Именно в эти годы его друг научился искусству достойного складывания, и, в результате, передал эту мудрость, как жест их близкой дружбы. Бывали моменты, когда он раскладывал и складывал стопки так аккуратно, что даже делал снимок, чтобы послать его матери, которая всегда отвечала ему самой высокой похвалой. Сегодня, однако, не одна из тех живописных ночей. Чонгук — благослови господь его милую душу — вызвался помочь ему сложить белье после обеда. Обычно Сокджин отказывался с большим, твердым «нет», но с Чонгуком в его маленьком обличии это… усложняет дело. Сокджин не может просто сказать «нет» маленькому Чонгуку. Поэтому Сокджин со слабой улыбкой неохотно позволил Чонгуку присоединиться к нему к его еженедельному ритуалу и вскоре пожалел об этом. Сокджин не знает, как Чонгук может быть таким перфекционистом в своем большом состоянии, но когда он маленький его навыки складывания ужасны. Выдергивая наугад вещи из корзины, Чонгук раскладывает одежду на ковре, складывает ее самым непонятным образом, какой только можно вообразить, а затем передает ее Сокджину, все время переполняясь гордостью. Он сглатывает, когда его парень передает ему рубашку, которая была сложена пополам, и еще раз пополам. — Как я справился, оппа? — Чонгук смотрит на него снизу вверх, сидя на корточках и сложив руки на коленях. — О, ч-чудесно, — откровенно врет Сокджин. — Но как насчет того, чтобы я сложил ее снова, просто на всякий случай? — Само по себе это предположение имеет мало смысла, но не так уж и много, когда дело касается маленького Чонгука. — Окей! Я сложу что-нибудь еще, пока ты будешь это делать. Сокджин внутренне вздыхает с облегчением. Если бы Чонгук понял это неправильно, он не знает, что бы он делал. Сокджину требуется всего несколько секунд, чтобы переделать и положить одежду в стопку Намджуна. Процесс повторяется. Чонгук складывает что-то снова ужасно, и Сокджин молча складывает по-своему, прежде чем отправить это в соответствующую стопку. Чонгук, кажется, не обижается. Но длится это не долго, конкурентоспособность зарождается внутри младшего, и он пытается превзойти скорость Сокджина, пытаясь сложить одежду в два раза быстрее, давая старшему возможность гнаться за своим призовым местом. Даже с его пальцами, поспевающими в ногу с темпом, ему совсем не до шуток. — Ты думаешь, что сможешь сложить быстрее меня? У тебя еще кое-что впереди, сопляк! Чонгук хихикает высоко и хрипло, уголки его глаз морщатся, когда он улыбается. Сердце, бьющееся в грудной клетке, сжимается. Счастье макнэ всегда оказывало на него странное воздействие. Тепло его улыбки проникает в сознание и успокаивает каждую боль в теле. Конкуренция становится настолько жестокой, настолько варварской, что Чонгук перестает беспокоиться о том, чтобы сложить одежду вообще, вместо этого находя развлечение в том, чтобы просто кидаться одеждой, как снежками. Сокджин кричит от смеха и отчаяния, ужасаясь беспорядку, который Чонгук создает на полу гостиной. Это уже слишком. Сокджин —профессионал, но он не Бог. Он может быстро складывать одежду, но отстает, и вскоре оказывается наполовину зарытым в белье, которое он так тщательно пытался держать в порядке. Чонгук смеется, вываливая то, что осталось в корзине, на голову Сокджина. Это последняя капля. Сокджин с громким восклицанием отбрасывает в сторону шерстяной носок и хватает Чонгука за талию. Чонгук визжит, падая в клетку под чуть более крупным телом Сокджина. Словно по привычке, он сразу же берется за соски, зажимая их между большими и указательными пальцами и резко прокручивая их сквозь хлопчатобумажный свитер. Ответ макнэ следует незамедлительно. Его спина красиво выгибается, а рот приоткрывается, захлебываясь стоном, который застревает в горле. Он ожидает, что Чонгук игриво отбросит его руки, как он обычно делает, но вместо этого Чонгук переплетает свои пальцы на затылке Сокджина и направляет его вниз для поцелуя. Они катаются по опрокинутым грудам одежды, холмам простых черных или белых рубашек и выглаженных джинсов, прижимаясь друг к другу телами. Он страстно целует Чонгука, и катастрофа их стирки ускользает из его мыслей. Нет, он скорее трахнет Чонгука на ковре, чем вернется к складыванию одежды. Да — это один из способов расслабиться от стресса после тяжелого дня, но, снимая рубашку Чонгука, он не может не думать, что есть гораздо более приятный выход для стресса, о котором он раньше не думал.***
