* * *
Орри нахохлившись сидела на полу в углу своей комнаты. Конечно, на стуле или на кровати было бы удобнее, но не хотелось вставать. И уснуть девочка не могла. Когда одна из жриц… Лирсли, кажется, а может, и нет… привела Кештиору сюда и заставила лечь в постель, девочка от усталости моментально провалилась в сон. И тогда к ней пришла Айха. Статная красавица Айха, на которую Орри так хотелось быть похожей. Девочка даже пыталась иногда подражать ее плавной походке, грациозным движениям, манере говорить чуть нараспев и тому очаровательному жесту, когда жрица в задумчивости чуть наклоняла голову набок, и смолисто-черная прядка, выбившись из прически, игривым завитком падала на ее висок. Орри подолгу торчала перед зеркалом, стараясь добиться такого же эффекта, но усмирить непослушные волосы так и не сумела. И вот теперь Айха стояла перед Кештиорой со своей мягкой улыбкой, и ее потрясающие косы насквозь пропитались красным, и кровь стекала с них на пол, собираясь в липкие лужицы. — Не смотри на меня, — попросила Айха. Но Орри не могла отвести взгляд, хотя видела, как к жрице крадется буттак и знала, что он исчезнет, если Кештиора закроет глаза или хотя бы отвернется. Она пыталась предупредить Айху, но язык почему-то не шевелился, и даже руку поднять не получалось, чтобы показать на опасность. — Не смотри, — повторила жрица внезапно изменившимся, мальчишеским голосом. Голосом Роуна. — Может, вернемся? Мы без оружия, и вообще… Давай пойдем домой, а? Только ты не смотри. Но Орри смотрела и ничего не могла с этим поделать. Смотрела, как сглаживаются, размываются черты лица жрицы, как оплывает стройное тело, растекается серой слизью, превращаясь в уродливый комок на залитом кровью полу. Девочка закричала. И проснулась, дрожащая, с мокрым от слез лицом. И поняла, что больше не сможет спать. Никогда.* * *
Орри сидела, забившись в угол, долго. Несколько лет, наверное. Или целую вечность. А время остановилось, и разноцветные пятнышки света, падавшие на пол от витража, очень медленно ползли от стены к двери. Слезы кончились. Ноги затекли. Девочка пересела удобнее. Больше всего ей хотелось раствориться в этой тишине и никогда больше ничего не делать, не решать, не видеть и не слышать. Никто не приходил. Ни поручить что-то, ни принести еды, ни даже спросить, как она чувствует себя после вчерашнего ужаса. Никому не было дела до Орри, а мама и папа остались в умирающем городе, а может, давно погибли, и Кештиора осталась одна во всем мире. От этой мысли девочка уткнулась носом в поджатые к груди острые коленки и снова расплакалась. Когда она очнулась, было уже темно. Как это она ухитрилась задремать? Орри болезненно поморщилась и потерла плечо, ноющее после сна в неудобной позе. Но все же она почувствовала себя немного бодрее. И поняла, что здорово хочет есть. Никто так и не пришел. Жрицам все равно, что случилось с девчонкой, которую они приютили. А может, мшанка победила прежде, чем они успели приготовить лекарство. И все уже заболели или даже умерли, а то и не просто умерли, а превратились в высохшие останки, как в одной жуткой книге, которую Орри прочитала давным-давно, еще в детстве, два года назад. Кештиора поднялась, зажгла свечу и уселась на стул, напряженно глядя на дверь и хмуря брови. Если сейчас встать и выйти в коридор, она может наткнуться на трупы. А если остаться, она скоро умрет с голоду. Нет, надо выбираться отсюда. Девочка решительно встала и привела в порядок одежду. Вещей у нее не было, собирать нечего. Оставалось только обследовать кухню и кладовую. Даже если все в храме мертвы, должна же была остаться какая-то еда. И воды надо взять: вдруг в городе она теперь гнилая, и от нее можно заболеть. И свечей, и веревку, и каких-нибудь снадобий. И хотя бы несколько книг — про буттаков, про то, как лечиться от мшаной лихорадки, про то, какие дороги куда ведут, и хорошо бы с картинками. Кештиора внимательно осмотрела комнату, сдернула с кровати одеяло, скатала в рулон и закинула на плечо. Подумала и прихватила огниво. Все, пора. Можно было бы дождаться утра, но спать не хотелось, а сидеть до рассвета в опостылевшей комнате и подавно. С горящей свечой в руке Орри осторожно выскользнула в коридор. Там было все, как обычно. Ни скелетов, ни призраков, ни даже паутины и слоя пыли, накопившейся за столетия, которые Кештиора просидела в одиночестве. Даже светильники горели как ни в чем не бывало. Девочка недоверчиво покачала головой и направилась к кухне. — О, вот и ты! Как вовремя! — воскликнула рыжеволосая жрица, имени которой Орри не знала. — Кештиора, да? Девочка ошеломленно кивнула, привыкая к мысли, что, похоже, умерли не все и прошло не так уж много времени. — А где тавхоэ Оэкки? — спросила она, холодея от страшной догадки. — Отдыхает, — пожала плечами рыжая. — Ей нужно поспать. Да что с тобой? Оэкки здорова. А одеяло тебе зачем? Положи его пока вон туда, что ли. Давай, поможешь мне. — Опять за ларвинис идти, да? — в животе стало холодно. — В портал? — За ларвинис? Ну-у, не знаю. Кто тебе сказал про ларвинис? — Тавхоэ Лирсли. Для лекарства от мшанки. — Да снадобье вроде уже приготовили. Нет, мне надо, чтобы ты картошку почистила. Картошку… После всего, что было, всего, что Орри сделала и пережила! В носу опять защипало. — Тавхоэ… можно мне сначала поесть? — сделав над собой усилие, попросила девочка. — Я же со вчерашнего… с того дня, как мы с Айхой… Горло перехватило. — Со вчерашнего, — подтвердила жрица. И нахмурила светлые брови. — Подожди, так с тобой же Лирсли была. Или… Ну, да, конечно. Так, садись, ешь. Да не давись, ешь спокойно. Пока Орри уплетала вареное мясо с хлебом, рыжая налила в глиняную кружку травяной отвар, а потом расщедрилась даже на шилговое варенье. — Змеехвоста не дам, — строго предупредила жрица. — Мы все перебрали его в последнее время. — Ум-гу… Вот кому нужен он, этот змеехвост, горечь пакостная! — Так что там случилось, в горах Подковы? — осторожно спросила жрица. — После того, как ты осталась одна. Как ты… — Как я выжила, тавхоэ? — девочка подняла голову от тарелки. Взгляд у нее стал неожиданно взрослый. И колючий. — Я двигалась, — сдержанно сказала Орри, снова