***
Они уже заканчивают третий курс, когда у Питера впервые получается оборот. Сириус к тому времени уже неделю достаёт всю спальню то скулежом, то собачьим лаем в ухо вместо будильника. Джеймс, который вообще-то признанный на их курсе спец в трансфигурации, всё ещё мучается в попытках превратить свои пятьдесят кило в двести оленьей туши. Пит честно пытается ему объяснить, как же он умудрился превратить себя в трёхсотграммового грызуна, но ничего, кроме «просто почувствовал», сказать не может. Джеймс звереет и кроет не самыми ласковыми словами их обоих — и Питера, и Сириуса. Джеймс очень не любит проигрывать. А потом начинается это. — Ребя-ят, давайте обойдём? — Пит нервно замирает перед очередным коридором. Нос его нервно дёргается, и он даже себе не может объяснить, что не так. Парни оборачиваются, Сириус, идущий первым — на полушаге. — Хвост, ты чего? Он уже хочет сказать, мол, ничего, ребят, просто нервы перед экзаменами шалят, как-никак впервые шанс на "П" по трансфигурации, или свести всё в шутку, когда Рем хватает Блэка и, приподнимая, переносит буквально на пару шагов назад. — Какого?.. — Я подумал, что могу не успеть с длинным «Сириус, не ставь ногу, я что-то чую», — пожимает плечами мальчик-оборотень. До полнолуния тогда было три дня. — Нюнчик, опять твои штучки! — радостно приветствует врага Джеймс и пижонски поправляет манжеты, перед тем как начать драку. Питера мелко трясёт, он дергано оглядывается, пытаясь понять, какого чёрта его накрыло посреди застолья в большом зале. Взгляд падает на собирающегося сделать глоток Люпина… Пит выбивает кубок из его рук раньше, чем сам успевает понять, что же именно не так. Побледневший Люпин долго смотрит на него, прежде чем прошептать: — Пахнет аконитом. Спасибо. Пит знает, что недовольный взгляд ему достаётся откуда-то из-за стола Равенкло. — Профессор, мэм, — обращается к собственному декану Петтигрю и замолкает. Он специально задержался после урока, специально сказал друзьям идти без него. Но слова не хотят складываться в просьбу, и его, как всегда, прошибает потом и дрожью. Профессор смотрит внимательно, ожидая продолжения, Питер сжимает кулаки покрепче и… — Я бы хотел перевестись на Прорицания. — Мистер Петтигрю, — она знакомо поджимает губы и поправляет очки, — экзамены через… — Неделю, я знаю, — перебивает её Пит, отчего она опять хмурится. — Я на будущий год. Пожалуйста, профессор. Я уже поговорил с профессором Манто, она согласна в сентябре принять у меня экзамен за этот год. — И от чего вы в таком случае хотели бы избавиться? От ухода за магическими существами или магловедения? — Я бы хотел оставить оба. Мэм. — Хорошо, мистер Петтигрю. Я занесу вас в список, если в сентябре вы сдадите экзамен на «Превосходно». — Но, профессор! — Да, мистер Петигрю? — Нет. Ничего. Я сдам. Он покрепче сжал кулаки. И, кажется, у него ногти трансформировались. Больно. — Прорицания? Нет, Хвост, ты серьёзно?! Прорицания?! Джим нервно ерошит волосы, Рем смотрит оценивающе, Сириуса с ними нет: отбывает очередное наказание у Паноптиса, хогвартского завхоза, за дуэль с Нюниусом. Тоже очередную. Предсказать реакцию Блэка на изменения в его, Питера, расписании Петтигрю не берется даже с крысиной интуицией, сродной прорицанию. — А ты всё-таки шикарный друг, Поттер. Джеймс непонимающе оборачивается к сидящей в кресле неподалёку Эванс. — Такая поддержка, — поясняет она свои слова с ехидной усмешкой. — Не слушай его, Питер, — обращается она уже непосредственно к Питу, — если у тебя правда появились способности, это надо использовать. Глупо их закапывать. — Знаешь, мы как-нибудь сами разберёмся, Э-э-эванс, — скалится ей в ответ Джеймс, подхватывает под локти их с Ремусом и выходит из гостиной. На поиски Бродяги, естественно. Но предмет Питер отстоял. И он процентов на восемьдесят уверен, что только благодаря словам Эванс. Лили. — Вероятность вашего прихода была крайне мала, — замечает профессор Манто, когда он приходит к ней в начале четвертого курса. Когда Питер вваливается в гостиную, его всего трясёт. — Пит? — тут же привлекает к нему всеобщее внимание