Новая дорама Тэхена идет по телевидению каждое воскресенье в 9 вечера. Обычно, они пытаются смотреть её вместе, — способ, чтобы быть еще ближе друг к другу. Однако сегодня вечером накануне выхода в эфир четырнадцатого эпизода сезона, их группа, к сожалению, порознь. Намджун, Юнги и Хосок находятся — вы уже догадались — в студии, Сокджин на частной встрече с Бан Шихёком по поводу потенциального будущего в актерской карьере, младший брат Чимина сейчас в городе, и он обещал сводить его в свои любимые бары в Каннаме. Было ли это скрытым благословением, еще предстоит обсудить. Несмотря на то, что к сожалению, остальная часть их группы не сможет посмотреть эпизод, Чонгук все еще может провести время с Тэхеном. В этом доме трудно найти время для одиночества, и так будет всегда. Делить Чонгука с пятью другими хёнами — это нелегкий подвиг. Тэхен считает себя великодушным человеком. Наличие младших братьев и сестер заставляет вас идти на жертвы, которые приходится приносить только старшим братьям и сестрам. Вы должны делиться своими заветными вещами, отдавать игрушки и одежду, к которым вы сентиментально привязаны, чтобы их мог лелеять кто-то другой, разделять внимание матери и отца, которое раньше было посвящено только вам. И все же, так или иначе, делиться Чонгуком — это, вероятно, одна из самых трудных вещей, которые Тэхену когда-либо приходилось делать. Потому что Чонгук — это не игрушка, не предмет одежды и не собственность. Он — любовь всей жизни Тэхена. Поэтому он дорожит каждым мгновением, которое они проводят наедине, а нечастые посиделки вдвоем еще больше делают эти моменты особенными. Хорошо, что он всегда был приверженцем особенного, иначе, возможно, у этой истории не было бы счастливого конца. Статический свет излучается сквозь темноту, отбрасывая тени на гостиную и вокруг нее. Жар Чонгука — утешение для Тэхена, его тельце свернулось клубочком вокруг старшего. Рука заботливо обнимает младшего за талию. Во время эфира «Хварана» он реально кайфовал от того, что видел себя на экране. Но это было до того, как признание Чонгука перевернуло его жизнь с ног на голову. В одну минуту ты думаешь, что твоя любовь безответна и ты умрешь одиноким и несчастным, а в следующую ты уже в полиаморных отношениях с парнем, которого любил с самого дебюта. Жизнь и правда странная штука. Однако теперь Тэхен не может отвести глаз от лица Чонгука, наблюдающего за его дорамой, глаза полностью приклеены к тому, что происходит на экране, очень похоже на то, как Тэхен заворожен красивым лицом младшего. — Папочка, это же твоя сцена! Это твоя сцена! — кричит Чонгук, хлопая его по груди и указывая на экран. Тэхен на секунду бросает взгляд на телевизор. — Так и есть. Он снова пристально смотрит на лицо Чонгука, восхищаясь тем, как свет ласкает изгибы и тени его лица. Челка откинута назад, он без макияжа, демонстрируя шрамы от прыщей, которые мучили его самооценку в подростковом возрасте. Чонгук так прекрасен, что временами это причиняет боль. И Чонгук будет последним человеком на Земле, который признает это, — застенчивый и скромный мальчишка — противоположность тому, как он на самом деле должен себя ощущать. — Почему ты захотел встретиться со мной после всего, через что мне пришлось пройти? Чонгук подпрыгивает, открывая рот. — Эй! Это та сцена, которую мы репетировали в твоей комнате четыре месяца назад! — Я знаю, — небрежно отвечает он. Это была не самая легкая сцена для съемок, особенно в сравнении с Чонгуком — сексуальным Чонгуком, который содрогается даже при мысли о поцелуе с кем-то противоположного пола. —Но… но это значит… — Чонгук неуверенно оглядывается на него. Тэхен кивает. — Это сцена поцелуя. Надув губы, Чонгук снова поворачивается к экрану, наблюдая, как разворачивается сцена, похожая на ту, что была много месяцев назад, когда они вместе тренировались. — Гаэль любит меня — больше, чем ты когда-либо будешь любить меня! — голос главной героини разносится по всей комнате как раз перед тем, как персонаж Тэхен начинает целоваться. Несмотря на то, что Чонгук предвидит это, его лицо все еще морщится от горького отвращения. — Она целовалась лучше меня? Тэхен не пропускает ни одного удара. — Конечно лучше. Чонгук бьет