Вниз по Западному побережью

Пэйринг или персонажи: Том Холланд / ОЖП, Сэмм Холланд, Гарри Холланд. Рейтинг: PG-13 (Хотя местами это R из-за тяжелых описаний смерти и прочего). Жанры: AU, Hurt/comfort, Songfic, Ангст, Драма, Дружба, Эксперимент Предупреждения: OOC, ОЖП Описание: Ему двадцать два. И его жизнь удалась. Ему кажется, что лучше некуда - постоянные съемки, растущее число подписчиков в инстаграме. Друзья. Он просто забыл, что есть другая жизнь. Рутинная, серая и унылая. С горестями и обидами. Случай ему напомнит об этом. Только захочет ли он променять этот дорогой лоск новоиспеченной кинозвезды на жизнь обычного юноши из многодетной семьи, где мать не может справиться с подростками-близнецами? И где некогда лучшая подруга терпит самый страшный удар судьбы? От автора: 17 страниц Ворда, из которых вымарано около двух. Неделя работы. Я вложила в эту часть время, силы и всю свою любовь. К нему. К ней - этой разбитой девушке, которой просто не повезло. Драма, ангст. Ну и флафф благодаря очень заботливому и сопереживающему Тому (естественно с примесями оос из-за собственного восприятия и воображения). Визуализация и мини треклист: https://vk.com/sonatasoname?w=wall-79976205_1205 https://vk.com/sonatasoname?w=wall-79976205_1193 Напоминаю, это отдельный драббл, и никак не связан с предыдущими частями.       Ему двадцать два года. У него вот-вот скоро будет пять миллионов подписчиков в Инстаграм. Дети по всему миру знают его как дружелюбного соседа Человека-Паука. Он на пике популярности: каждый день на него сыплются приглашения на новые роли, его постоянно зовут в различные шоу. Свой дом, машина. Любящая семья и верный друг. Да, жизнь Тома Холланда удалась.       Ему двадцать два. И вплоть до сегодняшнего дня он не задумывался об ином ходе жизни.       — Гарри, дорогой, я думаю, не стоит брать с собой камеру. Это не тот случай… – рекомендует рыжеволосая статная женщина.       Никки Холланд, мать Тома, критично осматривает себя в зеркало. Черный цвет старит ее на несколько лет, лишая красивое овальное лицо привычной жизнерадостной притягательности. Волосы собраны в низкий пучок, чтобы ни одна огненно-рыжая прядь не выпала, смущая всех гостей своей яркостью. Женщина достает из круглой коробки небольшую шляпку с короткой вуалью.       — Мам, это идеальный момент. Мне не хватает немного материала, и если сегодня удастся…       — Гарри! – одернула она сына. — Не хватало, чтобы ты всех снимал! Дом, скажи ему! – обратилась Никки к мужу. Доминик возился с выходными туфлями, натирая их до блеска.       — Сынок, лучше оставь камеру дома. Это не увеселительное мероприятие.       Парень недовольно причмокнул.       На общепринятые нормы морали он не покушался, нет, ни в коем случае. Но как человек творческий, понимал, что это отличный шанс запечатлеть самые откровенные и самые трогательные признания.       — Положи камеру. Сейчас же, – строго диктует Никки. Знает, что университетский проект для сына очень важен. Ему осталось ведь доснять всего-ничего. Но сегодня, и правда, не самый лучший день.       — Ладно, – тянет Гарри. Кажется, придется искать другую возможность запечатлеть весь спектр человеческих эмоций в одном месте. — Мам, а галстук обязателен?       — Что, никак не научишься его завязывать? – едко замечает Сэм, медленно спускаясь по лестнице со второго этажа.       В последнее время отношения между близнецами как канат, натянутый между противниками на соревнованиях. Никки замечает это, но старается не вмешиваться: все-таки не малые дети, разберутся. Да и возвращение старшего брата должно на них оказать положительное влияние. Томас всегда как-то сглаживал острые углы, держал ситуацию под контролем.       Гарри откровенно завидует, но все равно пытается не подавать вида. На брате рубашка и галстук смотрятся куда лучше, чем на нем самом. Его же удел – толстовки, футболки, рубашки в клетку. Стильно, модно, молодежно, как говорится. Но на похороны в вансах и худи не заявишься. А зря. Мертвым-то, в принципе, все равно, как кто одет. А все эти пафосные отговорки «чтобы почтить память усопшего» – фарс якобы любящих и скорбящих.       — Смотри, как бы я твой язык не завязал, – сквозь зубы цедит Гарри.       — Мальчики! – восклицает их мать. Нейтралитет нейтралитетом, но ссоры между детьми больно царапают материнское сердце. — Давайте постараемся обойтись сегодня без ссор. Филлипсы нуждаются в нашей поддержке.       Никки прикусывает сама себе язык. Ошибка, непростительная шибка.       — Филлипсы? – переспрашивает Сэм, удивленно глядя на мать.       — Может быть, Филлипс? – уточняет Гарри.       С этого дня в Кингстон – апон – Темс официально всего лишь одна представительница некогда славного рода Филлипсов – Кэролайн – единственная дочь скончавшейся несколько дней назад от злокачественной глиобластомы* Элизабет Филлипс. Отец девушки ушел из семьи, когда та была ребенком. Официальной причиной стала несовместимость характеров, хотя весь боро* знал о похождениях Стюарта. Он покинул Лондон сразу после развода, якобы развивать свой бизнес где-то в Южной Азии. Как говорила сама усопшая, пусть земля ей будет пухом, то этот хрен просто отмыл денег у партнеров и отправился прожигать их на Шри-Ланку.       — Да. Да, вы правы. – Миссис Холланд часто моргает в надежде, что это ослабит желание противной соленой воды вытечь наружу.       Никки и Элизабет учились в одной школе и долгое время поддерживали связь. Филлипс перешло руководство благотворительным фондом, основанным ее прадедушкой. Она руководила им пятнадцать лет, получив пост гендиректора в возрасте двадцати восьми. Тогда скончался ее отец, а мать Элизабет – умерла еще при родах. Таким образом, у Кэролайн не осталось ни одного родственника, даже дальнего. Про линию отца речь не заходила. Общественность предполагала, что девушка не станет искать с ним встреч.       Том поправил узел черного галстука. Мысли были занятыми печальными событиями, разворачивающимися в последние несколько дней. Когда-то давно он знал Кэролайн Филлипс лично. Вместе ходили на прослушивания в спектакли. Его взяли в постановку «Билли Эллиот», она же стала восхитительной Белоснежкой в мюзикле. После ее карьера поползла вверх, и девушке удалось отхватывать ведущие роли во всех детских постановках.       