Песня главы: Гречка — Люби меня, люби.
***
Он не хотел в это верить. Его Арсений сейчас стоял практически напротив него, а в его голубых глазах, которые теперь были черные, бесновалась злость наравне с нежностью. Адский микс будоражил сознание Антона, но, собравшись с мыслями, он перевел взгляд на Пашу. — Первый раунд, — объявил он, взмахнув рукой. — Крутите барабан. Комната сразу стала наполняться скрежетом и шумом. Кое-кто вздыхал, а тем временем Арсений сосредоточенно крутил барабан большим пальцем, смотря куда-то сквозь Шастуна, чьи коленки просто подгибались от неподдельного ужаса. — Стоп! И сердце у обоих будто остановилось вместе с этим словом. Шастун мигом взглянул на Арсения, а тот смотрел на него, не моргая, еле держа револьвер в руке. Одними губами: — Никто из нас не умрет. Кровь ускорила свой бег. По телу побежали мурашки, со лба скатилась первая капля пота. Волнение сжирало, оно обгладывало каждую кость Антона, ему не хватало воздуха. Пять пуль из шести возможных. Эта игра только на поражение. — Стреляйте, — холодно объявил Паша, и в комнате воцарилась тишина. А затем послышался первый выстрел, и он оглушил Шастуна, который стоял совсем близко. Парень замер в немом ужасе. Рядом с ним лежал молодой мужчина с черными волосами, а из его виска обильно текла кровь, пузырясь и пачкая серый пол. Глаза его были открыты, взгляд стеклянный. Черные волосы теперь были слипшиеся, источали неприятный запах. Лицо неподвижно. Захотелось кричать, убежать, выкурить пачку сигарет и прижаться к Арсению. Подступил неприятный ком. Он ведь соврал ему. Нагло врал, смотря прямо в его невероятные глаза. А теперь они стояли напротив и, возможно, видели пронзительные взгляды друг друга в последний раз. Снова сделалось паршиво. — Надеюсь, вы помните правила, — прервал звенящую тишину Паша. — Никто не имеет права выходить из игры до ее конца. Все одновременно кивнули в тихом ужасе. Тем временем, тело мужчины унесли. Их осталось четверо. У остальных вышла осечка. Невероятное чертово везение. — Второй раунд, — громко проговорил мужчина, и вновь все стали крутить барабан. В ушах не переставало греметь, больше хотелось кричать, чем убиваться в этой почти что предсмертной тишине. Антону было дико страшно, он даже будто готов был потерять сознание от того, что пуля могла влететь ему в голову буквально в ближайшие тридцать секунд. Шастун тихо шептал что-то себе под нос и впервые за последние десять минут пристально посмотрел на Арсения. Его невероятные глаза не выражали ничего: ни ужаса, ни волнения, полнейшая пустота, он лишь безмолвно крутил барабан пальцем. Попов, словно почувствовав взгляд парня, поднял голову. И они смотрели друг на друга так преданно и так ласково. Так бесконечно. И снова одними губами, но теперь Арсений: — Тош, я люблю тебя. Взрыв галактик в голове, земля ушла из-под его ног, а к затылку прислонилось ледяное дуло пистолета. Шастун так хотел остановить это безумие, судьба издевалась над Арсением, а еще над Антоном, который вовлек в это Попова. Или он сам? Черт его знает. Но это случилось, и он, если выживет, никогда не простит себе этого. — Стреляйте. Уже привычная тишина, а затем грохот. Вдвойне громче и сильнее первого. Шастун сделал первый вдох. Жив. Осечка. Антон боязливо открыл глаза. Перед ним лежал мужчина со светлыми волосами. На затылке его было огромное пятно, которое грязно окрашивало его волосы в бордовый цвет. Снова этот противный гнилой запах, который каждый раз ударял в нос. Ему казалось, что он привык, но в этой ситуации Шастун был тут словно впервые. Как и Арсений. Затем Шастун обернулся, оценивая обстановку. И ему захотелось прямо в эту секунду пустить себе пулю в висок. Его и живого Арсения разделял только Паша, который что-то командовал двум мужчинам, которые вскоре утащили тела прочь. Антон умоляюще взглянул в глаза ведущего, тот секундно кивнул и вышел прочь, предоставляя Арсению и Антону, возможно, их последние драгоценные минуты наедине друг с другом. Как только за худощавым мужчиной закрылась дверь, револьверы тут же