его по руке, и Тэхен смеется. Вероятно, будет синяк, но Тэхен слишком удивлен, чтобы беспокоиться. — О, мой маленький одуванчик, ты ведь не ревнуешь, правда? Чонгук фыркает, игриво толкая его. — Я никогда не ревную. Я не такой придурок, как ты. — О, неужели? — Ухмылка расползается на губах, когда он наклоняется, касаясь губами уха Чонгука. — Ну, а как бы ты себя чувствовал, если бы я сказал, что мне пришлось целовать ее несколько раз во время съемок, а потом… она сказала, что я хорошо целуюсь. Взгляд, которым Чонгук стреляет в него, должен быть пугающим — или, по крайней мере, он так думает. Но даже при том, что у Чонгука убийственный взгляд, когда он на сцене, он даже близко не сравнится с выражением лиц Чимина или Юнги в те моменты. Может быть, дело в росте человека. Кто знает? Схватив его за рубашку, Чонгук притягивает его ближе со всей силы, глядя ему прямо в глаза. — Ты. Мой. Тэхен ухмыляется. — Тебя слишком легко вывести из себя. — Скажи это, — хнычет ребенок. — Скажи мне, что ты мой. Обхватив маленькое личико Чонгука своими большими руками, он осыпает его поцелуями от лба до подбородка, и каждый поцелуй наполнен огромной заботой и любовью. Он заканчивает звездопад поцелуев мягкими губами Чонгука. — Я твой. С этого дня и до последнего. Удовлетворенный, Чонгук возвращается к просмотру остальной части эпизода, даже если осталось не так уж много. Она заканчивается на отвесной скале, где персонаж Джису признается, что видел, как Ребенок Весны целовал персонажа Тэхена на парковке отеля. Чонгук горько бормочет себе под нос и выключает телевизор, недовольный шаблонным поворотом событий в шоу. Тэхен притворно надувает губы. — В чем дело, моя сладенькая сливка? Не понравился эпизод? Чонгук протягивает руку, и Тэхен берет ее, поднимает его с дивана и ведет в свою комнату. Они проводят остаток тихой ночи, обмениваясь кровоточащими поцелуями и шепча собственнические высказывания в губы, поцелуй между Тэхеном и его коллегой-звездой, быстро забывается к утру.***
Можно было бы подумать, что, учитывая хаотичную натуру Чонгука, его маленький мальчик приложит все усилия, чтобы испортить ногти Хосока. Так как другие жаловались на беспечность их малыша, когда дело доходило до мельчайших деталей, Хосок, честно, мог ожидать только худшего. И все же, когда Чонгук показал ему блестящий маникюрный набор, который он так отчаянно хотел попробовать, Хосок был полностью в его власти. Потому что, ну серьезно, насколько ужасным может быть результат? Конечно, макнэ может по-королевски испоганить его ногти до такой степени, что ему придется носить перчатки на публике в течение следующих двух месяцев, но это не высокая цена за счастье его детки. Но, так или иначе, Хосок удивлен, и в то же время не удивлен, что Чонгук удивил его. Вместо того, чтобы сотворить ужасный беспорядок из его ногтей, закрасив кутикулу и заставив блеск застрять под ногтями, Чонгук деликатно и тщательно покрывает его ногти прозрачным оттенком, слишком упрямый и слишком серьезный, чтобы зайти за края. Хосок наблюдает, восхищенный маленьким розовым язычком, который высовывается между губами Чонгука, когда он концентрируется. Чонгук по своей сути — одержимый перфекционист. В его маленьком обличии эта сильная, почти властная черта становится немного слабой, но в его большом состоянии — это сила, с которой нужно считаться. Палец ноги не на месте — катастрофичная неудача, голос, который даже слегка дрожит, — слабость. Иногда Хосок беспокоится, что эта некогда похвала превратилась во что-то гораздо более уродливое и зловещее, что-то такое, что при благоприятных обстоятельствах может подтолкнуть здоровье Чонгука к краю невозврата. Но об этом поговорим в другой раз. Хосоку просто следует считать, что ему повезло, что его ногти не замучили до такой степени, что они начали трескаться и кровоточить. — Готово! — Чонгук отстраняется, критически оценивая накрашенные ногти. — Теперь добавим блесток. Он кладет на стол листок бумаги и вежливо спрашивает: — Не мог бы ты положить руки на бумагу, сон-ним? Хосок хихикает. — Ну да, конечно. Чонгук посыпает блестками ногти, убеждаясь, что они хорошо покрыты ими, прежде чем избавиться от излишков, которые не нужны. Когда он заканчивает, Чонгук перемещает руки Хосока под ручной светодиодный светильник (который они достали