О, любимые, милые тени родных! Навещайте живых, навещайте живых, Не сбивайтесь с пути, ослепленные тьмой, Возвращайтесь домой, возвращайтесь домой… © Рей Брэдбери, «Канун дня всех святых» Порою бывает так, что покинутое место остается с тобой навсегда. © к/ф «Другие» о верни меня в ночь когда мы повстречались впервые © the night we met by lord huron прежде чем уйти ты научил меня храбрости самих звезд их свет живет вечно не зная смерти испуская дух ты объяснил мне бесконечность и как это прекрасно — просто существовать © Saturn by sleeping at last
***
1985 год ГЛАВА ПЕРВАЯ
Здесь было холодно, сколько Стив себя помнил. Неуютный ветерок из комнаты в комнату, сеточка тени от ветвей тяжелого старинного дуба за окном, навалившегося, точно пьяный прохожий; скрип половиц, пыль, клубящаяся в воздухе сизыми облаками. Его звали Спящим Домом и ему было почти девяносто лет; он будто родился таким: одиноким, прогнившим, с полу-обвалившейся крышей и покосившимся крыльцом. Когда случалась гроза, он сотрясался, точно живой; зимой его застилало снегом, осенью — палыми листьями. Соседские парни говорили, Спящий Дом на Фиолетовом Холме бросили много-много лет назад. С тех пор он стоял там, на окраине города, окруженный лесом, один на один с призраками на чердаке, никому не нужный, нелюбимый и молчаливый. Когда Стиву было девять, соседские мальчишки бегали в Спящий Дом играть в прятки — тот стоял поодаль, на самой окраине крохотного городка Ричардсон в глубинке штата, куда мама перевезла жить семилетнего Стива в 1976 году. Городок их насчитывал около десяти тысяч человек, улицы были ровнехонькими, более-менее ухоженными, дома стояли в ряд, одинаковые, будто под копирку: белые, одноэтажные, скромные — потому и он, Спящий Дом, всегда от них отличался; чтобы пройти к нему, требовалось двигаться в сторону северного выезда из города, не доезжая до указателя, свернуть налево, на лесную дорожку с продавленными следами от шин, и, пройдя десять-пятнадцать минут, увидеть там Фиолетовый Холм с тоненьким журчащим ручейком у подножья и одним-единственным жителем. Стив никогда не ходил туда вместе с соседскими ребятами: они его с собой не брали. Обычно он смотрел им в спины с молчаливым смирением. Дети Джонсонов, Элроев, Паркенсонов — все они бегали на Фиолетовый Холм играть в прятки, догонялки, пиратов и охотников на призраков. Стив в свою очередь смотрел на Спящий Дом издалека — ему не разрешалось туда ходить в одиночку — и иногда зарисовывал его очертания в своем блокноте; временами, в странном порыве, Стив подрисовывал в окно на чердаке — квадратное, занесенное пылью и засохшими дождевыми каплями, — одинокую фигурку незнакомца. Лет в пятнадцать Стив заметил, что ни его одноклассники, ни более младшие парни больше не ходят на Фиолетовый Холм. Всему виной был Эдди Томпсон, двенадцатилетний сорванец из дома на углу улицы: он упал с лестницы, ведущей на второй этаж, проломил пару ступенек и сломал себе обе ноги. Когда из Спящего Дома его вытаскивали приятели, подхватив втроем и подняв на руки, все в один голос утверждали, будто Эдди Томпсона толкнула незнакомая девушка, пока тот шел проверять неизвестный шум, доносившийся сверху. В конечном счете никому не удалось толком описать виновного: все трое свидетелей находились на первом этаже, когда Эдди упал, а когда прибежали на крик, чужой силуэт, до этого совершенно отчетливо проглядывавший из темноты тени, удалился — было слышно, как топот чужих ног стих в маленькой комнате в конце коридора. Когда комнатку обследовали прибывшие взрослые, там никого не оказалось, да и прятаться все равно было негде: кругом одни пустые углы; в конце концов все решили, что Эдди, будучи парнем довольно тучным и, по правде сказать, неуклюжим, вполне мог оступиться сам. Несмотря на это, младший Томпсон все равно продолжал твердить, что его толкнул призрак; и вскоре в Спящий Дом на Фиолетовом Холме перестали заглядывать даже бездомные. Стив полюбил Спящий Дом в шестнадцать; в ту пору он очень увлекся живописью, и когда в городе рисовать стало нечего, он отправился в близлежащую лесополосу, пока мама работала и не знала о его похождениях. Будучи одиноким, он не мог разделить эти прогулки с кем-то, однако, увидев его впервые, Стив решил, что Спящий Дом сошел со страницы книги о привидениях. Он был высоченным — по сравнению с домишками в Ричардсоне — и похож на горбатого старика; окна его выходили прямо на дорожку, смотрели, будто шестеро глаз, труба виднелась из-за провалившейся крыши. Дуб рядом разросся, словно сорняк на гряде и бесстыдно навалился на своего соседа; Стиву показалось, они с Домом хорошие приятели. Впервые Стив вошел в Спящий Дом прохладным сентябрьским днем; сгустившиеся тучи начали злобно греметь, ветер поднялся злой, сильный, сотрясал пожилой дуб, сдувал кучки палых желтых листьев. Хлынул дождь под аккомпанемент грома, блеснула молния; Стив не собирался нарушать покой Фиолетового Холма — Дом казался ему старцем, которого лучше не тревожить, дать ему отдохнуть — но альбом, доставшийся матери с тяжелым трудом, страшно было промочить. Тогда