***
День у Черникова не задался. Хотя бы потому, что работать с непроходимыми дуболомами, как минимум — тяжко. А как максимум — надо было готовится к Новому году… Тридцать первое, а у него ничего не готово. Готовить Владимир не любил просто по той причине, что не умел, а заказывать еду в ресторане — просто повеситься, сколько денег выложить на стол придётся. Мать его была женщиной принципов, и раз сказала, что готовить в этом году не будет, и что встречать будут у него, Володи, на квартире, значит так и будет. Потому он ограничивался мыслью, что попросит помочь соседей… Только вот из тех, кого он знал достаточно, чтобы просить помочь — только компания студентов. Из них готовить умели все. Но никого в первой четверти дня он в квартире не обнаружил, во второй — работал, и стоило с работы вернуться, как из дому вышли они. Катя, вышедшая под ручку с Владом, удостоившим товарища крепким рукопожатием, и типом непонятной бандитской наружности, махнула ему рукой и улыбнулась. Володя, сам не понимая, что загляделся на соседку, бросил куда-то вбок: — А я хотел вам предложить с нами справить, раз у вас родня не тут… — Ну, как сказать, — улыбнулся Влад, — мы бы рады, только будем часам к девяти-десяти, надо вам оно?.. — говорил Суриков, а в такт его словам кивала Катя, как-то слишком мило хлопая глазками-искорками. Черников раз двадцать мысленно перекрестился, пытаясь припомнить, когда это она ещё вела себя вот так… по-женски. Не было такого на его памяти. — Ну, а почему бы и нет? Рад буду. Приходите. — Володя ещё раз пожал парню руку и проследил, как троица удалилась восвояси, после чего провёл ладонью по лицу. План провалился. Готовить надо самому… На этом деле он потерял два часа. Выходило, мягко говоря, так себе. Оливье с горем пополам он сделать смог, при том чуть не перекипятив картошку с морковью до состояния овощного пюре, а поставленное в духовку мясо чуть не пережарил до толстой чёрной корки. С облегчением подумал, что справится с закусками будет проще, да только вот чёрта с два! Выглядывающие из своих комнат редкие соседи сочувственно раз за разом бросали, дескать, девушку попроси… А не было у Володи девушки. С горя решив скурить пару сигар, оставшихся с его преступного юношества, он вышел было на лестничную клетку, как тут же потерял какое-либо желание курить, либо же разбираться с блюдами к новогоднему столу. — Кхм! — как можно громче выдал он, не в состоянии обратиться к домогающемуся девушки парню иначе. Потому что «молодой человек» звучит слишком вежливо, «эй ты» — фамильярно, а «Слушай, отстань от неё» — слишком длинно. А если честно, просто это было всё что он смог выдать. Катя, выбравшись из лап того самого бандитской наружности парня, чуть было не навернулась — благо, Володя успел подловить, после чего юркнула в дверной проём. Черников тяжко выдохнул, понимая, что спокойной и хотя бы более-менее интеллигентной беседы с этим увальнем ждать ему не стоит.***
Даша, весьма красноречиво послав в пень всех и вся, праздновать решила, видимо, с семьёй, но обещала первого числа с друзьями за чайком посидеть; Саша же уехал за неделю до нового года в родной город Оли, непосредственно с этой самой Олей в обнимку — с родителями знакомиться; ну и что? Катькины родственники все были на Юге — в кои-то веки отчим (бесил её дядька, до дрожи) сподобился мать её с детьми на море свозить. А Катю за детё уже не считали… Хотела было праздновать в гордом одиночестве — так фиг тебе! Миша узнал. А от кого? От такого же одинокого, как и Катя, Влада. Голубикова до самого тридцать первого думала, что друг к родне поедет, да не тут-то было. Увы. Суриков лишь деланно пожал плечами и, ухмыльнувшись, заявил, дескать, его в Москве до окончания учёбы не ждут. — Ну пойдём! Даже Суриков идёт! А ты! Душа компании! — ткнул девушку в бок Миша, забежавший к Владу в картишки перекинутся. Сам Влад сидел с весьма и весьма скептичным выражением лица и будто бы так и грезил скурить пару пачек. Конечно, сравнение это было неверным и в корне нереалистичным, ведь вёл Суриков исключительно здоровый образ жизни, но Кате так