из шкафа только для этого случая), охая и ахая, когда видит как блестки мерцают под светом. — Так мило! — захлебывается восторгом макнэ, и Хосок вместе с ним. — Так хорошо получилось, Чонгуки. Ты никогда не говорил, что работал девушкой из маникюрного салона в прошлой жизни! Грудь Чонгука раздувается от гордости, плотно прилегая к его футболке с танковым двигателем Томаса. — Это тайна, которую я уже давно скрываю. — И я первый, кому ты это рассказал? Я так польщен! — преувеличенно восклицает Хосок. — Ещё бы, — нахально парирует Чонгук, собирая чемоданчик. — Но разве ты не хочешь, чтобы я сделал тебе маникюр? Чонгук замирает, глядя на него с очаровательным совиным выражением лица. — Ты… ты сделаешь мне? Хосок фыркает. — Это вообще вопрос? — О-о, хорошо! Пожалуйста, сделай мне маникюр, хён! — Ну, раз уж ты так любезно попросил. У Хосока почти не возникает трудностей при покраске хорошо подстриженных ногтей Чонгука. Взяв инструкцию от мастера, он просто повторяет процесс за Чонгуком, и результат более или менее тот же (хотя Чонгук все еще настаивает, что он лучший мастер по ногтям). — Тебе они нравятся, милый? — улыбается Хосок. Благоговейный взгляд на лице Чонгука — это все, что ему нужно, но Чонгук все равно отвечает. — Они потрясающие! Большое тебе спасибо, хён! — он направляет на них свет светодиодной лампой, растянув губы в кроличьей ухмылке. — Все что угодно для моего очаровательного бойфренда. Телефон Чонгука лежит экраном вниз на столе, когда он берет его, чтобы начать фотографировать. Некоторые снимки он делает, не захватывая в объектив их лица, некоторых вместе с ними, а Хосок, любитель позировать перед камерой, корчит комичные рожицы. Большинство фотографий загружаются в их групповой чат, чтобы все могли их увидеть. — Что теперь будем делать, хён? — Чонгук откинулся на спинку сиденья, постукивая ногтями. — Ну, мы не можем долго ходить с ними. Менеджер-хён и Шихёк-хён не одобрят. Чонгук смотрит на свои ногти, нижняя губа выпячивается в жалкой гримасе. — Но… мы только что их сделали. От боли в голосе бойфренда его грудь тяжелеет. Он терпеть не может, когда Чонгук расстраивается. — Я знаю, милый. Но ты же знаешь, какими бывают люди. Они только взглянут на наши ногти и сразу же предположат худшее. Мы не можем поощрять слухи, особенно злые. — Это несправедливо, — хнычет Чонгук. — Почему я тоже не могу быть красивым? Если бы я был девочкой, я мог бы оставить их себе. — Если бы ты был девочкой, тебя бы здесь не было, — отвечает Хосок чересчур небрежно. Чонгук еще глубже зарывается в свое кресло. Ладно, Хосок, как это можно компенсировать? Он ломает голову в поисках чего-нибудь, что могло бы немного развеселить Чонгука, а потом идея осеняет его, как кирпич по затылку. Он ухмыляется и наклоняется над столом, беря руки Чонгука в свои. — Я знаю, давай немного повеселимся, прежде чем сотрем лак с ногтей, хорошо? Мы могли бы поиграть в переодевание и устроить небольшое чаепитие со Сливки и Солнышком. Чонгук оживляется. — П-правда? Улыбка Хосока расплывается на его лице, когда он говорит: — Все для тебя, дорогой.***
Сверчки пронзительно жужжат, мурлыча серенаду теплой и нежной летней ночи. Одинокие пешеходные дорожки купаются в желтом вечернем свете, уличные кафе страдают от дремотной скуки, а часы тикают, тикают, тикают, близясь к закрытию. Когда Юнги выходит из студии уже пятнадцать минут до полуночи, так что не прошло много времени, прежде чем остатки сеульских бутиков, рынков и магазинов закрылись на ночь. Черт возьми, за то время, что он шел по улице до магазина, Юнги не уверен, что он прошел хотя бы мимо одного человека. Почему магазины продолжают оставаться открытыми, непонятно, но, возможно, это похоже на то, почему он целыми днями запирается в своей студии, надеясь на то, что что-то произойдет. Чаще всего он надеется напрасно. Покачивая пластиковым пакетом, он в конце концов останавливается перед стеклянными дверями. Выудив ключи, он отпирает замок, входит и запирает за собой дверь. С тех пор как он, Намджун и Хосок решили обустроить здесь свои студии, в здании постоянно появлялось все больше нарушителей, что привело к обоюдному решению держать главный вход всегда запертым. В тишине раздается шарканье его стоптанных кроссовок по линолеуму, когда он шагает по коридору третьего этажа, ориентируясь