Суровый призрак, демон, дух всесильный, Владыка всех пространств и всех времен, Нет дня, чтоб жатвы ты не снял обильной, Нет битвы, где бы ты не брал знамен.
***
Через зеленую листву, опыленную серебристым лунным светом, глядит вниз бездонная синева ночного неба. На озере, в траве и в кустах, точно силясь перегнать и заглушить друг друга, неумолчно кричат лягушки. Полукруглый месяц стоит среди неба — ясный, одинокий и печальный. Старые ветлы, зловеще темневшие на берегу, с молчаливой скорбью подымают вверх свои узловатые, иссохшие руки. Слышится плеск, будто ветер в тихий час наигрывает, кружась по водному зеркалу. Но дальше от берега на поляне горят костры, и с тихим звоном разливается чудный свет по всем углам, там пропадает мрак, и отступает тьма и встревоженная окрестность полна гула и хаоса чудных неясных звуков. Но вот вниз по склону к озеру крадется тень. Она прячется среди пятен мрака и тёмных кустов под покровом ночи, бормочет что-то и подымается на цыпочки, глядя в ночное небо… Но не видит, не ведает, что за ней давно наблюдают, что тьма даёт приют не только ей. Не знает, как осторожно и внимательно идут по ее следу. Так охотник выслеживает взбесившегося зверя и не показывается на глаза. На берегу в тусклом сиянии месяца стоит шалаш, разливая вокруг мерцающий и таинственный теплый свет. Он мягко колеблется, как будто кто-то тихо взмахивает лёгким прозрачным шарфом, бросая на стены то синие, то красные тени. Вот без единого звука ночную тьму на миг разрезала алая вспышка обезоруживающего проклятья. И снова стало темно. Оказавшись без палочки, проворная тень решила дать деру. Но позади неё выскочил второй — тот самый, кто преследовал — преградив ей дорогу и начисто отрезав путь к отступлению. — Стоять! Не то схлопочешь чего похуже… На кончике палочки вспыхивает тусклый голубоватый огонёк, освещает лица. Один — с широко раскрытыми темными глазами, с горбатым носом и с оскаленными зубами — похож на какую-то хищную птицу, поймавшую ужин. Второй — щурится, смущенно поднимает руки. — Бросьте, я ничего не сделал, к чему это? Свет неровно попадает на него, можно заметить лишь блестящие глаза, не уловив, однако, их цвета, довольно тонкие черты загорелого лица да яркий зелёный камзол, блестящее золото пуговиц. — А, это вы… Мистер Снейп, — продолжая щуриться, говорит он. — Я должен был предполагать, что вы меня запомните. — Вот именно. Я заметил вас ещё вечером. А теперь ответьте, что вы здесь делаете, и лучше говорите правду, ибо я все равно ее узнаю, — голос, медленный и мягкий, таит в себе угрозу. — Ничего. Совсем ничего. Я просто отошёл по нужде. Нельзя погодить, знаете ли… — Я же сказал — не лгать. Палочка упирается в горло. — Зачем вы следите за ней? — За кем? Э-э… То есть за вашей спутницей? Ах это... право, просто научный интерес. Ничего более. Я лишь хотел взглянуть. — Интерес к супруге Темного Лорда? Допустим… — так же медленно и холодно продолжает мужчина, пронизывая чужака острым взглядом. — Если вы задумали причинить ей вред… — Убийство? О, что за вздор! Взгляните! Вот он торопливо роется в карманах своего странного камзола, наполненных тем мусором, которым всегда полны карманы рассеянных мужчин, и достает оттуда пожелтевшие прямоугольнички колдографий. Протягивает. Мелькают в длинных пальцах карточки, кусочки старых газетных вырезок, гравюр — сначала быстро, потом все медленнее. Пока не останавливаются вовсе на старой маггловской фотографии: там совсем ещё мальчишка сидит верхом, ноги едва достают до укорочённых стремян. Его светлые волосы, разлет бровей, задумчивые не по возрасту глаза смотрят прямо на фотографа. Эти черты Северус узнал бы всюду и помнил в них давно каждую деталь, но всегда продолжал с упоением разглядывать, словно в них была разгадка судьбоносной тайны. Это были почти ее глаза, почти ее чуть припухлая нижняя губа, почти ее ресницы. С одним лишь существенным отличием — это был чужак. — Вот, — возбужденно говорит тем временем непрошенный