This is a chance

Идти домой сегодня было сложнее обычного. Проливной дождь зарядил с самого утра и, по прогнозу, подслушанному мной сегодня утром в гостинной, он закончится только поздно ночью. Туфли размокли и уже не так жали ноги. Черное, наспех сшитое, платье из ситца полностью промокло и теперь противно прилипало к телу. С волос струйками стекала вода, казалось, выбивая в моих плечах углубления, в которых сама же и накапливалась. В таком состоянии я шла уже который квартал, пытаясь все же дойти до дома на Тисовой улице в более или менее приличном виде. Но, кажется, я с успехом проваливаю эту свою миссию по завоеванию куска хлеба. Видимо, все снова достанется только Грейс. А она точно не припрячет для меня что-нибудь с обеденного стола, этакая мелкая чертовка. Как только я подошла к перекрестку, на котором надо свернуть направо, прямо над головой сверкнула молния и грянул гром. От испуга я впохыхах свернула налево и побежала вперед в надежде отыскать один из тех до тошноты одинаковых домов в этом райончике, который также ничем не отличался от других, но, тем не менее, был намного ненавистен мне. Дом Дурслей — пристанище чокнутых идиотов. А как, если не так? Они выделили нам с сестрой, прошу заметить, одну коморку под лестницей с одной кроватью и таким пространством для движений, что легче было бы сразу в гроб положить. И это в то время, пока наш, так называемый, брат нежился в огромной комнате наверху один! И эти люди еще смеют называть себя для нас с Грейс последней надеждой. Просто немыслимо, что сестра еще не предложила сбежать, хотя в моей голове уже давным давно начали рождаться такие идеи. А так уж получалось, что-то, что у меня на уме — у Грейс на языке. Правда, это не всегда хорошо кончалось, но что поделаешь… От довольно долгого бега, по крайней мере для меня, я начала задыхаться. Остановилась я на совсем не знакомой мне улице, хотя, сворачивала я, вроде бы, в нужных местах… От невеселых размышлений меня отвлек старческий голос, что ласково звал меня. Повернув голову к одному из многочисленных домов, что очень были похожи на логово Дурслей, я увидела на одном из крылец сгорбившуюся и порядком осунувшуюся фигурку какого-то незнакомого мне старика. Он приветливо улыбался и махал мне рукой, мол давай, заходи, что тебе под дождем стоять. Немного помявшись у входа, все никак не решаясь (меня ведь учили не ходить к незнакомым людям домой), я все же открыла жутко скрипучую калитку и прошла на территорию полисадника. Ходить под дождем — не самое приятное дело, поэтому шла я по неухоженной тропинке опустив голову вниз, чтобы летящие под углом капли не попадали мне в глаза. Дойдя до крыльца, я поспешила встать под навес, который наконец смог защитить меня от назойливого дождя. Ничего не говоря, старик открыл передо мной дверь, подождал пока я пройду, хотя это и нарушало все правила этикета, зашел сам и закрыл за нами дверь. Как ни странно, в доме ничем старческим не пахло, как пишут в разных книжках. Никаких там кошек, собак, плесени или всякой другой неухоженности. Здесь было все очень строго и, казалось, подчинялось какому-то своеобразному перфекционисткому порядку, что было не совсем точное определение, так как в доме не было тех вещей, что обычно любят перфекционисты (и я в том числе). Все-таки, дом старика, это дом старика. И все же, мне не покидало чувство, будто расстановкой в комнатах занимался далеко не человек, хотя я не могла сказать что, но точно не этот старик. — Могу ли я поинтересоваться кто Вы, юная леди? — мягко начал старик, медленно усаживаясь в потертое, но все-таки еще выглядевшее дорого, кресло, обитое кожей. — Моя фамилия Поттер, но, боюсь, она Вам ничего не даст, — горько ухмыльнулась я, твердо решив для себя, что полного имени я ему не скажу и пусть думает, что хочет. — Что же, напротив, юная