Дневник

Я просыпаюсь в приятной полутьме. Шторы закрывают окно, в которое бьет тусклый утренний свет. Плечо ноет, а в душе ворочается стыд за свою истерику. Что я вчера наговорила Ричарду? Сколько обидных лживых слов я сказала ему? Боже мой… Я скидываю с себя плед, а затем делаю то, о чем мечтает каждая девушка ближе к вечеру. Правда, сейчас уже утро, но сделать это нужно было как раз вчера вечером. Я расстегиваю лифчик, и белое атласное белье падает на пол. Потом накидываю одеяло на плечи и иду к шкафу. Там, среди кучи модной и крайне неудобной одежды я нахожу уютную розовенькую пижамку и ее накидываю на себя. Сегодня я не вылезу из кровати, пока не обдумаю все и не решу, что мне теперь делать. По закону подлости именно сейчас в дверь стучат, а потом, не дождавшись ответа, эту дверь и открывают. Ко мне заходят две девушки, обе с ярко-голубыми волосами, забранными в пучок, и разодетые по последней моде — в платья с открытым верхом и талией чуть ниже сосков. Я тщетно пытаюсь вспомнить, кто они, ведь мы должны быть очень близко знакомы, раз они посмели заявиться ко мне в такую рань. — Здравствуйте, мы сестры Клэр, и мы здесь, чтобы помочь вам с подготовкой к свадьбе, — произносят девушки, улыбаясь и кивая, как китайские болванчики. — До свадьбы месяц, и мы должны очень постараться, чтобы успеть за это время. Поэтому лучше начать прямо сейчас! — Вон, — наверное, я выгляжу довольно жалко в своей детской пижаме, с размазанным макияжем и с запутанными волосами. Но какая мне, черт возьми, разница? Почему меня должно волновать мнение двух синеволосых куриц, которых сюда притащил Ричард для (внимание!) подготовки к свадьбе? Да как он мог подумать, что я соглашусь выйти за него после очередного укола в плечо, очередной демонстрации его власти? — Свадьбы не будет, — я толкаю этих двух клуш, и они теряют равновесие и падают. Главное, что я теперь могу закрыть дверь и снова остаться в одиночестве. Когда щелкает замок, я выдыхаю и подхожу к окну. Что мне делать? Что я должна делать? Должна ли я выйти замуж? Достаточно ли тех чувств, что есть между нами, для удачного во всех смыслах брака? И что изменит брак? Станем ли мы счастливей? Я раздергиваю шторы. Свет на пару секунд ослепляет меня, и я прикрываю глаза, а потом вслепую аккуратно забираюсь на широкий подоконник. Открываю глаза и смотрю в окно. Террасса с бассейном, как и всегда, пусты. Ричарду не хватает времени на купания, хотя он и любит плескаться в воде. Ричард вообще много чего любит делать, и почти на все вещи из этого списка у него не хватает времени. Я отвлекаю себя. Пытаюсь отвлечь. Думаю о чем угодно, только не о том, что мне теперь делать. Выходить ли замуж за Ричарда и встречаться ли с Ель Юль. Я утыкаюсь головой в колени и тихо проговариваю про себя: — Он помогает мне вылечиться, — плюс один, он обеспечивает меня всем — еще плюс один. Я замолчала. Что еще хорошего делает для меня Ричард? Любит меня? Я пытаюсь открыть рот, чтобы произнести это слово и добавить еще один балл, но не могу. Мне кажется, что я уже сама не верю в это. Я верю в то, что я люблю его, а вот любит ли он меня? Ты, Эмили, путаешь понятия «любовь» и «желание обладать». Это несовместимые и противоположные понятия, как альтруизм и эгоизм. Так что ты чувствуешь к Арчи? Ты любишь его? Или хочешь им обладать? Если он и вправду не любит? Что, если я просто занятная игрушка, куколка, очередное развлечение всесильного президента? Я снова открываю рот, но вместо «он любит меня» я говорю: — Я люблю его. Плюс один, — теперь время недостатков. Что есть плохого в Ричарде Сноу? — Он не считается с моим мнением. Минус один. Он… — я замолкаю, отвлеченная движением за окном. Куча миротворцев марширует по нашему двору, проходит по террасе, задевает и случайно роняет столик для двоих под