гость. — Прочтите это, и у вас отпадут всякие сомнения. Он достает мятый кусочек бумаги — отрывок письма — потом разглаживает у себя на коленке, придавив рукой, и отдаёт Снейпу. — Ну? Теперь видите? — победно вопрошает он. — Дух этот гибели не знает. Напротив, это мы для него мертвецы. Он здесь с начала мира и исчезнет, лишь когда тот отцветет. Мы с вами можем только наблюдать. Наблюдать, как истончаются до неразличимости границы мифа и реальности. — Что вы знаете об этом? О ней? — Мало. Но больше, чем кто-либо. И, видимо, больше, чем даже она сама, — важно отвечает человек в камзоле, возвращая свое добро по карманам. — А вы? Северус медлит. — Дамблдор считал, что она может быть представителем некоей новой расы Странников. — Какое невежество! — фыркает незнакомец. — Ладно вы. Но Дамблдор! Впрочем, может, он и не хотел, чтобы вы знали… — Что знал? — Мерлин, вы так долго знали её и так ничего и не поняли? Неужели ничего не поразило вас в ней?! — снова изумляется он. — Она делала много странных вещей, — осторожно замечает профессор. — И много знает, потому что видит вещие сны… — Да-да, — горячо кивает зелёный. — Знает прошлое, настоящее и будущее. Будто бывает везде, удивительно, правда? Он вдруг наклоняется ближе и, вылупив страшно глаза, говорит быстрым прерывающимся шепотом: — То, что вы видите — это лишь часть большого, бесконечного Вопроса. Так сказать, Его Величество Вопрос… Даже самые светлые в мире умы не смогли разогнать окружающей тьмы; рассказали нам несколько сказочек на ночь и отправились, мудрые, спать… — Что же это, по-вашему? — иронически спрашивает Северус. Странный гость выпрямляется и говорит веско и раздельно: — Смерть гуляет по земле в человеческой личине, облеченная в плоть. Играет с людьми по их правилам. И всегда выигрывает. Разве вы не читали сказки? В лице Снейпа на миг появляется и тут же гаснет интерес, сменяясь глухим раздражением: — Что за чушь вы мелете? — О, нет, поверьте мне, и не такое бывает! Видите ли, в отличие от магглов, мы — волшебники — сумели найти способы избегать Смерти. Мы прямо посягнули на ее право, дерзнули сказать ей «нет». Вот за такими она и приходит, что называется, лично. Но, знаете, на самом деле, нам только кажется, что мы далеко ушли от магглов, это лишь самообман. Смерть может подождать, пройти мимо, у нее, знаете ли, всегда много работы. Но, чтобы забыть про кого-то совсем — такого с ней не случалось. Понимаете? — Понимаю, — мягко кивает Снейп. В его голос входит именно та, чуть разочарованная и сочувствующая нотка, которая появляется всякий раз, когда человек вдруг понимает, что перед ним сумасшедший. — Но позвольте вас спросить, как, по-вашему, Смерть может быть живой? Ведь она человек, я это точно знаю, потому как не раз лечил ее. На что ей это? Чудак оглядывается опасливо по сторонам, словно боится быть вдруг подслушанным, и отвечает с еще большей горячностью: — В этом-то как раз ничего удивительного. Смерть все раздала, даже свою мантию-невидимку. И что же ей осталось? Череп? Змея? Скелет с косой? — Увольте! Смерть хитра — Она стала живой. Ведь Смерть — это явление, свойственное только живым, стало быть, только на земле ей и место. Хоть она чужда и земле, и небу. Ни то ни се! Кто ж захочет водиться с нею? Не бродить же вечной изгнанницей! А может, ей любопытно? Или скучно? Представьте, что вы, к примеру, знаете все ответы в игре «Угадайка» или что играете в карты и у вас на руках шесть козырных тузов. Вы скажете, конечно, что так не может быть, но допустите лишь на мгновение, что именно так и случилось. И вот игра уже не кажется вам интересной. Соперники скучны и наивны, повторяют одни и те же ошибки, рассказывают анекдот в сотый раз, меняют друг друга за столом так быстро, что вы не успеваете запоминать их лиц. Да вам и не нужно! Ваше дело лишь побеждать. А впереди ещё долгая-долгая игра. Но вот — идея: вы взяли и раздали троечку тузов своим соседям, а сами вместо них взяли из колоды что-то обычное… Ну там… Бубновую