Стив сдался, забежал на скрипучее косое крыльцо; под ногами его стонали доски, дверь ездила туда-сюда, закрытая на ржавый замок. Ее закрыли после случая с Томпсоном, чтобы ребятня не ходила, однако Стив знал — как, впрочем, и остальные дети в Ричардсоне — что можно зайти сзади, через подвальную дверь, которая обычно была открыта. Так он и поступил: обежал Спящий Дом кругом, наскоро спустился по скрошившимся каменным ступенькам и закрыл за собой гнилую скрипучую дверцу. Изнутри Спящий Дом оказался по-сиротливому пустым: ни стульчика, ни стола; одинокая картина висела в той комнате, которая была похожа на кухню. Стив слышал, как барабанил по крыше дождь, как тяжелые капли падали где-то на втором этаже. Ему, по правде говоря, было немного жутко; Спящий Дом словно вздыхал, когда очередной порыв ветра сотрясал каждую его досочку. В окна бились листья и вода, дверь ходила ходуном. Стив сел вниз, на ледяной пол, зная, конечно, что это, как и разыгравшаяся буря, негативно скажется на его здоровье: вероятнее всего, он вновь заболеет, и тогда маме придется покупать все эти неприлично дорогие лекарства снова. Но Стив все равно решил остаться в Доме, пока не кончится гроза. Почти все время он рисовал пустую гостиную с двумя широкими окнами и ту самую злополучную лестницу, с которой три года назад слетел Эдди Томпсон. Взглянув наверх, Стив убедился, что снизу и правда было тяжело рассмотреть кого-то, кто мог бы стоять там, возвышаясь над упавшим парнем; сам Стив в призраков Фиолетового Холма, конечно же, не верил — он думал, ребята выдумали таинственную незнакомку, чтобы родители на них не сильно ругались — однако по спине все равно пробежал холодок, когда несколько половиц на втором этаже протяжно скрипнули и затихли. Разумеется, никаких призраков в Спящем Доме не существовало, ведь это было просто глупо — призраки. Однако Ричардсон был стареньким и маленьким городишком, и все местные по обыкновению были верующими и ужасно мнительными. Потому и Спящий Дом они не любили — никто не любил, особенно после случая с Томпсоном. И несмотря на то, что даже местные старожилы не знали точной даты строения этого дома и точной его истории, любой норовил поперемывать Дому косточки, и всякий верил, что Фиолетовый Холм кишит призраками. Тем не менее, несмотря на свой скептицизм и совершенную уверенность, Стив не стал подниматься наверх. Как только дождь стих, став легким, моросящим, Стив выскользнул на улицу и пошел домой по сырой холодной траве. Все его ботинки были испачканы в земле и листьях, и он был уверен, что простынет, однако в тот раз болезнь обошла его стороной. Потом он часто заходил в Спящий Дом; главным образом потому, что на улице становилось все холоднее, темнеть начинало раньше, а тучи делались чернее и гуще. Вечерами в Спящем Доме гуляли ветра, стонали доски, трещали стекла, но спустя неделю Стива перестало это волновать; он садился на свое привычное место в гостиной и рисовал трещины и тени на стенах, слезшие ломтями когда-то белые в цветочек обои, потолок с облупившейся штукатуркой. Дом напоминал ему кого-то живого; иногда он позволял себе нарисовать силуэт незнакомки, столкнувшей Эдди июньским вечером с той кривой поломанной лестницы. Стив рисовал ее где-нибудь в углу — в тени, так, чтобы не прорисовывать детально, ведь никто ее толком и не видел: говорили лишь, что она была больше полутора метра в высоту, похоже — девушка или молодая дама, но ни один из друзей Эдди не мог точно описать ее или сказать хоть что-нибудь наверняка: во многом поэтому Стив и не поверил в их рассказы о злобном призраке Фиолетового Холма. Но в начале октября Стив понял, что в доме и правда есть кто-то помимо него: просто однажды он отчетливо услышал громкие шаги на верхнем этаже. Шел третий час дня, кажется, вновь собирался накрапать дождь, а Стив как раз штриховал закрытую дверь и бережно дорисовывал неуклюжий гвоздь, торчащий из стены в прихожей. Стук показался ему ярким и громким, таким, что он вмиг отвлекся от альбома — это нельзя было спутать с привычными побрякиваниями сверху. Стив застыл с карандашом в руке: он внимательно прислушивался и слышал только, как дом тяжело-тяжело вздыхает — ветер за окном разбушевался. В гробовом молчании Дома некто наверху прошел туда-сюда по коридору на втором этаже, постоял немного в задней части, словно обдумывая что-то, вновь прошел до лестницы — так, что шаги стали громче и сильнее, и Стив даже собирался подскочить, но прирос к полу; в конце концов незнакомец отошел обратно, громко хлопнул одной из дверей верхних комнат — и все стихло. Сперва Стив решил, что это какой-то бездомный — возможно, хиппи? — забрался сюда переночевать. Не то чтобы в доме было тепло: камин здесь не растапливали, наверное, лет восемьдесят, а за окном становилось все мрачнее и прохладнее. Тучи наступали каждый день, сквозь них прорывались белесые лучи солнца, но ничто не смогло бы согреть Спящий Дом. Убеждаться, опасен гость или нет, Стив не стал: ступеньки, провалившиеся после Эдди Томпсона, так никто и не починил, а он не хотел усугублять положение своим