на светящийся знак «выход», расположенный перед лестничной клеткой. Стеклянная табличка на двери его студии гласит: «Мин Шуга», гладкая и современная. Распахнув дверь, он встречается взглядом с Чонгуком, сидящим в его кресле, склонившись над микшерной доской, чтобы поиграть с треками, входящими в ее систему. Кроме мониторов, единственный источник света в комнате — изогнутая настольная лампа, которая выразительно освещает мини-клавиатуру. Кондиционер тихо жужжит над огромными мониторами, сохраняя температуру. Несмотря на то, что на улице очень тепло, Чонгук уютно закутался в складки большой черной толстовки. Юнги подозревает, что она не его. Судя по размеру, это либо Намджуна, либо Сокджина. Услышав, как он входит, Чонгук выпрямляется и оборачивается, чтобы поприветствовать его с преступно милой улыбкой. — Я просто грел твое кресло, папочка! Папочка. У него слабеют колени. Он закрывает за собой дверь и запирает, как параноик. Теперь Юнги почти никогда не слышит «хён» от их макнэ. Слово «папочка» стало привычным даже в большом состоянии Чонгука. Не то чтобы Юнги жаловался. Чонгук вскакивает, когда Юнги подходит, и усаживается на пустое место захламленного стола. Юнги садится на свое место. Поток воздуха кондиционера касается его волос, и он благодарно стонет. — Ты купил Cookie&Cream? — Чонгук сидит на краю стола в напряженном ожидании. Вытаскивая коробку из пластикового пакета, он ухмыляется. — Ты когда-нибудь сомневался во мне? Макнэ хлопает в ладоши, как ребенок, прежде чем взять предложенную ему пластиковую ложку. Юнги открывает крышку и соскребает первый кусочек. Мороженое тает на языке, желанное наслаждение, которому он нечасто предается. Чонгук ест большими кусками, он любит это мороженное больше, чем кто-либо другой в группе. Личный фаворит Юнги — мороженое Rum Raisin — которое, как утверждает Чонгук, на вкус, как старик, но никакие поддразнивания не поколеблют его личные предпочтения. Но ради Чонгука он согласится на «печенье и сливки». Отношения требуют жертв. Чонгук стонет, его пластиковая ложка наполовину свисает изо рта, глаза закатываются в притворном экстазе. — Так хорошо! — А что хорошие мальчики говорят своим папочкам, которые дают им мороженое? — Он откидывается на спинку удобного кресла, выжидающе глядя на Чонгука. — Они говорят: «Эй, ты забыл про карамельную крошку!» Положив холодные, покрытые кольцами пальцы на обнаженную внутреннюю поверхность бедра Чонгука, он крепко сжимает его. Так он передает то, что хочет сказать. Он простой человек, взгляд или жест могут сказать больше, чем слова. Чонгук слизывает мороженое с губ, его взгляд падает на руку между ног. Вместо того, чтобы извиниться или поправить себя, как это делают хорошие мальчики, Чонгук берет руку Юнги в свою и направляет ее к своей промежности. — Вот тебе и извинение. Парень ведет себя дерзко, и он чертовски хорошо это понимает. Ну, если ребенок не собирается вести себя честно, то и он тоже. Спокойно отставив мороженое в сторону, он встает, возвышаясь на несколько дюймов над Чонгуком и глядя на него сверху вниз, все еще сжимая ладонью промежность. Дерзость в звездных глазах Чонгука резко испарилась, вместо этого она сменяется страхом с любопытством, пугливостью от того, что Юнги может сделать дальше, но также жадным ожиданием. Что-то в блестящих глазах Чонгука говорит: сделай это, и окей — Юнги всегда был каблуком для своего котенка. Бросив взгляд на коробку, он погружает палец в мороженое и выковыривает кусочек. Чонгук наблюдает с восхищенным вниманием, косясь, когда Юнги подносит его к губам. Он не нуждается в дальнейших подсказках. Малыш наклоняется вперед и обхватывает палец губами, всасывая, обводя языком сустав и осмеливаясь дотянуться до края серебряного кольца. Юнги делает шаг вперед и оказывается между голыми ногами Чонгука, обхватывая рукой тонкую талию мальчика, чтобы тот прижался к нему вплотную. Чонгук стонет вокруг пальца, роняя пластиковую ложку с глухим стуком. Он сжимает запястье Юнги, как ребенок с бутылкой, качая головой взад-вперед. Юнги добавляет еще один костлявый палец. — Продолжай лизать, пока все мои пальцы не станут мокрыми. Это единственная смазка, которую ты заслуживаешь, когда я трахну тебя ими. Чонгук хнычет, ресницы трепещут. Похоже, это будет еще один непродуктивный вечер в студии. Ну что ж.***
