АРГУС

В «Дырявом котле» гуляют эльфы – паукоборцы в ярких легкоатлетических маечках с грозным знаком Бафомета. За стойкой орудует Сони, бойко нацеживает из банок с краником стаканчики мухоморовой и козленочковой. В самой большой банке плавает Хагрид в кротовом пальто, булькает невнятные ругательства. «Чего изволите?» – изгибается передо мной Сони и, озираясь, добавляет торопливым шепотом: «Хагридовку не заказывай». – «А то Хагридом стану?» У Сони опускаются плечики: «Так ты знал?! Что ж, хозяин Ворюга хороший эльф. Хозяин Ворюга знал и все равно пил, чтобы стать маленьким карманным Хагридом Дамблдора!». Просыпаюсь в поту, голова горит и чешется, как будто три дня в ушанке лес валил. Ушанка в наличии, щекочет висок мехом. Прикоснулся, замурчала. Кошка. Ладно, ладно, и я тебя... Но хамства не прощаю! Ты видела, чтобы я на подушке с ногами валялся?.. Вот! И никто не видел. Потому что я не валяюсь! Так что брысь! Не брыськает. Наказывать сейчас бесполезно, надо ловить момент, когда станет устраиваться на подушке. А так не поймет: лежала себе, никого не трогала, и вдруг согнали. Произвол! Как, однако, меня срубило с устатку и стопки коньяка! Заснул не помывшись, не поевши и, кажется, порток не снявши. Мои бывшие белые на полу, одна штанина подозрительно тянется под одеяло, пошевелил ногами – так и есть, запутался... Это в лучшем случае, а то, может, и прилип. Но хоть поспал. Сделал из одного дня два, как Винни-не-Пух.* Четверть пятого на часах, еще не вечер. Рассчитаюсь с галантерейщиками, зайду к Чуме, попрошу отсрочку и – в Большой Лондон, восстанавливать контакты с поставщиками. Никого не помню, но есть же старые накладные, визитки... В кабинете, видимо, а где кабинет, можно спросить у эльфов. Вечером загляну к мадам Хуч, но сегодня у нас вряд ли срастется, потому что прогулку при луне я уже обещал кентавру. Ладно, цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!** О, счастье молодости – вскочить с постели рывком, зная, что не потемнеет в глазах, не прихватит сердце и не прострелит поясницу... О, кошачий вопль и когти в голове! Тащу ее за шиворот – цепляется, как депутат за мигалку. Кажется, что когти скребут по костям черепа, а может, так и есть. Кровь ручьями, уже в глаза натекло. Да что за хрень! Дернул. Почувствовал себя бароном Мюнхгаузеном, когда тот тащил себя за волосы из болота. Сволочная киса деранула задними лапами, волна липкого ужаса: она ж мне по яремной вене... Крови не добавилось, а должна хлынуть потоком, темная, венозная... Пощупал – тряпка со швами. Наволочка. Прикрыла от когтей. Откуда у меня на голове наволочка? Оттуда же, откуда кошка: прилипла к паутине. Уф, хотя бы разобрался, что происходит, уже неплохо. Половчее пристраиваю кошку, ну и дурацкий, должно быть, вид: Его Величество милостиво соизволил возложить на себя... Поглаживаю тощую спину (глисты у нее, что ли?), кошка быстро успокаивается и включает мурчалку. Ох ты ж, киса, морда наглая, кого бы попросить, чтоб долбанул тебя Петрификусом? Надо, киса. Надо! А как еще тебя отклеивать, истеричку? Заплатив десятком новых царапин, приобретаю уникальный навык действий в сортире с кошкой на голове. Выхожу в гостиную – такая планировка, все двери ведут в гостиную, – прилипшие к ноге частично вывернутые штаны волочатся следом. И нос к носу сталкиваюсь с Макгонагалл. *Уинстон Черчилль спал после обеда. В первую мировую войну, когда рулил флотом и дослужился до военного министра. Во вторую мировую, когда рулил уже всей страной. Спал после обеда. По карамельной версии, сон позволял ему сделать два дня из одного и работать по шестнадцать часов в сутки. А злые языки вспоминали, что Винни не завтракал без спиртного, а уж за обедом надирался в хлам. И засыпал. ** Слова Н.С. Хрущева на 22-м съезде партии. Сказаны были на фоне хлебных очередей после провала авантюры с подъемом казахстанской целины, поэтому ушли в народ как болванка для шуток. «Наши цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи!», – говаривал бригадир грузчиков Леня Шурпе, сервируя газету поллитрой и кильками в томате. *** – Ах, вот ты где, Аргус! Чем ты только занимаешься?! – выпаливает достойная ученица Дамблдора, как только я под недвусмысленный шум воды появляюсь из-за двери. И зависает. – Минерва? – Аргус?.. Э-э-э... У тебя на голове Миссис Норрис. – Я знаю. Что-то еще? Макгонагалл оценивающе разглядывает мою физиономию. Кровь из царапин уже начала подсыхать и стягивает кожу; судя по ощущениям, у меня не замараны только нос и подбородок. Ниже она взгляд не опускает, но с женским зрением это и не нужно.