любопытством. Ему казалось настоящим преступлением будет вот так калечить этот Дом; в конце концов, тот остался один-одинешенек на всем белом свете. Стив тогда подошел к ступенькам, взялся за холодные резные перила, заглянул в темноту второго этажа и негромко спросил: — Эй? Есть кто? Все молчало. Дом молчал, порою поскрипывая, как это было и раньше. Нигде не раздалось ни звука, хоть отдаленно напоминающего человеческое присутствие. Тогда Стив решил бросить это дело: он много слышал о всяких отморозках и попасться им не хотел — что тогда стало бы с его матерью? Не мог же он просто взять и покинуть ее, пав столь глупой ранней смертью; потому он постоял еще чуть-чуть, затем развернулся на каблуках, подобрал альбом, уложенный на привычное место и ушел своим обычным ходом — через подвальную дверь. Потом он не появлялся на Фиолетовом Холме около трех дней, надеясь, что за это время человек, забравшийся туда, покинет место; сам он не мог ничего с ним поделать, ведь тоже находился на территории Дома не совсем законно; фактически, дом принадлежал банку, но и банку он, конечно, был не нужен: ни один, даже самый отчаявшийся покупатель не собирался его брать, несмотря на смехотворную цену и приятное расположение. Люди из Ричардсона считали, что Спящий Дом на Фиолетовом Холме нехорошее место — даже если не говорили этого вслух — а проезжим этот старец был не нужен. Одним словом, Стив не мог выгнать незваного гостя — мог лишь ждать, пока тот сам уйдет. Но он не уходил. Ни спустя четыре дня, ни спустя неделю. Он никогда не спускался, чтобы проверить, кто находится на первом этаже — даже если Стив совсем не скрывал своего присутствия. Шаги обычно обрывались около лестницы — будто человек, стоящий там, раздумывал, хочет он спускаться или нет; потом, решив не делать этого, он уходил, открывал и закрывал двери, а пару раз Стив слышал, как тот гремел старыми пыльными окнами. Стив никогда не поднимался вслед. Ему казалось, что если незнакомец не хочет спускаться, быть может, это право нужно оставить за ним. Порою Стив думал, что тот мог оказаться каким-нибудь беглым преступником, скрывающимся здесь, в крохотном городишке на севере Нью-Йорка, и именно поэтому не желал показаться — в страхе, что Стив сдаст его копам. Но точно ему все равно было неизвестно, поэтому, когда он заходил в Спящий Дом вновь и вновь и слышал уверенные — и явно мужские — шаги на втором этаже, он по-прежнему садился на пол, клал альбом на колени и иногда негромко здоровался, если ему казалось, что человек стоит прямо около лестницы, окутанный темнотой тени. Впервые Стив решился заговорить с ним спустя месяц — или около того — их молчаливого сосуществования. За окном стоял октябрь, разбушевалась очередная гроза, пришедшая со стороны океана, и он сидел на холодном скрипучем полу, штриховал одинокую высокую фигуру, нарисованную во мраке гостиной. Карманные часы Стива показывали пять вечера, когда ему показалось, будто житель Спящего Дома стоит на лестнице и смотрит на него в упор; раньше такого никогда не случалось — незнакомец не висел у него над душой столь продолжительное время. Порою он скользил по Стиву изучающим взглядом, но никогда не задерживался в поле зрения надолго. Теперь же он словно решил как следует изучить Стива, и взгляд его был столь отчетливо ощутим, что у Стива не было никаких сомнений — он там, этот чужак, и он глядит прямо в упор. — Привет? — позвал Стив, когда поднял голову. С его места, которое он по обыкновению занимал, виделась лишь крохотная часть второго этажа, и в темноте той ему показалось, что он видит чьи-то ноги на самой верхней ступени. — Эй? Есть там кто? Но никто не отозвался — Дом продолжал молчать. Стив посидел на полу около пяти минут, в надежде, что гость спустится сам — ведь теперь, приглядевшись, он мог поклясться: некто и правда был там. — Меня зовут Стив, — сказал он тогда, поднялся на ноги, положил альбом и направился медленным шагом в сторону лестницы. Он, по правде говоря, не хотел его спугнуть, да и знакомиться с ним особо тоже не хотел — ему казалось, незнакомец прячется по каким-то личным, веским причинам, и ему хотелось их уважать — однако тот стоял прямо напротив, и, если бы наверху было хоть немного светлее, Стив, вероятно, смог бы разглядеть его. На улице в тот день потемнело раньше времени из-за громоздких черных туч, набежавших целой стаей, а в коридоре на втором этаже не было никаких окон. Помимо дневного света Спящий Дом более ничто не освещало, так что разглядеть фигуру наверху было невозможно. — А ты кто? Я тебя давно тут видел. Чужак молчал и продолжал на него смотреть. Стив сглотнул ком в горле, взялся за перила и поднял правую ногу на первую ступеньку. — Ты не против, если я поднимусь? Никогда там не был. Но незнакомец и тогда не отозвался. Стиву на миг почудилось, будто все происходящее — сон, и он просто задремал вместе с альбомом. В крайнем случае, это могла быть просто игра света и теней, и никакой фигуры там на самом деле не было — Стив обладал довольно слабым зрением, не то чтобы совсем, но достаточно плохим, чтобы издалека в полутьме спутать