Каждое объятие (Every Hug)

      — Спок!       Я увеличил свой темп.       — Спок, я знаю, ты меня слышишь.       Его настойчивый, упрямый тон, казалось, указывал на то, что капитан действительно выздоравливал и решил найти меня. В таком случае я остановился, логично решив, что, если он хочет поговорить со мной, Джиму необходимо всего лишь проследовать за мной на мостик.       — Ха! Я так и знал.       Он хлопнул меня по спине и обошёл, чтобы стоять передо мной в своих (я предположил, что поспешно надетых) обтягивающих брюках и чёрной майке.       — Выкладывай.       Я не смог вызвать какую-либо отрицательную реакцию на его тон; жизнерадостный, но с какой-то затаённой решимостью.       — Этот вопрос не должен обсуждаться в публичной обстановке, капитан, — сообщил я ему. Несколько членов экипажа, похоже, ошибочно полагали, что им удалось добиться успеха в том, чтобы тайным образом подслушать нашу беседу.       — Хорошо, тогда мы можем пойти в мою каюту, — он пожал плечами и указал мне в сторону турболифта.       Двери зашипели за нами, и Джим направил его на соответствующую палубу, а затем снова повернулся.       — Разве ты не хочешь знать, как я понял, что у тебя есть что-то действительно важное, чтобы рассказать мне? — поддразнил он.       — Я сообщил вам о том, что мне требуется провести с вами разговор три целых и две…       — Это было, когда ты обнял меня! Добровольно! И я подумал: «Подождите минуту, это настоящая жизнь?», — потому что в то время я был ещё почти спящим, а также…       Лифт остановился, чтобы впустить двух научных сотрудников: Карла Джегера и лейтенанта Доаа, которых я с одобрением поприветствовал, а Джим встретил их с лёгкой улыбкой и «Вольно, джентльмены».       Мы оба вышли из турболифта через 6.115 секунд, а после возобновления перемещения по коридорам, я заметил, что лицо Джима стало более сдержанным и почти… меланхоличным.       — Иди, — усмехнулся он с натянутой лёгкостью. Я воздержался от комментариев о его неожиданном изменении «настроения».       — Что это? — было его мгновенным требованием, когда он отказался от любого притворства хорошего настроения, и как только дверь захлопнулась за его спиной. — О чём ты хотел поговорить?       — Я… это очень личное дело.       — А?       У меня сложилось впечатление, что моё заявление смутило его.       — Это… Я считаю, что точный термин — это… признание.       —…Признание, — повторил Джим, теперь подозрительно, — я уже не сплю, не так ли?       — Нет, капитан.       — Ой. Ты имеешь в виду… что-то не так?       Я не мог точно сообщить ему о событиях, если он не обладал необходимыми знаниями наших обычаев.       — Вы знакомы с концепцией телепатической связи вулканцев?       На этот раз выражение лица Джима претерпело довольно тревожную трансформацию; от любопытного и доброго до болезненно бледного и отстранённого.       — Да, — ответил он быстро. — Да, это то, что ты хотел мне сказать? Что ты с кем-то связан?       — Да, капитан, я…       — В самом деле? — он задохнулся и отшатнулся назад, как будто я его оттолкнул. В течение 0,746 секунды я ожидал, что он отреагирует отчаянием, в почти иррациональном заключении, без каких-либо оснований на визуальные доказательства, что заставило меня замедлиться, чтобы ответить, как это обычно бывало.       А потом: — Ну, это замечательно! Поздравляю!       Было время, когда я мог быть уверен, что Джим лжёт, перед эмоциональными осложнениями и скомпрометированными отношениями… эхо этого чувства вернулось, когда он улыбнулся и продолжал говорить, как будто никакая другая новость никогда не доставляла ему такой радости.       Что-то было неуловимо неправильным.       — Связь, ничего себе! Разве это не похоже на бракосочетание? Или обручение, по крайней мере?       Я смог точно указать на источник моего дискомфорта, когда понял, что его дружелюбный тон противоречит странной пустоте и беспомощности в его глазах.       — Спасибо, что сказал мне, Спок! Для меня много значит то, что ты подумал о том, чтобы сообщить мне новость, прежде чем кто-либо ещё… так, кто же эта счастливица? Она вулканка? Или человек?       — Капитан, он человек, если вы позволите мне…       — Это здорово, это… подожди, он?       — Джим…       — Ты… — он упал на кровать в каком-то отчаянном движении, как будто его ноги просто не могли больше его держать. — Что? Но… но я всегда думал… Я имею в виду, пожизненные супруги должны быть… разного пола, верно? Однополых отношений не может быть… Я имею в виду, в противном случае, распространение вида… вы даже не верите в любовь! Всё, что имеет значение, это передача генетической информации, разве нет? И особенно в такое время… — его рука в ужасе прижалась ко рту. — О, чёрт, я снова повёл себя как равнодушный идиот. Мне очень жаль. Я просто… я думал, что ты не… допускаешь. Это было бы нелогично. Я всегда… Я понятия не имел, что ты действительно подумаешь… о парне.       Он растирал виски двумя пальцами, словно для того, чтобы успокоить головную боль.       — Это бывает не… часто. Однако выбор партнёра для связи является логическим процессом, и если идеальный кандидат не сможет произвести потомство, тогда на этом этапе в развитии генной инженерии и технологии, капитан, возможны другие средства. Само моё существование является доказательством того, что эта область значительно изменилась.       — Правильно. Конечно. Как глупо с моей стороны, — сухой смех, больше напоминающий кашель, а затем, с некоторым видимым усилием, ещё одна широкая улыбка. — Хорошо, я очень рад за тебя!       — …Вы не выказываете традиционные атрибуты человеческого счастья, — предположил я после короткой паузы.       — Заткнись, ага, — сказал Джим, защищаясь. — Просто… ему лучше быть классным. Если он собирается попытаться заслужить тебя… да, ему лучше быть чертовски потрясающим.       Для меня не было никакой логической причины выказывать внешнее расстройство или выдыхать воздух из моих лёгких так, чтобы это было заметно, в таком жесте, который можно было бы назвать «вздохом». Но он полностью неверно истолковал мои слова, и я знал, что я должен поспешно исправить это предположение.       — Джим… узы могут быть сформированы непреднамеренно.       — Что? — он поднял глаза, снова демонстрируя признаки замешательства: — Что это такое…? Почему ты говоришь мне это? Что это вообще значит?       — Это редкое случайное событие, однако, как известно, оно происходит…       — Спок, — Джим поднялся на ноги и занял твёрдую позицию, положив руки на бедра. — Слушай. Если тебе нужно что-то сказать, пожалуйста, просто скажи это. Будь прямолинейным.       — Я пытаюсь предоставить вам необходимую информацию, чтобы вы могли понять, что…       — Просто скажи мне! — огрызнулся Джим. — Я очень умный парень, я уверен, что смогу справиться с этим. Скажи мне!       — Мы связаны.       Была пауза в 3.901 секунды.       — Ты и кто?       — Джим… мы связаны.       — Да, я слышал тебя в первый раз, — нетерпеливо сказал он, — ты и…? — Его голос затих. — Подожди.       — Джим…       — Подожди-ка. «Мы», как в… ты и я?       Наконец он понял.       — Подтверждаю.       — Подтверждаю? Бл... что? Ты шутишь что ли? Мы… но… как…? Это значит…? Но я думал, что узы происходят только тогда, когда оба…! Но ты не… нет, разве нет?       — Я прошу прощения.       Взгляд его глаз сказал мне, что он уловил мою ошибку, даже в его полной панике он уловил этот небольшой промах. Было ещё много впереди.       — Я не знал… Я уже говорил об этом. Мои извинения, — я должен восстановить контроль. Спокойствие. Спокойствие. — Я не собирался… Я не хотел причинить вам вред каким-либо образом. Я не хотел лишать вас будущей жизни с женщиной, которую вы могли бы полюбить, я не хотел… красть… — это слово было неправильным, не подходящим, неверным, я должен помнить, что я вулканец, — …я приношу свои извинения снова, я не хотел, чтобы вы… Я желал только вашего счастья. Это была моя единственная задача.       