принимаясь за мясо. Уже не так жадно: голод отступил. — В книгах сказано, что надо двигаться, чтобы не замерзнуть, вот я и двигалась. — Всю ночь? — Всю, — не моргнув глазом солгала Кештиора. — Устала ужас как. Жрица недоверчиво посмотрела на нее. — Благодари Великую Мать, — наконец торжественно изрекла она. — До конца своих дней благодари. Ибо она подарила тебе второе рождение. У девочки чуть кусок не застрял в горле. Великая Мать, как же! Знали бы они, кто на самом деле спас Орри жизнь! И что она сделала с ним в ответ. Кештиора часто заморгала и низко склонилась над тарелкой. — Не плачь, — рыжая мягко погладила ее по плечу. Заметила, стирх побери! — Не надо, Кештиора. Все уже позади. От материнской интонации жрицы сделалось еще тошнее. — Все хорошо, милая. Ты дома. Это стало последней каплей. Орри уткнулась лицом в живот рыжей и разревелась так отчаянно, словно боялась не успеть выплакаться до того, как на нее свалится очередная беда. Но никто ее не торопил, ничего не происходило, и слезы постепенно иссякли. — Доешь, — тихо сказала жрица. — Я не буду тебе мешать. Орри молча вернулась к еде, стараясь не смотреть на рыжеволосую. Потом взяла нож и принялась чистить картошку. Это занятие, обычно скучное, сейчас помогло ей успокоиться. «Что сделано, то сделано», — так, помнится, говорил Навагарн, выбравшись из очередной передряги. Только с чего бы ему-то переживать! Он был храбрец и победитель, вождь племени, основатель столицы и все такое. Его, небось, никто не заставлял чистить картошку. Невольно представив себе Навагарна за столь не героическим занятием, Орри улыбнулась, и на душе стало немного легче. Ей очень хотелось рассказать кому-то о том, что произошло в горах. Она готова была излить душу Лирсли, пока та вела ее от Зала Служения до комнаты, но старшая жрица куда-то очень спешила. Убедилась, что Орри цела, уложила в постель и оставила одну. Будь жива Айха, Кештиора поговорила бы с ней. А лучше всего — с Роуном. Ему можно было доверить все, что угодно. Он бы никогда и никому не разболтал. И уж точно не упрекнул бы Орри ни в чем. Он бы понял. Он не так уж много знал, Роун Тарф, и не смог бы ничего посоветовать, зато умел слушать. И поддерживать. Девочка вздохнула. По всему выходило, что открыться ей теперь некому. И чем больше времени проходит, тем труднее будет рассказать о пережитом. Похоже, придется справляться самой. Больше всего Орри хотелось сделать вид, что ничего не случилось. Мало ли что может примерещиться в темноте. Хорошо, буттак по плечу не похлопал и прогуляться не пригласил! Но если архранды существуют на самом деле, Кештиора может встретить их когда-нибудь снова. Значит, надо выяснить про них все подробности. В библиотеке наверняка что-то найдется. Полоска кожуры побежала из-под ножа быстрее: теперь Орри не терпелось добраться до книг. Но улизнуть не удалось. Стоило закончить с картошкой, как девочку отправили в кладовую за мукой, потом в крытый сад за овощами и травами, затем пришлось эти овощи мыть и резать. А когда Кештиора уже начала надеяться, что ее наконец отпустят, в кухню сунула нос Аштея и велела идти с ней готовить лекарства. Орри обрадовалась было, что речь идет о том чудо-снадобье от мшанки, для которого они с таким трудом и риском добывали составляющие, но оказалось, что нужны всего лишь обычные порошки и микстуры. — Это важно, — снизошла до объяснений Старшая целительница. — Без них больные не дождутся, пока наше средство будет готово. Умрут раньше. — А долго еще? — нетерпеливо спросила Орри. — Несколько дней. — А потом я смогу уйти домой? — не выдержала девочка. Аштея нахмурилась и покачала головой. — Как Лирсли скажет. Орри только вздохнула.* * *
В книгах и свитках упоминаний об архрандах нашлось до обидного мало, во всяком случае, на языке Содружества вольных городов. И все какие-то невнятные. Один автор утверждал, что это существа вымышленные: их никто никогда не видел, а люди, которые слышали голоса, просто подхватили хворь, которую насылают горы. Если подняться высоко, всякое почудиться может. И хорошо, если только бредить начнешь, а то рискуешь и вовсе сознание потерять. В другой книге вскользь упоминалось, что архранды — давние враги людей, которые убивают, скидывая со скал, всякого человека, неосторожно забравшегося в их владения. Но к счастью, такое случается очень редко, потому что эти существа трусливы, живут в труднодоступных местах и предпочитают прятаться. Зато Орри попалась пара книг, где говорилось о буттаках и способах защиты от них. И даже было описано несколько случаев, когда захваченного чудовищем человека удавалось вернуть к жизни. Тома были тяжеленные, с собой не прихватишь, да и нельзя брать чужое. Так что Кештиора старательно переписала все советы и спрятала туго свернутые листы за пазуху. Она успела обследовать три больших стеллажа и уже подбиралась к четвертому, когда Лирсли прислала за ней одну из молодых жриц. — Лекарство готово, — коротко сказала девушка.- Идем с нами, поможешь. В город! На волю! Орри едва не подпрыгнула от радости, начисто забыв и о мшаной лихорадке, и о подстерегающем за стенами храма буттаке. По коридору она почти бежала, так что жрица едва поспевала за ней. — На вот, выпей, чтобы не заболеть. — Лирсли зачерпнула из глиняного горшка большую ложку красновато-коричневой кашицы. Кештиора опасливо понюхала снадобье, потом лизнула. К ее удивлению, на вкус оно оказалось совсем не противным, а даже сладковатым. Лирсли забрала у девочки пустую ложку и сунула Орри горшок с лекарством. — Теперь идем. Постарайся все-таки поменьше прикасаться к больным. И вот, повяжи. Кештиора послушно закрыла нос и рот платком, стянув его узлом на затылке. К ее разочарованию, Лирсли повела своих помощниц не к выходу в город, а в северное крыло. Хотя, если подумать, правильно: жриц тоже надо было спасать, а идти до них ближе.* * *