выпали из их рук, но они не сделали навстречу ни шага. Попов убивающе молча стоял и смотрел на Шастуна. — Ты соврал мне, — тихо произнес он, глядя в его зеленые глаза. И Антон не выдержал и рванул к нему, заключая в крепкие объятия, а Арсений обнял его в ответ. — Арс, — безумно шептал на ухо мужчине Антон. — Я конченный придурок, которому место только в клетке, я так боюсь, прости меня, прости, прости, — тараторил он, бешено гладя мягкие темные волосы Попова. — Из-за меня ты здесь, — Антон выдохнул, сглатывая слезы. — Господи, Сеня, — лихорадочно губами он касался такой родной мягкой кожи, оставляя небольшие отметины, слушая рваные вздохи Арсения, который толком и не успел никак среагировать на его эмоциональный выпад. Попов вдыхал его испуг, его нежность. Чувствовал, как горел ярким пламенем под каждым его поцелуем. Они оба упали коленями на пол, серость которого смешалась с яркими красными пятнами крови. И целовали друг друга до исступления, сплетали до одури пальцы рук. Ведь никто не знал, сколько каждому осталось жить. Но Антон поклялся себе. Он никогда больше не придет сюда, не ступит за порог комнаты, не возьмет в руки револьвер. Его мокрые чуть розоватые распухшие губы с новой силой каждый раз накрывали кожу Арса. Попов же хватался за тонкую рубашку Антона и тяжело дышал прямо ему в ухо. Тонкие пальцы Шастуна подцепили футболку Попова и наконец дотронулись до пресса Арса, отчего у последнего еще сильнее мутило рассудок. — Антон, — протянул он так тихо и так страстно, отчего Шастун стал еще чаще целовать его, терзать сладкие губы. В какую-то ничтожную секунду парень услышал частые шаги за дверью и остановился. Арсений открыл глаза и глядел на нависающего над ним Антона. Тот часто дышал, глотая воздух и мягко касался щеки Попова. О, эти прикосновения длиною в жизнь. Парень все-таки слез с него, пока тут не заявился Паша, Арсений сделал то же самое. Подняв револьверы, они продолжали смотреть друг на друга. Так близко и запредельно далеко. — Я так сильно люблю тебя, — голос Антона звучал слишком громко. — Прости, — уже шепотом. А в следующую минуту в комнату зашел Паша.***
Воля все не решался начинать последний раунд. Он стоял меж двух огней, меж двух таких пылких чувств, что любого снесёт. Ему было максимально некомфортно, когда он стоял между ними. Арсений и Антон жгли друг друга мысленно, пылая от желания бросить к чертям собачьим все, лишь бы упасть на колени и прижать к сердцу родного человека. Их взгляды были смертельнее пули, острее любого ножа, пронзительней любого самого громкого крика. Послышался тяжелый вздох ведущего. Надо было начинать. — Третий раунд! — проговорил он, подняв руку. — Крутите барабан. Щелчки от каждого поворота закрались в подкорку. От них выворачивало. Страх испарился, и пришло смирение. Пришло осознание, что все бывает так, как бывает. Не стоит карать Судьбу. В его жизни за короткий промежуток случилось всё: счастливое детство, бунтарская юность, он сбегал от проблем, он любил, плакал, смеялся, видел самые красивые рассветы и закаты. Смотрел за овцами. И встретил самого прекрасного человека — Арсения. И ему достаточно. Арсений все медленнее и медленнее крутил барабан, концентрируясь за засохших пятнах на сером полу. Ему не было страшно. Уже нет. Самое главное для него в эти ничтожно быстрые секунды то, что Антон совсем рядом. Он тут. — Стреляйте, — с тяжелым сердцем объявил Паша. Арс и Антон спокойно развернулись к друг другу лицами. Голубые глаза пропадали в этих невероятно насыщенных зеленых. Как и пропали их хозяева.— Ну привет, сосед. Антон Шастун.
— Арсений Попов.
— Вас что, током шибануло? — Нет, я просто за овцами ухаживаю, а с ними хлопот не оберешься.«Имя Арсений наоборот будет Йинесра».
— Красивые. — Овцы? — Звезды, дурак.Сеня
. — Пастух из тебя, конечно, так себе. Они медленно подняли друг на друга револьверы.— Знаешь, что самое прекрасное, Тош? — Арсений замолчал с доброй улыбкой. — Ты. В моей странной, быстрой жизни. Там был ты. И даже сейчас ты рядом. Самое прекрасное, Тош, это поймать пулю от тебя.