полосатым зонтом. В самой их середине кто-то есть. Парень. Блондин. Его руки скрещены за спиной, а лицо (я вижу это в тот момент, когда он, что-то крича, поднимает голову к небу) все измарано кровью. Я спрыгиваю с подоконника, засовываю ноги в тапки и переворачиваю матрас. Там лежит один кухонный нож. Длинный, острый. Я прячу его в рукаве. А затем распахиваю дверь. Коридор за ней безлюден. Нет ни одной привычной безгласой прислужницы. Я как можно тише и быстрее бегу. Прямо и налево, затем вниз по лестнице. Мне навстречу попадается одна рыжеволосая девушка с кучей грязного постельного белья в руках. Она прижимается к стене, едва завидев меня. Спрыгиваю с последних ступеней, а потом длинными и тихими шагами перемещаюсь поближе к двери. Уже у выхода из дома путь мне преграждает двое мужчин в смокингах. — Простите, мисс Джонсонс, но вам лучше оставаться дома, — невозмутимо говорит мне один из них, и я, остановившись, растерянно киваю головой. — Да? Какая жалость… — я делаю шаг назад. Секьюрити расслабляются, и зря. Я прыгаю вперед и прижимаю вытащенный из рукава нож к горлу одного из них. Второй дергается, но ничего не делает. Мне нельзя причинять вред. — Отойди с дороги. Куда повели того парня? — Вниз. В подвалы, — шепчет тот, к чьему горлу я сейчас прижимаю оружие. Второй аккуратно уходит с дороги. Я толкаю ногой дверь и убегаю прочь, напоследок легонько чиркнув ножом по шее охранника. Это вышло случайно, но так даже и лучше. Я бегу по засыпанным гравием дорожкам вперед, мимо перевернутого стола, мимо белоснежных колонн, одна из которых была запачкана кровью. Погони за мной нет, а может быть, я просто не слышу ее из-за громкого дыхания и бешенного пульса. Я ускоряюсь, пробегая последние метров пятьдесят почти на носках, чтобы издавать меньше шума, и останавливаюсь. Осталось лишь завернуть за угол. Я крепче сжимаю в руке нож и восстанавливаю дыхание. Из-за угла дома не доносится не звука, но я уверена, что хотя бы двое миротворцев стоит на страже. Откуда такая уверенность? Понятия не имею. Я аккуратно выглядываю. Так и есть. Двое стоят там. Что мне делать? Это не два слабеньких охранника в костюмах, беззащитных перед обычным ножом, это два полностью вооруженных миротворца. И, возможно, они не знают, кто я, поэтому выстрелят в меня не задумываясь. Что мне делать? Сыграть в сумасшедшую дурочку, завести одного подальше и ликвидировать? Потом со вторым также. Этот вариант, рискованный, опасный и необдуманный, я решают претворить в жизнь. Прячу нож по старинке в рукав. — А где Ричард? — звонко и наивно спрашиваю я, выходя из-за угла. Миротворцы обеспокоенно переглядываются. Один из них наводит на меня пистолет. — Что ты делаешь? Я Лилит Сноу! — мои глупые, но полные гордости слова возымели эффект. Оружие опущено. Я продолжаю играть свою роль. — Ричард не здесь, да? — миротворцы синхронно кивают. — А где он? — мужчины молчат. — Проводите меня к нему, или я скажу ему убить вас! — я срываюсь на крик. Не слишком ли наиграно вышло? Поверят ли миротворцы этому? Ведь тот Ричард, которого я знаю, никогда никого не убивал. Мне хочется ударить себя по щеке и напомнить, что я здесь, потому что какого-то парня притащили в президентский особняк. И привели его сюда явно не для светских бесед. И все это наверняка организовано Ричардом Сноу. Я уверена. — Как прикажете, — один из миротворцев осторожно подходит ко мне и берет меня под локоть. Какое счастье, что нож в другой руке, иначе бы меня сейчас раскрыли. Мы заходим за угол. Куда мне воткнуть нож? Где у миротворцев есть слабое, незащищенное место? Я осматриваю белоснежную броню миротворца. Он полностью закрыт, не считая небольшой щели между шлемом и твердым панцирем спины. Каковы у меня шансы попасть ножом именно туда? Я чуть-чуть отстаю, миротворец хмуро спрашивает, в