леди, — старик глубоко задумался. А в это время я потихонечку села в похожее кресло напротив хозяйского. — Позволю себе спросить, — вдруг отмер он и с любопытством уставился на меня. — Вы ли та самая Грейс Поттер? Что? Он знаком с Грейс? Хотя, нет. Был бы знаком, точно не спрашивал бы. Но тогда почему он спрашивает про нее? Неужели я могу быть похожа на Грейс? Или это просто метод тыка, может он ищет кого-то знакомого с таким именем и фамилией? Но с именем Грейс я еще ни разу не встречала девочек, да даже среди знакомых девушек и женщин таковых не было!.. — Нет, я не Грейс, — спокойно ответила я, смотря старику прямо в глаза, пытаясь задействовать теликинез, чтобы попросить у него хотя бы фен. Только вот не знаю, есть ли он у него, больно чудной старик стал после того, как я назвала свою фамилию. Он, как ни странно, не терял своей заинтересованности во мне. Я вздохнула, поняв, что искусством чтения мыслей старичок не владеет, а жаль, не мешало бы сейчас высушиться, хотя его, по-моему, вообще это не волновало. — И как же тогда Вас зовут, милая леди? — а он все не унимается. Хотя, перспектива, что я так и буду промокшей до нитки торчать в чужом доме, дала вполне ощутимый толчок для начала нормального разговора, какой он только может быть с совершенно незнакомым мне человеком. — Корделия, — нехотя ответила я и тогда он наконец отвел от меня свои заинтересованные в чем-то, непойми в чем, глаза. Я искренне не понимала, что поставило его в такой тупик. Когда я называла свою фамилию, он прямо светился изнутри. Теперь же, весь его запал куда-то пропал. Хотя, понятно, этот старик туда же, в ту компанию людей, которые при виде ангельского личика и показного характера Грейс, сразу же считали меня исчадием Ада, хотя это еще неизвестно, кто из нас двоих больший черт и подхолим. Она все сделает, чтобы только угодить Петунье. И, если разговор зашел так далеко, то скажу, что у нее это все равно не получалось, поэтому то мы и жили вдвоем в одной коморке. — Что ж, ясно, — пробормотал старик, вставая с кресла, вновь тепло улыбаясь. — Не хотите ли горячего чаю, вода как раз вскипела. Тут я поймала себя на мысле, что совершенно не слышала как кипит чайник, который, обычно, в таких случаях свистит так, что аж уши закладывает. Это показалось мне весьма странным, но из вежливости я кивнула, про себя отмечая, что хотя бы так согреюсь. Старик вышел из гостиной комнаты и пошел, предположительно, на кухню, а я начала оглядываться. Планировка дома была идентична той, что была и у Дурслей, но оформление делало ее какой-то другой, запоминающейся, что ли… Гостиная была обставлена сродни кабинету какого-нибудь мелкого предпринимателя прошлых годов. Хороший дубовый стол, электрические подсвечники с лампами в виде свечичек, старые, но дорогие кресла и небольшой диван, маленький журнальный столик, мини-библиотека и множество книг по финансам. Финансист значит, промелькнула мысль у меня в голове. Прежде, чем из кухни послышались звуки цокающегося друг о друга фарфора, я заметила, что с меня уже порядком стекла вода, образуя вокруг кресла порядочную лужицу. Я заволновалась. А что, если старик рассердится из-за этого? Что тогда? Самым минимальным будет то, что он вышвырнет меня обратно на улицу, хотя… это мало вероятно, учитывая его показанный мне характер. Из проема снова показалась чуть сгорбленная фигура. Старик, на удивление, легко прошел к журнальному столику, что стоял между нашими креслами, и поставил поднос с двумя чашками и чайничком на него. Я посмотрела на чашки и на чайник, прикинула слегка, сколько можно было бы положить туда отравляющих веществ, чтобы подействовало на молодой организм, но не подействовало на старый, поняла, что это сделать очень сложно и решила все же взять чашку с уже налитым в нее черным крепким-крепким чаем. Обожаю