Боясь, что девицу замучает враг, Врата открывает влюбленный дурак, Пасть бездны ему распахнулась навстречу, Его поглотил торжествующий мрак. Поэты говорят, что мир спасется любовью. Но нам с тобой иной пример известен пока. Мир залитый кровью, Сожженный войною Из-за любви дурака.
***
Колокол звенел, отсчитывая отчаянные минуты. Кто спал к тому часу — проснулись, кто был занят — бросили свои дела. Все прилипли к окнам, наблюдая удивительную картину: сверкающий молниями огромный купол раскинулся над Хогвартсом и дрожал, будто живой, под натиском заклятий. До ушей обитателей замка доносились раскаты. Невиданная гроза разразилась над замком. К ночи у Лорда случился новый приступ тяжелее предыдущих. Он лежал совершенно неподвижно, сцепив зубы и обливаясь липким потом, который я не успевала обтирать. В голубых и белых отсветах, мелькавших за окнами, Лорд казался жемчужным. Дыхание его стало тяжёлым и шумным. Нагайна молчала, но беспокойно свивалась в петли и пробовала воздух языком. Мне казалось, что я понимаю все её мысли: «Быть может, прямо сейчас в купол летит последнее заклятье? Быть может, они уже в замке? А может, это последняя Его ночь?» В дверь кто-то негромко постучал. Но я все равно вздрогнула, прислушалась. И Лорд каким-то чудом очнулся от этого звука и мгновение смотрел на меня затуманенным взглядом. — Никто не должен видеть… Арта… От его хрипловатого шепота меня снова пробила дрожь. Он будто силился подобрать какие-то слова, но больше ни единого звука не слетало с его губ. Лорд затих, а мои диагностические чары стали тревожно мерцать. Я достала спрятанную в рукаве Старшую палочку. «Вот так и приходится делать добро из зла. Но что, если палочка не подчинится на этот раз? Что, если у него не выдержит сердце?» Лорд стыдился быть слабым. Перед своими врагами, перед слугами и даже передо мной. «А может, больше всего передо мной?» А виновата какая-то тоненькая стена лжи, которую мы оба долго по очереди строили, разрушали и перекладывали. Стена, становившаяся всё толще и непоколебимее. Пока она чуть было не отделила меня от единственного по-настоящему родного человека в этом безобразном мире. Но вот она рухнула. А мы, как будто по привычке, продолжаем подносить камни. И поэтому Он сейчас не кричит от боли, не просит моей помощи и не желает ничего объяснять. «Он пошёл туда из-за тебя», — подсказывал осуждающий голос совести. Я не благодарила его. Потому что знала, что благодарности этой Он не примет и не поймёт. Ведь Он желает оставить все как есть, а я готова подыграть. Вот только все вокруг от этого рушится. Гремят не громовые раскаты. Страх обступает плотным кольцом. Лучше просто сидеть вот так в продавленном старом кресле, поджав ноги, вдыхать горький дым прогоревших головешек в камине. Светало. В этот синеватый заутренний час наконец стало тихо. Кто бы ни пытался прорваться через защиту замка — теперь он отступил. Поля и дорожки заволокло густым туманом. А может, это был дым? Я стояла, держась за край стола и всматриваясь в бескровные веки Лорда. Тени серо-фиолетовые, как тени заката, все ярче стали расцветать под ними, и мелкий, точно ртутный, пот выступал росой. На щеках пятнами играл горячечный румянец. Но дыхание его стало ровнее и глубже. «К чему пустые рассуждения о любви? Слова ничего не стоят. А кто назовёт ей цену? Если цена ей жизнь, то он ее заплатил. Но я все равно его спасу. Это не обсуждается. Это личное». Подстегивая себя этими мыслями, я тихо покинула комнату и направилась искать единственного человека в замке, который также имел на все личные причины. А может, просто сбежала, опасаясь, что Лорд скоро проснётся. Тогда я ещё не знала, что никто не сбежит от своей судьбы. Обойдя впустую половину замка, я была вынуждена спуститься в подземелья. Дверь