бревно с сидящим на задних лапах псом. Стив готов был в это поверить. Он всегда пытался мыслить рационально — отец учил, когда ему было шесть; однако, прислушавшись к гробовой тишине дома, он вдруг уловил едва различимое чужое дыхание, а затем внезапно вновь раздались шаги, да так близко, что Стив невольно отшатнулся от лестницы. Когда он поднял глаза, никакой фигуры уже не было, а шаги продолжали удаляться, и тогда Стив подумал, что чужак просто ушел прочь. Он решил не идти следом. Может быть, незнакомец не хотел с ним общаться. Как бы там ни было, Стив собрал свои вещи и ушел пораньше, надеясь, что за последующие несколько дней незваный гость успокоится. В те дни в их с матерью доме царила довольно напряженная атмосфера; во многом причиной тому послужили неудачи на работе Сары и ее внезапная болезнь, накатывающая, будто береговые холодные волны. Никаких особо конкретных симптомов у нее не наблюдалось: мигрени, тошнота, сильное головокружение; местный врач, док Рэдфорд, выписал ей успокоительные пилюли и посоветовал отгородиться от стрессов, что, в общем-то, все равно было невозможно. Стив хотел работать, правда, хотел — лишь бы ей было легче; он собирался стать художником, поступить в колледж в Нью-Йорке, как только окончит школу, а до той поры мог подрабатывать как обычный мальчишка его возраста — развозить почту или раздавать газеты. Однако стоило потенциальным работодателям его увидеть — тонкая фигура, слабые руки, узкие плечи, шея, будто у цыпленка — и желание давать ему хоть какое-то место мигом отпадало. Он был плох в этом — он и сам знал; у него были паршивые легкие, он часто нарывался на драки, почти всегда ходил с синяками и ссадинами, а еще болел простудой, гриппом и ангиной как минимум по два-три раза в год. Наверное, даже доктор Рэдфорд диву давался: как это Стив до сих пор не умер? Но он жил, он хотел помогать, но никто не давал ему такой возможности. Может, поэтому он сбегал на Фиолетовый Холм — чтобы быть подальше от тяжело уставшей матери, смотрящей на него без тени осуждения, как было бы правильно и разумно; чтобы не показываться лишний раз соседям, глядящим на него с жалостью, чтобы не чувствовать, как стены их с мамой маленького домика давят на него, плющат и растирают меж собой. Спящий Дом сразу стал ему родным, потому, когда появился тот незваный гость, Стива распирало от любопытства — кто же он все-таки такой? Однажды, уходя из Дома ранним вечером, Стиву показалось, будто в одном из окон он заметил силуэт, однако стоило присмотреться, как тот отошел подальше. Будучи по натуре человеком довольно упрямым, мириться с таким соседством Стив больше не хотел. Он вооружился коробком спичек, отложил альбом и наконец решился подняться на первые четыре ступеньки. Прислушался, убедился, что наверху — тишина, переступил еще три ступеньки. Легко, держась за перила, перешагнул через дыру в лестнице и очутился в темном коридоре на втором этаже. Коридор был длинный, по бокам — четыре двери: две справа, две слева, причем одна из дверей находилась прямо в конце коридора, около крохотного окна, из которого падал косой свет, преломленный толстым слоем пыли. Стив чиркнул первой спичкой. Он ступал медленно и тихо, стараясь себя не выдать. Он не мог быть уверен, есть кто-то в той маленькой комнате или нет — привычных шагов не было слышно. Тогда он прошел дальше, осмелился толкнуть первую дверь, за которой, впрочем, оказалось пусто, затем — вторую, затем — третью, после чего добрался, наконец, до последней. Ручка ее была холодной, занесена слоем грязи и паутины, будто ее не касались сотню лет. Дверь поддалась с тихим скрипом. Стив вошел внутрь несмелым шагом, рассчитывая увидеть на полу спящего чужака, который следил за ним целую неделю со второго этажа своим пристальным взглядом. Но там никого не оказалось. В комнатке гулял ветер, гудела тишина, клубилась пыль. Окно было грязным, в него стучались ветки дуба. Стив обернулся несколько раз, хорошенько огляделся, прошел по скрипучему полу, оставляя следы от ботинок. Никакого свидетельства о присутствии там человека не было видно — только пустота, полностью заброшенный вид, узоры теней от веток. Стив даже готовился к драке, в случае, если незнакомец и правда окажется преступником, однако очень быстро выяснилось, что на втором этаже никого не было. На всякий случай Стив походил туда-сюда, пригляделся внимательно к деталям, но ничего толкового так и не нашел — ни следа здешнего новоиспеченного жителя. В конце концов он собирался было уйти, обрадованный, что чужак наконец покинул Спящий Дом, когда за его спиной, вдребезги руша немую пустоту Спящего Дома, раздался требовательный голос: — И что ты тут делаешь? Стив подпрыгнул на месте, точно ошпаренный, и обернулся. Перед ним стоял незнакомый молодой мужчина: он был ростом футов пять-шесть, черноволосый, бледнолицый, с большими светлыми глазами, тонкими губами необычной формы и нежно-розового оттенка. Он хмурился, смотря на Стива, поджав губы, руки его были спрятаны в карманы черных брюк. — Я… — растерялся Стив, разглядывая его: на вид ему было лет двадцать