Таблетка от Сегодня

      Плещу в лицо холодную воду, лишь бы хоть немного на человека начать походить. Думаю.       Снова смотрюсь в зеркало, показываю ему язык, смеюсь. Надо же, какая гадость эта моя рожа. Хихикая направляюсь на кухню, а там Марихен сидит на подоконнике. Солнце встало два часа назад, лето же, а теперь светит прямо на лицо ей. Красиво. Я бы нарисовал, да только уже два года карандаш в руках не держал, наверняка ничего путного не выйдет.       Она у меня в принципе красавица. Но мало кто еще со мной согласится. Все же не вписывалась моя любовь ни в одни "стандарты красоты". Высокая, почти с меня ростом. Тощая, как сироты военного времени, кости можно даже через три футболки увидеть (уж я-то знаю, проверял). Одни глаза. Черные волосы, челка, постоянно закрывающая глаза, а стрижка когда-то была под каре. Сейчас знатно пообросла, да так оно ей и лучше. Музыкальные пальцы, длинные, бледные. Я каждый раз смотрю на них и млею, редкостная красотища. Я, конечно, личность извращенная, художник без чувства прекрасного, но с ума схожу, когда ее вижу. Мне в этом случае можно верить. Вот только в остальных нельзя, а в этом можно.       Кстати, оставалась она тощей, сколько ее ни корми. Как бездомные котята. И это странно, но, видят высшие силы, так должно быть.       А какие у нее глаза, кошмар. Утонуть можно... У самого зрачка такие темные, что почти воронья чернь, а дальше едва-едва, как янтарь со мхом лесным, а у самой кромки опять чернь черная... Смотришь и таешь под их серьезностью и безумным счастьем одновременно.        Ох, раз уж меня понесло, то и об остальном вам расскажу. Надо же хоть раз попробовать выразить словами то, что хранится у меня внутри, далеко за пазухой. Там мешочки со счастьем, а в одном из этих мешочков как раз и воспоминания о ее лице, тельце, волосах и запахе.       Запах от нее, кстати, всегда был немного затхлым, как будто она и вправду в склепе жила, но уютный. По причине этого запаха я абсолютно не мог на нее злиться. Ясно же, что существо, которое так пахнет, не может никого разозлить, слишком оно для этого хорошо.        Вот я говорю, говорю, роняю слова как горошины. А Мари сидит и радуется тому, что видит мою счастливую рожу. Рожу, освещенную злым компьютерным огнем дедлайнов и упущенных возможностей. А днем лицезреет вполне себе усталое и задолбавшееся, но лицо. Единственно, на работу спешащее, но разве это проблемы. Зато недолго, только ранним утром, еще до того, как убежать писать всякую дрянь в свою газетенку. Мою морду Мари видит уже второй день и никак привыкнуть не может, глядит ошалело, когда я появляюсь в дверях. Глаза становятся похожими на совиные, все, что было в руках, летит на пол, а потом, мгновенье спустя, она вспоминает, кто я такой и что здесь забыл. И искренне радуется.       Бог с ним, с бредом моим, надо к делам насущным возвращаться.        - Сегодня, - говорю, - мне всего три пары надо отвести. Вернусь пораньше, пожрать нам сварганю, а то мы питаемся всякой растворимой пакостью. Негоже. Ты-то сама когда вернешься из своего Официального Рабочего Места? Опять часов в одиннадцать припрешься?        - Постараюсь вернуться пораньше, но ни черта не обещаю. Моя газетенка - дело такое, никогда не знаешь, повезет тебе сегодня вернуться домой или придется переться на другой конец города, чтобы аварию автомобильную сфотографировать, да заметку написать быстрее других таких же паршивых газет.        - Мда, сложно тебе.        - Ага, но я не жалуюсь, пока денег на жизнь хватает. Сегодня сыта и есть, где спать? Отлично, хорошо, живем до следующего понедельника.        - Ты, кстати, надолго у меня?        - Навсегда. А что?        - А то, что это жесть как хорошо и замечательно, я сейчас расплачусь, честное слово. Лужей счастливой растекусь, кто тогда будет обалдуям моим с третьего курса биографии объяснять? Правильно, никто. Поэтому иди сюда, вместе со мной радоваться будем.       