распахнулась сразу, как я в неё постучала. Снейп стоял за ней и был в расстегнутом сюртуке и белой рубашке с распахнутым воротом. Он выглядел беззащитно. Я поняла, что никогда не видела его более разбитым, даже когда была в его доме. Все это время моя голова была занята Лордом и собственными чувствами, я совершенно не думала о том, что происходит со Снейпом. Одной магии известно, что он чувствовал, убив того, кому долго всецело доверял не только свою жизнь, но и все стремления и надежды. Я разрушила его иллюзии, а с ними, должно быть, и все, на что он в своей жизни опирался. Снейп спас нас всех, но что ему осталось? — Что вам нужно, мисс Руфи? Говорите быстрее или уходите, — ворвался в мои мысли его раздраженный голос. — У вас есть сердечные настойки? — Вам плохо с сердцем? Его взгляд прошёлся по мне. — Нет. Они нужны Темному Лорду. Снейп нахмурился и молча впустил меня внутрь. Пока он звенел какими-то пузырьками в соседней комнате, я стояла и осматривала эту более чем скромную комнату. Воспоминания о моем прежнем приходе сюда, хоть и подернулись дымкой, вновь были живы. На глаза мне попалась дорожная мантия со свежеподпаленным подолом. В воздухе ещё пахло жженой шерстью. Маленькое окно под потолком. Пустая клетка. Я заглянула сквозь ржавые прутья. Там, на дне, среди пшеничных зёрен, соломы и шелухи, лежал давно высохший пыльный бутон розы. Я, сама не зная зачем, повела над ним Старшей палочкой. — Вот, держите, и передайте Темному Лорду, что я заходил… — говорил Снейп, возвращаясь в комнату. Звонкий потревоженный щебет разорвал тишину подземелий. Снейп вздрогнул и замолчал, бросив пристальный взгляд на птицу, а потом на меня. — Должно быть, там, куда вы заходили, вас встретили тепло и даже угостили Инсендио? — спросила я. Настала короткая пауза. — Ах, вот оно что, вы пришли меня допросить. Снова боитесь, что я наврежу Темному Лорду? Избавлюсь для верности от всех? Снейп криво усмехнулся и сложил руки на груди. Я лишь пожала плечами и взглянула в мутное высокое окошко, на ржавые прутья клетки, на белую птичку с одним темным пятном. А Снейп не выдержал. Разочарование, гнев, обида, копившиеся в нем, стали рваться наружу. — Друг наполовину — наполовину враг, так вы думаете? Что ж, можете спать спокойно и верить мне. А можете сказать Темному Лорду, и все разрешится ещё проще. Я сделал то, что должен был… А вы… Как знаете. Довольны? Если желаете других объяснений, то предупреждаю: их не будет… — говорил он медленно и раздельно, впившись взглядом в моё лицо, и казалось, что какая-то капля отделяет его от крика, от бешенства, от сумасшествия. — Нет, я лишь хотела узнать, куда вы теперь намерены податься? — перебила я его. — И думала, что убедила вас в том, что со мной можно быть откровенным. Но да ладно… Надеюсь, Гарри не вернулся в окрестности Хогвартса. Скоро там станет очень опасно. Опять настало долгое молчание. И пока Снейп пребывал в недоумении, я думала, как много отчаяния скрывала эта внешняя бравада. «Он стыдится, что убил близкого человека. И если не взять поводья, конь этот, пожалуй, затопчет всадника и сам сиганет в пропасть… Нужно теперь сделать так, чтобы он хотя бы думал, что с ним считаются, что его боятся и уважают, что он здесь не один…» — Почему вы полагаете, что я уйду? — тихо спросил Снейп наконец. — То, что вы делали... На это вас толкнули не ваши идеалы и стремление к выгоде, а только личные причины. Думаю, вы их в некотором роде разрешили. Поэтому не станете помогать Ордену, раз Гарри ничего больше не угрожает. Если он, конечно, не захочет сам продолжить войну. Служить Лорду вы не будете. Значит… — Почему я, по-вашему, не захочу больше служить Темному Лорду? Разве не все люди — рабы по своей сути? Разве не все зависят от своих