такой. Отхлебнув, обрадовалась, что туда не добавили сахар и начала греть о горячую чашку руки. — Что ж… — начал старик, тоже беря чашку из весьма дорого (по крайней мере, на глаз) фарфора. — Корделия Лили Поттер… Тоже неплохой визит для такого старого человека, как я, — ухмыльнулся он. — По правде сказать… Мало, кто знает о Вашем существовании, дорогая Корделия. Вот кто-кто, а Ваша сестра — знаменитость, — довольно протянул старик, громко отхлебывая горяченный чай и совершенно не смотря на меня. — Знаете… Я знавал когда-то Ваших родителей, пересекались мы пару-тройку раз. Да-а, хорошие были люди, добрые, отзывчивые. Помогали даже в том, в чем ни черта не смыслили, — чуть рассмеялся старик, довольно оглядывая меня. Но меня поразило вот что: он знает наших с Грейс родителей, а значит, можно выведать на счет автокатастрофы по-подробнее, ведь тетя с дядей больше одного раза в жизни не затрагивали эту тему, мол поняли это, а больше вам знать и не обязательно и так выжить сможете. — А, сказать по правде, Вы, Корделия, совсем не похожи ни на Джеймса, ни на Лили! Вот бывает же такое! Вроде и их дочь, а прошли бы рядом, совсем чужие люди, — он задумался, не переставая улыбаться и оглядывать меня довольным взглядом, как будто не видел моего мокрого, плачевного состояния, от которого я могла завтра слечь с той же самой астмой, которой я периодически болела в детстве, лет до девяти-десяти. — Гляжу я на тебя и не перестану удивляться! Неужели сестра такая же, как и ты, не разговорчивая? — Нет, вернее… Если честно, я не знаю, что мне говорить, — опустила голову я, натыкаясь на поток пара, поднимающегося из кружки. — Хотя, у меня есть один вопрос. Нет, даже два вопроса, — я снова посмотрела на старика, совсем не улыбаясь. Тот кивнул, не становясь серьезней ни на йоту. — Хорошо, тогда, во-первых, как Вас зовут? — О, нет ничего скучнее, поверьте, — ухмыльнулся он. — Но зовут меня Гарольд, — немного подумав, он добавил: — Браун, — ну хоть что-то. — Спасибо, мистер Браун, — нехотя поблагодарила его я. — Тогда… можете мне поподробнее рассказать про ту аварию, в которой погибли родители? — Аварию? — он нахмурился. — Не было там никакой аварии! — этого мне хватило для того, чтобы в который раз понять на сколько низки в своих поступках Дурсли. — Спасибо, мистер Браун, я пожалуй пойду, — я не хотела быть тут, пусть и рядом с камином. Сейчас я хотела одного: прийти к тете и дяде и сказать им все в лицо, сказать, что они низкие, ущемленные люди, не знающие ни чести, ни достоинства! Они даже нам про родителей врали, что же будет дальше?! Или уже было?.. Сколько они нам наврали? — Как мне добраться до Тисовой улицы, мистер Браун? — я вскочила с места, ставя чашку обратно на блюдце. Старик, широко открыв глаза, смотрел на меня, не отрываясь. Было видно, что он не ожидал такого поворота событий, поэтому ничего не мог сделать, как сказать: — Идите в обратном направлении, мисс Поттер, на первом перекрестке сверните налево и два квартала прямо. Далеко же однако Вы забрались, Корделия, — снова усмехнулся он, словно понимая, почему я только что вскочила, принебрегая его гостеприимством. Хотя, и странным, но все же гостеприимством. — Благодарю, мистер Браун, — поблагодарила я старика и снова оказалась под проливным дождем. Точно астма выявится, точно. Тут подул пронизывающий ветер, очень редкий для этой местности. Я моментально продрогла. Уж не знаю, чем я так прогневала Бога, но он точно хочет мне за что-то отомстить. Я тут же начала кашлять. Спасибо, что не задыхаться. А вот и перекресток, после которого нужно идти два квартала. Браун прав, далеко я забрела в этот раз. Но, к сожалению, выбора у меня, что делать, не было. По «приказу» тети я была вынуждена таскаться туда не знаю куда, за тем, чтобы завтра обрадовать Дадли, у которого именно завтра День Рождения. Так