За дальнейшим развитием событий Том следил реже, полностью сосредоточив свое внимание на собственном росте. В Инстаграме он видел красивые фото молодой и ухоженной юной леди с идеальной улыбкой. Такие снимки напоминали ему детство, когда у маленькой Кэр были брекеты, и в них постоянно застревала еда, из-за чего девочка сильно расстраивалась. Из всех друзей лишь один он над ней не смеялся.       Идти на похороны к некогда близкой подруге, чья мать отчасти стала вдохновением обосновать свой фонд помощи, штука странная. Осознание, что ему придется похоронить большинство старших родственников и знакомых, обволокло все тело липкой пленкой.       — Хватит прихорашиваться, тебя одного все ждут, – зовет его Падди, просовывая голову в приоткрытую дверь. Том ухмыляется, но оставляет замечание без ответа. Пререкания с ближними – это удел близнецов, что ему придется из них выбить. По-хорошему, разумеется.       Холланды разместились на отведенном им месте. Местная церковь не отличилась какими-то архитектурными достижениями. Просторная и хорошо. Организация процесса восхищала. Бесчисленное количество гостей было рассажено с таким умением, что и не скажешь, будто их тут больше сотни. Даже репортеры из местной газеты не докучали. И что удивительно: никто не лез к Тому. Лишь пара ребят знакомых поздоровались с ним, да группа детишек подбежала обнять Человека-паука.       Гарри молча наблюдал за происходящим, с тонкостью фотографа отмечая освещение и интерьер, прикидывал приблизительные ракурсы, с которых бы снял того очаровательного толстяка, похожего на пингвина. Или вон ту претенциозную даму в отвратительной шляпке с искусственными, отвратительно вычурными черными розами.       Сэм выглядел более расслабленным. Ему нравилось быть в толпе, при этом не выделяясь. Порой ему вообще хотелось бы раствориться в воздухе. Жаль, что это реальный мир, а не Поттериана с волшебными зельями и мантией-невидимкой. Повод прятаться есть.       Девушки. Почти все девицы округа с чего-то вдруг решили, что он очень даже завидный парень и потенциальный жених. Жених? Ему всего девятнадцать! Только вот от поклонниц нет прохода, словно это он, а не Том, вытянул золотой билет и стал новой звездой Марвел.       Старший брат за близнецами почти не следит. На его попечении Падди, пока родители ведут светскую беседу со знакомыми среди гостей. Патрик же, будучи той еще занозой в общеизвестном месте, в этот раз понимает всю серьезность ситуации и как можно тише, с интересом поглядывая по сторонам. Том видит, что братишке уже неймется чем-нибудь себя занять. Улыбается краешком губ, взлохматив его густую шевелюру, от чего Падди недовольно фыркает.       — А похороны – это долго?       — Зависит от ситуации, – отвечает Томас, внимательно вглядываясь в толпу.       — А зачем ставить гроб в церкви, если его потом его все равно закапывать? – продолжает расспросы младший Холланд.       — Видимо, организаторы посчитали это нужным.       — А почему закапывают горизонтально, а не вертикально? – не унимался парнишка.       — В Китае вертикально. У них мало места, поэтому… – припоминает Том из курса общих сведений, который ему прочли во время пребывания в Стране Шелка в целях промоушена франшизы.       — Нет, там теперь кремация сплошь и рядом, – с видом знатока замечает Падди. — А ты бы хотел, чтобы тебя кремировали? Мне кажется, это очень удобно, хотя потомки не смогут изучить твои кости.       Вопрос «Зачем вообще потомкам изучать его кости» застревает где-то в глотке, когда среди толпы взгляд улавливает и жадно цепляется за светлые, почти белые, волосы, волнами, спускавшимися ниже лопаток. И вся остальная болтовня младшего братишки сливается с разговорами вокруг, превращаясь в фоновый шум.       Гарри вслушивается в каждое прощальное слово, сказанное теми, кому доверили речь. Среди них оказывает и их мама. Никки несколько дней готовила карточки и репетировала перед зеркалом. Эмоциональная, как многие ирландцы, она не может сдержать слез. Нервно кусает губы, пытаясь собраться с силами. Элизабет была ей ближе, чем предполагала миссис Холланд. О чем она и говорит: поддержка во время семейных трудностей, помощь и советы по воспитанию. А так же доброта, отзывчивость и большое сердце. И много других славных черт, которые, так или иначе, подтверждали другие.       Свет в церкви приглушенный, можно сказать даже тусклый. Но полоса света из витражного окна падает именно на то место, куда выходит Кэролайн. Гарри отмечает ее выбор, сделанный, скорее всего, по инерции*.       Сэм отрывает взгляд от весьма веселого созерцания деревянной спинки впереди стоявшей скамейки. Выпрямляется, из-за чего меняется угол обзора. В нем прямым попаданием оказывает Кэролайн Филлипс. В прическе играют яркие лучики солнца, окрашенные разноцветными стеклышками витража. О, этот волшебный перелив преломленного света в живой платине ее волос! Невозможно не заглядеться.       Она стоит на виду у ста двадцати семи человек, включая репортеров из нескольких местных газет. Фотокорреспонденты уже успели сделать снимки с мэром и другими выдающимися представителями боро. Градус ответственности взлетел до небес, а облажаться не позволяет чертов перфекционизм. Ей бы ведь сошел с рук любой косяк – потеряла мать после продолжительной болезни, осталась совсем одна-оденешенька в этом суровом мире. Ее бы все поняли. Посплетничали бы, пообсуждали в прессе пару недель, но поняли. Только вот Кэр с детства не привыкла показывать слабость.       — Спасибо всем, что пришли, – произносит она. Тонкий голос предательски дрожит.       Жаль, что она не видит поддержки в прикованном к ней взгляде юноши, полном восхищения. — Это для моей мамы.       Безупречная и без того тишина, усиливается. И становится до противного тошно, словно вот-вот лопнут барабанные перепонки.       Кэролайн делает глубокий вдох.       Go in peace, go in kindness // Уходи. Иди с миром.       