казалось. Возможно, потому что самой курить хотелось. Несмотря на то, что от табака она сыпью покрывалась и в обморок грохалась — травма детства. — Скорее, язва. — фыркнула Катя, когда Миша приобнял её за талию, недовольно закатив глаза. — Руки убрал. — Ну Кать. А, ну Ка-а-ать! — Иди в пень! Гризлин! Миша повалил девушку на диван, весьма картинно нависнув сверху. Катя, в силу того, что постпубертатный период прошла без особых последствий вроде ранней потери девственности и обжиманий в тёмных уголках подъезда, чувствовала себя как минимум уязвлённой, но к откровенным близостям не стремилась. Да и вообще ко всему подобному относилась крайне скептично и по возможности старалась избегать. А тут… Вот кто тягу к противоположному полу испытывал на грани с болезненными ломками. Когда Миша потянулся к ней за поцелуем, огрёб по морде. Потому что, во-первых, пьяный был — от него несло перегаром за милю, наверное, а во-вторых — просто потому что не любила его Катя. Этакая мерзкая неприязнь в ней рождалась, когда Миша, не единожды говоривший, что влюблён по уши, чего-то от неё требовал. Будь то взаимности, будь то телесного контакта. Почему она не перестала с ним общаться вообще — оставалось загадкой. Наверное, привыкла. Протест девушки не был воспринят всерьёз; Миша губами провёл ей от щеки до шеи. Катя пнула его и издала мученический-злобный рык. И тут на помощь ей пришёл Влад, своей тяжёлой рукой оттаскивающий от подруг (и от неё, и от Даши, и от Оли, коли Сашки рядом не было… ото всех) нежелательных кавалеров. В своих кругах он уже прослыл вышибалой, но лишь в шутку. В этот раз глаза его горели таким презрением, что Кате, с неприязнью протирающей влажную от слюнявых губ друга щёку и шею, его стало даже жалко. — Злюка. А вот Маша… — В жопу твою Машу! — рыкнула Катя, подгибая ноги под себя. — Вот к ней и клейся, раз «А вот Маша»! Найди себе уже девушку! К слову, с девушкой своей Гризлин расстался за неделю до нового года. Катя уже успела подметить, что клеится он к ней пытался исключительно тогда, когда иных представительниц прекрасного пола под рукой не было. Потому относилась к подобным поползновениям с пренебрежением и едва ли не сочувствием. Но всё равно неприятно. — Кать, — тяжко выдохнув, обратился к подруге Влад, — я тебя порой не понимаю… — он, аки старший брат, взлохматил ей волосы на макушке, а потом присел рядом, отгородив подругу от пьяного Гризлина своим телом. — Ну сходи ты разок. Я вот пойду… Хоть иногда отрываться надо… Да и… Одна тут будешь. Я понимаю, что ты у нас одиночество любишь. Но праздник встречать вот так… Мне кажется, не годится. Говорил Влад в своей манере: медленно, тихо и будто бы монотонно. Но была в этой монотонности какая-то особо убедительная черта. Катя и впрямь задумалась, мол, может и пойти? на часик. Не больше. И в результате ровно в семь тридцать она была одета, причёсана и накрашена. Красота – прям так. Суриков сначала подругу в вышедшей к ним с Мишей девушке не узнал, а протрезвевший к тому моменту Гризлин припьянел обратно — икать стал. А Катя вдруг почувствовала себя хорошо и так по-девчачьи легко и легкомысленно, что даже позволила себе игриво кивнуть в знак приветствия вышедшему из соседней комнаты Владимиру. Тот как-то странно улыбнулся им вслед, провожая троицу взглядом до самой лестницы, а потом завернул на кухню.***
На вечеринке к Владу приклеилась какая-то фифа. И Катя лишилась адекватного общества. Ко всему прочему — перепутала бокал шампанского с бокалом газировки. И, видимо, пузырьки из шампусика взыграли в буйной головушке: забив на здоровый образ жизни и на всё, на что можно было забить, Катя начала напиваться. Впрочем, пяти стаканов горячительного с неё было более чем достаточно (вот оно, отсутствие какого-либо опыта). Спела в караоке, станцевала с три медляка — все с разными парнями, каждому из которых дала по губам за попытку поцеловать, а потом, потеряв всякое желание веселиться, несмотря на выпитое, уползла в коридор — тёмный и прохладный. А что было там она уже не помнила. Помнила только губы — чужие: влажные и со вкусом сигаретного дыма. Это