Рем. Джим с Сири вырастают у Питера за спиной как-то сами собой и, подхватив под руки, тащат в сторону их спальни. Ремус замыкает процессию. — Эй, ты чего? — Опять Нюниус? Ты только скажи! — Как прошёл экзамен? — единственным из всех сориентировался Люпин. Дрожащими потными руками Питер достаёт из кармана чуть смятый листок, написанный профессором Манто специально для замдиректора. На нём — «П». В грифиндорской спальне начинается куча-мала. — И всё-таки я не понимаю, почему ты так нервничал из-за этого экзамена? Напридумал всякой фигни, да и всё! — продолжает за ужином возмущаться Джеймс. — Молодец, Питер! — улыбается ему услышавшая Поттера Эванс.***
— Нужно что-то решать, — играет желваками Сириус. Им уже по двадцать, они — члены Ордена Феникса, и с недавних пор — огроменная такая мишень для всех ПСов. Лили рыдает на груди у Джеймса, рукой прикрывая свой живот: она уже на шестом месяце. — Дамблдор сказал, есть ещё один подходящий ребёнок, — пытается успокоить её Люпин, но Лили его явно не слышит, думая о судьбе своего Гарри-Джона-Кевина и чёрт знает кого ещё, Питер сомневается, что за оставшиеся три месяца Поттеры смогут прийти к единому мнению по поводу имени сына. Питер пытается вспомнить, из-за какого же имени Лили метнула в мужа вазой, когда его под столом пинает ногой Ремус. Лайонел? Леонард? Бэмби? Они сидят за кухонным столом в доме Поттеров и держат «малый военный совет», как пошутила Лили перед тем, как Джеймс рассказал им о пророчестве. Они все начинающие мастера в разных отраслях: Блэк хорош в проклятиях, Поттер — в трансфигурации, Люпин — в ЗОТИ и УЗМС, своеобразное наследие оборотня в нём, Лили одновременно учится зельям и трансфигурации, которые ей даются одинаково хорошо, Питер же, больше ради равновесия, нежели из-за особых способностей, выбрал чары. Его пинают ещё раз, на этот раз — Джеймс, но Питер банально не знает, что сказать. Он не умеет утешать девушек, и уж вряд ли человеку с «Превосходно» за прорицания уровня ТРИТОНа говорить о том, что они чушь и всё будет хорошо. Удар от Блэка приходится ровно в коленный нерв, и Питер с трудом подавляет вздох. — Мы что-нибудь придумаем, Лили. Ты же нам веришь? — произносит он немного сдавленно, и Лили наконец-то отрывает взгляд от Джеймсовой футболки, потому что нужно было просто задать ей вопрос, олухи. О заклинании доверия им рассказывает Дамблдор, когда они совсем уже отчаялись. Даже предлагает себя в роли хранителя, но Джеймс, свято верящий, что можно пожертвовать одним ради многих, отказывается от такой чести, потому что за этих многих отвечает как раз Дамблдор. Питер в принципе признаёт логичность этой теории, но то, что гений Поттера и Блэка решил сделать Хранителем, его, Питера, приводит его в ступор. Питер не хочет принимать эту ношу. Питер не доверяет себе. И, право, Блэк в этой роли намного убедительней. А потом Питер делает расклад. И ещё один. Чаинки, таро, руны, даже плебейская кофейная гуща… Ответ всегда один. Шанс — только если хранителем станет крыса. И тогда Питер соглашается. Ему приходится согласиться. — Он убьёт меня, убьёт меня, убьёт, — стучит отчётливо в его голове, когда он озвучивает Джиму своё согласие. Когда тайна их дома запечатывается в его, Питера, сердце. Когда он в очередной раз навещает их, он смотрит на Лили, такую спокойную и будто светящуюся изнутри, на Джеймса, нежно воркующего что-то ещё не родившемуся сыну, и понимает, что просто не может обречь их на смерть. В конце концов, что вот этому может противопоставить старик Питер, кроме матери, отрекшейся от него, узнав, что он — крыса, да ещё и увлекшаяся девчачьими предсказаниями? Питер любит себя. Питер любит жизнь. Но эту семью он любит ещё больше. — Значит, побегаем, — решает он. Питер сбегает на следующий день. Его стрелка на часах Мародёров (конечно же, висевшие у Поттеров на кухне) — любительская поделка по образу и подобию когда-то увиденного артефакта Уизли — три месяца показывает «в реальной опасности», прежде чем раствориться. Питер так никогда и не знакомится с Питером Джеймсом Поттером, старшим из сыновей Лили и Джеймса.