А теперь я лгал. Я желал гораздо большего, чем его счастья… Я выбрал его, целиком, Джима, с его смехом, его храбростью и разумом и... и перечисление его положительных качеств в этом случае не помогло бы; с какой целью я это делал?       — Простите меня. Пожалуйста, простите меня, извините. Мне… очень жаль.       — Спок…       — Как демонстрация моего глубокого угрызения совести и сожаления, я считаю, что также возможно, чтобы объятие помогло вам…? Я считаю, что это будет адекватно?       Джим взял 0.244 потерянных, спутанных минут, чтобы собрать структурированное предложение. И предложение было с недоверчивым вздохом:       — Хорошо.       Я подошёл к нему, а затем остановился. Моё колебание было результатом враждующих импульсов и странного впечатления, что это, возможно, не «хорошая идея». Это, к сожалению, привело к нежелательному, видимому моменту нерешительности, прежде чем моя первоначальная решимость возобладала, и я смог заключить его в свои объятия; осторожно направляя его голову к изгибу моего плеча, положив свою руку на затылок, осторожно прижимая сверхчеловеческую силу к его мускулам, но, возможно, не совсем осторожно…       Как сенсорный телепат я с легкостью передавал эмоции через это объятие (действительно, более сложная задача состояла в том, чтобы не делать этого), однако это был не тот процесс, который, по-видимому, следовал моим инстинктам; что во всех путаницах есть какая-то поддержка, какая-то метафорическая точка привязки, чтобы схватить и удержать.       До сих пор я не знал, предназначалась ли она для капитана или для меня.       — Спок, — сказал тогда Джим, губы касались чувствительной кожи, и как я жаждал почувствовать его слова на моей шее… — Спок, я действительно, и я имею в виду, действительно, желаю получить объяснение прямо сейчас. Потому что я волнуюсь, и я даже не знаю, почему. Так что… эм, ты присвоил все эти проблемы, чтобы успокоить меня из-за моей трагически украденной невинности или чего-то в этом роде, и не то, чтобы я жаловался на объятие или что-то ещё… просто я не знаю, за что ты извиняешься.       Последовательность часто терпела неудачу перед лицом Джима… перед лицом Джима. Очень хорошо, мой недостаток ясности должен быть исправлен.       — Я вижу.       Одной рукой я аккуратно оттолкнул его тело и успел заметить, как губы Джима сомкнулись от того, что, как я подозревал, было преувеличением, а затем он посмотрел на меня, очевидно, ожидая.       — Джим, эта связь произошла необдуманно. Я осознаю тот факт, что, несмотря на моё незнание её образования или, возможно, из-за этого, я виноват. Из-за моей… эмоциональной скомпрометированности, я был слеп даже к моим собственным… желаниям. Это первое.       Его челюсть отвисла.       — Однако теперь, когда я знаю о ситуации, может существовать решение, которое необходимо найти. Теоретически, можно разорвать нашу связь…       — Ты идиот.       Я остановился в своей речи и ждал, ничего не понимая. Джим почти дрожал от смеха.       — О, Боже, ты идиот.       Я не знал, почему меня оскорбляют, но это очень сбивало с толку, когда я видел, как Джим выглядел таким, сильно восторженным и одновременно говорил «идиот».       — Капитан…?       Он обнял меня и зарылся своим лицом в область моего горла, ноги его ослабли от неконтролируемого веселья. Я держал его, не подумав, совершенно потерянный.       — Ты слепой… ты глупый идиот, — страстно прошептал он. Я больше не понимал ситуацию, я не знал, по какой причине он считал нужным называть меня идиотом в трёх отдельных предложениях, и я не пытался предположить, каково было значение объятия, которое было неожиданным и резким.       