страстей, корысти, власти, богатства? Кто-то даже раб своих рабов, - он чуть дёрнул уголком рта, в подобии улыбки. - Я не уеду из Англии. — Вас не оставят здесь в покое. Война ещё не закончилась. Он горько усмехнулся. — А это мне подходит. Вокруг умерло столько людей, которым точно этого не хотелось, а я все ещё жив. Столько возможностей и шансов. И все — мимо. Какая ирония. Я ходил по краю, врал в лицо Темному Лорду, потом Дамблдору, врал всем. Я предлагал себя смерти, а она побрезговала. В войне нет для меня ничего нового и страшного. А теперь я собираюсь поспать хотя бы пару часов, с вашего позволения, разумеется. Не найдя никаких подходящих слов, я сделала несколько шагов к нему. Очень быстро, чтобы не передумать. Не струсить. И обняла его — худого, деревянного, и такого неожиданно и непривычно теплого. Ощущая под щекой грубую ткань чёрного сукна. Он так и стоял как истукан, не сопротивлялся и совсем не шевелился, будто и не дышал, только жилка на шее сильно-сильно билась. Наконец, забрав баночки с настойками, я вышла из комнаты, ощутив, как накрывает странное чувство облегчения и разочарования, будто было решено важное дело, хотя на самом деле должно было постоянно оставаться настороже. Неужели ни у одного хозяина нет преданных и лояльных слуг, кто просто не может по преданности и лояльности сунуть нож под ребро? И опять возникло тянущее чувство потери, хотя и приобретения-то никакого пока не было, а было ощущение — как будто утренний густой туман рассеялся… Я поднималась по лестницам из подземелий. Сначала все было по-прежнему тихо, только мои шаги. Потом в этой напряженной тишине выделился звук, другой, третий… Потом — мальчишка: вылетел весь вперед, под нижней губой — тень, вывернуто все лицо — он ревет — и от кого-то со всех ног — за ним топот… Зелёные галстуки и белые лица. — Надо их предупредить, чтобы не ходили туда! — крикнул один из них на бегу. Ещё не понимая, в чем проблема, я отправилась дальше, но лестницы и коридоры сами наполнялись испуганными возгласами картин, их шёпотом и негодованием: «Ужасно! Череп совершенно раздроблен… Что же такое сталось?! Чудовищно…» Сбежав по лестнице, ведущей в вестибюль, я увидела распахнутые двери, а за ними в футах тридцати у дороги стояли спиной ко входу двое. Они смотрели под ноги. Там, на зелёной, серебрящейся от росы траве, лежали ровными рядами люди. Я подошла молча, не решаясь нарушить оглушительную тишину, чтобы рассмотреть получше, и в ужасе замерла. В лицах убитых мне с трудом узнавались знакомые черты. — Вернули всех до единого, — тихо сказал хриплый голос, в котором я узнала Долохова. Он закашлялся. — А что им, не богатые трофеи… Надо, чтобы кто-то доложил… Надо будет хоронить. — Если есть родственники — пусть забирают и хоронят потом как героев в фамильных склепах. Остальных зарою я, — поддакнул Макнейр. — Потом? Лучше сделать это прямо сейчас и без лишнего шума. Может статься, не будет «потом». Нет уверенности в завтрашнем дне. Какое оно будет — завтрашнее дно? — невесело усмехнулся Долохов. — Это верно. Жизнь даётся один раз, а удается ещё реже… Дальше слушать я не стала, бросилась прочь. Назад. Наверх. Бегом по угрюмому замку. Ворвалась в сумрачную комнату, где Лорд уже очнулся и стоял у остывающего камина, держа в руках дневник в чёрном переплёте, тот, что я однажды купила у Малфоя, так похожий на мой собственный. — Там внизу принесли убитых! — воскликнула я с порога. Но Лорд не был ни удивлен, ни раздражен. Он взглянул на меня и отвернулся. — Вы не пойдете к ним? — Зачем мне идти к мертвецам? С мертвецов немного толку, — тихо прошептал он. Меня поразило его равнодушное спокойствие. — Но ведь они погибли по вашему приказу… — Разве кто-то из земных вождей брал с собой тех, кто не готов умереть за него? — спросил Лорд, но