три-двадцать пять. Широкие плечи, плотно сидящий хорошенький поношенный пиджак, белая рубашка под ним — парень был совершенно обычный, не излучал тревоги или опасности, и Стиву показалось, что преступник из него тоже вышел бы никудышный, так что незаметно выдохнул: драться не придется. — Ты, — грубо согласился чужак, смерил его строгим взглядом с головы до самых ног. — Что ты тут забыл? Это мой дом. Стив взял себя в руки, отозвался: — Это не ваш дом, — сказал он в тон незнакомцу, воинственно расправив плечи и изо всех сил стараясь казаться больше. Мужчина был на голову выше него, стройный и почему-то похож на солдата. — Этот дом принадлежит банку. — Это мой дом, — рыкнул в ответ гость. — И это — моя комната. — Вы все перепутали, — не сдавался Стив. — Вы купили этот дом у банка? — Нет, но это мой дом. Стив смекнул, что перед ним, скорее всего, находился душевнобольной. Наверное, потому он и не показывался на глаза и не выбирался со второго этажа. — Хорошо, — медленно начал Стив, — и как вас зовут? — А тебе что? — прищурился мужчина. — Ты что, коп? — Нет, — тут же заверил его Стив, — я просто сюда прихожу. Рисовать. Я видел вас тут пару раз. — О, — хмыкнул чужак, — я знаю, кто ты. Сопляк, который бессовестно забирался в мой дом, будто так и надо. — Этот дом… — Этот дом мой! Стив громко фыркнул. На его выпад мужчина оскорбленно — словно вообще имел право оскорбляться — вскинул подбородок. Стив представил, каково будет с ним драться — должно быть, гиблое дело, ведь этот псих был гораздо больше него и, очевидно, старше. Взгляд его серо-голубых глаз блеснул. — Думаю, мне лучше… — начал было Стив, на что его мигом прервали: — Свалить отсюда! Стив зло зыркнул на него. Он почувствовал вскипающую в груди ярость — как смел этот сумасшедший прогонять его из дома, который одинаково не принадлежал ни одному из них? И если уж говорить совершенно откровенно, Дом скорее был Стива, чем этого незнакомца — ведь тот появился в Ричардсоне около месяца назад и совершенно очевидно не имел никаких прав на это место. Однако выглядел он довольно разгневанным и задетым, а Стив впервые в жизни решил не ввязываться в драку. В конце концов, мужчина мог просто убить его прямо здесь, оставить труп остывать в маленькой комнатке в конце коридора на втором этаже, и тогда Стива не найдут долгое-долгое время, ведь никто не знал, что он ходил в Спящий Дом почти ежедневно. В конечном счете Стив выкинул на пол черную горелую спичку и обошел чужака дугой. Тот в свою очередь повернулся на каблуках, смотря ему в спину — Стив чувствовал его упертый взгляд все то время, что шел к двери. Взгляд упирался в затылок, не отпускал, даже когда Стив оказался на улице, однако он не обернулся ни разу. Минуло еще около недели, прежде чем Стив смог вновь вернуться в Дом. Он не хотел идти туда, пока не узнал бы все возможное о его владельцах. Темной ночью, пока он без сна лежал в своей узкой скрипучей кровати, он думал, что, вероятно, парень, встреченный им в Спящем Доме, мог оказаться дальним родственником тех, кто строил Дом много-много лет назад. Тогда это объяснило бы его крайне ревностное поведение; разумеется, вероятнее было то, что тот мог оказаться просто сумасшедшим, но Стив все равно хотел проверить. Он явился в библиотеку на следующее утро, когда над Ричардсоном по-прежнему висели тучи, дождь стучал в окно небольшого двухэтажного строения неподалеку от школы. Там работала очень милая девушка — она была старше Стива на один год и училась в выпускном классе Старшей школы Рэйва. Ее звали Маргарет Картер, и всегда, когда Стив появлялся у них, она улыбалась ему алыми губами, поправляя каштановые завитушки волос, приглаживала подол платья и была с ним крайне мила. Кроме того, она позволила называть себя Пегги, порою составляла Стиву компанию, если тот одиноко слонялся меж стеллажам, ища чего-нибудь интересного. Стив по-настоящему ценил ее доброту к себе — ведь она была одной из немногих, кто относился к нему с уважением. Она предоставила ему все имеющиеся бумаги, касающиеся Спящего Дома на Фиолетовом Холме. Разумеется, официально он никогда так не назывался. Изначально он принадлежал неким Тайсонам, которые его и построили, но затем вся семья уехала куда-то на юг, а дом они продали банку. Таким образом, найти концы — кто жил там на протяжении почти девяти десятков лет? Неужели такой огромный дом в тихом уголочке Нью-Йорка и правда пустовал чуть ли не целый век? — все равно не представлялось возможным. Узнать об агрессивном чужаке в конечном счете можно было лишь с его слов, но встречать его вновь Стиву совершенно не хотелось. И тогда Стив бросил это гиблое дело. Подступал ноябрь, вскоре должен был прийти Хэллоуин. Мама начинала уставать на работе все сильнее и сильнее. Так как друзей или хотя бы приятелей у Стива не было с тех пор, как он впервые попытался защитить парня помладше от сверстников (ему было шесть, они жили в Бруклине, а мама впервые отправила его прогуляться с соседскими ребятами; они неплохо общались, пока те не вздумали поиздеваться над одиноким мальчишкой, выгуливающим щенка; тогда