У дверей Лирсли приостановилась: к горлу подступила тошнота от тяжелого запаха. Стоило бы пропитать чем-нибудь платки, закрывавшие рты и носы, чем-нибудь, что перебило бы вонь. Но возвращаться — спугнуть удачу, а она сейчас нужна им, как никогда. Лирсли зажмурилась и ярко, в деталях, как ее когда-то учили, представила себе кислые плоды нийлы — продолговатые, желтовато-зеленые, округлые с одного конца и заостренные с другого. Вот она сдирает с них толстую, шероховатую кожуру, обнажая сочащуюся соком ярко-лиловую мякоть. Терпкий свежий запах, пусть и воображаемый, на время заглушил зловоние, рот наполнился слюной, скулы свело — и тошнота отступила. Лирсли повернула в замке ключ и распахнула створки. В северном крыле было темно, несмотря на дневное время. Хорошо, что она догадалась прихватить светильники. Аштея и Оэкки зажгли их, не дожидаясь команды. — Будьте настороже, — одними губами шепнула Лирсли. — Помните — некоторые больные впадают в ярость. Орри, держись поближе ко мне. Она вошла, сделала несколько шагов и, остановившись, подала знак спутницам закрыть и запереть дверь. Огромная тень от ее руки метнулась по стене в свете фонаря, и Лирсли, каждое мгновение ждавшая нападения, вздрогнула. Лекарство защищало их от заразы — по крайней мере, сильно снижало вероятность подхватить мшанку. Но больные в исступлении могли попросту растерзать своих спасителей, особенно если набросятся скопом. Если их, обезумевших, но оставшихся на ногах, окажется много. Однако пока никто не выскакивал из темноты и не бросался на жриц. Откуда-то доносились шорохи, невнятное бормотание, но и только. — Может быть, стоит зажечь светильники на стенах? — тихо предложила Лоэнлин. — Опасно, — возразила Лирсли. — Это может их спровоцировать. Уходить далеко от спасительной двери ей тоже не хотелось. Она взяла правее, держа перед собой фонарь и напряженно вглядываясь в кое-как разгоняемый им сумрак. Возле стены лежали тела. Еще живые? Трупы? Одно вроде бы шевельнулось. — Кто тут? — негромко окликнула старшая жрица. — Мы принесли лекарство. — Иэрри, — прохрипела темнота. — Я Иэрри. Лирсли, ты? — Я, — подтвердила старшая, подходя ближе. — Как ты? Привстать можешь? — Зажги свет, — попросила Иэрри. — Обойдемся пока фонарями, ладно? — мягко сказала Лирсли. — Не стоит тревожить всех сразу. Мы обойдем вас одну за другой. — Хорошо, зажги фонарь, — согласилась больная. — Здесь так темно, что я даже руку свою не вижу. — Но вот же… — начала Лирсли и осеклась. Глаза Иэрри невидяще смотрели мимо нее. — Это от мшанки, — осторожно сказала старшая. — Так бывает. Но ты жива, это главное! Вот, я принесла лекарство, оно ускорит выздоровление. Но не вернет зрение. Однако об этом пока говорить не стоит. Лирсли поднесла ложку к губам больной. Иэрри неловко нащупала руку старшей жрицы. Пальцы ее были холодными и липкими. — Ну, вот, — ласково сказала Лирсли, подавив невольное отвращение, за которое ей тут же стало совестно, — теперь ты поправишься. А сейчас отдохни. Только скажи: много… выживших? Иэрри вымученно улыбнулась, опустившись на дурно пахнущие тряпки, когда-то бывшие одеялами. — Не знаю, — ответила она. — Несколько есть: я иногда слышу голоса и шорохи. Новых заболевших вроде давно не приводили. Они обычно шумят: окликают, ищут кого-то. Потом жалуются и стонут. Но в последнее время сюда только еду и воду приносят. Постучат — и все, остается лишь забрать… ну, у кого силы есть до двери добраться. — А вы разве не… общаетесь между собой? — растерянно спросила Лирсли. — Пытались, — еле слышно прошелестела Иэрри. — Но когда одни в бреду, другие без сил, очень трудно… договориться. Сперва мы хоть умерших оттаскивали в соседний зал — сообща, иначе не справиться. А потом — так, отползешь подальше, чтобы меньше воняло, и все. К тому же, знаешь, некоторые тут в буйство впали. И они шли на звук, нападали и… В общем, лучше было не привлекать их внимание. — Отдыхай, — Лирсли проглотила комок в горле. — Мы заберем тебя отсюда. Сегодня же. Тебя и всех, кто остался в живых. Теперь у нас есть лекарство. Наконец-то есть.* * *
Как Орри ни старалась, пару раз ее все-таки вывернуло. Прямо на пол. И ведь даже в сторонку не отойдешь: страшно. Они вшестером ходили по огромному помещению, трогали и переворачивали тела, ища выживших. В конце концов Лирсли разрешила зажечь светильники на стенах, и стало легче. Иначе можно было до Ночи Перерождения провозиться, если не дольше. От вони кружилась голова, а увесистый горшок с драгоценным снадобьем почти не пустел: слишком мало оказалось живых. Наконец Лирсли с явной неохотой объявила поход завершенным. Будто и не устала, не боялась, не ощущала тяжелого запаха. Они забрали из северного крыла одиннадцать жриц. Три из них были почти здоровы, разве что очень слабы. Две ослепли, еще одна сильно хромала и шла, опираясь на руку Аштеи. Еще трех пришлось связать и даже заткнуть рот: они кидались на своих спасительниц, рычали, словно дикие звери, и даже пытались кусаться. К счастью, сил у них было уже слишком мало, чтобы причинить кому-либо заметный вред. Но пятна крови на полу и еще что-то в углу, куда Орри запретили даже смотреть, говорили о случившейся здесь беде, как бы не худшей, чем мшаная лихорадка. Еще двух жриц вытащили на носилках: они были без сознания. Оэкки и Аштея советовали оставить их, но Лирсли силой разжала больным челюсти и засунула ложку с лекарством. Эрисею, самую главную жрицу, тоже в конце концов нашли. Мертвой. Ее уложили на носилки и бережно накрыли плащом. Кештиора хотела взглянуть на нее, но Лоэнлин позвала помогать, а когда отпустила, Верховную уже унесли. К моменту, когда маленький отряд выбрался из северного крыла, Орри казалось, что она на всю жизнь пропиталась вонью. А если правду сказать, то было и страшновато: вдруг лекарство не подействует. Тогда останешься ты слепой, как эта несчастная Иэрри, а то и вообще помрешь. И некому станет спасать Роуна. И замуж ты уже никогда не выйдешь, и приключений у тебя не будет, и вообще ничего: ни серого в яблоках коня, ни ярко-красного платья с вышитым подолом, ни пряников с ярмарки. И мама с папой не дождутся дочку обратно. От этой мысли Орри хлюпнула было носом, но быстро взглянула на Лирсли и остальных и устыдилась. Тут же насупилась и гордо вскинула голову: не дождетесь, не покажет она своего страха. Да и вообще — как может бояться та, что сумела справиться с буттаком (ну, почти) и выжила в горах Юго-Восточной Подковы! Одна, между