потом поймал мой взгляд и нахмурился. — Подойди. Я подчинилась, подавив рвущееся возмущение. Вдоль моей груди тянулись бледные лучи, тот самый шрам, почти незаметный на коже. Такие раны заживают, рубцуются, но как только ты о них забываешь, переменяется погода, и они снова ноют. Лорд чуть коснулся его и тут же снова убрал руку за спину. Я бесчисленное количество раз говорила себе, что это глупо, прежде чем пришла в себя настолько, чтобы не терять голову при одной мысли о близости. Меня несколько успокаивало то, что, похоже, сам Лорд не придавал ей никакого значения в теперешних обстоятельствах и не искал в ней повод погрузиться в воспоминания. Разумеется, я понимала, что Он ведет себя именно так по более заслуживающим признательности причинам, и тем более ценила его молчание, однако сам тот факт, что прошлое мое было предано забвению, значил для меня гораздо больше, чем причины, это объясняющие. — Послушай, — выдохнул он. На лице его проступал горячечный румянец, который смотрелся на нем совершенно дико. Он снова был в лихорадке. — Мне нет дела до них. Во всем замке я доверяю только тебе. Мы должны думать только о том, как защитить нас. От тех, кто рвётся в замок, или тех, кто решит предать. Они все — едины. Не убирай оружие и будь все время начеку. А лучше просто будь здесь. Ты ведь веришь мне? Под его настойчивым взглядом мне оставалось только согласно кивнуть. — А теперь я должен кое-что проверить. Ты поможешь мне, — удовлетворённо прошипел Лорд. Мы в молчании медленно брели по коридорам замка, поднимались по лестницам вдоль опустевших картин. Лорд сосредоточенно думал о чем-то, лицо его с каждым шагом становилось все более хмурым и несколько раз он останавливался, чтобы отдохнуть. — Как вы могли так неразумно поступить и пойти туда, зная, что там ловушка? — не выдержала я, когда он в очередной раз опасно покачнулся. — Ты ведь тоже пошла туда. В словах Лорда мне почудилась насмешка. Я отвела взгляд и ничего более не спрашивала. Только лишь когда мы забрались на шестой этаж и повернули в нужный коридор, я догадалась, что мы идём в Выручай-комнату. — Сейчас я покажу тебе один из секретов этого замка, который не знал даже Дамблдор, проведя здесь больше полувека. В этом замке их немало. Я открыл все. Было странно наблюдать за тем, как Лорд ходит туда-сюда, вызывая нужную дверь. Комната не заставила себя долго ждать. Лязгнуло тяжёлое стальное кольцо, и дверь открылась. А за ней были знакомые мне горы хлама. «Интересно, что ему здесь нужно? Может быть, исчезательный шкаф откроет коридор в другое место?» Пронеслась мысль о том, что Лорд затеял побег с тонущего корабля. Этакая дрянная, гаденькая мыслишка… мелькнула и скрылась, как судорога. Лорд не пошёл к исчезательному шкафу, вместо этого он оживился и осматривал гигантские кучи старого хлама, будто надеясь найти среди них что-то нужное. — Что мы ищем? — Сокровище. Реликвию… Одну из четырёх… — Без карты сокровищ мы будем искать его пару лет. — Я сам его спрятал, много лет назад… С этими словами он выудил из горы хлама изящную чёрную шкатулку и, водрузив её на старую парту, стоявшую рядом, открыл. Там на бархатной подушечке лежала тонкой работы вещица с письменами и крупным синим камнем по центру. Залюбовавшись, я даже не сразу заметила тёмную трещину, расколовшую ее надвое. Из неё сочилась жидкость, похожая на кровь, темная и липкая. Лорд схватил её, но хрупкий металлический ободок вдруг распался у него в руках. Он подержал обломки с минуту, размышляя о чем-то. И бросил. Швырнул прочь, не глядя и с яростью, от которой воздух вокруг вскипел и обрушился на мгновение. Я отпрянула. Осколки брызнули на пол и с мелодичным звоном покатились по каменным плитам под старый стул с отломанной ножкой. — Пустой хлам. Пойдём. Здесь