Были времена, когда Чонгук не мог даже взглянуть Намджуну в глаза — по крайней мере, без слез. Будучи недальновидным человеком, каким он остается и по сей день, Намджун автоматически предположил, что он сделал что-то не так, оскорбив нежного макнэ, который не так давно присоединился к ним. Он не мог даже обратиться к бедному мальчику без того, чтобы тот не вздрогнул и не рухнул в кресло, желая, чтобы пол поглотил его целиком. Конечно, пятнадцатилетний Чонгук, который смотрел на него, как на какое-то… ну, чудовище, вёл себя так только первый год совместной жизни. Намджун выяснил (благодаря проницательным доказательствам, на которые намекнул Сокджин), что на самом деле он никоим образом не оскорбил Чонгука. На самом деле все совсем наоборот. Чонгук восхищался им почти до боли. Настолько, что он едва мог дышать в присутствии Намджуна, не говоря уже о том, чтобы поддержать разговор с ним. После того, как ему об этом рассказали, он пытался разрушить нервные барьеры Чонгука один за другим, по крайней мере, до тех пор, пока не почувствовал себя комфортно в его присутствии. Прошло пять лет, и Чонгук — мальчик, который боготворил, обожал и боялся его — спокойно лежит в его объятиях, прижавшись щекой к его груди и глядя в детскую книжку, которую он осторожно держит в руках. Он уже порвал первые две страницы. Он забыл, какими хрупкими могут быть эти книги. Но Чонгука, похоже, больше забавляет его неумелая способность переворачивать страницы, не причиняя вреда, а не по-детски расстраивает разрушение чего-то, что ему нравится. Просто преступно, как редко он читает детские книжки Чонгуку перед сном. Это происходит столь же нечасто и столь же необычно, как парад планет. Это больше, чем секс, объятия или нежные разговоры. Это должно происходить ночью, когда Чонгук собирается спать с ним, и вдобавок ко всему, с Чонгуком, находящимся в своем маленьком состоянии и не настолько истощенном, чтобы отключиться в тот момент, когда его голова коснется подушки. Когда время выбрано правильно, это может открыть целый мир интимных возможностей. Когда речь заходит об их отношениях, их самые интимные моменты происходят не в пылу страсти, когда их одежда разбросана и их тела соединены, а скорее в моменты, когда Чонгук находится на вершине уязвимости, а он — на вершине ответственности. Прекрасный проблеск времени, проведенного вместе, который даже самый последний ублюдок не может отнять у них. Ночник «Питер Пэн», который Чимин купил для Чонгука, светится в одном углу комнаты, а другой источник света исходит от портативной лампы для чтения Намджуна, воткнутой в одну из верхних розеток. Чонгук играет с соской, которая висит у него на шее на цепочке. Время от времени он покусывает её, пока Намджун рассказывает эту историю вслух. — А потом принцесса подошла к большим каменным дверям и обнаружила, что их охраняют два закованных в доспехи гоблина. « — Кто там ходит?» — спросил первый гоблин. « — Это я, принцесса Жимолость из Жёлтой страны.» — Он изо всех сил старается подражать голосу молодой женщины, но больше похож на изможденного, утонувшего кота, чем на добродетельную, нежную принцессу. Если Чонгук и считает, что его чтение ужасное, он не подает виду. Вместо этого он сосредотачивается на истории, как ребенок, увлеченный интересной историей. Намджун переворачивает страницу, опасаясь слез, которые никогда не появятся. Следующая страница изображает принцессу Жимолость, входящую через большие каменные ворота в рубиновый рай. — «— Вам будет позволено войти немедленно, принцесса!»— воскликнул второй гоблин. Двери открывались на серую дорожку, обрамленную холмами гигантских мерцающих рубинов, и в самом конце тропинки… Прежде чем Намджун успевает перевернуть страницу, Чонгук кричит: — Принц из Красной страны! И действительно, на странице — изображение принцессы Жимолости, стоящей перед троном принца Каменного Сердца. — Правильно, тыковка, — хвалит он, целуя Чонгука в макушку.— Принц из Красной страны! Как же ты догадался? Чонгук пожимает плечами, ухмыляясь в пустышку. Намджун продолжает: — «— Ах, это принцесса Жимолость из Жёлтой страны!» — сказал принц. «— Чем обязан?». «— Я здесь, чтобы сделать предложение руки и сердца!» — принцесса Жимолость закричала так, что ее услышал весь двор принца. Стражники засуетились, знатные дамы перешептывались, но принцесса держала голову высоко. Она не отрывала взгляда от принца. Поглаживая подбородок, принц наконец сказал: «— Я принимаю ваше предложение! К осени мы поженимся.» Итак, они поженились и жили долго и счастливо.