прочим, выжила! В книгах написано, что архрандов не бывает, значит, так и есть. А примерещиться всякое может — на высоте, да со страху. Так что — не было ничего. А если когда-нибудь Орри все-таки встретит архранда (ну, вдруг!), она ни за что на свете не станет смотреть на него. — Подготовьте умерших к погребению, — донесся до девочки голос Лирсли. Внезапно усталый голос, как будто у жрицы сразу закончились силы, стоило только выйти из северного крыла, превратившегося в кладбище. — Погребальный костер будет… один для всех, — Лирсли вздохнула. — Их слишком много, а мы не можем затягивать дело. — Да, тавхоэни. Тавхоэни?! Но Эрисея же умерла… — Верховная жрица не избрана, Иссия, — словно в ответ на мысли девочки возразила Лирсли. — Да, тав… Да, Посвященная. Мы все сделаем. Вы теперь отдохните. — Нет, мы сперва устроим больных. Вам и так хватит работы в северном крыле. Снадобье все выпили? — Да… Посвященная. — Хорошо. Кештиора! Девочка подошла ближе, очень надеясь, что ее не отправят с очередным поручением. После возни с больными и так ноги подкашивались. — Иди поспи. Уф-ф… — Ты хорошо потрудилась сегодня, — Лирсли легонько сжала плечо девочки. — Отдохни как следует. Завтра мы идем в город.* * *
Спала Орри, как убитая, а вот пробудилась еще до рассвета. Стоило в полудреме вспомнить, что сегодня она идет в город, как весь сон слетел. Девочка встала и на всякий случай тщательно проверила свои сокровища — аккуратно переписанные отрывки из книг. Все было на месте, она успокоилась и снова легла. Зря: заснуть все равно не вышло, только ворочалась с боку на бок и ждала утра. А когда дождалась, легче не стало: жрицы словно нарочно тянули время. Неспешно завтракали, долго и обстоятельно собирались. Орри едва не приплясывала от нетерпения. И вот наконец Аштея отодвинула тяжеленный засов и толкнула дверь, ведущую на волю. Почему-то Лирсли выбрала черный ход. Жаль: они попадут в узенький Швейный переулок, а не на просторную Храмовую площадь, откуда расходятся три самые большие улицы города: Центральная, вдоль которой по праздникам иногда устраивают шествия, Торговая, ведущая к Ярмарочной площади, и Фонарная, названная так из-за установленных на ней красивых уличных светильников. Если немного пройти по Ярмарочной, потом свернуть в Гусиный тупик, а с него почти сразу на Чесночную, то минут через десять окажешься на Гончарной, где живет… то есть, жил… нет, обязательно будет снова жить Роун. А уж оттуда рукой подать до родного дома на Баранке. Забавное название улица получила, во-первых, потому что там в основном жили пекари и кондитеры, а во-вторых, из-за кривой формы: она огибала холм под названием Бараний лоб, на котором никто не жил, зато стоял среди старых деревьев заброшенный сарай, где, по слухам, водились самые настоящие привидения. Орри с Роуном много раз пытались их выследить, но так и не поймали ни одного. Впрочем, ладно, пусть будет Швейный переулок. Главное — вырваться наконец из храма, пройти по знакомым улицам, увидеть хоть кого-нибудь, кроме жриц. Орри знала, помнила, что сейчас время Сна, что снаружи холодно и возможно даже выпал снег. И все равно ей упорно казалось, что за распахнутой дверью звенит, смеется, пьянит птичьим пением, медовым ароматом цветущих ирсиний и горьковатым свежим запахом молодой листвы пора Обновления. И как только они со жрицами выйдут туда, кошмар закончится: не будет ни эпидемии, ни смертей, ни буттака. Дурной сон рассеется, унесенный порывами теплого ветра, и Роун окажется дома, и мама с папой, и вся семья… Никогда больше Орри не будет отлынивать от возни с тестом. Печь и разносить пироги — это же очень здорово, потому что все живы, и всё, как прежде. Девочка, улыбаясь, шагнула за порог — и застыла на месте, комкая в кулаке край мехового плаща и давясь воздухом. — Кештиора, идем. Ее дернули за руку, и она покорно пошла за жрицами, прижимая к груди горшок со снадобьем и зябко кутаясь в плащ. Снега не было — только влажный, промозглый холод. И запах, пропитавший, казалось, весь город. Тошнотворный смрад мертвечины.* * *
Они шли не к дому Орри — в другую сторону. И хорошо. Можно было вцепиться в мысль, что у родителей все в порядке, что они успели закрыться дома, спрятаться, и зараза не дотянулась до них, обошла стороной, а они сидят в подвале, закутавшись в меховые одеяла, и жуют пироги. Они же могли напечь много-много разных пирогов, но не продавать их, а запасти для себя. Конечно, они возненавидят такую еду, но зато останутся живы. И родители, и бабуля с дедушкой, и зазнавала Вильта, воображающий себя взрослым, и добродушная Мийраль, которая хоть и не участвовала в рискованных забавах Орри, никогда не выдавала сестру. И доверчивый малыш Нальти тоже. — Я уже иду, — одними губами шептала девочка, бредя за жрицами прочь от родного дома. — Я скоро приду, я спасу вас, у меня есть лекарство. Сейчас главное было — пореже вдыхать воздух, прикрывая нос и рот краем плаща. И ни в коем случае не смотреть под ноги. Точнее, не вглядываться в то, что приходилось переступать или обходить. Это давно уже не было людьми, это лучше было считать замотанными в тряпки тюками. Ехала, например, телега, подпрыгнула на ухабе… это ничего, что улица ровная — ухаб всегда можно найти. И вот вывалились они и лежат. Возница растяпа, ему наверняка влетело за то, что не подобрал потерянный груз. А ты иди себе мимо, и все. Главное — не споткнись. Они подходили к очередному дому, кто-нибудь из жриц распахивал дверь и заглядывал внутрь. Иногда Лирсли, Оэкки или Аштея даже заходили и было слышно, как они окликают хозяев. Чаще всего никто не отзывался. Некоторые двери были заперты, но жители не открывали на стук. Может, боялись, а может, так и не дождались спасителей. В нескольких домах удалось отыскать выживших. Тех, кто был в сознании, Лирсли отправляла в храм в сопровождении пары жриц. Конечно, удобнее было бы отвести всех разом, но возвращаться за ними получилось бы слишком долго, а обходить город вместе со служительницами Вастарны хворые люди не могли, а здоровые ни за что бы не согласились. К моменту, когда маленький отряд добрался до Рыбачьей улицы, их осталось четверо: Лирсли, Оэкки, Лоэнлин и