нечего делать, — холодно прошипел Он. — Разве её нельзя починить? — сморозила я от испуга. Лорд наградил меня взглядом, в котором было столько, что не знаю, как я не исчезла, и пошёл прочь. Тогда я поняла с ужасом, что план Дамблдора работал даже из могилы. Крестражи рушились, а с ними погибал Лорд. «Трус умирает тысячью смертей…» Эту мысль я с позором выгнала сама. — Пошевеливайся, у нас ещё много дел, а я должен успеть их сделать, — донесся его высокий голос. Повинуясь порыву, я подняла обломки диадемы и, сунув их в карман, поспешила за Лордом. — Но что вы собираетесь делать? — с отчаянием спросила я, твердо зная, что когда ему что-то не нравится, Он немедленно принимает меры… — Мои слуги не могут мне помочь, значит, придется делать все самому. Но знаешь, когда тебе больно, очень трудно проявлять интерес к чему-то еще. Наступает боль, и вот на свете нет ничего важнее способа справиться с ней. Она значительно упрощает восприятие мира. А потому у меня мало времени. Через четверть часа в Большом зале было собрание. Лорд сидел на высоком кресле Дамблдора, вцепившись в подлокотники, а на него хмуро и испуганно взирали преподаватели и безропотно — Пожиратели. Головы, обметанные серой щетиной, и головы чёрные, желтые, лысые, спелые. Он их быстро всех в горсть — одним взглядом. В Тайную комнату Лорд спускался один. Уговаривать его было бесполезно, он лишь сказал, что я могу все испортить и одного змееуста там будет достаточно. Потому мне пришлось дожидаться его на краю чёрной пропасти, а когда он взлетел из неё и повалился на пол без сил, мне снова стало очень страшно. — …как только стемнеет, приказываю закрыть ворота. Всех студентов следует укрыть в Большом зале и не выпускать до рассвета. В колокол больше не звонить. Очистите коридоры и не подходите к окнам, не покидайте своих комнат… Это касается всех, кто не желает умереть следующей ночью. Объявляется комендантский час… Его голос всегда производил на меня какое-то гипнотическое действие, я могла смотреть на него, не отрываясь, и слушать часами. Вот и остальные, независимо от своего отношения, теперь стояли перед ним будто в оцепенении. Как всегда, в тот момент, когда Он начинал говорить, в зале установилась мёртвая тишина, и каждый из присутствующих вдруг ощутил себя кроликом, впавшим в ступор перед раскачивающимся перед ним удавом. — Северус, позаботься о том, чтобы в замке погасили весь свет. Мы должны раствориться в темноте. Ах, Макнейр, не спеши копать могилы. Наши павшие ещё сослужат нам службу… И, как прежде, ты уходишь после на подгибающихся ногах с ощущением, будто тебе только что сделали грандиозный подарок. О том дне я помню ещё тяжёлый стоячий воздух лазарета, пропитанный острым духом мазей, настоек и хриплым дыханием спящих раненых. Все остальные мои хлопоты и мысли были сметены начисто и похоронены под лавиной того, что случилось позже, то есть темной майской ночью, когда весь замок наконец застыл, как зачарованный, во мраке и молчании. Только глухой шум, неустанный, ровный и какой-то безнадежный, рвался откуда-то издали, со стороны Запретного леса, наполняя трепетом и дрожанием сырой воздух мглистой ночи. Среди безмолвия, прерываемого лишь отдаленным гулом, воем ветра и скрипом фонарей, слышалось унылое журчание воды, стекавшей со всех крыш, крылечек, желобов и карнизов. Ни души не было ни вблизи, ни вдали, да казалось, что и быть не могло в такую пору и в такую погоду. Тогда я, валясь от усталости, зашла в комнату Лорда. Он полулежал в кресле. Перед ним, торопливо поедая дерево, горел огонь, сзади навалилась на окно тьма, окутав лес и небо. Лорд, широко открыв глаза, неотрывно смотрел в пламя невидящим взглядом, весь дрожал — казалось, что остатки жизни нетерпеливо рвутся из его груди, стремясь покинуть