бы я не ходила так далеко, разумеется, а сегодня пришлось пройти раза в два больше моей обычной прогулки. Сегодняшний проливной дождь еще раз доказывал тот факт, как я ненавижу Дурслей. Слава Богу, это взаимно, а то пять лет назад думала умру от безответной ненависти. На такой веселой ноте я добралась до так называемого дома и остановилась на его крыльце. Вдруг весь запал, с которым я шла от мистера Брауна, прошел. На его место пришло сожаление и недовольство. Почему я не осталась и не узнала про родителей?! Почему я настолько импульсивна?! Неужели нельзя было чуть-чуть посидеть в доме, где тебе рады? Проносилось у меня в голове, от чего становилось еще хуже, чем было после половины дня, проведенного под сливным дождем. Надавив на ручку, я вошла в дом и звонкий колокольчик тут же известил всех жителей о моем приходе. Встречать меня, по обыкновению, никто не вышел, только приведение безразличия выплыло из своей коморки и проплыло над моей головой. Сняв насквозь мокрые туфли, я, не привлекая к себе лишнего внимания, прошла к дверце под лестницей и, аккуратно ее открыв, проскользнула во внутрь. Тут было тесно и одному человеку, а как мы помещались вместе с Грейс — вообще неразрешимая загадка человечества. Наконец, я сняла с себя это чертово платье, которое даже в сухом состоянии не отличалось искусством покроя, а сейчас вообще выглядило, как что-то на столько ужасное, что обычные люди стыдятся даже в уме проговаривать. Руки дрожали, коленки тоже, от чего хотелось сесть и не вставать больше, но я уверена, что меня просто заставят делать что-нибудь по-хозяйству. Например… — Корделия! Где тебя носило?! А, ну, быстро на кухню! … Вымыть посуду и подмести за свинюшками родными, которые не могут оставлять свои крошки только на столе, которым надо замусорить еще и весь пол в радиусе двух метров. И слова им не скажи, видите ли, «неограниченное употребление еды — признак большого достатка». — Корделия! — снова послышался визгливый голос тети Петуньи, которая, как я поняла, все это время после обеда (а прошло не много, не мало два с половиной часа) ждала, пока я вернусь, чтобы напрячь именно меня. Вздохнув, я быстро отыскала глазами свою «домашнюю» одежду, что состояла из тетиных старых брюк и уже маленькой для Дадли кофты, прошлась по волосам наволочкой, за неимением полотенца, слегка «расчесала» их пальцами и вышла из коморки. На кухне действительно никого не было, кроме тети. Видимо, Вернон уехал в город за третью частью подарков для Дадли. А Грейс, скорее всего, занимается уборкой на втором этаже. Так что, можно считать, что меня оставили одну в лесу на растерзание волкам. — Да, тетя, звала меня? — я облакотилась на дверной косяк, основательно подперев его плечом. — Как ты со мной разговариваешь, мелкая дрянь?! — о Господи, неужели снова… — Не забывай, что ты еще не на улице исключительно потому, что дорогой Вернон не хочет, чтобы ты шаталась без дела! — верещала она, от чего даже стекла могли бы уже треснуть. — А теперь иди и приберись на кухне, бездельница! И чтоб все сверкало! — и Петунья вышла из кухни, кромко хлопнув дверью. Я прямо поражаюсь, как тут еще все цело. Нехотя отлипнув от стены, я побрела в сторону подсобки, невольно отмечая, что в этот раз убираться придется дольше — по всюду были разбросаны не только крошки хлеба и другой еды, но и разбиты некоторые вазы, осколки которых все так же валялись на поцарапанном паркете. Достав швабру, ведро, веник и тряпку, я пошла набирать воду в ведро. Правда, одной водой здесь не обойтись, поэтому я, как всегда, добавила немного хлорки. Вернувшись в кухню, я поставила ведро на пол, чтобы горячая вода немного остыла и, взяв старый, потрепаный веник, который Дурсли никак не хотят заменить, стала убирать наиболее крупные последствия сегодняшнего обеда. Убираясь, я в который раз