Орри. — Тавхоэ, — девочка тронула Посвященную за рукав. — пойдем направо. — Направо? — устало спросила та. — Почему? — Направо, потом вдоль набережной, потом на Чесночную, — уточнила Орри. — Так отсюда до Баранки быстрее всего. Мой дом там. Ответить Лирсли не успела: что-то вывернулось из-за угла дома, с визгом метнулось к ним, повисло на плечах Лоэнлин. Кештиора отшатнулась, растерянно глядя на двуногое существо в лохмотьях с серо-зеленым месивом вместо лица. Оно по-волчьи вцепилось зубами в шею жрицы, брызнула кровь. Лирсли мгновенно обернулась и сделала странное движение рукой — словно невидимую петлю набросила. Чудовище отшатнулось от жертвы, будто его отдернули, и упало. Мгновением позже Оэкки прижала его к земле. — Кештиора, лекарство! — скомандовала Лирсли, не сводя глаз с поверженного врага. — Не бойся, я… мы держим его… ее… в общем, держим. Орри зачерпнула ложкой снадобье и, борясь с тошнотой, сунула ее в оскаленный рот извивающегося пленника. Существо, к счастью, плеваться не стало, и Кештиора поспешила убраться от него подальше. Жрицы связали безумца и подняли на ноги. — Придется возвращаться в храм, Кештиора, — сказала Лирсли. — Тем более, что скоро стемнеет, нас слишком мало, а здесь, сама видишь, небезопасно. Побледневшая Лоэнлин, морщась, зажимала рану на шее. Сквозь пальцы струилась кровь, пачкая светлый мех плаща. — Мы все приняли снадобье, — напомнила Лирсли. — Ты не заразишься. — Сосуды не задеты, — с облегчением сообщила Оэкки, осмотрев и перевязав раненую. — Но зашивать придется, как только вернемся. — Кештиора, — Лирсли взяла девочку за подбородок, краем глаза следя за больным, который пока стоял смирно. — Посмотри на меня. Орри! Посмотри. На. Меня. Завтра утром мы пойдем к твоему дому. Обещаю.* * *
Когда жрицы наконец добрались до храма, уже стемнело. Лирсли передала раненую Лоэнлин и присмиревшего безумца дежурным, отправила юную Кештиору ужинать с остальными, а себе и Оэкки попросила накрыть стол в малой трапезной, где к ним присоединилась Аштея. Надо было поговорить. Из одиннадцати спасенных в северном крыле жриц две умерли — те, что были найдены без сознания. Зато к агрессивным вернулся разум, и они явно пошли на поправку. Больные пока нуждались в уходе, но еще несколько дней — и они смогут помогать остальным. — Северное крыло очистили? — спросила Лирсли. — Не успели, — Аштея разлила по кубкам подогретое вино со специями.- Не хватает людей. Слишком многие ушли с нами в город. — И их все равно было недостаточно, — вздохнула седая жрица.- Большинство выживших еще слабы или изувечены мшанкой, мы не можем оставлять их в домах. К тому же, им не отбиться, если нападут впавшие в ярость больные. — Сегодня мы доставили в храм тридцать семь горожан, — Оэкки обхватила кубок ладонями, словно у нее мерзли руки. — И еще сорок не смогли: они без чувств. — Мы перенесем их завтра, — Лирсли болезненно поморщилась. — Если они доживут, — вставила Аштея. — Это ведь последняя стадия. — Ну, лекарство-то мы им дали, — Лирсли устало потерла лицо ладонями. — Это хотя бы шанс. — То есть часть жриц должны завтра весь день ходить с носилками и забирать тех, кто остался, — хмуро сказала Оэкки. — Скорее всего, безнадежных. Больных в храме прибавилось, значит, потребуется больше тех, кто станет смотреть за ними. Плюс раненые. Дивильда еще очень слаба. А у всех, кого укусили или оцарапали безумцы, начался жар. — Лоэнлин? — быстро спросила Лирсли. — Пока нет, но… Кстати, как ты ухитрилась сбить с ног нападавшего? Ты же была далеко. — Это не я, — сдержанно сказала седая жрица. — Он просто споткнулся. При мшанке часто отнимаются ноги, ты ведь знаешь. — Вот как? — недоверчиво прищурилась Оэкки. — Сам? Что же, хвала великой Матери, что отвела беду! — Хвала Вастарне! — эхом откликнулись остальные. — Так вот, — вернулась Оэкки к прерванной теме. — Помимо ухода за больными, остаются неизбежные хозяйственные дела, а ртов прибыло, чего нельзя сказать о рабочих руках. — Завтра я заберу младших жриц из Зала служений, — помолчав, решила Лирсли. — Теперь обряд можно завершить: Вастарна помогла, у нас есть лекарство. А когда все закончится, мы проведем благодарственный ритуал по всей форме. — Где будем больных размещать? — спросила Аштея. — Северное крыло не готово. И мы проверили только небольшую часть города. Если так пойдет дальше, нам не хватит места. — И что вы предлагаете? — раздраженно спросила Лирсли. — Бросить горожан умирать? — Ни в коем случае, — узкая ладонь Оэкки успокаивающе легла поверх ее руки.- Но мы не можем держать всех спасенных здесь. Нужно использовать часть городских помещений. — Тогда они должны быть поблизости, — задумчиво сказала Лирсли. — Было бы сейчас время Расцвета, мы бы и на площади людей устроили, но сейчас холодно. — Дворцы на Парчовой улице в пяти минутах ходьбы быстрым шагом, — подсказала Аштея. — И там наверняка остались припасы, которые нам очень помогут. — Ты шутишь? Кто это разрешит… — Мертвецы возражать не станут, — пожала плечами Оэкки. — А те, кто сбежал, еще неизвестно, когда вернутся. И вернутся ли. Кто из богачей рискнет обвинить нас в захвате чужих домов после того, как мы спасем город? Да их же растерзают на месте! Тем более, что когда все закончится, может не оказаться даже наследников, а тогда имущество вообще перейдет в городскую казну. — И весьма кстати, — Аштея сделала большой глоток вина. — Северную Данмару теперь придется долго восстанавливать. — Кстати, — Лирсли обвела подруг взглядом.- Надо завтра же проверить ратушу. Консул, члены городского совета, начальник стражи — хоть кто-то должен был уцелеть. — Не похоже, — хмыкнула Оэкки. — Иначе город выглядел бы иначе. Вряд ли сейчас кто-то управляет Данмарой. Мшанку ни указами, ни оружием не остановишь. Но проверим, конечно. Если повезет, нам помогут поддерживать порядок, Если нет, станем наводить его сами. — Лирсли, — Аштея разгладила кончиками пальцев и без того ровно лежащую скатерть. — Я не успела тебе сказать: Иссия заболела. — Чем? Аштея выразительно приподняла бровь. — Не может быть! — покачала головой седая жрица. — Она же выпила лекарство, я сама его ей дала! — Сегодня у нее начался жар. — Простудилась? — с надеждой предположила Лирсли. — Ведь ее не ранили? — Нет, не ранили. Но жар слишком сильный, — вздохнула Аштея. — И этот запах — его ни с чем не спутаешь. Она заразилась, Лир. А значит, снадобье работает не всегда.* * *
