Налитые кровью газа и сигаретный дым

А в г у с т, 18. Я еду непонятно куда. Единственное, что помню, как мать с отцом орали друг на друга, пока любовник первой стоял сбоку с глупой улыбкой а-ля «я-тут-не-при-чем». Ваза, которую я сделала в младшей школе, разбилась. Отец в порыве злости перевернул диван, а мать разбила несколько бутылок его любимого виски. Мне даже не хотелось пытаться их успокоить, мне ничего не хотелось. Она сказала мне, что я уже совершеннолетняя и могу ехать, куда хочу. Я уехала с отцом, чтобы не видеть больше улыбку того идиота Роджера, но она до сих пор передо мной. Вывод: жизнь дерьмо.

Достаточно сложно сосредоточиться на книге, когда через несколько минут тебя встретят новое место и новые проблемы. Она ехала в отцовской машине среди испарений дорогой выпивки и пролитого на пыльный пол бензина, низко склонив голову над старой книжкой, которую достала по дешевке на полуразрушенном рынке неподалеку от заправки. Окно было закрытым, а от витающего в воздухе спирта кружилась голова, и её тянуло рвать. Снаружи бушевала буря, грубо барабаня в стекло, заставляя дворники неустанно работать. Девушка раздраженно вздохнула и привлекла внимание стеклянного отцовского взгляда: ─ Эвелин. Здесь не всегда так, я спрашивал. И, в конце концов, ты должна благодарить свою мать и её сосунка-любовника за такой подарочек. Как я мог быть таким слепым? Он разочарованно склонил голову и перевел глаза обратно на дорогу. Эвелин просто слабо кивнула и решила воздержаться от язвительного ответа на этот раз. В чем-то он был все-таки прав. Матери плевать, она снова влюблена, снова ожидает от жизни чего-то большего, чем ежедневный быт или проблемная семья. Что делают с проблемой, когда она начинает трепать тебе нервы, когда ты изматываешься от одного слова, сказанного мужем? Мать избавилась от проблемы, от них. Так проще. ─ Ты и вправду родился здесь? Даже если и так, то почему Аркадия Бэй, а не Портлэнд? Он же близко, ─ Эвелин почувствовала, как её внутренности сжались из-за дурного предчувствия. Маленькие городки всегда предвещают сплетни, жертвой которых ты и становишься. ─ По-твоему, у нас всё так же много денег? Или я похож на того, кто способен снимать квартиру в Портлэнде? Мы поживём какое-то время у бабушки, в моем старом доме, а ты пока попытаешься поступить в этот Блэквелл. Престижно, как я слышал. Ты ведь умеешь там что-то художественное, да? Писать свои рассказы и рисовать? Да и зря я, что ли, покупал тебе ту камеру? Надеюсь, ты меня не разочаруешь, понимаешь ведь, что я не смогу заработать достаточно для нас обоих… Дальше она не слушала. Эвелин смотрела в окно, пока их машина пересекала дорогу центра Аркадии Бэй. Много похожих зданий, океан напротив, лес вдалеке, нависающие над городом скалы ─ настоящие клыки. Всё вокруг было угрюмым в такую погоду, но дома белели своими слегка пожелтевшими боками. Иногда в ней теплилась надежда, что дом, в котором они собирались жить неопределённое время окажется близко к центру, к океану, от которого, грех таить, она была в восторге. Её ожидания рассыпались, когда водная гладь скрылась позади, а впереди замаячили скошенные домики. Машина резко повернула к одному из них. Девушка услышала, как отец мерзко кашлянул и сказал: ─ Ну, встречай свою новую жизнь. Я достану вещи из багажника, а ты пока осмотрись. Мотор заглох. Дождь перестал лить, вместо этого превратившись в мелкие назойливые капли. Выйдя из машины, Эвелин вдруг осознала, насколько сильно ей не хватает их дома в Кэмбридже ─ красный кирпич, кусты роз под белыми деревянными окнами, из которых на прохожих засматривались кремовые занавески. Вместо такой неискусственной идиллии, на неё смотрели тёмные коричневатые стены с угрюмыми серыми окошками, под которыми гнили испачканные грязью желтые цветы. Дверь была белой, но с трещинами и облупившейся краской, будто к ней не притрагивались с кисточкой сотни лет. Коврик на полу был истерт, хотя, кажется, раньше там была надпись. Лет двадцать назад. Сам дом имел два этажа и старую сероватую крышу с рыжими пятнами ржавчины. До