* Не сомневаюсь, что плиточки мышц на голом торсе пересчитаны, знаки Бафомета на трусах занесены в память с пометкой разобраться, и недоснятые экс-белые штаны классифицированы как доказательство тяжелейшего пьянства. Но – прайвеси, леди и джентльмены! Наш простой по идее и полный непостижимых для иностранца нюансов культурный обычай. В частную жизнь – исключительно по приглашению. Макгонагалл, коль уж вломилась незваной, остается помалкивать, пускай я хоть обольюсь зеленкой и начну кидаться на стену. Убьюсь, тогда окажет помощь. А так – только если попрошу. Я у себя дома, а мой дом – моя крепость. Не дождавшись объяснений, Макгонагалл выкладывает причину своего визита: – Аргус, директор Дамблдор в меланхолии. Кто-то развеял его патронуса. – Это стоит сожалений? – Разумеется! Тебе простительно не знать, но! – Макгонагалл вздымает кверху палец и декларирует с расстановкой, как ученикам под запись: – Насколько патронус является квинтэссенцией самых светлых чувств волшебника, настолько же уничтожение такового оскорбляет означенные чувства!.. Вульгарно выражаясь, это как будто ты наслаждался романтическим свиданием, и вдруг твою даму изнасиловала какая-то шантрапа... Мистер Ворюга! – в голосе Макгонагалл прорезается торжественный звон. – Патронус был отправлен на ваши поиски, вы были свидетелем вопиющего оскорбления директора Дамблдора, и сейчас вы назовете имя негодяя!.. – Позволь спросить, Минерва, тебя директор просил узнать, или... Разошлась Маккиса: ноздри раздуваются, вот-вот пыхнет дымом. – Не увиливай, Аргус! Имя! – Она снижает голос, неуклюже пытаясь включить доверительные интонации. – Или их было несколько? Ведь немногие способны в одиночку развеять чары Величайшего Светлого волшебника современности!.. Ну, конечно! Как я сразу не догадалась: Гвардейцы Смерти! Ты, разумеется, не мог им помешать... Где они тебя выследили?! – Титус, – выдаю шефа, пока уничтожение кое-как скастованной птички не вылилось в сговор мировой закулисы. – Титус, и все? – Титус Поллукс второй, Лорд Гринграсс одиннадцатый, директор Департамента недвижимости. Гибкостью мышления Макгонагалл напоминает бульдозер с уснувшим водителем: способна развернуться на месте, только – не раньше, чем упрется и проспится. – Но какое отношение он имеет к Гвардии Смерти? – Никакого. Ты должна знать, что в войну Гринграссы даже не устраивали приемы, чтобы ненароком не пригласить Гвардейца. – Тогда зачем он тебя выслеживал? – Минерва! Сэр Титус меня не выслеживал, это твои домыслы! Я сам явился к нему на прием. Бульдозерист начинает просыпаться, но еще неадекватно воспринимает действительность: – А почему ты отправился в Лондон, когда был нужен Альбусу здесь?! – А почему я понадобился Альбусу, когда был в Лондоне? – Да, в общем, домовики уже все сделали без тебя, – признается Макгонагалл. – Профессура возвращается из отпусков, и Альбус решил, что пора накрывать обеды в Большом зале. Хватаюсь за голову, то есть за кошку. Столько проблем из-за чертова патронуса, и ведь на абсолютно пустом месте! Дамблдору захотелось посмотреть, каким я вернулся из Мунго, только и всего, а эльфам он и сам отдал распоряжение. Но мы ж Величайшие! Мы не могем в простоте! Нам надо вызвать человека на ковер, без объяснения причин, и непременно патронусом, чтоб напомнить, кто тут ху. Угостить мармеладкой, посверкать очечками, поспрашивать: «Мальчик мой, ты ничего не хочешь мне сказать?»... Узнаю имя лысого целителя из Мунго и пошлю ему бутылку. За точность формулировки: Дамби – природный органический козел! – Этого нельзя так оставлять! – вещает Макгонагалл. – Аристократия совсем распоясалась! Какое он имел право развеивать патронуса Верховного чародея Визенгамота?! – Хорошо, Минерва. Я прикую сэра Титуса в пыточной и отшлепаю дощечкой для девочек.** – Мне не до шуток! – А я и не шучу. Забавная была бы выходка, вполне в духе той репутации, которую создал мне директор Дамблдор своей квинтэссенцией самых светлых чувств. – Какой репутации? – на что-то надеясь, уточняет Макгонагалл. – А то ты не знаешь, какие о нем ходят слухи... Так вот, Минерва, не забудь передать мистеру Верховному чародею и протчая, что теперь уже не слухи. Теперь он некоторым образом официальный педераст! А я его любовник. На лице Макгонагалл дежурное выражение «сосу лимон» сменяется на «отравилась уксусной эссенцией». – Этот патронус... Он сказал что-то не то? – Директор Дамблдор через своего патронуса сказал все не то! – Дословно помнишь? – По гроб не забуду! «Если он опять не напоит меня зельем забвения, но это хрен ему