— Тавхоэ Лирсли, — Орри прибавила шагу и догнала жрицу. — Мой дом в другой стороне! — Что? — Посвященная непонимающе сдвинула брови. — Ах, да… Кештиора, мы обязательно пойдем туда, но сейчас нам необходимо осмотреть ратушу и дворцы на Парчовой. Ратушу? Дворцы?! Орри не поверила своим ушам. Жрицам важнее спасти богатеев, чем ремесленников? Но ведь для Великой Матери все дети равны, и служительницы Вастарны постоянно талдычили об этом. Пока до дела не дошло! Девочка открыла было рот, чтобы возразить, но вовремя поняла: бесполезно. Если уж Лирсли что-то решила, ее не переубедишь. — Я отправила бы кого-нибудь с тобой, но идти так далеко вдвоем слишком опасно, — объяснила Посвященная. — Мы не успеем помочь, если на вас нападут. А больше одной сопровождающей тоже выделить не могу: у меня каждый человек на счету. Понимаешь? — Да, конечно, — пасмурно кивнула Орри. — Понимаю. Ладно, Лирсли. Ты решила так, пусть. Но не ты одна приняла решение. Юркнуть следом за жрицами в один из домов и найти там подходящую посудину, труда не составило. Забирать все лекарство, которое ей доверили нести, Кештиора, понятно, не собиралась. Отложила ровно столько, чтобы хватило вылечить всю семью, несколько ближайших соседей и отца Роуна. Девочка спрятала драгоценную склянку под плащ, подергала за рукав одну из молодых жриц и протянула той горшок со снадобьем: — Подержи, пожалуйста. Я сейчас: живот прихватило. Переждать в нужнике, пока все отвернутся, тенью выскользнуть через калитку на улицу — хорошо, что в этом дворе нет собаки, — и вот она, свобода! И снова на миг показалось: дома все хорошо, они только ждут ее, Орри, и очень скучают. Но оглушительная вонь, накрывшая город, и угрюмая настороженность пустых улиц тут же вернули девочку к действительности. Кештиора проглотила комок, внезапно застрявший в горле, и бегом припустила вдоль Парчовой, потом по Яблочной и через Аптекарский квартал к повороту на Чесночную. Домой!* * *
Орри бежала. Потом перешла на шаг и двигалась все медленнее, почти крадучись. Северная Данмара, родная, знакомая до каждой трещинки на заборе и привычная до зевоты, исчезла. Вокруг был город, похожий на нее рисунком улиц и фасадами домов, но другой. Незнакомый. Чуждый. И Орри все меньше хотелось здесь находиться. Дело было не только в смраде, хотя и этого бы хватило с лихвой. Давно не метенные улицы были занесены палыми листьями, уже темными, кое-где прихваченными первыми заморозками. Дома с закрытыми посреди дня ставнями, а кое-где наоборот с выбитыми окнами, казались ослепшими. И — звуки. Кештиора никогда не обращала внимания на обычные городские шумы: они были фоном ее жизни. Слух выхватывал из мешанины то, что касалось Орри в данный момент: голос соседки, крик петуха, собачий лай за забором, скрип колес телеги, едущей к Ярмарочной площади. И все это было обыденным, как восход и закат солнца. Если бы Данмара сейчас утонула в тишине, девочке возможно было бы легче. Но обезлюдевший город не молчал. В нем что-то происходило, и Орри тревожно вслушивалась в эти странные звуки, пытаясь вовремя заметить неведомую опасность. Стук за углом — это ветер играет незапертым ставнем? Или кто-то еще живой доковылял до калитки, чтобы позвать на помощь? Что-то проскрежетало по ту сторону забора совсем рядом — словно когти чудовища. Может быть, просто ветка? Или костлявые руки ожившего мертвеца? И тут же с соседней улицы раздался вой. Собака оплакивает мертвых хозяев? Или — охотится? Орри доводилось слышать про одичавших псов, остающихся в брошенных поселениях. Встретить таких, говорят, едва ли не хуже, чем волков: людей они совсем не боятся. Девочка остановилась. Вернуться к жрицам? Там безопаснее — если она, конечно, сумеет благополучно одолеть обратный путь. Но Лирсли ведь не станет отправлять кого-то, чтобы спасти близких Кештиоры. Она будет помогать тем, кому посчастливилось жить по соседству с храмом. Дом Орри слишком далеко. Если до него и дойдет очередь, к тому времени все умрут. От этой мысли девочка жалобно всхлипнула и вдруг поняла, что больше не боится. Совсем. Или она сейчас доберется до родных и спасет их, или… да какая разница, что случится! В храм она не вернется точно. Орри понадежнее пристроила склянку со снадобьем и огляделась в поисках какого-нибудь оружия. Но ни палки, ни обломка доски вокруг не валялось. Ветви деревьев были слишком высоко и далеко от забора, а лезть в чужой сад Кештиора сейчас не решилась бы ни за что, хотя прежде не раз совершала такие разбойничьи набеги — не столько ради добычи, сколько чтобы доказать приятелям свою удаль и бесстрашие. Но соседская хворостина — одно дело, а привидения, больные безумцы и дикие собаки — совсем другое. Эх, надо было прихватить с собой хотя бы нож! Поверила Лирсли, дур-реха, не подготовилась! Вот теперь и отбивайся от чудовищ, как знаешь! Кештиора исподлобья посмотрела на улицу перед собой, готовясь дорого продать свою жизнь, но пока никакие враги не пытались заступить ей дорогу. Значит, вперед. Она помчалась со всех ног, спрятавшись в эту спешку, словно в спасительный кокон. Воздух свистел в ушах, мешая вслушиваться, заглушая страх. И даже вонь вроде бы отступила: сейчас главное было не сбить дыхание, не сбавить скорость, добраться до цели прежде, чем что-нибудь помешает или усталость возьмет свое. Чесночная… Столярная… Проход, ведущий к Роще Упокоения, главному городскому кладбищу. Богатых-то хоронили у храма, как и жриц, а всех остальных — в Роще. Тут Орри припустила еще быстрее, рискуя упасть и разбить драгоценную склянку. В горле запершило: воздух здесь был пропитан тяжелым жирным дымом. Гончарная… Прости, Роун! Надо помочь твоему отцу, обязательно надо, но немного позже. Сначала — добраться до дома. Пара часов ведь ничего не изменит. Орри вернется, вот только повидает своих, даст им лекарство, и сразу снова сюда. Кештиора свернула в Сапожный переулок и резко остановилась. Навстречу ей кто-то