Последний раз Том слышал ее голос во время съемок «В сердце моря». Падди прислали билет, как ребенку из многодетной семьи. Имея личное знакомство с Холландами, миссис Филлипс позаботилась, чтобы и близнецы не скучали дома вечером. Гарри показывал ему короткие записи, и Кэр была хороша.       Но сейчас она была словно лебедь, поющая свою последнюю песню*.       Том надеялся, что ему просто показалось.       Тонкий, но сильный голос входил в резонанс, отражаясь от стен, и звучит громче. Он проникает в слуховые каналы, обволакивая их теплом и неявной надеждой на лучшее будущее. Кэролайн, как Грейс Берджис из телесериала Острые Козырьки* – поет грустную песню и разбивает сердце. За других Холланд ручаться не стал бы, но вот его только что разлетелось сотней болезненных осколков, а потом, как в инстаграмовском бумеранге, сложилось обратно. И этот процесс словно кто-то шибко умный зациклил, сломав кнопку отмены.       Go in love, go in faith // И с любовью уходи.       Неуверенно и очень скромно. Так, словно она никогда раньше не пела. Она до последнего боялась это делать, но внутренний голос настаивал. Мама была первой, кто услышал пение малышки Кэр. Единственной, кто поддержал безумную детскую мечту стать певицей. Девушка чувствовала, что должна была проводить мать в последний путь именно так. Простая мелодия вместо тысячи слов и ненужных никому слез, от которых предательски разъедает глаза.       Leave the day, the day behind us // Оставь этот день; тот, что позади нас.\\ Ты была ориентиром. <tab>Day is done, go in grace // Он прошел, уходи благословенен. \\ Улыбнусь я, прошепча.       Гарри жалеет, что пресловутый этикет не позволяет брать с собой камеру на похороны. Даже на телефон нельзя снимать, хоть руки так и чешутся залезть в карман пиджака и включить режим видео-съемки. Нет, у него не потребительское отношение, и он не расценивает все происходящее как спектакль. Он просто привык так поступать: молча снимать людей, показывая им их самые лучшие ракурсы. Не то чтобы у Кэролайн Филлипс были плохие ракурсы. Просто, несмотря на свое высокое положение в обществе благодаря маме и собственным достижениям, девушка порой сомневалась в себе и собственных силах. Холланд знал это.       Let us go into the dark // Позволь нам окунуться в темноту.       Уверенная высокая нота, и Том готов поклясться, что она звучит лучше всего Мьюзик Холла. У этой девушки есть то, чего нет ни у одного артиста на Бродвее. История. Грустная, даже можно сказать, печальная. Настоящая трагедия, о которых пишут книги. И поэтому ее хочется слушать без остановки.       Томас прикусывает губу. Чуть оглядывается по сторонам. Все смотрят на нее с каким-то сожалением, и ему становится противно от этого. Нет, Кэролайн не заслуживает этих несчастных, а порой и притворных, взглядов. На девушку, набравшуюся смелости в эту трудную минуту не упасть вниз, стоит смотреть с восхищением. И он смотрел.       Not afraid, not alone // Без каких-либо сожалений, мы не одни.       Голос все же предательски дрожит на последнем слове. Сэм слышит эту дрожь, и ему словно самому становится больно. Кэролайн была единственной девушкой во всем Кингстоне, кто не вешался на него и не заигрывал. Филлипс была единственной, для кого скрытный и весьма застенчивый Сэм Холланд открыл свою душу.       Let us hope by some good pleasure // Будем надеяться,       Safely to arrive at home // Что Господь поможет нам добраться домой.       Она дрожит. Так, словно она внезапно заболела ангиной, как тогда, в детстве. Мама ухаживала за ней неделю, сбивая температуру. От воспоминаний становится хуже, и дрожь пробивает до зубов. Кэролайн предпринимает попытку отойти в сторону, только вот ноги становятся ватными. И бог его знает, из-за чего. Девушка грешит на новые туфли. Потому что если мысли еще раз вернутся к анализу собственного состояния, то она не выдержит. Упадет прямо здесь на пол, зайдется в дичайшей истерике и будет, как сумасшедшая, повторять, что все это неправда.       Но это правда.       Кэролайн слишком резко втягивает воздух ртом, изо всех сил пытаясь предотвратить приступ.       — Хей, ну как ты? – весьма неуклюже спрашивает Сэм. Где-то за спиной фыркает Гарри. Слава богу, оставляет свой едкий комментарий при себе, чему парень искренне рад.       — Ну, как видишь… – неоднозначно отвечает Филлипс. — Цвету и пахну.       Улыбка. Совершенно идиотская, измученная. Такая неискренняя. Даже новички театральной школы притворяются лучше.       Сарказм у нее выходит таким же болезненным. Оба Холланда понимают это, но только один из них воспринимает это чуть острее. Сэм буквально слышит эти нотки отчаяния в ее надорванном голосе. Если переложить их в другом порядке на нотный стан восприятия, то вместо мелодии получится крик. Отчаянный крик о помощи.       — Кэр, слушай, если тебе вдруг захочется поговорить, – начинает парень, но его прерывает холодный взгляд ее светлых глаз. Острый, колючий. Если бы она была Эльзой из Холодного Сердца, то ей бы не нужно было касаться его, чтобы заморозить.       — Прости, мне пора идти, – формально извиняется она, не капли не сожалея.       Разворачивается на своих высоких каблуках и уходит. Молится всем святым, чтобы не споткнуться из-за этой неудобной обуви. Это же ведь именно из-за нее походка такая нетвердая. Да, определенно.       — Неужели? – с определенной долей ехидства спрашивает Гарри. Брат поворачивается к нему лицом, пытаясь сделать выражение своего как можно более бесстрастным. — Наш малыш Сэмми влюбился?       Парень не успевает вновь надеть свою маску презрительного безразличия, чтобы как следует ответить.       — В кого влюбился? – подскакивает Падди. Голос у него громкий и звонкий, как у большинства детей. Кажется, все собравшиеся в церкви обернулись, чтобы узнать, как там дела на личном фронте у одного из сыновей Доминика и Никки Холланд.       — Ни в кого, – сквозь зубы цедит Сэм. Его близнец же молча ухмыляется, наслаждаясь яркой краской на впалых щеках брата.       — В Кэролайн? – продолжает младшенький свой допрос с пристрастием. И с каждым новым словом интонация ползет вверх.       — Тише, Падди, тише.       — Да ладно тебе, Сэмми. Это уже не секрет для многих из нас. – Довольная ухмылка касается тонких губ Гарри.       Парень готов провалиться сквозь землю. Нет, он желает этого. Потому что Филлипс стоит в другом углу церкви, а акустика здесь такая, что сказанное в одном углу слышно в другом.       — Так, парни, кучкуемся, – деловито командует подошедший Том. — Сейчас будут производить захоронение. Мама не хочет брать Падди с собой.       — Почему? Это не так страшно. Тут даже нет зомби и… – встревает мальчик.       — Потому что кладбище – не место для таких молодых людей, как ты, – отрезает старший брат.       — Кинем монетку, или ты считалочкой выберешь, кто из нас с тобой продолжит роль няньки? – Гарри явно намекал, что Сэм точно останется на захоронение. Почему именно,       Томас выяснять не собирался. Наверное, это очередные их подколы друг над другом.       — Я пойду. Нужно поддержать маму. У нее глаза на мокром месте. Того гляди, еще устроит потоп.       Гарри, в принципе, был готов к такому развороту событий. Молча потащил Падди за руку к выходу, бросив на близнеца очень ехидный взгляд.       — Если я не комментирую ваши с Гарри перепалки, не значит, что я их не вижу, – как бы про между прочим замечает Томас.       Сэм прячет руки в карманах брюк. Хорошо, что брат замечает лишь это, а не смущенный взгляд и краснеющие щеки, когда речь заходит о Кэролайн Филиппс.       — Ты не знаешь, что будет с Кэролайн после… После п… – У Тома так и не получается закончить предложение. Просто язык не поворачивается в буквальном смысле.       — Не знаю, – коротко отвечает Сэм. — Но ее надо как-то поддержать. Нельзя оставлять ее одну сейчас…       Старший Холланд смотрит в дальний угол церкви, где в тени стоит девушка, окруженная толпой соболезнующих. Они все что-то ей говорят, жмут руки, пытаются обнять, обхватывая ее за хрупкие плечи. В больших глазах нет печали; в них вообще нет эмоций. Светлая кожа напоминает белый мрамор. Только сейчас парень замечает, что платье-футляр на ней висит.       Сэмми прав. Сейчас ее точно нельзя оставлять одну.

***

      Похороны закончились еще днем. Гости собрались в здании Фонда, чтобы выразить соболезнования и оказать поддержку. Больше сотни извинений, одни и те же взгляды с перетекающей из одного в другой жалостью. Хоронить близкого не трудно, нет. А вот жить дальше, когда на тебя устремлено все внимание – да. И накрученные до предела нервы извращают твое сознание, заставляя принимать все теплые и искренние слова в штыки.       Какофония звуков достигает апогея, доводя и без того изнеможенный организм до предела. Филлипс просто уходит. Растворяется в толпе, сбегая от слишком пристального взгляда. В нем слишком много волнения, слишком много чувств. Она и без этого этим переполнена. Тишина. Тишина и покой, вот что ей нужно.       Прежде родной дом никогда еще не казался Кэролайн таким большим. Огромный пустой особняк с несколькими спальнями и двумя ванными. Это ведь роскошь для современного Лондона, где каждый второй экономит ради оплаты коммунальных счетов, и каждый третий ютится в маленькой тесной квартирке.       Здесь все осталось так, как было при маме. Ее плед в гостиной, которым она укрывалась во время просмотра сериалов. Ее кружка так и стоит на разделочном столике возле сахарницы. Кэр просто не может их убрать. Как и вещи из спальни. Сотрудники из Фонда сказали, что лучше убрать все вещи в коробки. Выкинуть их или отдать на благотворительность – решать, конечно, самой Филлипс. Но у нее не было сил не то чтобы принять это решение, а просто войти в комнату мамы. Ведь там все ее, все о ней. Ее вещи, ее аромат, оставшийся на них. Если очень сильно постараться, то можно представить, что она там, никуда не уходила.       Это ведь не так сложно. Просто открыть дверь, повернув ручку. Войти и… Сделать глубокий вдох.       Зря.       Зря пришла.       Зря вдохнула.       Воздух обжег легкие, потому что в нем аромат ее любимого парфюма и цветущих роз, растущих в кадках у окна. В нем что-то особенное, что-то едва уловимое, но такое знакомое и… родное.       Кэролайн резко захлопывает дверь. Оседает вниз, чувствуя за спиной дверную поверхность.       Страх. Липкий, мокрый и до безумного противный. Он крадется из черных, не освещенных комнат. Из сумрака позднего вечера. Медленно подбирается, зная, что жертва не сможет противостоять. Ухмыляется. Она чувствует это, и волна паники окутывает сознание.       Огромный пустой дом. И девушка. Маленькая и опустошенная.       Вакуум простора давит на нее. Пустота чернотой расплывается из угла коридора, приближаясь, заполняя собой все огромное пространство. Но ей все мало, и она хочет большего. Хочет забраться в живое существо.       Ошибка. Это было ошибкой – вернуться в дом, где все началось. Здесь ей не будет покоя сегодня. Набирающее обороты отчаяние подсказывает, что, возможно, она его здесь не найдет никогда.       Выбегает из дома, пытаясь вырваться из множества цепких лап. Только еще не может понять, что от всех цепей на собственной шее никуда не деться. Бежит. Бежит так, словно за ней целый отряд спецназа с приказом убить. Не разбирает дороги, бежит по памяти. Интуитивно. Ноги гудят от усталости, но она игнорирует боль от кровавых мозолей. По сравнению с душевной болью это – ничто. Легкие неприятно колит из-за неправильно поступающего воздуха. Плевать. Даже если они решат вылететь к чертям, сломав ребра.       Так будет даже лучше. Тогда все закончится.       Стремительно залетает на крыльцо, стучит в дверь. Барабанит ее своими кулачками, сжимая руки до кроваво-красных отметин от ногтей. С той стороны явно не торопятся. Только слышен звонкий собачий лай.       Том искренне удивляется, когда слышит барабанную дробь. Родители должны были вернуться через несколько часов, Сэм всегда заходит тише мыши, а Гарри, вечно теряющий ключи, входит через задний двор, где под кадкой с гортензиями мама прячет запасной ключ.       