чем дело. — В тапочек камень попал, — в доказательство своих слов я снимаю тапок с левой ноги, стараясь не опускать левую руку, чтобы миротворец не увидел раньше времени нож. Мужчина угукает и останавливается. Я тщательно прочищаю подошву обуви. Тщательно-тщательно, медленно-медленно. Миротворец невозмутимо наблюдает за этим. Господи, ну отвернись же ты! Он не отворачивается. Миротворец спокойно стоит и смотрит, как я невыносимо долго вытряхиваю тапок. — Там… Там… — я поднимаю левую руку и, дрожа, показываю за спину миротворца. — Там… — Что? — устало спрашивает он и поворачивается, не чуя подвоха. Я молниеносно вытаскиваю из рукава нож и кидаюсь на миротворца. Оружие я втыкаю чуть левее его шейных позвонков, и пока он, хрипя, пытается осознать, что происходит, я проворачиваю в ране нож. Дважды. Миротворец, продолжая хрипеть, падает на землю. Он пытается поднять руку с пистолетом и выстрелить в меня, но я наступаю ногой на его запястье, пригвождая руку миротворца к полу. И втыкаю в ладонь уже измазанный в его крови нож. В этот раз с губ мужчины срывается что-то громче хрипа. Он кричит. — Эй, что там? — раздается голос второго миротворца, оставшегося стоять у входа в подвал. Я разжимаю пальцы раненного мной миротворца, так крепко вцепившиеся в нужное мне оружие. Мужчина пытается сопротивляться, но у меня откуда-то берутся невиданные для изнеженной капитолийской барышни силы, и теперь я крепко сжимаю пистолет. Нож я затыкаю за резинку штанов. Какое-то седьмое чувство (может быть, интуиция?) не позволяет мне оставить его здесь. Кровь миротворца стекает по моему бедру и пачкает одежду. Это противно. Это мерзко. — Эй? — я слышу тяжелые шаги и готовлюсь выстрелить, едва второй появится из-за угла. — Тебе нужна помощь, Эрл? — я крепче сдавливаю в руках смертоносное оружие. Мне нужно нажать на курок. Нужно убить его. Из-за поворота показывается обтянутая белой броней грудь. Я стреляю, выпускаю целую очередь туда, где должно быть сердце, а потом поднимаю и стреляю в лицо. Стекло шлема рассссыпается на кучи осколков, и миротворец с криком боли поднимает свой пистолет и стреляет в меня. Пуля свистит над моим ухом, задевая мочку, и кофту заливает кровь. Уже моя собственная. Миротворец падает на землю, также как и его напарник несколькими мгновениями ранее. Я перепрыгиваю через него и бегу к черной двери. Она на удивление открыта, но думать, почему никто не удосужился ее закрыть, я не хочу. Я толкаю дверь и начинаю в спешке спускаться по едва освещенной лестнице. Холод, пронзающий ноги, говорит мне о том, что тапки слетели с моих ног еще наверху. Я крепко сжимаю в руках пистолет, продолжая спускаться. Когда наконец ступени заканчиваются, я оказываюсь на более-менее освещенной площадке. Я медленно ступаю по каменному полу. Здесь четыре двери. Я дергаю две из них сразу, так как они находятся рядом, и оба прохода оказываются закрыты. Третья дверь узкая и неприметная с каким-то замороченным кодовым замком. Ее я не трогаю. Вдруг она на сигнализации? Остается четвертая. Эта дверь прямо напротив лестницы, с которой я только что спустилась. Хотя бы она должна оказаться открытой. Мне нужно найти того парня. Я дергаю дверь Она поддается. Я прохожу вперед. Сюда уже не проникает никакой свет, и я взволнованно спрашиваю, судорожно дергая переводя пистолет из стороны в сторону. — Кто здесь? — шепчу я. В ответ не раздается ни звука. Я делаю еще два шага вперед, и чьи-то мерзкие мокрые руки обхватывают меня за ногу. Я визжу и падаю на пол. И нож, и пистолет отлечают куда-то прочь. Мой рот зажимает чья-то большая рука, и меня тащит назад. Кожа на руках сдирается от прикосновения с камнем, и это больно. Я пытаюсь укусить его за руку, брыкаюсь и сучу ногами по полу. Я смогла вырубить двух вооруженных миротворцев, а одного