удивилась масштабам сегодняшнего обеда. Даже раньше такого не было. Во всяком случае, разбитых ваз точно. Задумавшись, я перестала подметать и, с каким-то отрешенным изумлением или, скорее, ужасом, смотрела та то, как это делает сам веник. Я не знала, что это за иллюзия, возможно, Дадли снова играется с «марионетками», но что-то уж как-то все слишком натурально. В далеке послышались приближающиеся шаги, принадлежащие, как я поняла, тете Петунье. Веник все еще подметал пол сам. Несколько раз глянув то на вот-вот откроющуюся дверь, то на веник, я, в момент, когда дверь стремительно открылась, и на пороге появилась тетя, легла на безумно брыкающийся предмет быта и случайно задела ведро с остывющейся водой и насыпанной в нее хлоркой. Все еще горячая вода окатила меня с ног до головы, а веник подо мной нещадно бил в живот, желая вырваться на свободу и закончить уборку. Я подняла голову и попыталась посмотреть на тетю, чтобы узнать, какое лицо будет у нее на этот раз. В прошлый, когда я хлебом разбила окно (я сама не знаю, как хлеб стал тверже камня), у Петуньи просто не было слов, чтобы начать ругаться. У меня бы тоже не было, если бы моя племянница разбила мне окно, да еще и чем? Куском хлеба! В этот раз, видно, я так легко не отделаюсь… — Ты что, безрукая, а, Поттер? — мою фамилию она просто выплюнула мне в лицо, от чего, мне показалось, даже брызги полетели. — Ты чего тут творишь? Я тебе сказала убираться, а не купаться! Думаю, это продолжалось бы еще очень долго, если бы не вырвавшийся наконец на свободу веник, который мало того, что и так поразаил тетю одним только своим летающим видом, но еще и толкнул ее в живот, чем вытолкнул из кухни. Ненадолго остановившись, он снова принялся подметать пол, как ни в чем не бывало, а гневные крики тети Петуньи, доносившиеся из коридора, призывали меня к себе. Не смея противоречить судьбе, я решила все же пойти. Когда я вышла из кухни, то сразу же наткнулась на жутко раздраженную и злую тетю. По правде сказать, я была напугана летающим веником не меньше ее, но она почему-то смотрела на меня так, как будто именно я заставила его летать. — Корделия, — сквозь зубы прошипела Петунья, от чего мне стало не по себе, что само по себе явление редкое. — Под замок, быстро! Она больно ткнула меня в плечо, от чего я сморщилась, но все же пошла в направлении коморки. Это было не в первый раз, так как подобные случаи, пусть и очень редко, но случались. Правда, в прошлый раз это был графин с моим любимым апельсиновым соком, почти весь опрокинутый на Дадли. — А завтра остаешься и выполняешь уборку абсолютно всего дома! — крикнула на последок тетя и хлопнула дверцей клодовки, закрыв защелку с другой стороны. Показав закрытой двери язык, я со спокойной душой закрыла глаза и уселась на кроватку, раскидывая руки в стороны. Снова мокрая одежда стала остывать еще на кухни, так что сейчас она была ужасно холодной, от чего я начала хлюпать носом и периодически чихать. Поэтому я решила снять с себя и эту одежду, и, за неимением другой, укуталась в одеяло. Сидеть мне здесь долго, аж до завтрашнего утра, поэтому можно уже засыпать, тем более, что этого чертовски хотелось. Уже с закрытыми глазами, я думала про сегодняшний короткий день. Он был более необычным, чем предыдущие. Во-первых, этот веник, который поверг меня в ужас и замешательство, хотя, как мне показалось, тетя что-то, да знает… Во-вторых, этот старик Браун. Он тоже очень странный, ведь нас с сестрой почти никто нигде не знал, точнее, это ее не знал. А тут оказывается, она какая-то там знаменитость. И что она могла такого сделать, чтобы даже такой человек, как Гарольд Браун мог ее знать? И, конечно же, новость о родителях, которые, возможно, даже не погибли. Хоть бы это было так, потому что жить с Дурслями — равносильно смерти на костре: медленно и больно.