Бывший — лучший друг

Мне хотелось домой. Нет, не в номер отеля в Марракеше по соседству с Холмом и Мейер, а домой в серенький Осло. Домой к своей Родине и прекрасным фьордам, высоким горам и процветающему будущему. Домой не в свою одинокую холостяцкую квартирку, а домой, где ждут родители, где тебя примут со всеми твоими заморочками и таким, какой ты есть. Хочу почувствовать с порога запах свежей выпечки, над которой мама хлопочет с утра; хочу посидеть с папой в гостиной и поговорить о свежих новостях нашего футбола. Или пойти играть в этот же футбол с братом, когда на трибунах сидит старшая сестричка, укутавшись в теплый плед и попивает чай из термоса. Хочу сесть за большой семейный стол, позвать бабушку и дедушку и провести добрый вечер в кругу большой семьи. Под ногами будет кружиться лохматый пес Рэди, и как бы мы не ворчали на него за «вечно сующий нос», но все равно будем любить и под шумок тащить со стола лакомства. Раньше я не ценил многих вещей, не понимал, что имею и чем должен дорожить. Не понимал, глупый. А сейчас, вроде имею то, что хотел, к чему стремился, но на душе все равно тяжко. Нет чувства собственного превосходства перед содеянными поступками, к которым ты долго шел, проходя через большой труд. Все потеряно. Я выполнил все, что планировал для своей жизни. Я жил этой целью, я жил этим, потому что знал, что мне есть к чему стремиться. А сейчас… А сейчас нет цели, и стремиться-то особо некуда. И ты чувствуешь себя неполноценным, полным только снаружи. Я никогда не верил в то, что можно надолго любить. Любить безвозвратно. Всему есть конец, как бы то мы не хотели. Я был убежден, что и я не исключение из правил, и что-то светлое обязательно уйдет из моей жизни. Ушло, но тянущая боль, оставленная сильной любовью, осталась. Остались и сами воспоминания о проведенной с ним жизнью, остались моменты, связанные и понятные только нами. Осталась привязанность и та дружеская основа, на которой все и зарождалось. Остались за душой секреты, которыми мы ни с кем не делились, только друг другу. Они спрятаны в тайном углу, под прочными замками и одним ключом, который принадлежал только ему. Остались в памяти моменты того, чему мы научились друг у друга. Я перестал большей частью думать о себе, вести себя эгоистично по отношению к другим; я стал рассматривать чужие интересы раньше своих, чтобы дать человеку волю мыслей. Не уверен, чтобы когда-нибудь чувствовал что-то подобное к кому-либо. Я начинал свою жизнь с нового листа, и, знаете, мне это удавалось. Удавалось, пока он не врывался в нее с каким-нибудь известием, которое заставляло меня коробиться. Перестань крушить мою жизнь.