ковылял. Человек? Ну да, в заскорузлой от зловонного пота одежде, покрытый серо-зелеными струпьями, но всего лишь больной человек, которому нужно дать лекарство. И все же было в этой неуклюжей фигуре что-то такое, от чего девочка невольно попятилась, прижалась к забору на другой стороне улицы. Прохожий как будто не замечал Орри — тяжело загребал башмаками слежавшиеся листья, бессмысленно глядя в пустоту, и что-то тащил за собой. Тушу животного? Н-нет, огромную — размером с ребенка — куклу. Кештиора таких и не видела никогда. Мужчина волок куклу за ногу, и по дороге за ними тянулся темный след. Орри прижала ко рту ладошку, вглядываясь и не желая верить своим глазам. Живот у куклы был разорван и оттуда торчало влажное, серо-багровое, чего никак не должно быть внутри игрушки. В растрепанных волосах запутались листья и еще какой-то мусор. Мужчина что-то пробормотал и вдруг посмотрел на Орри. Девочка тихо вскрикнула и опрометью кинулась прочь. От жуткого существа, когда-то бывшего человеком. И от дома. К счастью, эти места она раньше излазила вдоль и поперек. Угловой дом на пересечении Сапожного и Кожевенной принадлежал пожилой вдове, которая не подозревала о том, что одна из досок забора расшатана. И соседняя тоже. Если эти две доски немного подвинуть, то при должной сноровке можно протиснуться во двор. А собака у вдовы не кусачая, тем более, что Орри при каждом удобном случае отламывала ей кусочек пирога. За яблоками они с Роуном сюда обычно не лазили: во-первых, жалели хозяйку, которой и так жилось нелегко, а во-вторых, сад у вдовы роскошью не отличался. Зато здесь были густые заросли архоя, в которых можно было отлично спрятаться и болтать обо всем на свете, делиться страшными тайнами и строить грандиозные планы, не опасаясь, что кто-нибудь помешает. К этому-то убежищу и метнулась Орри, дрожащими руками задвинув за собой доски. Укрылась за переплетением веток и еще зажмурилась, хотя знала, что так делают только глупые малолетки, считая, что, если они никого не видят, то их тоже не найдут. Он же не настоящий, этот… в Сапожном. Показалось, ведь всякое примерещиться может, в конце концов. А если и в самом деле был — ну, мало ли, что он тащил. Мешок, например. Или тушу овцы — почему бы нет? Только вот овцы не носят желтых штанов. Пусть замызганных, драных, но одежда такого цвета дорого стоит. И эти яркие штаны были только у одного ребенка в городе. У Койни, единственного сына мельника. Мальчишка рос болезненным и слабым, а родители души в нем не чаяли, вот и баловали сверх меры. Койни был приятелем Нальти и вечно хвастался обновками. Орри не раз хотелось поставить ему подножку, чтобы плюхнулся прямо в лужу и перестал задирать нос, но не связываться же с мелюзгой. Да и братишку расстраивать не хотелось. И вот теперь она сидела, уткнувшись лицом в согнутые колени, и пыталась забыть увиденное, стереть его, отменить, потому что жить в мире, где происходит подобное, было совершенно невозможно. Потому что мир от этого рассыпался грудой бессмысленных осколков, а в груди Орри расползалась холодная пустота, и невозможно было ни двигаться, ни думать, ни даже плакать. Должно быть, Кештиора просидела так долго, а может, и задремала, потому что над городом сгустились сумерки. В животе урчало от голода, но Орри казалось, что попытайся она съесть что-то среди этих стылых, пропитанных горем и смертью домов, ее тут же вывернет. Впрочем, и пищу здесь попробуй еще найди: началась пора Сна, урожай собран пару кругов Матери назад, а если что и осталось, давно сгнило или расклевано птицами. Девочка кое-как поднялась на затекшие ноги. Надо было идти домой. Только вот открыто, по улице двигаться нельзя — этот наверняка там, подстерегает. Придется пробираться дворами.* * *
Ратуша оказалась пустой. Казармы городской стражи тоже. И даже не похоже, чтобы кто-нибудь собирался в спешке. Судя по всему, и консул, и советники уехали еще в начале эпидемии, прихватив с собой охрану. Лирсли их не винила: жрицы ведь тоже закрылись в храме, стараясь остановить заразу. И частично остановили. Тщательно запертые внешние двери ратуши пришлось взломать, зато потом Аштея отыскала ключи, и в распоряжении служительниц Вастарны оказалось несколько просторных помещений, надежно защищенных и от агрессивных больных, и от сбившихся в стаи собак, и от забредших в лишенный защиты город хищников. В домах на Парчовой тоже никого не оказалось, зато нашлись припасы, утварь и удобные постели. — Размещать людей будем небольшими группами, — решила Лирсли. — Больных отдельно от выздоравливающих. Буйных запираем поодиночке. — Кстати, и тех, на кого снадобье не подействовало, тоже лучше изолировать, — добавила Аштея. — Вдруг у них какая-то другая хворь, только похожая на мшанку. Сейчас все слабые — кто от усталости, кто после болезни. Подхватить любую заразу проще простого. — Нас слишком мало, — напомнила Оэкки. — И две трети жриц обходят дома в поисках выживших. Лир, нам надо и больных выхаживать, и хозяйство хоть как-то наладить, и охранять проходы между храмом, ратушей и домами на Парчовой. И вот кто все это будет делать? — Придется перекрыть улицы, ведущие в другие части города. — Это как? — опешила Оэкки. — Мебелью перегородить, например, — предложила Аштея. — И часовых выставить. — Да кто мебель таскать будет?! — всплеснула руками долговязая жрица. — Горожан привлеките, — сказала Лирсли. — Тех, кто не заболел или уже почти выздоровел. — Если бы они думали о чем-то, кроме себя любимых! — фыркнула Аштея. — А то некоторые уже пытаются бунтовать. — Придется провести благодарственный ритуал в общем зале, — поразмыслив, решила Лирсли. — Объявим людям, что сама Великая Мать подсказала нам рецепт снадобья и сейчас руководит нашими действиями. Мало кто решится разгневать Вастарну, даже теперь. А если какой упрямец не уймется, его другие горожане охотно повяжут, чтобы на всех новую беду не навлек. — Пожалуй, это сработает, — медленно кивнула Оэкки. — Кстати, а Кештиору ты в город отправила? Она бы сейчас здесь пригодилась. — С утра ее не видела, — пожала плечами Лирсли. — Она была с Ифшарой. — Их группа ушла к Ярмарочной площади и потом прочесывать западную часть города, — уточнила Аштея. — Только к ночи вернутся.* * *