был Катин первый поцелуй. И целоваться ей явно не понравилось. Мерзко, склизко, влажно и язык у того человека был, будто у змеи — холодный, по ощущениям — точно сырая рыба. Впрочем, когда дело пошло до поползновений к телу — сопротивляться Голубикова не стала, хотя отчёт своим действиям отдавала если не в полной мере, то хотя бы немного. Однако Катя вот ничего не чувствовала: ни возбуждения, как пишут на той же книге фанфиков, ни удовольствия… Ей просто было по барабану. Зато по тому, с кем она стояла — явно было не всё равно. В какой-то момент масштабы катастрофы девушка почувствовала животом — просто слегка потеряла равновесие, а тут… А тут вот оно. И тут в коридор выползли три какие-то девахи, а с ними какой-то мужик. Катя было выдохнула с облегчением, решив, что, наконец, выбралась из передряги, да только вот нет — тот, с кем она целовалась (досадно так — по пьяни даже не удосужить человека своим вниманием к лицу, имени и т.д) потащил её на улицу, к чёрному входу. Там уже Катя третьим боком признала в этом мужике — Мишу. Отчего-то бежать от него не хотелось совершенно, как и оставаться. Обмякшая и полностью забывшая себя и какую-либо честь, она просто стояла, поддаваясь его прихотям. Он притянет к себе, чтобы поцеловать — она не сопротивляется, он руками сожмёт ягодицы — она молчит. Вероятно, Гризлин пытался заставить её хоть немного подыграть ему, хоть каплю; старался разбудить в ней если не страсть, то хотя бы некое её подобие. Попытки его были тщетны. В какой-то момент Катя вдруг схватила его за руки, помешав забраться под кофту и сжать руками свою грудь и выдала равнодушное: — Я домой хочу. — А, ну да. Дома-то всяко удобнее. На диванчике… — Миша выдохнул ей прямо в шею, перехватив её ладонь своей и положив себе на уже порядком возбуждённую плоть. — Но я ждать не могу, прости… Пока до дома доедем… — Прости, — прервала его Катя, брезгливо одёрнув руку, — но ты не понял. Я просто домой хочу, спать. Не в интимном смысле. — Парень оторвался от неё, посмотрел прямо в глаза, будто спрашивая, что не так. — Мне не понравилось. Целоваться — мерзко, а твои поползновения не вызывают ровным счётом ничего. Вон, — она слегка приподняла коленку, ткнув его промеж ног, — ты вот возбуждён, а я — нет. — Но это легко исправить… — Миша прижал её к стене, одной рукой огладив бедро, а второй сжав грудь. Катя почти что раздражённо толкнула его. Вышло несильно. — Я тебя не люблю. А потому заниматься с тобой чем-то… подобным — не горю желанием. — Но ты меня целовала! — И?.. Ну, типа, алкоголь. — она пожала плечами, подавляя в себе зевоту. — Я об этом даже не вспомню. — конечно, будь Катя адекватна, то «алкоголь» бы за причину к подобному поведению не рассматривался. Однако адекватна Катя не была. По крайней мере — не совсем. — Но я-то не забуду! Ну Кать!.. Ну зайка моя. Катю дёрнуло. В ослабевшем, дрожащем от холода и выпитого алкоголя, теле вдруг появились силы. Она накинула Гризлину на шею свой шарф и вдруг завязала его в узел, сильно затянула. — Не твоя. Я ничья, своя собственная. Понял? — Я ожидал поцелуя… — уныло выдал Миша. — Эх. А ведь почти переспали… Почти сбылась моя годичная мечта… Кать, а давай ещё по рюмашке и… — Иди в пень. Я домой. Впрочем, её «домой» Гризлиным было расценено вполне себе снисходительно к его скромной персоне — он довёл её до подъезда, потом полез обжиматься… Катя пыталась дать ему в рожу, очень пыталась, только вот вся координация куда-то делась. В результате вместо спокойного «пока, до скорого» она получила весьма красноречивый взгляд, руку на заднице и очередной мерзкий поцелуй. Попытки вырваться не увенчались успехом. И тут из-за спины послышалось скептичное «кхм». Катя воспользовалась Мишиным замешательством и всё же вырвалась, не забыв картинно наступить парню на ногу. Увы, этот финт ей удался исключительно жертвой хоть какого-либо чувства равновесия. И если бы её не подловил сосед по коммуналке, наверное, башку она бы точно себе расшибла. Не горя желанием слушать перепалки двух мужчин, один из который пьян в заднюю пятку правой ягодицы, Катя сухо поблагодарила явно