Стив встал на его защиту и в конце концов попал под раздачу и сам), он вынужден был большую часть времени сидеть дома. Иногда к нему в гости заходила Пегги. Она приносила с собой печенье и шоколадные конфеты, иногда — пирог или кексы. Все это она пекла сама. Если бы Стив хоть кому-нибудь в школе сказал, что красотка Маргарет Картер приносит ему собственную выпечку, когда заглядывает в гости, его обозвали бы лгуном и сказочником. Стив знал: стать парнем Пегги хотели почти что все обитатели Старшей Школы Рэйва. Она была хорошенькой, с прекрасно поставленным ударом левой и острым языком. Ее не нужно было защищать: она сама умела постоять за себя. Стиву она нравилась как самый милый и преданный друг; он никогда никому не говорил, что дружит с Пегги — слишком боялся, что и ее репутация подпортится — но общаться с ней он по-настоящему любил. Поэтому, когда Стив заболел, Пегги была единственной, кроме мамы, кто заботился о нем. Она приходила каждый день после работы в библиотеке, приносила ему журналы, сладости и мед для чая. Стив ненавидел болеть: мама начинала переживать и не пускала его в школу — боялась, что болезнь прогрессирует — и потому он вынужден был сидеть дома с книжками и учебниками. Потому он и сбегал, когда оставался дома один. Обычно он шел в Спящий Дом, но теперь, когда там жил местный сумасшедший, вновь показываться ему на глаза не хотелось — он раздражал Стива. С первого взгляда. Однако больше идти было некуда. Сидеть взаперти одному нравилось Стиву не больше, чем ругаться с психом в Спящем Доме. Кроме того, Спящий Дом стал его вторым после Пегги другом, и ходил туда Стив как к доброму товарищу. Он был прекрасным другом: молчаливый, гостеприимный, всегда слушающий, отвечающий разве что скрипом половиц и шумом ездящей туда-сюда крыши. Стив хотел бы жить там. Каждый день он мечтал однажды выкупить своего приятеля у банка, чтобы обустроить его, отремонтировать и перебраться туда вместе с мамой. Но вряд ли Стив когда-нибудь смог бы позволить себе его купить. В конечном счете ему не осталось ничего, кроме как вернуться. Он собирался пробраться незаметно, чтобы лишний раз не привлечь к себе внимание чужака, а на случай очередного его появления даже приготовил увесистый булыжник — спрятал в кармане брюк. Войдя в Дом, он как обычно огляделся, прислушался хорошенько к шагам на втором этаже, но ни тогда, ни спустя десять, двадцать, тридцать минут ни единого шороха не донеслось сверху. Все молчало, будто звуки перестали существовать внутри Дома. Стив слышал свое хриплое дыхание, лихорадочно заходящееся сердце, но ничего — от незнакомца с темными волосами. Он не появился. Ни потом, ни спустя день или неделю. В итоге Стив решил, что он наконец-то ушел и стал чувствовать себя в Доме куда спокойнее. Болезнь отказывалась отпускать его, и он больше всего боялся, что заразит еще и маму. Потому сбегать вон он старался так часто, как только мог — когда она уходила, когда засыпала с книгой в руках после длинного изматывающего дня, который Стив все равно не смог бы сделать короче для нее. — Привет, — сказал голос, когда Стив рисовал изогнутые перила. Рука от неожиданности дрогнула, и карандаш выпал прочь. Стив резко обернулся через плечо и в тусклом дневном свете заметил того самого безумца, привалившегося к дверному косяку. — Ты Стив, верно? Стив поджал губы и отвернулся к своему альбому, проигнорировав парня, который, к слову, выглядел подозрительно дружелюбно. Тот понимающе хмыкнул и подошел ближе — Стив услышал его шаги и резко закрыл альбом. — Чего тебе надо? — враждебно спросил он. Руки крепко-накрепко сжали подобранный с пыльного пола карандаш. — А ты не из робкого десятка, да? — фыркнул чужак. Тогда Стив понял, что тот заметил оттянувший его карман булыжник. Он покраснел. Воцарилось молчание. Спустя минуту парень прокашлялся. — Слушай, я хотел, ну. Извиниться, ладно? За то, что вел себя, как… — Как мудак? — подсказал Стив, который, вообще-то, никогда особо не ругался, но этот чокнутый знатно вывел его из себя. — Не стоит. — Я серьезно, — тем не менее сказал тот. Немного помолчал, закусив нижнюю губу светло-розового оттенка. Потом вновь взглянул на Стива. — Меня зовут Джеймс. Стив перестал штриховать ступеньки и скосил на него глаза. Джеймс. Имя до жути ему подходило, несмотря на свою почти что обезличенную сущность. — Джеймс? — повторил Стив, отвернулся. — Не могу сказать, что приятно было познакомиться. — Джеймс Бьюкенен, вообще-то, — улыбнулся Джеймс, продолжая рассматривать ровные черные штрихи на листе Стива. — Барнс. И да — еще раз извини. Я вспылил. Не стоило. — Ну да, — согласился Стив не без притворства. — Повел себя как полный псих. Бешеный. — На меня похоже, — отозвался Джеймс Бьюкенен Барнс. Стив подумал, что никогда прежде не слышал о человеке с таким именем в этих краях, и в очередной раз убедился, что тот не местный — по крайней мере не из Ричардсона. — Не нужно было прогонять тебя. Ты, наверное, испугался. Стив вздернул подбородок и протестующе сказал: — Вот еще. Джеймс казался еще более взрослым в тенях Спящего Дома. Стив вдруг