Холланд вернулся с похорон вместе с Падди. Младший брат устал, да и нечего ему долго находится на подобном мероприятии. Томас же отпросился домой вместе с ним в качестве присмотра. Да и чего душой кривить – лишние пару часов дома в тишине благоприятно воздействовали на истощенный после изнурительных съемок организм.       — Ну, кто там еще… - кряхтит парень, лениво вставая с дивана. Плетется в коридор, где собака скребет передними лапами о дверь, повизгивая. — Тесса, фу, – слышится громкая команда. Терьер послушно замолкает, возвращаясь на свое место.       Кэролайн сбивает кулаки в кровь. Девушка прислоняется к двери, чувствуя, как со спины ее обволакивает отчаяние, тянет свои лапы к тонкой девичьей шее.       Дверь распахивается, и девушка делает лишь одно движение. Одно уверенное движение.       Вперед.       Том стоит, пытаясь осознать, что сейчас произошло. Он толком и дверь-то открыть не успел, а на него уже кто-то накинулся. Так резко, так быстро, словно он африканский заяц, пойманный пантерой.       Вдыхает. Легкие наполняет аромат сирени, что сейчас явно не по сезону – середина июля все-таки. Потом понимает, что это парфюм. Женский.       Руки инстинктивно обхватывают хрупкую девичью фигурку, сотрясаемую дрожью. Рваное дыхание опаляет чувствительную кожу шеи, от чего вниз по позвоночнику пробегает волна мурашек. Ладонь скользит от талии вверх, запутываясь в живой платине волос.       — Кэролайн, – выдыхает Том. Девушка в его руках не реагирует, лишь сильнее вжимается в крепкое тело, словно это живой щит, способный защитить от всего на свете. — Кэролайн, – зовет он, теперь уже пытаясь привлечь ее внимание. — Что случилось? Тебя кто-то обидел? Что произошло?       Филлипс упорно не хочет отлипать от него ни на миллиметр. Парень прикладывает усилие, бережно обхватывает ладонями ее лицо. Особо отстраниться не получается.       Большие глаза цвета яблок Гренни Смит* смотрят на него в упор, гипнотизируют. Возникает словно электрический разряд между их взглядами, и вместе с ним парню словно передается ее дрожь. Ноги внезапно становятся ватными, и хочется принять хотя бы сидячее положение, не говоря уже о горизонтальном.       Только вот Холланд понимает, что она сюда пришла в поиске убежища. От всего: от мыслей, от чувств, от этих людей, что толпись вокруг все похороны и так искренне соболезновали ее утрате. Он мысленно дает себе пощечину, пытаясь прийти в себя. Это ради нее. Ей это нужно.       Просто он знает, какого это – быть на прицеле у всех, а потом остаться одному за закрытыми дверьми. В тишине, которая обволакивает, затягивая в свои объятия.       — Кэролайн. – Она моргает, будто выныривая из холодной проруби в середине февраля. Фокусируется на карих глазах, с беспокойством глядящих не нее. — Что произошло?       — Она умерла.       Впервые за столько времени она понимает это. Кристально четко. Мамы больше нет. Она ушла. Этот рак забрал ее, лишил жизни. Ее больше нет.       И это осознание бьет под дых со всего размаха. А отметка на шкале эмоциональности взлетает вверх, собираясь покорить тропосферу. Кэролайн кажется, что она сходит с ума, потому что чувства буквально захлестывают ее. Она не давала волю слезам, сосредоточив все внимание на организации похорон. Фонд же хотел срочных решений своих проблем несмотря ни на что. У нее просто не было времени на эмоции.       Теперь же они, как вихрь, вырвались на свободу, закруживая в лихой торнадо, где в эпицентре была сама Филлипс. Она пытается унять их, но сжаться в комок не дают сильные мужские руки. Они тащат ее в гостиную, усаживают на диван. И держат.       Том не отпускает ее.       Ей это нужно. Он понимает это. А она вволю выплескивает на него весь поток нескончаемых отрицательных эмоций. Злость, обида, горечь, печаль, расстройство. Все вместе, все в огромном водовороте, не знающем пощады.       — Она умерла! Умерла!       Кричит, дергается. Выворачивается. Томас сжимает ее, не дает выкрутиться. В худеньком ослабевшем теле, на удивление, много сил. Но и парень не слабак. Не отпустит. Чувствует, как от истошного крика у самого заходится сердце. Ты ведь сам так рвался ее успокаивать там, в церкви. А теперь, когда из целого боро она каким-то чудесным образом выбрала тебя, давая волю слезам, ты готов сдаться? Готов дать пойти ей ко дну?       Нет.       Это ведь из-за упрямства. И из-за сострадания. И что-то другое, что внезапно ожило утром в церкви, тут совершенно не при чем.       Он не отпустит. Даже если придется идти на дно вместе с ней. Холланд беспокоится, что громкие звуки перепугают только что уснувшего Падди. Но тот, даже если и проснулся, не подает вида, понимая, что сейчас лучше не соваться.       — Ее больше нет!       — Я знаю, Кэролайн. Я знаю.       А что ему остается? Только вторить ей, крепко сжимая в объятиях трясущееся тело. Такое хрупкое и маленькое, словно это вовсе и не человек, а хрустальная ваза. Кажется, сожми сильнее, и она лопнет. Разобьется. Разлетится на тысячи осколков.       — Я… Я не знаю, как мне быть. Я же ведь… – всхлипывает Филлипс. Втягивает воздух, не в силах остановиться. Да и как унять такую натуральную истерику? Когда слишком долго сдерживаешь свои чувства, они все равно вырвутся из-под контроля.       — Все будет хорошо, – отвечает Том. И готов вырвать себе язык с корнем. Сколько раз она слышала за последние две недели эту фразу? Сотню, две? Тысячу? Она не за этим сюда пришла, не за очередными «Все будет хорошо» и «Время лечит». Так людей не успокаивают. Но других способов парень не знал, и в этом плане немного завидовал Сэмму, умевшему находить правильные слова в нужный момент.       — Когда? – Девушка поднимает на него свои заплаканные глаза. В них слишком много чувств. Их вихрь виден на дне угольно-черных зрачков. — Когда, Томми?       Томми.       Она называла его так в детстве.       В голосе столько надежды на хороший ответ. Она буквально вынуждает его сказать что-то спасительно обнадеживающее. Но он не знает. Нет такого ответа, который бы сейчас она поняла в таком состоянии. И единственный выход – соврать. Соврать, что «очень скоро». Как будто «сейчас». Давай, ты же актер, в конце концов. Сыграй, словно это одна из ролей.       