…» Намджун медленно закрывает книгу и наклоняет голову, чтобы посмотреть, открыты ли еще глаза у Чонгука. Да, но едва-едва. Его полуприкрытые веки мертвенно выдают надвигающуюся сонливость. — Что ты думаешь об этой истории, тыковка? — спрашивает он непринужденно, откладывая книгу в сторону. Его руки обнимают изгибы тела Чонгука, поглаживая теплое тело, спокойно наслаждаясь интимной близостью свернутого тела его ребенка. — Как ты думаешь, их свадьба была грандиозной? — Я уверен, что все в королевстве присутствовали. — Как ты думаешь, принцесса Жимолость была в белом платье или в желтом? Намджун хихикает. — Не знаю, но если бы мне пришлось угадывать, то скорее всего желтый. — Как ты думаешь, в ее кольце были рубины? — Не сомневаюсь. — Хм. Они еще немного погрелись в тишине, прежде чем Намджун потянулся, чтобы выключить лампу для чтения. — Пора спать, тыковка. Завтра у нас еще одно выступление. Он держит Чонгука рядом, их ноги переплетены, а сердца бьются как одно целое. — Как ты думаешь, она выглядела бы красиво? — Чонгук шепчет в полумрак, лаская губами ключицу Намджуна. — Я думаю, она была бы так великолепна, что даже принц не нашелся бы, что сказать. После очередного молчания Чонгук ёрзает. — Спокойной ночи, папочка. — Сладких снов, тыковка. «Я надеюсь, свадьбы в твоих снах будут такими же великолепными и чудесными, как в наших книгах», — думает он, но ничего не говорит.***
Он стоит перед зеркалом, вертясь и кружась, как делал это уже много раз. Пижамное платье особого нежного оттенка пастельно-розового цвета, очень мягкое, как и флисовый материал. Белые пушистые кроличьи ушки обрамляют его лицо, свисают вперед и закрывают часть его бледного лица. Пара кремовых мягких гольф облегают его ноги. Они не особо нужны, поскольку здесь не так уж холодно, но Чонгук — именно тот тип людей, которые идут на определенные жертвы во имя бэйби-бой моды. Засунув руки в передний кармашек, он надувается, морщит нос, дергает носом, снова морщит нос и, наконец, делает вывод, что он выглядит мило… сносно, по крайней мере. Какая жалость, что он не может сделать селку в таком виде. Ну, он мог бы, но в любом случае он отправил бы ее лишь хёнам в чат, и всё. Боже упаси Чон Чонгука загрузить свою девчачью фотографию в Instagram или Twitter. Эта будет феноменально. Между братьями и сестрами вспыхнули бы войны, фанаты рвали бы глотки друг ругу и сражались против анти, — кошки и собаки учились мирно жить вместе — а это — катастрофа, чреватая ужасными последствиями, с которыми Бантан не справятся. Раздается стук в дверь. — Принцесса? Ты поможешь нам построить крепость из одеял или как? — голос Чимина доносится сквозь деревянную дверь. — Иду! — кричит он, нервно разглаживая несуществующие складки платья. Да, это позор, что он не может поделиться секретом с остальным миром. Но я могу жить с этим, думает он, входя в гостиную, обнаруживая всех своих хёнов, работающих в тандеме, чтобы построить крепость из одеял. Юнги и Хосок складывают подушки, взятые с дивана, и используют их, чтобы обозначить границы крепости. Тэхен выстилает матрас в пределах этой границы, а Чимин занят тем, что убирает ненужные вещи подальше от места. Намджун тащит стремянку к центру комнаты, с полным намерением взобраться по ней, но Сокджин мягко кладет руку ему на плечо, чтобы остановить его. — Может, мне стоит это сделать? Намджун смущенно улыбается, делая шаг вперед, отдаляясь от потенциальной опасности. Вот тогда-то папочка и ловит его краем глаза. Привязанность наполняет его, как свежесваренный кофе, когда папочка подходит к нему, заключая его в свои долговязые руки. Чонгук практически мурлычет. Говорят, что смех — лекарство для души, но Чонгук думает, что на самом деле это папочкины объятия. Ему почему-то становится легче, когда Намджун отстраняется с ямочками на щеках. Папочка протягивает руку и дергает за кроличью толстовку. — Кто узаконил твою привлекательность? — Бог. Намджун хихикает. — Никогда не знал, что ты верующий. Чонгук пожимает плечами. — Разве мое существование не является для тебя достаточным