Собак во дворах не было: наверное, разбежались в поисках еды. В дома Орри заглядывать не рискнула. И еще она старалась не смотреть на что-то темное — мусор, просто мусор, или кучи тряпок, или… неважно, мусор и мусор, — валяющееся среди облетевших деревьев и кустов. Зато на ветках уцелело несколько сморщенных плодов шилги, которые проголодавшаяся девочка с жадностью съела. А дома сейчас… Орри проглотила слюну, ясно представив отца, пекущего пироги. И большущий котел с горячим онченевым супом. И свежий хлеб. И миску шилгового варенья. И те блестящие разноцветные пряники с ярмарки. Видения вспыхивали — яркие, почти осязаемые — и тут же меркли, вытесненные тревогой. — Дома все хорошо, — торопливо прошептала Орри, то ли убеждая в этом себя, то ли прося Создателей, чтобы так и оказалось. Остался последний забор. За ним — улица, а на той стороне дом Кештиоры. Девочка осторожно посмотрела в щель между досками. Было уже слишком темно, чтобы что-нибудь разобрать, но и подозрительных звуков она не услышала. Она решительно перемахнула через забор — и остановилась, как вкопанная. Дома не было. Обугленный остов с провалившейся крышей. Ослепшие окна. Торчащие обломки стропил. Девочка уселась прямо на землю, отрешенно глядя на пепелище. Она не пыталась прогнать этот жуткий сон. Просто ждала, когда он закончится. Было очень холодно, но это почему-то не помогало проснуться. Где-то неподалеку раздался вой. Орри не вздрогнула и даже не посмотрела в ту сторону. Только подтянула колени к груди и обхватила их руками, лениво думая, не улечься ли на бок: так ведь удобнее спать. Вой повторился, ближе. Что-то зашуршало по высохшим листьям, устлавшим улицу. Острое чувство опасности вывело Орри из оцепенения. Девочка повернула голову и увидела приближающуюся тень. Крупную, больше собаки. С красновато-оранжевыми светящимися глазами. Потом еще одну, и еще. — А ну, прочь от нее! Позади крадущихся к Орри существ возникла еще одна фигура — высокая и массивная. — Прочь, вы… Дальше последовало несколько слов, которых благовоспитанные дети обычно не знали. Точнее, не употребляли при взрослых. Что-то грохнуло, с шипением разлетелись ослепительно-белые искры, с визгом метнулись в разные стороны тени. — Вставай, идем! — скомандовало спасшее Кештиору существо. Нет, человек. Женщина. Противная госпожа Файс с Чесночной улицы! Вот уж страшнее ничего не придумаешь! — Я не трогала ваши яблоки! — взмолилась Орри, хорошо помнившая вкус хворостины, которая у Ведьмы, похоже, всегда была под рукой. Право, она предпочла бы встретить стаю стирхоев и парочку буттаков впридачу. Ох, не стоило трогать ту шилгу! Но как Файс выследила Кештиору? Не ее же сад! Откуда она узнала?! — Идем! — рявкнула Ведьма. И прежде, чем растерявшаяся девочка успела хоть что-нибудь предпринять, госпожа Файс оказалась рядом, безжалостно ухватила Орри за шиворот и поставила на ноги. После чего перехватила за руку — а пальцы у нее были толстенные, не хуже, чем у городского кузнеца, и такие же сильные. Не вырвешься. Кештиора обреченно всхлипнула и поплелась за Файс. Точнее, хотела бы поплестись, но когда тебя тащат вперед с такой скоростью, едва успеваешь ноги переставлять, поневоле на бег перейдешь, не ехать же за Ведьмой на пузе. Что госпожа Файс колдунья, были уверены все дети в городе. Во-первых, у нее наверняка имелась на затылке запасная пара глаз, а слух был острее, чем у иркисха. Она всегда заранее знала, когда кто-то попытается залезть в ее сад, и ловила забравшихся легко, словно кошка неопытных мышат. И казалось бы, стирх с ней, обходи ее двор стороной, да и дело с концом. Но стащить фрукты у самой госпожи Файс — на это был способен только настоящий герой. На такие вылазки решались лишь самые отчаянные и отважные искатели приключений. И пусть ни одна из них не увенчалась успехом, зато как здорово было рассказывать о своих похождениях приятелям под ахи, охи и восхищенно-недоверчивые взгляды. Ну, и если честно, очень уж хотелось попробовать, те фрукты, что заманчиво поблескивали разноцветными наливными бочками в саду Ведьмы. Потому что таких не было ни у кого больше, и даже на ярмарку ничего подобного не привозили. Конечно, внешне госпожа Файс на колдунью совсем не походила. Кто же не знает, как выглядят настоящие ведьмы! Они всегда невысокого роста, тощие и старые-престарые. Ну, еще бывают изредка молодые и такие красивые, что сразу же губят всех мужчин, которые только на них посмотрят. Госпожа Файс то ли не знала, как ей положено выглядеть, то ли нарочно игнорировала освященные веками традиции, а только телосложения была могучего, да и ростом не обижена. А все равно, как зыркнет желтыми своими глазищами — и сразу все ясно: ведьма, маскируйся, не маскируйся. Некоторое время Орри сосредоточенно семенила за Медведицей — это было еще одно прозвище госпожи Файс. Кое-кто из приятелей Кештиоры клялся всеми Создателями, что дело не только во внешнем сходстве, что Ведьма — самый настоящий оборотень и в Ночь Одиночества убегает в лес и там превращается в огромную черную зверюгу, которую только увидишь — на месте помрешь от страха. Вот потому никто ее еще и не застукал за этим занятием: дураков нет. Зато деревья ободранные кое-кому случалось видеть, и отметины когтей были далеко вверху, куда никакой обычный медведь не дотянется. В конце концов Орри споткнулась, с трудом удержавшись на ногах, потом еще раз, и Ведьма, которой, судя по всему, надоели заминки, бесцеремонно подхватила девчонку поперек живота и сунула подмышку. Пленница не стала сопротивляться, только поерзала, пытаясь устроиться поудобнее. Медведица приостановилась, гаркнула на кого-то, кому, видимо, не повезло оказаться у нее на дороге, и помчалась дальше. Никто не пытался напасть на нее, и Орри это не удивляло. Добравшись до своего дома на Чесночной улице, могучая дама аккуратно поставила похищенную девочку на ноги. Орри готова была поклясться, что дверь распахнулась сама собой, стоило хозяйке посмотреть на нее. — Можешь войти, — милостиво разрешила госпожа Файс так, словно у пленницы был выбор. Кештиора вздохнула и переступила порог.