Только вот это не продуманный сценарий. Это жизнь. Здесь никогда ничего не идет по задуманному плану.       — Ты и глазом моргнуть не успеешь.       Браво. Золотая малина* у вас в кармане, мистер Холланд.       — Не убедил, – тихо шепчет девушка. Грудь рвано вздымается от сбившегося дыхания. Нет резких телодвижений. Кажется, ей становится легче.       — Как ты себя чувствуешь? – Банальность. Снова.       — Никак.       Опустошение.       Долгожданное опустошение слишком резко придавливает камнем все чувства. И Кэролайн этому рада. Вдруг все становится незначительным, таким мелочным. Кажется, это называется защитной реакцией организма, который блокирует восприятие, чтобы защитить остатки нервных клеток.       Филлипс смотрит на мощные предплечья с проступающими венами. Они все еще держат ее, словно она до сих пор бьется в припадке. Взгляд медленно ползет выше. Напряженные бицепсы, футболка с короткими руками. Шея и заметная вена, набухшая от перенапряжения. Это ненадолго отвлекает.       От слишком порывистых мыслей бросает в дрожь. Том это замечает, предполагая иную причину. Она ведь сидит в том же платье, в котором была утром. А на улице, несмотря на календарное лето, промозгло и сыро.       — Может быть, чаю? – спрашивает он, пытаясь заглянуть ей в глаза. А она все еще не в силах поднять взгляд выше уровня ключиц, выглядывающих из-за ворота черной футболки. — Я поставлю чайник, а ты посиди здесь. Ладно?       Холланд медленно поднимается со своего места и только тогда окончательно выпутывает пальцы из живой платины. Кэролайн смотрит на него слишком внимательно, а он, признаться, отвык от ее жадно-изучающего любопытного взгляда. Идет на кухню, и чувствует спиной ее внимание.       Филлипс словно очнулась ото сна. Все эти дни она жила как работ-андрроид, на автопилоте выполняя заученные движения и фразы. А теперь же жизнь словно замедлилась, и она видит все предельно ясно.       Сколько она не видела его? Пару лет точно. Три года назад на День Благодарения. Год назад на Рождество, и то мельком. Она не успела занести подарки в их дом, когда с подъездной дорожки сорвалась его машина в сторону аэропорта.       А ведь когда-то в детстве были лучшими друзьями.       До тех пор, пока Том случайно не познакомился с Харрисоном.       Остерфилда она тоже видела на церемонии прощания утром. И потом в доме Фонда его мать и сестра подошли, выразить свои соболезнования. Сам блондин не рискнул. Отношения между ними и так были натянутыми. Подумать только, столько лет прошло после той детской ссоры на тему, кто у кого друга крадет. А нормально общаться до сих пор не могут.       Уголок пухлых губ едва поднимает вверх. Все это кажется сейчас таким несущественным.       Томас возится на кухне. Переливает воду в чайник из фильтра, насыпает чай в заварной чайничек из белого фарфора. Наблюдать за его действиями – словно смотреть на горящий огонь. Притягательно приятно. Кэролайн с удовольствием отмечает изменения. Холланд окреп и возмужал. Черная ткань футболки подчеркивает широкие плечи. Спортивные штаны сидят на узких бедрах. Вид бесспорно красивый.       От него даже бросает в жар.       Девушка нервно прикусывает губу. Это неправильно. Все эти мысли, отбрасываемые бушующими гормонами не в ту сторону. Нужно это как-то прекратить.       Парень улавливает шорох босых ног. Оборачивается. Она уже забралась на высокий барный стул, забрасывая ногу на ногу. Отворачивается обратно, пытаясь сосредоточить все внимание на закипающем чайнике.       — Хочешь чего-нибудь? – спрашивает он. А потом до него доходит двоякость фразы, и он усмехается самому себе.       Она ловит себя на мысли, что хочет не только овсяных печений с кусочками шоколада.       — Да нет вроде бы, – отмахивается Кэролайн. Озадаченно жует нижнюю губу.       — Уверена? – переспрашивает Том больше по привычке.       Смотрят друг на друга. И как в детстве понимают все без слов. Только вот сейчас они совсем не дети, и проблему не решить простыми печеньями. Воздух между ними электризуется. Тому знакомо это чувство. Что-то похожее вспыхивало между ним и его коллегой по Пауку. Только вот все вспышки как-то быстро угасали. Здесь же они с каждым ее новым вдохом, знаменующимся приподнимающейся грудью, становились все ярче.       — Не уверена, что хочу именно чай, – медленно произносит Кэр. Горький осадок утраты она бы предпочла залить алкоголем, хоть и была ярой противницей этого способа. Но сейчас это кажется единственным выходом – напиться до потери памяти. А вместе с этим должны угаснуть эти вспышки бесстыдных мыслей при участии друга детства.       Том чувствует, как каждая клеточка тела напрягается. Он совершает ошибку, потакая ее порывам. Ей не стоит пить, горю это не поможет. А ему не стоит пить вместе с ней, потому что… Потому что ее красивые аккуратные колени призывно выглядывали из-под платья, чуть задравшегося наверх.       Холланд подходит к ней, буквально стаскивает с барного стула и тащит за собой. Весь алкоголь хранится в чулане вместе с кучей барахла и консервными запасами на случай ядерной войны, как выражалась мама. И тут совершенно не важно, что после одного удара ядерной ракеты весь старый добрый Лондон снесет к чертям, и никакие консервы не понадобятся. Спорить с Никки было бесполезно.       С деревянных полок на них смотрят бутылки коллекционных вин и дорогих марок виски.       — На твой вкус, – предлагает парень. Мысленно надеется, что она выберет вино. Но девичья рука тянется к Баккарди под номером 8*. — А как же «Леди не пьют что-то крепче Сидра»? – подтрунивает он.       — О, сэр, вы не джентльмен! Позволить себе судить выбор дамы. Фи, – напоказ возмущается Кэролайн.       — Так же как и вы, мисс, не леди*. Филлипс смотрит на него своими яблочно-зелеными глазами, пытаясь поверить в услышанное. Она знает этот диалог с детства. Зазубрила его наизусть после стольких просмотров. А он ведь знает, что «Унесенные ветром» – ее любимый фильм.       — С тобой и не напьешься, – фыркает Филлипс. Слабенько, честно говоря. Но для той, что все еще в плену глаз цвета молочного шоколада, сойдет.       