И ведь действительно, еще немного и расплачусь. Хватаю ее за руки и прижимаю ладошки к своим бородатым щекам. Улыбаюсь, как пьяный Чеширский Кот, кажется, сейчас улыбка соскользнет с лица и полетит по нашей кухне. Нашей..       А она щурится, как кошка, запускает пальцы в бороденку и норовит выдернуть хоть один волосок.        - Побрился бы ты, чудище. А то совсем зарастешь, на неандертальца станешь похож.        - Никогда не думал, что у нас все так будет.        - Как, так?        - Никогда не надеялся на что-то подобное. Ну, на то, что ты останешься. Обычно ты всегда исчезала под утро, как мое личное видение. А теперь вот остаешься навсегда. Даже зимовать будешь со мной. И это... Такое счастье.        - знаешь, Ал. Я никогда не строила планов на будущее, считала, что так правильнее. Правильнее жить сегодняшним днем, не вспоминать, что существование - паршивая штука. А тут взяло все и так повернулось, что иначе никак. Только с тобой и существовать. И это, конечно, вообще зашибись.       Смеюсь и обнимаю ее.       Надо бы делать хоть что-то, а то опять опоздаю. Третий раз за две недели. Мда уж. Быть живым и взрослым человеком - занятие не то чтобы веселое. А ведь еще пять лет назад я надеялся умереть молодым. Возможно сейчас самое время бы, да только вот... Не охота. Лень умирать. Тем более тут сидит самая странная девушка Ебурга. Надо же ей хоть как-то развлекаться, вот пусть и смотрит на мою морду. Она, говорят, вполне себе смешная.       Иду переодеваться в "приличные вещи". Что у нас тут теперь ими считается? Так, вижу рубашку, относительно чистые джинсы, пара носков. Ого, даже не дырявые. Удача сегодня со мной. Быстро напяливаю все это на себя.       Бросаю взгляд на календарь. 7 июня. Еще неделя и отпуск. Почти что свобода.       Быстро хватаю свой портфелик и выскальзываю за дверь. По пути что-то кричу про "не скучай и собирайся", но Мэри меня уже не слышит. В восемь утра подобные слова считаются оскорблением для ее существования, равно как и словосочетание "доброе утро". Чувствую, как она вздыхает, потому что тоже надо бы собираться, а так неохота.       Улыбаюсь и бреду до остановки. Еще примерно 10 минут до троллейбуса. Один мой старинный дружище Павел любовно именует их "жуки", потому что они у нас старенькие, дребезжащие и жужжащие. Да еще и с усами-антеннами. Самое то       Остановка совсем рядом с домом, всего две минуты неспешного хода, так что можно совсем уж не торопиться и немного подумать. Сегодня ужасно противная погода. Солнце жарит уже сейчас и страшно представить, что же будет уже через два часа. Душегубка. Остается только вздыхать. И курить, как же без этого?       Тралик подкатился, любезно отворяя одну створку дверей. Ну, хоть одна открылась, а не как обычно. Руками двигать почти не придется. Поднимаюсь и встаю к поручням, все сидения заняты, надо же. И ведь никто не уступит место, угораздило же родиться не бабушкой... Эх. Зато окно открыто, не так уж и плохо теперь мне заживется. Еще полчаса пиликать до уника. Чувствую себя студентом. Очень уж хочется прогулять первую пару.       Мне недавно исполнилось 27. Кобейн в это время уже... Мда.       С Мэри, Мари, Марихен, Эм, Марией, да в конце-концов, в раннем детстве я звал ее Машей. Каюсь, дураком был. Раннее детство теперь у нас это 15 лет. Надо же, 12 лет знакомы. И семь из них я в нее влюблен.       Причем лишь четыре из них очно. Ага. Дурак.       Три года прошли странно, я уж думал, что подруга сложных моих подростковых дней забыла меня, как только переехала учиться, как только мне стукнуло треклятых 20 лет. Но когда она объявилась через три года на пороге моей квартиры, адрес коей выведала у общих знакомых, я совсем не удивился. Так, от радости лишь чутка повизжал, но это с кем не бывает. Тогда мы жили с ней вместе целую неделю, неслыханно хорошее было время, хоть и сложное для нас. И именно тогда я открыл трехгодичную свою тайну. Она, помню, так удивилась, что выронила сигарету и прожгла ей пол.       Потом наши встречи стали более скомканными и редкими. Раз в месяц.       Потом раз в три месяца.       Раз в полгода.       А теперь вот она будет со мной всегда.