Если бы я спросил, он бы объяснил? Такие противоречия, такие нелогичные…       — Я… я не понимаю.       Заикание было неприемлемым. Я глубоко вздохнул, чтобы успокоить любые эмоции и попытался повторить вопрос ещё раз.       — Если вы, пожалуйста, объясните, капитан…       — Я думал, что ты знаешь, — Джим отстранился, держа моё лицо в ладонях и широко улыбаясь. — Я думал, что ты был добрым и вежливым, как всегда, и деликатным, и не упоминал об этом, потому что ты такой расстроенный, и, так или иначе, ты всё же начал этот разговор, верно? Но я клянусь, я клянусь, что понятия не имел, что ты такой… тупица!       Больно… эмоциональная боль более сложна, чем физическая травма, я объяснял это много раз ранее.       — Джим, я приношу свои извинения за неудобство в понимании, прошу пояснить…       — Я люблю тебя, идиот!       Неподвижность. Тишина. Концентрация. Размышления и вопросы, так много вопросов.       Он любит меня? Он лгал? Нет, не было никакой цели в том, как человек мог меня любить…? Как могло существо, такое как Джим, любить меня…? Невозможно. Было ли это возможно? Он только что заявил об этом, очевидно, это было возможно, если бы это было реально, если бы это было на самом деле, если бы я не был неправильно понят, если, конечно, я не придавал этому слову ошибочный смысл, а смысл Джима не был романтическим, или возможно…       — Ты жив.       — Чувак, ты действительно нечто! Не так ли, Спок?       — Ты сказал, что я могу обнять тебя.       — О, это моё желание, всё в порядке.       — Поцелуй меня.       — Я хочу Спооооока!       — Прости. Я снова прикасаюсь к тебе. Это так заманчиво!       — Мне нравится, что я могу просто делать это, когда захочу.       — Я знаю, что ты, очевидно, ничего не чувствуешь ко мне в… романтическом смысле. Я имею в виду, мы друзья, и я полностью согласен с этим, мне это нравится. Здорово. Мне нравится быть твоим другом. Но если бы я тебе нравился, то это не было бы преступлением или чем-то ещё. Это то, что я пытаюсь сказать. Потому что я... Я на самом деле думаю, что ты горячий.       — Я только что признался, что меня влечёт к тебе, и ты не думал предупредить меня, что ты собираешься снять свою одежду?       — Ты читаешь мои мысли?       — Обними меня?       — Я не говорю, что я влюблен в тебя или что-то в этом роде! — он не сказал этого… но и не отрицал этого.       Возможно, это была просто правда.       — Спок? Должно быть, мне нужно повторить? Я люблю тебя. Я не хочу, чтобы ты разрывал связь, потому что я тебя люблю, — он наклонился вперёд, крепко сложив руки за спиной по причинам, которые я должен был понять позже. — Я действительно очень хочу поцеловать тебя, всё время, но я привык к этому, так что всё в порядке. Я имею в виду, если тебе нужно немного времени, ты можешь просто продолжать стоять там немного дольше. Если хочешь.       Тогда мне может быть будет позволено сохранить её, эту маленькую связь, эти заветные узы…?       — …и хотя я признаю, что это немного нервирует, у меня, вероятно, есть ещё где-то минута не-поцелуя с тобой…       Такое повышенное количество вопросов для рассмотрения. И вот передо мной Джим с яркостью в глазах. Джим, говорящий бессмысленную болтовню, чтобы отвлечь меня, по всей вероятности, это всё ещё помогает, даже сейчас, или особенно сейчас.       — …о, а также, извини, я так много раз назвал тебя идиотом…       — Четыре.       Тихий смешок.       — Тогда, четыре раза. Эй, от твоей минуты осталось около пятнадцати секунд, — осторожно усмехнулся Джим, глядя на меня из-под золотых ресниц. — Тебе лучше сказать что-то до этого, или я собираюсь тебя поцеловать, и я не думаю, что смогу остановиться. И ты не сможешь пожаловаться, потому что я дал тебе справедливое предупреждение.       