***

— Ты мне не доверяешь? Они лежали в кровати своей квартиры по разным половинкам. В воздухе витала напряженность и недоговоренность, а внутренности Тарьяй готовы были вылезти наружу от скручивающей боли, сжигающей изнутри. Поведение Ти в последние три недели заметно отличалось от обычного. Какой-то тихий, где-то зажатый и спокойный Тарьяй пугал сознание Хенрика. Он замечал этот резкий перепад, но не хотел оказывать давление на своего парня. Такое родное и обычное «Все в порядке?» больше не помогали ничего выведать, когда Ти кратко кивал и бубнил: «Все замечательно!». Это огорчало Хенрика и в то же время неимоверно пугало. В голове проигрывались различные сценарии, которые Хенрик разыгрывал в раздумьях перед сном или свободную минутку. Ему было больно видеть такого Тарьяй, такого подавленного и растерянного. Он был скрытен даже от самого Хенрика; не поддавался на ласку, огрызался и отворачивался. Хенрик терпел и ждал, ждал, когда Ти сам будет готов обо всем рассказать. Но он не мог терпеть, когда видел такое состояние своего Ти. Просто не мог. Чувство переживания и некой тревоги заслоняли все остальные эмоции. Они оба перестали нормально спать. Усталость сказывалась на работе или учебе, невозможно было работать в коллективе. Из-за этого всего парни несколько раз срывались на других, ни в чем не подозревающих людей, шокируя этим окружение. Хенрик не мог ждать. Он должен поговорить с ним. Он должен помочь в тяжелый момент, каким бы он ни был. Он должен быть плечом, к которому Тарьяй всегда может прильнуть. И это было взаимно. Парни готовились ко сну, расстелив новое постельное белье. Тарьяй привычно лег и отвернулся лицом к окну, лежа спиной к своему возлюбленному. Хенрик, глубоко вздохнув, перевернулся на бок, проводя кончиком палец по созвездиям родинок на спине Ти. Хенрик подбирал слова в своей голове, в то время как сердце Тарьяй содрогалось в немой мольбе под ласкающими прикосновениями парня. Он боялся обо всем рассказать Хенрику, боялся попросту потерять его, отдалиться. Он так боялся этого всего, что решил, что лучший способ всего избежать — молчать и делать вид, что все хорошо. Но Хенрик все видел, он понимал. И всегда поймет, какой бы правды не таил в себе его золотой мальчик. — Малыш, ты у меня такой потрясающий… — начал Хенрик, мягко касаясь губами спины Ти, ведя дорожку из поцелуев по всему плечу. — Такой любимый и невероятный… Ты же это знаешь, детка? Тарьяй не отвечал. Его грудная клетка стискивалась по непонятным причинам, он глубоко дышал, чтобы недостаток кислорода, который вдруг покинул его легкие, вновь заполнил их. Не помогает. — Ты же знаешь, что мое отношение к тебе никак не изменится, какие бы в тебе не были изъяны? Я всегда буду рядом, если ты только сам этого пожелаешь. Ты ведь знаешь это, дорогой. — Ты можешь сказать мне абсолютно все, говори все — и я останусь. Я буду рядом, малыш, рядом. Я сделаю все, чтобы ты был счастливым, сделаю все, чтобы твоя прекрасная улыбка сияла на твоем лице. Я дам тебе все, что только потребуется. Я сделаю для тебя все, о чем бы ты не попросил, ведь я люблю тебя, и ты знаешь это, — Хенрик ждал, когда с мыслями соберется Ти, и оставил последний поцелуй на затылке, крепко обнимая со спины, буквально сливая их тела воедино. Шли мгновенья, проведенные в полной тишине и крепких спасительных объятьях. Оба учащенно дышали, мелко подрагивая всем телом. Скопившаяся боль давила на грудную клетку, а мысли превращались в одну большую кашу, которую никак не можешь разгрести. — Ты спасал меня так много раз, — охрипшим голосом начал Ти, накрывая хенриковскую ладонь своей. — Ты самое родное, что у меня есть. Я так боюсь тебя терять, Хенрик, так боюсь… — тело Тарьяй содрогалось в коротких рыданьях, и Хенрик не на шутку испугался. — Тише, малыш, тише. Я рядом, я всегда с тобой и никогда не оставлю тебя. Не плачь, детка, я здесь. — Я так проебался, прости меня… — Тарьяй перевернулся на другой бок, лицом к Хенрику, соприкасаясь лбами. Ти закрыл глаза, позволяя соленым слезам скатываться по своим щекам, пока Хенрик успокаивающе поглаживал его щеку, стирая капли. — Помнишь ту вечеринку в доме у Якоба, помнишь? — Хенрик кивнул, пододвигаясь ближе к Ти. — Там был парень, Нилс, здоровый такой, выше тебя даже. И, блять… Тарьяй душили слезы, и он проглатывал слова, пытаясь сформулировать мысль. — Мы просто общались и не заметили, как выпили уже три банки пива. И он позвал меня на кухню, чтобы что-то показать… — Детка, что случилось? Он сделал тебе больно? — Нет-нет, но он… На кухне никого не оказалось, и он прижал меня к столешнице. Я не мог выбраться оттуда, он был сильнее меня. Он, в общем, он пытался поцеловать меня, — Тарьяй осмелился разлепить глаза, поднимая их к Хенрику, ожидая от него осуждения или презрения. Но тот смотрел с такой нежностью и сожалением, что хотелось кричать. — Я кричал и дрался, но он был мне не по силам. Он трогал меня, лапал своими ручищами, и я не мог нормально сопротивляться. Я чувствую себя отвратительно… — Тарьяй как-то резко смахнул слезы, пряча лицо в подушку. — Он лапал и целовал, а я не мог этому помешать. Я просто стоял и ждал, чтобы кто-нибудь зашел на эту чертову кухню! — Детка… Он не имел права так с тобой поступать. Черт, почему ты скрывал это от меня? — Я боялся, что ты не примешь меня, ведь меня трогали, а я никак не способствовал, чтобы это прекратить. Я люблю тебя, и мне жаль, что так вышло. Прости меня. — Тарьяй! Что ты такое говоришь! Даже не думай об этом, слышишь? Ты такой же любимый и самый потрясающий человек, которого я знаю. Этот подонок не мог так с тобой поступить, и это не твоя вина, что это с тобой произошло. Этот гребанный Нилс виновен во всем, а не ты. И я тебя уверяю, он еще поплатится за свои поступки. — Не нужно. Просто оставь это там, где все и произошло. Пожалуйста, лежи и обнимай меня и не думай об этом. Прости меня, прости. — За что ты извиняешься? — За то, что скрывал и заставлял тебя нервничать. Сейчас еще и разозлил, блять, я невыносим. — Тарьяй, — Хенрик взял его лицо в свои широкие ладони, соприкасаясь лбами. — Ты — самое лучшее, что со мной происходило. И никакие мудаки, в голове которых что-то заклинило, не заставят меня злиться на тебя. Уж тем более, если ты не виновен. Я так люблю тебя, ты сильный мальчик. Мой мальчик. — Я люблю тебя, — прошептал Тарьяй, неуверенно дотрагиваясь губами к чужим, сладко растягивая удовольствие. Так нежно, так медленно и невесомо, вкладывая всю свою любовь и заботу, они целовались, лаская руками шею и талию. И никакие мудаки не испортят их, к черту.