Эвелин донесся собственный вздох, и на какую-то минуту она подумала, что отец ошибся и свернул не туда, что сейчас они сядут в машину и остановятся у одного из белых домиков в центре. Но она не услышала отцовского голоса и повернула круглую дверную ручку. На неё пахнуло запахом рыбы и старости. «Пещера старушки-русалки, судя по всему», ─ Эвелин почувствовала себя некомфортно. На неё смотрели старые семейные фотографии в рамках, цветочные обои на стенах и столбы пылинок у окон. В доме не было темно, скорее наоборот, и Эвелин поняла, что недооценила это место. Оно было… тёплым? Даже в полумраке прихожей, девушка заметила, насколько старинными были окружающие предметы. ─ Настоящее ретро, ─ выдохнула она с восхищением. К такому олдскульному дизайну она всегда питала некую слабость, которая проявлялась в стиле одежды, музыке, манерах на публике. Но, даже при наличии интересного интерьера, дом беспокоил её: Эвелин попросту не привыкла к старому. Их прежнее жилье всегда было оснащено новыми технологиями, мать не смущалась обращаться к новейшим каталогам по домашней технике каждый месяц, меняя предметы, как перчатки. Бюджет позволял: книги матери об отношениях и правильном построении семьи расходились в Западной Европе, как пирожки, а отцовский бизнес по сбору и переработке мусора шёл выше и выше. Да, они были богаты даже в таком дорогом городе, как Лондон. И длилось это до тех пор, пока отец не начал терять передовые позиции в его сфере, уступая в технике другому предпринимателю. Потом он начал пить, затем упиваться до беспамятства. Доходило до того, что полиция несколько раз привозила его домой из парка, где он, с бутылкой виски в руке, кричал на прохожих. Это быстро стало главной новостью Лондона, подпортив репутацию не только родителям Эв, но и их партнёрам и известным знакомым. Иронично, что женщина, её мать, которая написала книги с советами для счастливой семейной жизни, не сумела уберечь это счастье в собственной. Вместо лечащего врача для отца, она нашла Роджера, в которого влюбилась жестче, чем мать Гамлета в его дядю. И как вообще её могли привлекать его глупые шутки, давно покинувшие моду бакенбарды и идиотские высокие волосы? И всё же, он был моложе, веселее и расслабленнее, чем отец Эвелин. ─ Ох, Кристофер! Громовой голос старушки прервал едва заметный скрип напольной доски под ногами отца, когда он вошел в дом с двумя чемоданами. Бабушка выбежала из-за угла кухни, откуда-то слева, раскинув свои внушительных размеров руки для объятий. Стеклянный взгляд Кристофера слегка заблестел и, отставив чемоданы в угол, мужчина подошёл к матери, чтобы обнять её. После чего Анна, так звали старушку, взяла его лицо в свои руки и заглянула в него глубокими читающими глазами. Нахмурилась, но промолчала. И заметила напряженную Эвелин. ─ Эви?! Как выросла! Раньше ты была полнее, да и волосы спускались ниже плеч. А ещё всё время воровала у меня печенье… Она засмеялась таким же громогласным голосом, с каким выскочила из кухни, чтобы встретить сына. Но её прервал кашель, который едва удалось остановить. Это пугало. ─ Вот уж не думала, что наша принцесса Мари отпустит дочурку жить с мужчиной, которого, как я поняла с нашего последнего телефонного разговора, презирает. Ну-ну, Крисси, не злись. Вы же взрослые люди… Анна похлопала сына по плечу, а после провела их наверх, указав на комнаты, которые уже ожидали новых жителей. Эвелин выпала комнатушка её тёти Элуизы, успевшей обклеить горчичные стены плакатами The Beatles. Девушке так же достались деревянная кровать, издающая скрипы, високий шкаф и письменный стол с истертыми наклейками на нем, а еще высокое окно прямо над столом. Здесь было прохладно, но вполне уютно, пыльно, но светло. Раскрывать свои коробки с украшениями, плакатами и книгами она не стала. Они остались покоиться у двери. «Думаешь, что поступишь, да? Тогда не стой, как истукан, и начинай писать свои грёбанные новеллы», ─ Эвелин вытерла пыль со стола, кинула на него стопку листов с черновиком и взялась за работу, пока солнце блестело на её серебряном кольце.