доказательством? — Ты! — От толчка в бок он с визгом отшатывается. Хосок подкрадывается к ним. — И с чего это ты такой самоуверенный? — Может быть, мы слишком избаловали его, — рассеянно добавляет Сокджин, связывая вместе две отдельные простыни над потолочным вентилятором. — Что скажешь, малыш? Может, начнем контролировать время твоего сна? — Хосок обнимает его за плечи. Затем он наклоняется в опасной близости к его уху. — Или, может быть, стоит немного наказать тебя? Ну, знаешь, натянуть тебя на парочку членов. Чонгук скулит и игриво отталкивает Хосока, отчаянно пытаясь скрыть румянец, покрывающий его щеки. Хосок смеется без серьезного намека на угрозу — даже если он очень хорошо накажет Чонгука, то это значит, что он заслужил это. Привлеченный ворчливыми высказываниями Юнги, Хосок оставляет его наедине с самим собой. Стремянка не шатается, но Чонгук все равно держит ее крепко, просто чтобы чувствовать, что он как-то помогает. С Намджуном под боком, пытающимся избежать неприятностей, и другими, занятыми своими собственными делами, крепость построена в мгновение ока. — Выглядит потрясающе! — Чонгук возбужденно кричит. Тэхен и Чимин присоединяются, восхищаясь их тяжелой работой, прежде чем рвануть ко входу сооружения. Вход представляет собой небольшую щель между двумя колоннами подушек, он почти подозрительно похож на кроличью нору, но Чонгук решает не озвучивать это сравнение, просто на случай, если его хёны будут дразнить его — что они и сделали бы. Под драпировочными простынями, которые каскадом спускаются с потолка, в углу горит ночник Питера Пэна, заливая крепость уютным светом. Чонгук устраивается поудобнее на матрасе в центре, а хёны заползают внутрь и устраиваются по обе стороны от него. Юнги берет пульт дистанционного управления, включая телевизор. — Смотрим ужастик? — спрашивает он почти равнодушно. — Да, черт возьми! — Чонгук слишком энергично бьет кулаком по воздуху, чуть не попав Тэхену в челюсть. Тэхен фыркает, но прижимается к нему, набрасывая ему на плечи одеяло Тоторо. Чимин кладет голову на плечо с другой стороны. Хосок вздыхает над миской попкорна. — Думаю, мне придется смириться с тем, что после этого я не смогу сомкнуть глаз. Намджун сочувственно кладет руку ему на плечо. — Ты можешь разбудить меня, если не сможешь заснуть. Чимин фыркает. — Ты, наверное, проснешься от его храпа. От природы золотистая кожа лидера розовеет. — Ты же знаешь, я ходил на сонную терапию. Я пытался измениться! Сокджин похлопывает его по спине. — Конечно. Мы знаем, что ты пытаешься справиться с этим. — Ребята, мы можем обсудить ужасный храп Намджуна позже. Мы должны выбрать фильм, — жалуется Юнги, голос низкий и скрипучий, как двигатель автомобиля. Они останавливаются на «Молчании Ягнят». В основном потому, что он достаточно жуткий, чтобы Чонгук, Тэхен и Чимин прекратили галдеть, но достаточно со смыслом, чтобы заинтересовать Намджуна, Юнги и Сокджина. Хосок — ярый противник фильмов ужасов/триллеров, поэтому независимо от сюжета он автоматически избегает его пугающего существования, как грязное, отвратительное существо, обитающее в канализации. Но им весело. Они жмутся друг к другу, содрогаясь от холода от кондиционера (и отчасти из-за атмосферы, вызванной фильмом). Тэхен сжимает его руку во время напряженных моментов, а Чимин каким-то образом оказывается на коленях у Чонгука, тихий и полностью поглощенный фильмом. Любой внезапный шум заставляет Хосока визжать во всю глотку, снимая напряжение остальных и заставляя всех смеяться. Иногда Чонгук слышит английское слово, которое звучит смешно и эхом отдается на языке, и Намджун услужливо говорит правильный перевод для них (потому что он настаивает, что субтитры иногда ошибочны). Сокджин почтительно молчит, он не из тех, кто болтает во время кино, если только не смотрел его раньше. Хотя обычно он такой же громкий, как Хосок во время напряженного противостояния между Клариссой и Буффало Биллом. И когда они обнимают друг друга, как щенки в мусоре в конце фильма, окутанные темнотой, их дыхание заполняет тишину, и Чонгук закрывает глаза и улыбается про себя. Он засыпает, когда Тэхен дышит ему в шею, а Чимин обнимает его за талию, зная, что независимо от того, что ждет его в будущем, они любят его, сейчас, завтра и навсегда. Его опора, его бойфренды, его хёны.