Девять секунд, сейчас. Недостаточно времени, чтобы адекватно выразить многое, не в восемь, семь, шесть…       И поэтому я ничего не сказал, но позволил немногому из того, что я чувствовал, появиться в моих чертах, и Джим издал слышимое хрюканье, или, возможно, это был подавленный стон разочарования в течение двух целых трёх десятых секунд…       Наши губы соединились, а затем раздвинулись, чтобы позволить языкам танцевать, и метафоры здесь не запрещались, потому что точной науки было недостаточно для того, чтобы сдерживать мои эмоции, потому что стало невозможно отрицать, что у меня были эмоции, когда они выливались из моего тела с каждым поцелуем, которым мы делились, сродни приливным волнам моря Земли.       — Вы солгали, — сообщил я ему в первый раз, когда я позволил нам разойтись на мгновение, чтобы вдохнуть кислород. — Вы не дождались ранее установленной полной минуты, прежде чем…       — Заткнись, Спок, — рассмеялся Джим, — я думаю, мы оба дождались.       Самый веский аргумент.       Как восхитительно выразительны были люди; Джим был песней из стонов и чуть сбившегося дыхания и низким гулом в горле, который я теперь узнавал. И вскоре его руки нашли мои, и его мысли разыскали мои в слепой тяге, и безумие медленно раскручивалось в глубинах моего разума, пока я не был достаточно насторожен, чтобы опасаться его захвата.       — Джим.       Он отступил назад, пытаясь вдыхать воздух и выгонять его изо рта, как грозу.       — Что это? Что не так?       — Я… вы должны позаботиться. Я могу… Я не могу полностью контролировать… Я боюсь причинить вам травму или нет… не имея возможности остановиться, если вы хотите этого, в любой момент…       — Нет. Нет, я не думаю, что я этого желаю, — Джим ухмыльнулся бесстрашно, когда ему страх был необходим, когда нужно испытывать страх, чтобы оставаться в безопасности. — И я доверяю тебе, Спок, таким образом, каким ты ещё не доверяешь себе.       — Я… — это было нелогично, встретить трудность в выражении ему своей идеи. И всё же. — Я чувствую… — глаза Джима слегка расширились, и он затаил дыхание, пристально глядя на меня. Это было важно, и ему нужно было сказать. — Я чувствую страх, Джим.       Снова раздался этот звук, слабый, страдальческий вкрик, прежде чем он поцеловал меня в губы.       — О Боже. Спок, ты… я так сильно тебя люблю.       Сначала я поставил под сомнение актуальность этого заявления перед лицом того, что я только что разоблачил, но секунды шли, и всё, что Джим сделал, это сжимал мою форму своими большими человеческими руками, и дышал, понимание начало пробуждаться.       — Спасибо, — пробормотал я ему в лоб, который был прижат к моим губам. Этот момент, возможно, послужил точкой отсчёта. Внезапно меня затопила настоятельная необходимость сообщить ему о каждой детали, от ощущения, что я осмелился приплести любовь, отравленный ядовитым дождём и что теперь знал, что эту страсть разожгли мы совместно. — Джим, вы знаете… вы должны знать о моих намерениях… мои намерения… — Нет, он улыбался ярко, но нет, это не были правильные слова. Но как объяснить…       — Мне не нужно, чтобы ты говорил со мной о любви, Спок, — сказал тогда Джим. — Я уже знаю… Я знаю это сейчас. Мне не нужно слышать постоянных заверений… просто одного достаточно. Просто эта связь, этого… этого достаточно, и я скажу, что я люблю тебя, столько раз, сколько ты хочешь это услышать (и я знаю, что ты никогда не признаешь это вслух, но ты захочешь это услышать, и это нормально, потому что я великолепен, и я умею читать твои мысли буквально), но с тобой… всё, что я прошу у тебя, это то, что ты показывал мне.       Яркая улыбка превратилась в злую ухмылку, которая была чем-то ещё более ярким.       — Покажи мне.       