В каменном доме по ночам при такой отвратительной погоде сыро. Чтобы как-то убрать эту промозглость, многие разводят огонь в домашних печах. Том справляется с этим на раз-два. И вот они сидят напротив потрескивающего пламени в открытом камине. Тепло и уютно. А холод внутри согреет ром.       — Ну что, двадцать вопросов? – спрашивает Кэролайн. Игра, которую они обожали, будучи детьми. Только тогда вместо бутылки элитного алкоголя были крекеры: кто больше съест, тот и выиграл.       — Я все еще не думаю, что это хорошая идея, – с завидной долей скепсиса замечает Том. В голове уже зреют мысли, как бы отправить девушку спать. Кажется, не сделав пару глотков, она не успокоится. Два-три вопроса, она опьянеет и ее будет проще уложить в комнату для гостей. Мама все поймет и не будет против, если узнает. Это же всего-навсего Кэролайн. Ей сейчас нужна поддержка и забота.       — Холланд, ты стал такой занудой, - с долей отвращения констатировала Филлипс. — Что случилось с тем задорным Томми, готовым поддержать любую авантюру?       — Он вырос.       — Я бы сказала, постарел. Тебе чай с ромашкой не принести? Или может быть, укрыть тебя пледом и дать еженедельную газету?       Она его подначивает, Том прекрасно это понимал. Специально раззадоривает. Девушка ведь сама не осознает, что делает. Ей хочется наконец-то забыться, но Холланд знал лучше нее: от самого себя не убежишь. Не зальешь это литрами алкоголя. А потом станет только хуже, особенно утром с похмелья       — А если вдруг вернутся близнецы?       — Ты что, боишься своих младших братьев?! – Кэролайн уставилась на него в изумлении. Тени плясали на его точеном профиле. Он смотрит перед собой, но замечая пристальный взгляд, косится на девушку, не поворачивая головы. — Ты это сейчас серьезно?       — Вполне. Они могут прийти в любую минуту. Как и родители.       — Твоя мама помогает в Фонде, а они там допоздна. Сэм на репетиции драмкружка. Они ставят Ла-Ла Лэнд на сцене. – И прежде чем Томас хотел напомнить о втором близнеце, она продолжила. — Гарри там же. Издевается над Сэмми и снимает все на камеру. Ему проект сдавать через две недели, он не успевает, поэтому снимает все подряд, вдруг пригодится.       — Откуда такая осведомленность о моих братьях? – Холланд приподнял брови, удивляясь.       — О, да если бы не я, они давно бы передались уже.       — Да ну?       — Кому-то нужно было взять на себя функцию сглаживания углов. Ты вечно на съемках, а я знаю их с пеленок. Да и маме твоей тяжело с ними справиться.       Том откинул голову назад, облокачиваясь о диван. Они сидели на полу в темноте перед камином, и на его взгляд, это выглядело слишком интимно.       — Ты, кажется, нравишься одному из них, – произносит парень, и только потом понимает, что вообще сказал.       — Ты, кажется, хотел открыть бутылку.       Поленья в камине приятно потрескивали, и это звучало лучше любой музыки. Успокаивало. Убаюкивало.       — Итак, вопрос первый. Нравится ли тебе Сэм?       Холланд резко откупорил бутылку, поглядывая на девушку. Он тоже может провоцировать, если она забыла.       Разговор медленно входил в опасный поворот. Кэролайн по привычке закусила нижнюю губу. Сэмми Холланд был чудесным, собственно, как и все мальчики в этой семье. Она знала его с рождения, играла с ними всеми в прятки и салки в детстве. Из всех четырех сыновей Никки, только Сэм был застенчивым. Вечно смущался по пустякам, краснел. И явно не понимал собственных достоинств: доброе сердце, чуткая душа. Склонность к музыке и танцам. Филлипс старалась изо всех сил помочь ему преодолеть собственные барьеры. Знала, как ему хочется без робости выступать на сцене. Допоздна репетировала с ним, ходила на прослушивания. И молча разнимала их во время ссор с Гарри. Языкастый, за словом в карман не полезет. Сэм на его фоне был просто ангелом. Но пришлось отрастить толстую кожу с шипами, чтобы никто не лез. Пришлось закрыться и выливать на брата вдвое больше подколов, чтобы защититься. Девушка искренне надеялась, что Том сможет разрулить непростую ситуацию во взаимоотношениях близнецов.       — Как друг или… потенциальный п-парень? – уточнила она.       — Ты прекрасно знаешь, не стоит переспрашивать.       — Томми, я же старше на три года! Он славный, но не для меня.       Линия челюсти напрягается. Том успел заметить эти мечтательные взгляды брата сегодня утром. От этого стало как-то не по себе. А кровь начала бежать по венам быстрее. Ревность? Едва ли. Они ведь друзья. Друзья, которые не виделись очень давно. А теперь вот сидят наедине в этой слишком романтичной обстановке.       — Любишь ровесников?       — Моя очередь задавать вопросы.       В ее глазах с расширенными зрачками пляшут искры, отбрасываемые камином. Это ведь они, а не какой-то там внутренний огонь.       — Как у вас у самого дела на личном фронте, мистер Холланд?       Ему показалось, или это в ее вопросе проскочила легкая игривость? Том нервно сглатывает.       — А почему вы интересуетесь, юная леди? Хотите сдать меня журналистам? – пытается он отмахнуться.       — О, да, хочу перевести стрелки. А то мне надоело, как они судачат уже вторую неделю о смерти матери и о том, что я буду делать с Фондом помощи.       Слова вырываются как-то сами по себе. В воздухе повисает молчание, которое можно руками потрогать при желании. Только огонь все еще задорно потрескивает в камине. Кэролайн с большим удовольствием смотрит на яркие языки пламени. Это, конечно, не настолько приятно, как смотреть на Тома. Но поднять взгляд она не может.       Как и он.       Уставился в камин, пытаясь переварить ее отравленный ядом усталости сарказм. Протягивает ей бутылку, все так же не глядя. Она видит это боковым зрением, неуверенно перехватывает ее. И тут же одергивает руку. Как в пресловутых бульварных романах: одно короткое соприкосновение – миллионы электрических разрядов.       — За жизнь, Томми, – неуверенно говорит Филлипс, чуть приподнимая бутылку.       