семёрку, червоного валета, и… — Дальше! — А дальше игра для вас приобретает новые краски. Вы все еще сильнейший игрок, и сразиться с вами сможет лишь тот, кто добудет себе все отданные вами тузы. Ваши соседи хмурятся, прилагают усилия, бьются друг с другом, а вы тем временем вкушаете неведомые прежде чувства, открываете мир заново, удивляетесь, мечтаете. Вы больше не всесильны и вас переполняет азарт, пьянит живая теплая кровь, вы предвкушаете равную битву! Или расходитесь не на шутку и рискуете — отдаёте еще одного туза… Смерть щедра. Ее даров… — он с досадой покачал головой, — хватит на всех. А бедняги за столом все равно не знают, что вся колода — ваша, и что карты в ней — крапленые. Вот и Смерть отдала свою мантию-невидимку, спрятала свой разум и теперь ходит развеселая. Он снова улыбается как-то нездорово. Глаза блестят в лунном свете одержимым блеском. — Но насколько я успел ее изучить, в таком виде, как к вам, она приходит не так уж часто — и лишь к тем, кто желал ее перехитрить. Вы же знаете легенду о Трех Дарах? Северус кивнул. — Их ищут и мечтают собрать многие волшебники уже сотни лет, чтобы бросить вызов самой Смерти. Но, думается мне, что их было больше. Гриндевальд и Дамблдор интересовались дарами… Фламель, вообразите себе, жил так долго, что ей пришлось приходить к нему пять раз! Прежде чем он все-таки отказался от камня, но так и не понял, кто эти люди, мужчины и женщины, похожие друг на друга будто близнецы. Он назвал их Странниками, из-за их способности видеть во сне сквозь время и расстояния, думал, что на пороге открытия. Он ошибался, конечно. Но в одном оказался прав — она действительно Странница. Нет такого угла в целом мире, где бы она не побывала. — Но эти люди… Девочка… — Ее тела, да, — отвечает чудак и все беспокойно оправляет этот свой камзол. — Должно быть, она выдумала их, чтобы было сподручнее. Сами посудите, без тела-то неловко. А кто ж ее знает, какая она без тела-то? И мантии-невидимки у ней больше нет. Она у того мальчика, которого, я видел, вы прятали. Но вы напрасно беспокоились, — он вдруг утешающе пожимает напряженное плечо Снейпа и заговорщически сообщает: — Пока мантия у него, Она его не найдёт. Такой у них уговор. Такие правила в игре. А сильнейшая палочка? Камень, воскрешающий мёртвых? Всезнание? Вздор! Они уже все мертвы! — он неопределённо махнул рукой. — Я. Я ушел. Но разве могли они поделить даже три дара на троих? Горькая складка появилась на губах странного гостя. Он вдруг хохочет и также — замолкает. К тому времени вокруг воцарилась настоящая мгла, на небо надвинулась туча, накрыла бор, и дунул ветер. Месяц скрылся. — Когда к нам явился Дамблдор, он показал фотографию девочки, а потом неожиданно поведал, будто бы она обладает даром, похожим на тот, которым была наделена мать Кандиды Когтевран — умнейшей из известных волшебниц. Она же стала владелицей некоторого артефакта, будто бы дарующего всезнание, которым обладала ее мать. Он говорил вам? Северус снова коротко кивнул. — Тогда-то я и понял! Вообразите себе Смерть, отдающую свое всеведение дочери, чтобы защитить её от ошибок? Чего не сделаешь ради любимого дитя? Но дочь умирает от горя в одиночестве, а внучка, жаждущая захватить чудесный дар, оказывается убита. Как вам ирония? Мы все так часто делали из живого мертвое, что мертвое наконец решило стать живым. — Но отчего же вы не сказали обо всем этом своим друзьям? — О, они знали! Но кого это останавливало? Им понадобилось очень немного времени, чтобы научиться получать удовольствие от чужого позора и слабости. Всего два дня. Ну, а вы теперь боитесь? — Нисколько. — Это хорошо. Хорошо, — повторяет гость. — Но знаете, поговорив с вами теперь, я вижу, что зря затеял это. Вы не бойтесь, я теперь не пойду туда. Я вообще больше сюда не приду, чтоб не беспокоить вас. Свежеет. Чувствуете? Будет дождь. Ну, прощайте! Он жестом приманил из травы палочку и, спотыкаясь, побрел куда-то на запад и скоро скрылся во мраке. Начался дождь.