тело, источенное душевным недугом. Отблески пламени дрожали на его лице, не оживляя мертвенно-бледной кожи. Только глаза его горели ярко, отражая огонь. — Я видела, как заперли Большой зал. Слизнорт как раз бежал туда с медовухой… — сказала зачем-то я. Мне очень хотелось разрушить эту ужасную тишину. — Почему вы до сих пор не спите? — Сон — это маленькая смерть. Снова повисло это тягостное молчание, но Лорд нарушил его сам. — Что тебе теперь говорят твои сны? — Ничего. Я больше их не вижу. Говорить о том, что не сплю вторые сутки, я не стала. Но какой-то особой, приобретенной интуицией я чувствовала, что мы оба понимали эту недосказанность. Осадок невысказанных слов, осадок немого крика в злую пустоту, так и не сорвавшегося с губ. Я топталась на месте и не могла понять, остаться мне или уйти. Наконец решила, что даже василиск не запретит мне прийти чуть позже, когда Он уснёт, и это не будет выглядеть так, будто я навязываюсь или очень боюсь. — Ладно. Я тогда пойду. Стоило мне толкнуть дверь и занести ногу в тёмный провал коридора, как меня догнал его усталый голос. — Может, уже довольно бегать от меня? Мне удалось подавить лёгкий ступор и панику от того, что придется ответить что-то глупое вроде: «я не бегаю, у меня вообще-то важные дела». Но оправдываться и не пришлось. — Сядь. Он махнул рукой как-то лениво, и рядом появилось второе кресло, в которое я села, ощущая себя отчего-то очень странно и неловко. Лорд заговорил не сразу и так медленно, тихо, сбиваясь и будто с трудом подбирая слова. — Знаешь, я понял одно: когда что-то долго хранишь в душе — лишаешься покоя. Забавно, когда я встретил тебя, то не мог подумать… Наш с тобою союз, несмотря на все сложности, оказался весьма успешен. — Мы победили Дамблдора, — улыбнулась я, желая его подбодрить, но, поймав на себе его странный взгляд, прикусила язык. — Неужели ты думаешь, я не чувствую ЭТО между нами? Есть какая-то глубокая связь, смысл которой раньше я даже не пытался понять. Мы просто приглядывали друг за другом… А теперь… Что же? Ведь желания — мучительны, не так ли? Я хочу… Он говорил как-то за меня, разворачивал до конца мои мысли. Но было в этом что-то такое жуткое, едва выносимое. Настала пауза. Первый раз я видела, чтобы слова давались ему нелегко, но и сама не могла ни вдохнуть, ни шелохнуться. Взгляд Лорда, блуждающий по потолку, стал твёрже. И он заговорил снова. Голос его упал почти до шепота: — Хочу, чтобы так было впредь. Однако мы оба понимаем, что эти наши… отношения… иначе трактуются моими слугами, а кроме того, не имеют некоторых более-менее четких рамок, приемлемых для нас самих… И я считаю… В известном смысле, может быть, естественное продолжение исправило бы это неудобство. Существует, вероятно, некоторый предел способности к удивлению. Мои пальцы вцепились до боли в край мантии. Это придавало хоть какое-то ощущение реальности. Сознание отказывалось воспринимать это безумие и все твердило об усталости, причудливой игре воображения, галлюцинациях и вычурной фигуре речи, выписанной им ради красного словца. Бледное лицо Лорда отчётливо застыло в моем затуманенном мозгу, словно для того, чтобы остаться в нём навсегда. Положение мое в это мгновение походило на положение человека, стоящего над страшной стремниной, когда земля под ним обрывается, уже сдвинулась, уже покачнулась в последний раз, и увлекает его в бездну, а между тем, у несчастного нет ни силы, ни твердости духа отскочить назад, отвести свои глаза от зияющей пропасти. И бездна тянет его вглубь, и нет возможности противостоять чарующей силе, она влечет его к себе загадочной опасностью, и он прыгает, наконец, сам, ускоряя минуту своей погибели. — Зачем тебе это? — выдавила наконец я. Лорд досадливо скривился и поднялся, не только потеряв