понял, что они сидят довольно близко, так, что он мог рассмотреть, как сужаются и расширяются зрачки Джеймса, когда он опускает глаза на альбом, а затем поднимает их на Стива. — Правда? Тогда хорошо, — Джеймс вновь улыбнулся ему, и Стив подумал, что без пышущей огнем ярости в глазах он кажется вполне безобидным и симпатичным молодым мужчиной. — Просто… — пожал плечами тот. — Ты такой маленький. И я подумал… Стив ощутил, как скулы и уши начинают пылать красным. Он злобно глянул на Джеймса, сжав карандаш в руке. Он и сам знал, что мелкий — незачем было ему об этом напоминать, тем более такому придурку, как этот… этот… — Я лучше пойду, — буркнул Стив, сложив свой альбом. Джеймс спохватился, поняв, видимо, что ляпнул лишнего — снова, впрочем — и схватил его за предплечье. Пальцы обплелись вокруг места чуть повыше локтя Стива, такого тонкого, что большой и указательный встретились друг с другом. — Извини, погоди, — сказал Барнс и снова виновато улыбнулся. — Я не подумал, что ты… Ну, все, прости. Не уходи. — С чего бы вдруг? — фыркнул Стив враждебно. — И, похоже, ты вообще не думаешь. — Ты прав, — согласился примирительно Барнс, когда убедился, что Стив садится рядом с ним. — Я просто давным-давно ни с кем не говорил. Тут так… одиноко. Джеймс поежился, оглядывая гостиную, в которой они сидели. — И чего ты тут тогда делаешь? На его вопрос Джеймс только дернул плечами и тяжело вздохнул. Взгляд у него неожиданно сделался таким потерянным, что Стиву стало его жаль. — Не знаю, — признался Джеймс немногим позже. — Думаю, мне больше некуда идти. Стив не ответил. Ему вдруг показалось, что он понимает этого Джеймса Барнса как никто другой — ведь, по сути, ему тоже податься было некуда. Расспрашивать о причинах его скитаний Стив не стал. Вместо этого они немного помолчали, и Стив открыл свой альбом, чтобы продолжить рисовать. Джеймс не стал ему больше докучать — он просто молча сидел рядом и через плечо смотрел, как Стив начинает штриховать. С тех пор Стив стал ходить в Спящий Дом куда чаще, чем прежде — почти каждый день или через день, всегда, когда появлялась возможность. Все это было из-за Джеймса Барнса — Стив называл его Джимом — которого Стиву очень хотелось навещать. Он приносил ему печенье в небольшом бумажном пакете, молоко, немного фруктов. Джеймс ел с особым удовольствием, будто последний раз пробовал печенье и яблоки сотню лет назад. Не грубя и не выгоняя его, Джеймс Барнс выглядел милым парнем, одним из тех, о каких говорили, что он хорош собой. По правде говоря, Стив не считал, что Джим был «хорош собой»: ему скорее подходило определение «красивый». Джеймс Барнс был красив: со своими большими глазами с выразительными ресницами, темными волосами, уложенными налево, милой ямочкой на подбородке… Встреть Стив его на улице, он сразу бы его заметил. Кроме того, от Джима всегда приятно пахло. Глядя на его внешний вид — всегда причесанные волосы, чистая кожа, белые зубы, запах чистоты — Стив решил, что он ходит по несколько раз в неделю в местный мотель миссис Пэрсон, чтобы принять душ и привести себя в порядок. Джеймс всегда появлялся неожиданно. Когда Стив приходил, Джим никогда не ждал его в кухне, хоть и всегда знал, если Стив в Доме. Вместо того, чтобы спускаться и встречать, Джим словно материализовался у Стива за плечом, всегда так близко, что каждый раз заставлял поражаться: как можно было не услышать его шаги по грязному скрипучему полу? — Я принес тебе печенье, — сказал Стив, как говорил множество раз до этого. Как и всегда, сзади послышалось дыхание, и кто-то подошел к нему со спины, через плечо глядя на бумажный пакет в его руках. — Люблю печенье! — улыбнулся ему Джеймс, и Стив в такие моменты очень хорошо чувствовал, как его острые лопатки касаются груди Джеймса, пока тот стоит позади. — Спасибо. Это все твоя девушка? Передай ей от меня пламенный привет. Она прелесть. Потом он брал пакет, садился куда-нибудь неподалеку, пока Стив открывал альбом с кучей изрисованных страниц. — У меня нет девушки, — ответил Стив. Джеймс нахмурил брови. — А та, Пегги? Ты о ней много рассказывал, — болтал он с набитым ртом, временами прикладываясь к бутылке с молоком. — Она мой лучший друг, — признался Стив. Джеймс неверяще хмыкнул. — Дружбы между мужчиной и женщиной не бывает, разве нет? Стив издал смешок, взял в руки карандаш. — Тебе виднее, эксперт. И много девушек у тебя было? Джеймс улыбнулся ему одной из своих обворожительных улыбок, от которых Стив всегда ощущал смущение. — Достаточно, — сказал он. Стив рассмеялся и запустил в него карандаш. Джеймс увернулся, так, что карандаш стукнулся о стену. Так они и проводили вечера — сидели рядом, ели печенье, разговаривали, а Стив рисовал — пока Стиву не нужно было уходить домой, чтобы встретиться с мамой или Пегги. А потом Джеймс сказал, внимательно смотря на Стива каким-то совершенно иным взглядом, и ни у кого прежде такого взгляда Стив более не видел: — Я хочу, чтобы ты звал меня Баки. *** Со временем Стив совсем потерял желание уходить. Джеймс Барнс — Баки — был особенным; все чаще Стив думал о том, как же сильно