безоружного пленника — нет? — Замолчи, — шепчет мне тихий мужской голос на ухо. — Или зарежу, — мой нож прижимается к моей шее. — Будешь молчать? — я киваю. Парень за моей спиной двигает меня еще ближе к себе. Мне приходится положить голову ему на плечо, а спиной прижаться к его животу. — О, вот и пистолет, — удовоетворенно хмыкает он, шаря рукой где-то в темноте и прижимая найденное оружие к моему виску. — Нож мне не понадобится. Пока. Пистолетом ведь быстрее, да, Эмили? — Я не Эмили. Ты что-то перепутал, — шепчу я, и пленник дергает меня за волосы, заставив запрокинуть голову, и снова меняет пистолет на нож. — Каждый раз, когда во время нашего разговора ты будешь лгать мне, Эмили Койн, я буду резать тебя, — зло выдыхает парень и проводит ножом линию от подбородка до ключицы. Разрез выходит неглубокий, и крови даже почти нет, но больно почему-то до безумия. Слезы текут по щекам, и из моего горла тут же вырывается всхлип. — Я не знаю, кто такая Эмили Койн. Я не она. Я Лилит. Лилит Джонсонс, — тихо говорю сквозь плач. Его нож делает второй надрез чуть левее. Я сжимаю зубы, чтобы не закричать. — Не лги. Иначе зачем бы ты пришла сюда? — Я хотела узнать, что здесь происходит, — я пытаюсь поднять руки и прижать к пылающим порезам, но он перехватывает их. Потом закидывает свои ноги мои. Я слышу звон цепей во время этого действия. Я полностью обезвижена в считанные мгновения. Я даже предпринять ничего не успела! — Хотела узнать, что скрывает Ричард от меня. — Ты его еще и по имени зовешь? — мгновенно приходит в ярость блондин и резко отводит руку с ножом в сторону. Я жмурюсь. Этот сумасшедший сейчас меня убьет! — Что должно было произойти, чтобы дочь Президента Койн стала подстилкой Сноу? — спрашивает он, медленно возвращая нож на прежнее место. — Хватит. Отпусти меня. Я не та девушка, которую ты ищешь! — прошу я. Он натягивает мои волосы еще сильнее. Мне кажется, что кожа на шее сейчас просто лопнет. — Та. Возможно, ты кое-что подзабыла, Эмили. Ты — единственная дочь и пятый ребенок Фредерики Койн. В десять лет обманом отправилась вместе со своими братьями на задание. Тогда же впервые убила человека. Была влюблена в меня, но я отверг тебя, потому что моя сестра умерла из-за твоего брата. Продолжать дальше, или ты перестанешь изображать склероз? — шипит он мне на ухо, снова занося над моей шеей нож и делая еще один надрез чуть левее. — Мне больно. У меня амнезия, я не помню ничего! — слезы текут по щекам горячим потоком, а потом смешиваются с кровью. Боже мой, зачем, зачем я пошла сюда? Почему я не осталась в своей комнате, не занялась подготовкой к свадьбе? — Отпусти меня, пожалуйста. Отпусти. Я ничего не помню. Я была в коме. Я проснулась через неделю после первых Голодных игр. Я не помню ничего до этого момента, — мой голос дрожит. Нож рыжего пленника все еще прижимается к моей шее. Что помешает ему убить меня прямо сейчас? Хотя миротворцы уже должны спешить сюда. Ведь я убила двоих. — Не убивай меня. Я хочу жить, — я поворачиваю голову к нему. В темноте трудно разглядеть его глаза, но я их вижу. Он смотрит на меня. Долго, пристально, а потом вздыхает. — Как хорошо, что твоя мать не видит, во что ты превратилась, — шепчет он, продолжая смотреть ей в глаза. — Эмили, моя дорогая Эмили, ты захотела хорошей жизни? Захотела хорошо есть и хорошо одеваться? Тяжело ли тебе закрывать глаза на все, что творит Сноу? Он убил куда больше людей, чем вся твоя семья вместе взятая. — Хватит!!! — мой крик пролетает и отражается от стен, еще некоторое время сотрясая стены тюрьмы эхом. — Я все забыла. Если ты и вправду знаешь, кто я, расскажи мне, — я отворачиваюсь от него. Он по-удобнее прижимается к стене, крепче стискивает мои запястья своими пальцами и убирает в сторону руку с ножом. — Ты родилась в Тринадцатом Дистрикте.