терпение, но даже как бы забывшись. — Не стоит беспокоиться о благочестивости моих намерений… — Я не об этом. Просто не понимаю, почему вы говорите это теперь? И к чему такие… сложности? Ведь можно просто взять, не спрашивая, и не создавать проблем. Стереть память и всё. Ведь это проще, — я говорила очень быстро и сбивчиво, но обида так и рвалась из моего сердца. Горели щеки. На лице Лорда застыла какая-то странная эмоция, похожая на сожаление или на опасение, словом, он не ждал такого ответа. Его глаза расширились от внезапной догадки. — Ты уже делал это, — припечатала я. Он молчал и не отрицал. — И что же пошло не так в этом безукоризненно удобном плане? — Я не хочу так. С минуту я просто хватала ртом воздух, как бегун, сошедший с дистанции. У меня бешено колотилось сердце, кружилась голова, в горле пересохло, но вот чего не было совершенно — злости на него. — Всего пару раз… И если уж ты помнишь, ты сама начала это, я не делал ничего особенно… предосудительного. Просто не хотел проблем тогда. Ты очень чувствительная. Я щадил твою скромность. Потеряв силы, Лорд тяжело вздохнул, сел на кровати, расставив руки по бокам для устойчивости, и упрямо смотрел на меня. — Я думал, что если получу то, что хочу, то это пройдет. Но так не случилось. Ты забыла, а значит, для тебя ничего не было. А это не то, чего я хочу. Итак? Он выжидающе замолчал. В груди моей бушевала какая-то дикая смесь из страха, восторга, обиды и радости. Мне не верилось, что мы вообще можем говорить об этом. — Значит, у меня есть выбор? — Не то чтобы очень большой… — еле слышно ответил Лорд. Взгляд его стал тяжёлым, тлеющим, упрямым. Маска спокойствия все же дала трещину. Последнее — глядя прочно, твердо в глаза мне: — Так ты будешь моей? Сердце ухнуло. "Он думает это конец". На секунду — все глубже падая в какую-то воронку, все кругом сжималось. Я не могла вынести — и с усилием вытащила из себя «нет». Он засмеялся резко, громко — слишком громко. Быстро, в секунду, дошел до какого-то края — оступился. Пауза. — Я не ждал другого. Но все же повторю иначе. Но учти, я сделаю это в последний раз. И в твоих интересах, чтобы все осталось в этой комнате, так что отбрось на сей раз свои выкрутасы для другого случая… Арта… Помню — Он что-то ещё говорил мне. И лицо его живое и глаза — яркие звезды. И слова в них не смысл в них — душа как живая плоть бьётся.***
— Успокойся. Завтра у тебя будет время подумать и после. Но не отходи от меня теперь. Ляг рядом, — прошептал Лорд, опускаясь на подушки. Силы совершенно покинули его. Но теперь он успокоился, будто усмирились в нем все чувства и та ужасная мука, которая, как поразительное исключение, является иногда в природе и рождает великое, но в перешагнувшем за грань мечтаний обращается в бесплодную жажду, которая делает человека способным на ужасные злодеяния. «Успокойся!.. Но разве можно успокоиться? И разве можно будет сегодня ночью уснуть? И как далеко до завтра, до после-послезавтра!» Секунды, минуты, мили — синее небо быстро твердеет, наливается темнотой, каплями холодного серебряного пота проступают звезды… И вот — жуткая, нестерпимо-яркая, черная, звездная, лунная ночь. Как если бы внезапно вы оглохли. Быстрее всего на свете проходит радость. Грызть себя, жаловаться и зудеть можно сутками, неделями, а радость пришла и ушла сразу. Но все ж она была, несмотря даже на то, что в этом непривычном для меня состоянии я сдержалась на этот раз и не сболтнула то, что сидело у меня на самом кончике языка, то, чего Он никогда не говорил, а мне в общем-то и не нужно было слышать это. В этой комнате. В этот час. Вслух. Я постоянно мысленно только убеждала себя, что это все взаправду. И потому я беспрестанно гладила мантию у него на груди. То ли пытаясь утешить его боль и