в серебряную бороду», – добавляю про себя. А вслух цитирую, стараясь воспроизвести слащавые интонации Дамби: – Аргус, мальчик мой, ну, где ты? С утра тебя добиваюсь! Долгую минуту Макгонагалл молчит, прикрыв глаза, маска строгой училки размывается, и сквозь нее проглядывает лицо рано постаревшей под тяжестью жизни вдовы. Ее почти жалко. – В общем-то ничего однозначного Альбус не сказал, – уговаривает она скорее себя, чем меня. – Как говорится, каждый понимает в меру своей испорченности. – Сможешь повторить это лорду Гринграссу?.. Минерва, он считает оскорбленной стороной себя, а не Дамблдора с его развеянным фениксом! Мне влетело за попытку сделать дом свиданий из присутственного места. – Но ты не виноват! – Важно не кто виноват, а кого назначат виноватым... Скорее всего, меня отзовут из Хогвартса, как только найдут замену. Прошу, Минерва, постарайся, пока я еще здесь, избавить меня от вызовов Дамблдора. Так и для него будет лучше. При людях я сдержусь, а с глазу на глаз обязательно наговорю ему неприятных вещей. Ведь сколько раз просил не называть меня мальчиком! Мне девяносто один год, в конце концов! Кошка, стерва, почувствовав мое волнение, выпускает когти, хорошо хоть, не дерет. Шиш ей Миссис Норрис, будет Анной Карениной. – А это долго – найти тебе замену? – интересуется Макгонагалл. Уже списала меня. – Как уж сложится. Не каждый согласится на Шотландию, не каждый справится с хозяйством замка. – Так трудно работать завхозом? – с мадам профессора можно писать картину «Высокомерие». Сам не верю, что минуту назад мимолетно пожалел эту мегеру. – Минерва, я за год меняю в среднем тысячу прокладок... – В каком смысле? – заливается краской. Тьфу ты! – В замке пятьсот одиннадцать водопроводных кранов, не считая магистральных, в каждом резиновая прокладка.*(3) В туалетах на первом этаже они стираются за месяц, в остальных реже. А еще дети бьют унитазы и раковины, и даже стальные трубы повреждают время от времени. Эльфы, конечно, чинят, но их магия не всесильна, а ручную работу им поручить нельзя... У меня шесть строительных специальностей, Минерва, и каждая востребована в замке. Это не говоря о закупке расходных материалов и организации трехразового питания, которая отнимает больше всего времени. А вы видите только то, что старик со шваброй ночами шатается по замку, а днем спит до обеда. – Не знала, – без эмоций признает Макгонагалл и удаляется стучать другу и учителю, одарив прощальным взглядом кошку, а я для нее уже отрезанный ломоть. Слава Богу. Теперь Дамблдор отвянет, дожидаясь, когда меня уберут из Хогвартса. Не просить же прощения. Не ему и не у сквиба... * У женщин широкоугольное зрение, сладки ягоды собирать, у мужчин – телескопическое, замечать вдали дичь. Другими словами, женщина краем глаза срисовывает соперницу от пучка на затылке до кончиков туфель, а мужику, чтобы все рассмотреть, надо пялиться в упор. За что и огребаем от своих благоверных. ** Дощечка-шлепалка похожа на ракетку для пинг-понга с вытянутой рабочей частью. Применялась к малышам и девочкам, поскольку не оставляла рубцов. Но это для везунчиков. На большинстве старинных иллюстраций детей порют розгами различной толщины и, видимо, жесткости. Старшим девочкам доставалось по плечам или по шее; публичное заголение ягодиц – это уже из порнографических сочинений. *(3) Почти забытые реалии: ночной стук капель в мойке, глухой мат главы семейства, пытающегося затянуть кран со стершейся резинкой. Стоила она пятачок, неофициальная такса сантехнику за визит – рупь. Мужики обзаводились разводными ключами и меняли прокладки сами, женщины экономили. Струйка воды из крана, оставлявшая в мойке несмываемую ржавую дорожку, была своеобразным символом дома без хозяина. Как-то раз меня угораздило сменить прокладки одинокой поэтессе (отмечали какой-то праздник, а мне втемяшилось, что мойку с текущим краном завалят посудой, и будет потоп. Ну и сходил за инструментом к родителям, они жили неподалеку. Заодно проветрился). И мой телефонный номер стал циркулировать в литературных кругах, видимо, с определенным комментарием, потому что всякий раз, когда я менял прокладки, дамы различных возрастов и творческих способностей читали мне свои стихи, а иные и прозу. Примерно у десятой я увидел справочник Союза писателей СССР толщиной в два современных женских романа, и задумался, что ведь есть еще профком литераторов и бессчетное количество литобъединений. Одиннадцатой и последующим пришлось отказать, а звонили потом долго... Ссылка посвящается Восьмому марта. С праздником, дорогие читательницы!