недовольного Владимира и юркнула к себе. Этот вечер её уже изрядно достал. Настроение было отнюдь не новогоднее. А испортилось оно ещё больше, стоило девушке добраться до ванной, умыться, расчесать спутавшиеся волосы и переодеться в домашнюю одежду. Мозг вернулся на своё положенное место, а выпитый вследствие аспирин выгнал из головы всю ту дерзость, смелость и похабщину. Вернулась трезвость мысли. — Дура… — треснулась лбом во входную дверь Катя. На глаза навернулись слёзы, от самой себя стало мерзко. Столько говорила, что терпеть не может легкомысленных девушек… Что никогда без любви, да и с кем попало… Говорила, думала, других уверяла, а тут!.. Достаточно было всего-ничего, чтобы вот так вот… Она медленно сползла по этой самой двери вниз и треснулась лбом ещё раз. На этот раз сильнее. И тут же получив стук в ответ. С той стороны. Изрядно удивившись, она как можно быстрее (насколько позволяли дрожащие руки и ноги) открыла дверь. На пороге стоял Володя, удивлённый и будто бы напуганный. — О господи… — Катя закрыла лоб ладонью, потом провела ей вниз по лицу, размазывая слёзы, а потом слегка приподняла уголки губ. — Да?.. Что-то надо?.. — Ну, как бы сказать. — Володя кашлянул, закинул руку за шею и решил промолчать про слёзы девушки. — Хотел спросить, как вы. Катю накрыло. С головой. Окончательно. Она опять закрыла лицо рукой, а потом вдруг резко убрала её. — Как видите, я в крайне счастливом настроении… Я очень жду боя курантов и наступления Нового Года… — она поджала губы и пару раз кивнула, будто бы подтверждая свои слова, даже не заботясь о том, что выглядит она жалко, а в голосе слышен сарказм. Владимир вдруг хмыкнул. — Не поверите, абсолютно аналогичное состояние, — он оперся рукой о дверной косяк, не особо замечая за собой того, что смотрит он на Катю действительно понимающе, прямо в покрасневшие от слёз глаза. — Родственники сказали, что справлять хотят у меня. Вот. Тут вот прямо, верите, нет? В этой самой дыре Васильевского острова, где половицы коридоров пропахли мхом, а соседи, не приведи господь их ко мне на праздник, безумцы и алкаши! — Отчего-то речь Владимира Катю приободрила. Хотя бы потому, что в следующую секунду он комично махнул рукой и затараторил: — Нет, я не про вас и ваших друзей, я про… Других. Вы понимаете, да? — и улыбнулся. И девушке тоже захотелось улыбнуться. — Да, понимаю. — Так вот… Думаю, проще показать… — Черников закинул за голову руку, потом вдруг взял Катю за руку и вытащил в коридор, потом — завёл в кухню. Голубикова тут же сморщила нос. — Вот! Чувствуете? Это я готовил. При условии, что не умею. — говорил он это даже с ноткой гордости и совершенно ясным лицом. — А просить некого. Ибо девушки у меня нет, мать моя против насилия над своими нервами и силами, — видя непонимание, но этакий смешной огонёк в глазах собеседницы, Володя пояснил: — отказалась готовить. Сказала, дескать, ты принимающая сторона — вот и готовь всё сам. Вот. Катя осмотрела масштабы катастрофы беглым взглядом и улыбнулась. — Думаю, вполне очевидным будет вопрос… — она, словно чувствуя ответ на свой собственный вопрос, начала переплетать волосы их хвоста в косу. Володя отрезал от пережаренного мяса ломтик и с видом эстета положил в рот, тут же скривился в лице. Катя засмеялась, пусть и на краткий миг. — Вам помочь? Время было девять часов. Через час приезжали родственники. Грех было отказаться.***
— Володичка, солнышко, ну как ты тут? Еле нашли эту твою, — женщина с кряхтением стянула с себя шубу и, чмокнув сына в щёку, продолжила: — коммунальную квартиру. — И я рад тебя видеть, мама. — улыбнулся Черников, смиренно принимая на руки тяжёлые сумки. Из одной, кажется, выглянула колючая еловая лапа. Володя пронёс пакеты к двери своей комнаты, а быть точнее — комнат. Потом вернулся обратно, тут же протянув руку для рукопожатия. — Отец, дедушка, как вы? — Мужчины по очереди обняли его и со смехом прошли в сторону пакетов. — Да ничего, сын, ничего. Живые пока. На зимнюю рыбалку ездили — ого-го сколько наловили! В следующий раз тебя вытащим! Владимир улыбнулся и провёл родных к себе. Стол