Янтарная жидкость опаляет горло. Ощущение, будто огонь перебрался к ней в горло, и туда ежесекундно подбрасывали поленья. Девушка закашливается, передавая бутылку обратно.       Холланд улыбается краешком губ. Пытался предупредить ведь. Но молча проглатывает это «Я же говорил». Забирает бутылку, подсаживаясь ближе.       — Какая… дрянь. – Девушка прочищает горло. На глаза даже слезы навернулись, а она сделала всего один глоток.       — Здесь градусов сорок, – отвечает Том. — Ром – не женский напиток. Могу сходить тебе за вином, если все еще хочешь напиться.       Кэролайн яснее, чем когда-либо понимает, что напиться она точно не хочет. Это же издевательство какое-то.       — Что я за неудачница такая? – устало тянет девушка, потирая переносицу. — Не смогла спасти маму, понятия не имею, что делать с этим Фондом и как им руководить. Отказалась от роли в мюзикле из-за нехватки времени. И даже напиться не могу!       Томас ухмыляется, подносит к губам бутылку и делает большой глоток. Не морщится. Даже бровью не ведет. Да, ром у него не самый любимый напиток. Холланд вообще не любитель горячительного. Жидкость жжет горло, плавно спускаясь вниз по пищеводу. Еще мгновение, и по телу пройдет приятная волна тепла. Не то, чтобы напротив камина было холодно. Просто по спине вновь пробегают волны мурашек, когда девичья голова ложится ему на плечо.       — Это не твоя вина, Кэр. Ты не могла ее спасти.       — Ты не понимаешь, – тихо протестует она. Глубоко втягивает носом воздух, и в легкие врывается волна умопомрачительного запаха: свежая мята, морской бриз.       — Не вини себя. Не думаю, чтобы она этого хотела.       Размеренный треск огня убаюкивает. Филлипс чувствует, как глаза слипаются. В полудреме инстинктивно жмется к крепкому теплому телу. Том обхватывает ее одной рукой, позволяя использовать себя как живую подушку. Стоит отнести ее в гостевую. На постели спать гораздо удобнее, чем скрутившись калачиком в его объятиях. Но ей так не кажется.       Холланд заглядывается на девушку. Во сне ее лицо становится безмятежным, маска боли, наконец, слетает. Он легко касается большим пальцем фарфоровой кожи, ощущая ее мягкость. Едва ощутимо проводит по нижней губе. Желание коснутся ее губ своими возникает из ниоткуда, растет с каждой секундой, и назойливо жужжит, словно рой пчел. Сопротивляться с каждым мгновением становится все труднее.       Том медленно наклоняется, ощущая себя вором, пытающимся украсть поцелуй, которого не достоин. Не дышит, боясь разбудить ее ненароком. Медленно сокращает расстояние между их лицами. У Кэролайн губы мягкие, со вкусом черники. Он оставляет на них легкий целомудренный поцелуй, больше похожий на простой чмок. Замирает в паре миллиметров. И сильно удивляется, когда сквозь сон, едва разлепив глаза, девушка поддается ему навстречу. Запечатлевает на его губах похожий поцелуй сквозь дремоту, и вновь устраивается в его объятиях, возвращаясь в царство Морфея.       Холланд крепче сжимает объятия.       Ему двадцать два года. У него вот-вот скоро будет пять миллионов подписчиков в Инстаграм. Дети по всему миру знают его как дружелюбного соседа Человека-Паука. Он на пике популярности: каждый день на него сыплются приглашения на новые роли, его постоянно зовут в различные шоу. Свой дом, машина. Любящая семья и верный друг.       Да, жизнь Тома Холланда удалась.       В отличие от жизни Кэролайн Филлипс. Но он это исправит. Поможет ей преодолеть все это, они ведь друзья. А со всеми этими вспышками чувств и электричеством между ними они разберутся чуть позже.       Родители возвращаются домой ровно тогда, когда парень спускается со второго этажа. Он перенес спящую Кэр в комнату для гостей, заботливо укрыв ее теплым пледом. Вместе с ними в дом заходят близнецы. Потрепанные, со взъерошенными волосами. У Сэма разбита губа, а у Гарри назревает синяк на скуле и медленно, но верно, отекает глаз. Близнецы видят старшего брата, переглядываются и молча идут на кухню.       Вопрос сына «Что случилось?» Никки предпочитает оставить без ответа. Отец помогает ей снять пальто и пройти в спальню, негласно оставляя подравшихся детей на попечение старшего.       Том медленно втягивает воздух в легкие. В нем все еще можно уловить тонкие нотки парфюма с ароматом сирени. Выдыхает.       Кажется, настала пора заняться чем-то более важным. Карьера может и подождать, когда тут разворачивается настоящая семейная драма. С этого момента он берет все под свой контроль. Примечания автора: Песня, которую поет Кэролайн - Sam Baker - Go In Peace. Название части - строчка из этой песни. Глиобластома — это наиболее частая и наиболее агрессивная форма опухоли мозга, которая составляет до 52 % первичных опухолей мозга и до 20 % всех внутричерепных опухолей. Боро — название административно-территориальных единиц в некоторых, в основном англоязычных, странах. "Гарри отмечает ее выбор, сделанный, скорее всего, по инерции" - по авторской задумке, Кэролайн играет в мюзиклах. Поэтому привыкла выступать перед публикой в свете прожекторов. По этому принципу она выбирает именно то место, куда падает свет, чтобы люди ее лучше видели. Лебединая песня — последнее достижение (работа, творение, произведение) человека (или организации), после которой он или умер или отошёл от дел. как Грейс Берджис из телесериала Острые Козырьки Помните ту картинку с мужчиной и женщиной: - Какую песню вам спеть: веселую или грустную? - Грустную. - Тогда я разобью вам сердце. - Оно уже разбито. Вот оттуда. Кстати, рекомендую к просмотру;) Яблоки Гренни Смитт (англ. Granny Smith) — популярный сорт яблок, созданный в 1868 году в Австралии. Название сорта переводится как «бабуля Смит» в честь Анны Марии Смит. Цвет - зеленый. «Золота́я мали́на» (англ. Golden Raspberry), также «Ра́ззи» (англ. Razzie, сокр. от англ. Razzie Award) — придуманная в 1981 году американцем Джоном Уил Бакарди 8 - Bacardi 8 Reserva Superior. Один из сортов рома фирмы Бакарди. Относится к дорогостоящим напиткам. — О, сэр, вы не джентльмен! — Так же как и вы, мисс, не леди. Диалог между Реттом Батлером и Скарлет О'Хара в начале романа "Унесенные Ветром" авторства Маргарет Митчелл.