дрожь, то ли чтобы утешиться самой. И Он где-то гладил меня по голове, плечам, по лицу — оно мокрое. И говорил, что чувствует, что будет жить, потому он-то очень большой, а я — маленькая — маленькая часть его же самого. Утром я проснулась и первым из того, что увидела, были наши сплетенные пальцы. Лорд крепко спал, лицо его расслабилось, дыхание было спокойно. Я встала. И все никак не могла нащупать педаль сцепления с реальностью. Пока вдруг с ужасом не обнаружила в темном дальнем углу под столом мертвую Нагайну. Я не смогла сдержать слез. Так и сидела на полу. Плакала. Вертела между пальцев большое уродливое кольцо с чёрным камнем. Не оглянувшись, я закрыла за собой дверь комнаты. Сердце колотилось о ребра, как обезумевшая птица. Замок был пуст. Идя по нему в одиночестве, я чувствовала себя призраком. Рамы портретов были пусты. Повсюду царила призрачная тишина, как будто все дыхание жизни, еще оставшееся здесь, стеклось в Большой зал, где спали студенты и мои ровесники, чьи головы не были забиты тяжёлыми мыслями, ведь за них было кому подумать. Они могли себе позволить крепко спать. Но были и другие, кто тоже, как и я, не могли теперь сомкнуть глаз. В глубокой нише, из которой тянуло ледяным холодом, кто-то застонал и загремел цепями. «Вы это прекратите», — строго сказал Снейп. Я припала к холодной стене и накинула на себя маскирующие чары. — Чёртов Пивз снова распоясался… — Хочешь потерять всю свою власть и влияние? Ты же так гордился своей дипломатической миссией, Люциус. Что же случилось теперь? — сухим и неприятным голосом осведомился он. — Брось! Ты и сам что-то разнюхивал в Хогсмиде прошлой ночью. Лучше с умным потерять, чем с дураком найти. Этот неврастеник тянет нас за собой в могилу. А те господа понимают толк в дипломатии, я смогу договориться с ними и спасти свою семью! Неужели ты сам не видишь, что Он загнал нас в ловушку?! Нам уже давно нужно идти на переговоры, а не бросаться пустыми угрозами! — Темный Лорд верит в победу… А ты хочешь просто пустить их сюда? — Темный Лорд все равно что мёртв. И ты сам это знаешь, а без него мы проиграем. И все поляжем вслед за Краучем и Лестрейнджем, которые тоже очень верили в Его победу! — тихо, но яростно выговаривал Малфой. — Тебе всегда доставало отваги и хитрости, чтобы умело уходить от плетей тех, кому ты служил, но ты никогда не был безумцем, Северус. Все уже открыто говорят о близком конце, только ты теперь молчишь и «веришь» в победу Лорда. Брось это дело, Северус. Брось! Мы встали поперёк дороги не одному Дамблдору, а огромной организации, всю мощь которой даже ты, при всем своем уме, не в состоянии постичь! Пора выходить из игры! Иначе нас растопчут! А если тебе этого мало, то взгляни за ворота, там лежит туша василиска — вот вся Его надежда! — А как же твоя вера в идеи Темного Лорда? В превосходство чистокровности? То, о чем ты говорил со мной все эти годы? — О, мне будет, несомненно, приятно и легко говорить о них до конца моих дней, где-нибудь в предместьях Франции в надёжном убежище за бокалом Мерло у камина. Когда я буду уверен, что мой сын продолжит мой род! И мой осиротевший племянник, которому ещё нет года, вырастет у меня на глазах. Мне есть что терять, Северус. — Тогда беги. Беги. Я постараюсь объяснить твое отсутствие. Но я остаюсь здесь. Я не покину Хогвартс. Я оторвалась от холодной стены и медленно пошла прочь. Мы знаем о героях с самого детства, читая о них в сказках. И любим их по разным причинам: иногда за решительность, иногда за смелость, иногда за благородство. Но в основном мы любим героев, потому что мечтаем о собственном спасении. И очень негодуем, если они оказываются не способны нам его дать. Но есть и те, кто давно перестал верить в сказки и понял, что никто не придёт его спасать.