был накрыт белой скатертью и сервирован на десятерых. Помимо уже прибывших трёх человек, на огонёк обещал заглянуть друг Володи с женой и сыном, а также его же младший брат. Два места оставались, как резервные. Владимир честно понадеялся, что Катя всё же согласится праздновать с ними. — Проходите, занимайте места, а я еду принесу… Телевизор возле ёлки, а пульт — на столе. Дед и отец в один прыжок оказались у пульта и включили первый канал. Киркоров, в красном атласном костюме и с по обыкновению завитыми, аки у Капитана-Крюка из «Питера Пэна» волосами, вещал про то, каким чудесным и прекрасным будет дветясычи восемнадцатый год. Мать же Володи предпочла пройти с сыном до кухни. — Сам готовил? — спросила она, сощурив чуть поблёкшие от возраста глаза. — Да как сказать?.. Отчасти. Оливье — моя работа, с остальным помогала Катя… — Твоя девушка? — тон женщины вдруг сделался игривым и заговорческим. Она слегка ускорила шаг со стремлением застать хозяйку на кухне пропустив мимо ушей Володино «мы просто соседи, товарищи!» Услышав шаги в коридоре, Катя отвлеклась от сервировки блюда и, отряхнув руки, подошла к столешнице. — Так. Я закончила с крабовым салатом и нашла плошки под майонез… Так что кому его мало будет — пусть берут из них, а ещё готова ку...рица… — девушка подняла глаза и заметила, что Владимир стоит в дверном проёме не один. — Здравствуйте. Простите, я думала… Ну, что… Простите. — Голубикова прикусила губу и смущённо потупила взгляд. — Да ничего-ничего! Давай-ка, отнесу чего на стол… — женщина улыбнулась и глубоко вдохнула через нос. — А горелым-то попахивает, не пережарила ли чего? О! А это ты на шубе розочку делала? Здорово! Научишь? — Мам, это я до того мясо сжёг почти дотла… — Володя дал ей в руки плошку с майонезом и тарелку с салатом. — Вот… Не смущай человека. Надежда Сергеевна смотрела на девушку крайне пронзительным взглядом. Катю это и правда смущало. И когда она, улыбаясь, удалилась, девушка смогла выдохнуть спокойно. — Прошу прощения. — Ничего. Володя прошёлся к столу, где до его с матерью появления стояла Катя и стянул с тарелки кусок колбасы. Голубикова недовольно нахмурилась. Когда поползновения к не до конца готовому блюду продолжились, Катя рискнула схватить соседа за руку. — Давайте чуть позже, ладно?.. За столом. Со всеми. Володя поднял руки в примирительном жесте и, подхватив выставленные на столешнице салаты, в один присест отнёс всё в комнату. Стоило ему вернуться, как в руки буквально с порога были выданы ещё две тарелки — с сырами, с соусами посередине, и с колбасами. Мужчина отнёс и их. Вернулся в кухню он уже с поручением от родни — достать шампанское и чего покрепче. А потом, после алкоголя, пришёл черёд горячих блюд. Жареная курица, пюре, потом печёный картофель, тушёные овощи… Блюд было много, но понемногу, за счёт того, что некоторые продукты надо было спасать, а мешать подходящие к своему концу срока годности и свежие было нельзя по определению, как выразилась Катя. Мужская половина празднующих оценила такой ход, а женская — приняла на вооружение кулинарные навыки «невестки-соседки». Когда же с этим было покончено, девушка вымыла посуду, открыла форточку, и поставила себе чайник. Черников присел рядом. — Катя, может, отпразднуете с нами? Ну не в полном же одиночестве сидеть… Да и вы так помогли мне. Грех к столу не позвать! — Не знаю. Настроение у меня… Не новогоднее. Но «Голубой огонёк» посмотреть была бы рада. У нас-то телевизора нет! — Чайник звонко щёлкнул, и под аккомпанемент бульканья воды девушку утащили праздновать. Она и не сопротивлялась. Когда куранты своим боем оповестили о наступлении две тысячи восемнадцатого года, все сожгли бумажки с желаниями, бросили в бокал и выпили залпом. И от этакой сплочённости стало так весело на душе, что Катя даже позволила себе искренне улыбаться. Володя же, сидящий рядом, не смог удержаться от комплимента в её адрес и лёгкого поцелуя в щёку. В знак благодарности. А мать Черникова всерьёз решила, что если в этом году её сын не женится, она сама его женит. Желательно, на ком-нибудь вроде этой «просто соседки».