Каждое объятие (Every Hug)

      Спок сказал (в по-своему удивительно тревожной манере Спока), что мне более или менее разрешено прикасаться к нему в любое время, когда я захочу, что я нашёл довольно восхитительным, так как я, вероятно, делал бы это в любом случае (например, как мне нужно его разрешение, чтобы прикоснуться к своему… человеку, с которым я могу быть больше, чем немного влюбленным, ах да, а также заниматься сексом и телепатической связью…).       И хотя он специально сказал, что объятия никогда не будут публичными (например, я когда-то пытался обнять парня на мостике перед некоторыми клингонами, да? Блин). Я совершенно уверен, что он шутил, потому что его глаза сверкали всё темнее и красивее. Или это, или потому, что он любит их так сильно, и он так подавлен, что, будучи счастливым, когда его окружают другие люди, ему становится неуютно.       Очевидно, первым человеком, которому я хотел рассказать, был Боунс… но по какой-то причине это оказалась Ухура. Честно говоря, я не уверен, о чём я думал в тот момент, просто внезапное желание сделало всё за меня. Она хорошо приняла эту новость. Почти досадно, с самодовольной улыбкой и маленьким кивком, как будто я просто подтверждал подозрение, которое у неё было давно. Затем, как это было вполне логично и ожидалось, она провела обычную рутину угроз (и я признаю, что меня впечатлила её… изобретательность), пока не удостоверилась, что мои намерения — идеально джентльменские… (к сожалению, она не смогла сохранить серьёзное лицо в течение этого конкретного момента. Я не был оскорблён).       С сельским врачом было гораздо интереснее общаться, потому что было довольно длинное и затянутое описание некоторых деталей, прежде чем я начал рассказывать ему о связи и моей тайной вере в то, что я сейчас официально женат.       На самом деле, Боунс — лучший друг, который когда-либо у меня был, и его грубая поддержка была важна для меня. Я всё ещё помнил тот день, когда он попросил меня рассказать ему правду, когда я лежал на кровати после еды, что бы это ни было, по-видимому, именно это заставило меня укусить за ухо Спока. Он знал о моих чувствах к Споку, вероятно, до того, как я (опять же, раздражающе) сам их осознал. А потом, когда я действительно признал их, помогал мне как мог.       Остальная часть экипажа многое узнала самостоятельно. Фактически, я обдумывал это всего лишь полсекунды, прежде чем решить, что я скорее выпрыгнул бы в космос, чем сделал что-нибудь настолько невероятно глупое, как сообщить о моей личной жизни по общекорабельной связи. Сплетни были тем, что занимало всё свободное время в течение нескольких дней после того, как слухи начали распространяться. Меня поздравил Скотти через неделю после того, как это произошло. И если Скотти знал, тогда все остальные знали тоже, включая корабельный компьютер, которому я продиктовал официальное (и так мучительно смущающее) письмо Адмиралтейству, сообщив им о моих новых отношениях с членом экипажа, в интересах полного раскрытия.       Вскоре после этого позвонил Пайк, и последовал довольно ужасный разговор, в который вошли слова: удивление (отсутствие), вулканские дети, Pon Farr (или что-то в этом роде, но я уверен, что он это выдумал), рабство (нет, я серьезно), сын и приговор «Ты такая жена», с которым я совершенно не согласен, просто чтобы внести ясность. Во всяком случае, после этого стало вопросом времени, прежде чем сети подхватили эту историю, поэтому я позвонил своей матери. Она плакала. Я же - нет, слава Богу, и после того, как мы оба опомнились, было много радости в самом её лучшем виде, которая являлась дразнящей, потому что Вайнона Кирк — женщина со слишком развитым чувством юмора и легко заразительной усмешкой. Спок был рядом, но вел себя в основном тихо, впитывая все человеческие выражения, как я подозревал.       Мы ещё не сказали его отцу, и я действительно стараюсь держаться, честно говоря, очень трудно не думать об этом (не скажу, что я преуспел в этом).       Телепатическая связь — вещь потрясающая. Я всё ещё работаю над этим, так как на самом деле мне очень тяжело сосредоточиться, чтобы что-то делать с моим разумом, и через некоторое время у меня появляется действительно сильная головная боль, но потом мне становится лучше. До тех пор, пока Спок не научил меня, как держать барьер, чтобы мы могли общаться; он не должен чувствовать каждую мельчайшую деталь, которую я совершаю, и наоборот.       Это не значит, что мы не сможем принять это в течение некоторого периода времени, если вы знаете, что я имею в виду. Хех. И, конечно, я думаю, что это неописуемо. Я просто ничего не могу сказать, чтобы попытаться передать то, что… как удивительно, как экстатически, как легко, насколько ценно это чувство. В некоторые, не самые удачные дни, когда я страдаю от нервов и страха, вспоминая об этом (что-то настолько близкое нам и никому другому, такой своеобразный секрет) — это то, что удерживает меня на плаву.       Думаю, всё началось с измученными адреналином объятиями. Или, возможно, это началось до этого, когда я однажды обернулся, и там Спок выглядел так же, как обычно, но каким-то образом полностью изменился, и я подумал: «Ого, он прекрасен». Или потом, когда мы целовались на чужой кровати, и я почувствовал, что его сознание начинает погружаться в моё, и это было блаженство…       И, может быть, может быть, всё будет хорошо, и мы сможем остаться такими, и завтра, среди запутывающих криков и бегущих фигур мы будем отчаянно искать друг друга, пока наши глаза наконец не встретятся, и я буду бежать прямо на него, и он упадет на меня, изогнув тело в идеальном прогибе, добровольно удерживая меня или позволяя мне удерживать его, и мягкий шепот облегчения: «Ты жив», настолько тихо, что я едва слышу его.       — Да. Из-за тебя.