Я взял его за руку и потерпел неудачу в своих попытках задушить чувство, с которыми мне редко приходилось бороться. Для Джима было много новых впечатлений (не моё обычное блаженное безразличие) и некоторые уже знакомые; во-первых, гнев, а также презрение, но со временем пришедшие к уважению, оценке и… и теперь было неудовлетворительное, почти неудобно сильное почтение к этому человеку, который был, в конце концов, просто человеческим мужчиной, и всё же.       — Хорошо, чтобы продемонстрировать это должным образом, вы должны снять свою одежду. Капитан.       Это, конечно же, шокировало его.       — Да, сэр.       Ненадолго, конечно.       С восхитительной скоростью рубашка, сапоги и брюки были отброшены в разные стороны, и я заметил своё собственное увеличение сердечного ритма и расширение зрачков, отразившееся там, где стоял Джим, тяжело дыша, и впиваясь в его красоту. Хотя я и не подозревал, что один, особенно заметный предмет одежды, остался.       — Твой ход.       — Возможно, позже…       — Ни в коем случае. Твоя кожа закрыта одеждой на восемьдесят семь процентов. Мы сделаем это сейчас же.       Я почувствовал положительную реакцию на то, что вполне можно было классифицировать как «подшучивание».       — Если вы хотите сделать торговлю справедливой, я могу предложить приемлемые условия…       — Спок, — Джим вздохнул счастливым вздохом: — Ты действительно должен знать, что я не играю по правилам.       И вдруг он прыгнул на меня сверху и повалил меня на пол, восторженно рассмеялся, разрывая ткань, и я чувствовал это, неудержимо улыбка изгибала губы, подпитывая и захлестывая счастьем.       — Так просто… ха! — он уклонился от стратегического удара и разорвал рукав моей синей рубашки. — Просто чтобы быть… ооо, ясно… — Он теперь задыхался, смеясь и напрягаясь, требуя больше кислорода для своих лёгких и кровотока. Я действительно не пытался бороться с ним; в самом деле, знание, которое я мог бы хотеть, но решил не делать этого, казалось, подчиняясь этой игре. — Чтобы быть ясным, ты… я имею в виду, я… ах, может… снова обнять тебя, да? — Больше ткани было разорвано; как неудобно.       — Джим, мы… — его хихиканье внезапно превратилось в визг, когда я прокатился над ним, прижимая к полу его предплечья. — Мы обнялись двадцать два раза. Я не уверен, стоит ли считать это двадцать третьим.       — Ты считал?       — Конечно.       Он громко рассмеялся.       — Я никогда не думал, что буду одним, полностью сбитым с толку простаком, — сказал он. И, видя мои сомнения, объяснил с усмешкой. — Я имею в виду, я никогда не думал, что у тебя будет возможность свести меня с ума, откровенно, я возмущён такой лёгкостью.       Я нежно поцеловал его губы, веря своим прежним словам, которые до сих пор применялись в этой ситуации.       — Значит, готовы ли вы принять поражение и позволить моим предметам одежды остаться?       Реакция Джима на это заключалась в том, чтобы попытаться оттолкнуть меня, сдвинув бедра. Ему не удалось достичь конкретно этой цели; однако ему удалось вызвать довольно увлекательную реакцию этим движением…       — О.       — Мне нравится, когда ты так делаешь. Продолжай говорить, — счастливо сказал Джим из-под меня.       — Я… это… я…       — Ничего себе, Спок лепечет что-то невнятное. Это официально тот самый день, когда Вселенная начнёт называть меня Капитаном Удивительным!       — Этот сценарий… ах, абсолютно невозможен.       — Нет такой вещи, как абсолютно невозможное! Ещё одна победа для меня!       — Джим…       Он снова и снова целовал мои губы, дольше, глубже, вмешивая слишком много ответов в список, и я отпустил его руки, позволил ему сесть, обернуть их вокруг моей шеи, снова сбить меня на пол…       Нахождение на полу было лишено логики, когда, потратив всего четыре секунды, эти действия могли были быть перенесены на более удобную кровать. Однако не было причин не желать этих нескольких секунд, секунд, которые впоследствии могут быть наверстаны.       Тем не менее, всё, что я знал в то время, было… просто не было так.