он хочет остаться с ним насовсем. Они могли бы жить в Спящем Доме вместе — спать в маленькой комнатке на втором этаже — или уйти куда-нибудь далеко, плечом к плечу, и их никто не нашел бы и не догнал. Два странника без цели и имени; Стив отдал бы многое, чтобы жить рядом с ним, несмотря на то, что Баки не говорил о своем прошлом, не рассказывал, почему оказался здесь, на окраине Ричардсона, кем он был до того, как стал бездомным. Стиву так хотелось узнать, но он никогда не спрашивал — Баки был одним из немногих его друзей, и он не хотел давить на него, не хотел, чтобы он однажды ушел. Стив начал рисовать его спустя месяц, когда приближался декабрь, и в Спящем Доме становилось все холоднее и холоднее. Баки сидел слева, дожевывал кекс, читая книгу, которую Стив принес ему прошлым вечером. Тени играли на его лице, делали черты мягче; Баки сам по себе будто состоял из плавных линий — не то что Стив, одни углы и только. И рисовать его было столь же приятно, сколь приятно было рисовать Спящий Дом. Временами Стиву казалось, что Баки Барнс и есть Дом, его человеческое воплощение, некий его дух. Конечно же, все это было полной чушью — Баки был человеком, теплым и дышащим, он грел, когда Стив приваливался к нему холодными вечерами. Он был настоящим, самым настоящим, что у Стива было. Проблемы появились, лишь когда о рисунках узнала мама. Она открыла его альбом перед обедом, пока он чистил картошку и заглянула на предпоследние страницы. Стив часто рисовал людей — он рисовал Пегги, маму, владельца пекарни, который продавал им булочки с крошечной, но скидкой, — но все эти люди не мелькали в его рисунках так часто. Если Стив рисовал выдуманного человека, он рисовал его единожды, а затем довольно скоро забывал. Однако Баки был почти на каждой станице; кое-где — зарисовками, лишь намечено лицо, глаза, губы, нос; кое-где — проработанный портрет, с тенями штрихов и бликами. Поэтому, наверное, мама и спросила. — Что это за молодой человек? — поинтересовалась она ненавязчиво. Стив не рассказывал ей о Баки — он не хотел, чтобы мама знала о его визитах в Спящий Дом. После истории с Эдди Томпсоном никто из родителей Ричардсона не хотел отпускать своих детей на Фиолетовый Холм. Одни — из-за призраков, другие — из-за того, что сама постройка держалась на одном честном слове. Мама Стива не относилась ни к тем, ни к другим, но все равно была против. — Один мой друг, — признался ей Стив. Он достал две тарелки и поставил на стол. Мама изогнула бровь. — Что за друг? Я думала, ты дружишь с Пегги, — сказала она. Стив пожал плечами. — Теперь еще и с Баки. Мама улыбнулась ему и передала на стол два ломтика хлеба. — Я рада, дорогой, — искренне сообщила она. Протянула к Стиву руку, потрепала по гладкой бледной щеке. Стив увернулся от ее ласк с широкой улыбкой. — Не хочешь привести его к нам на обед? Тогда Стив задумался. Он очень хотел, чтобы его мама познакомилась с Баки. Он был уверен, что он ей понравится — он не мог не нравиться, этот Баки Барнс — но вопрос стоял в том, захочет ли сам Баки покидать стены Спящего Дома. Ведь от чего-то же он прятался там, от кого-то бежал. Тем не менее, он решил, что все же стоит передать ему приглашение матери. Втайне Стив надеялся, что Баки ему не откажет; он не мог дождаться того дня, когда смог бы наконец познакомить маму со своим добрым другом. Он знал, что мама скажет: что Баки очень милый и хорошенький молодой человек. Он был хорош на рисунке, но в жизни был куда лучше, чем на портрете. Однако когда Стив сообщил ему о приглашении, с его лица стекла улыбка; он молчал некоторое время, глядя на свои руки, все еще державшие печенье и бутылку с молоком. Стив обеспокоенно обернулся к нему, чтобы заглянуть ему в лицо; сделалось так тихо, что можно было услышать, как Спящий Дом тяжело вздыхает, а ветер бегает по его чердаку. — Ты чего? — удивился Стив и протянул к Баки руку. Баки покачал головой, будто отмахиваясь, но пить или есть больше не мог — не лезло в горло. Стив нахмурился и все-таки дотронулся до его плеча своими белыми пальцами, выглядящими на фоне загорелой кожи Баки куда более бледными, чем они были на самом деле. — Не думаю, что твоя мама захочет меня увидеть, — хмыкнул Баки и пожал плечами, чуть дернув левым (Стив всегда замечал, что левой рукой он пользовался реже, чем правой, будто та болела, однако спросить опасался). — В таком виде. Тогда Стив ласково улыбнулся ему и потрепал по макушке. — Ерунду говоришь, — уверенно отозвался. — Ты очень красивый, Бак. Но Баки вновь покачал головой с пущим упрямством. — Нет, я серьезно, — сказал убежденно. — Ты глянь на меня. Я выгляжу, как оборванец. — Вдруг он затих, поджал губы в тонкую полосу и покачал головой из стороны в сторону: — Раньше так не было… — признался он, будто самому себе, и в груди у Стива словно все замерзло. Он протянул руку и положил ее ему на плечо, придвинулся поближе. Баки хмыкнул. — Я выглядел опрятно, делал прическу, пользовался духами, и я… — Он выдержал паузу, будто вспоминал. — Я чистил ботинки. Почти каждый день перед танцами. — Спустя секунду он горько добавил: — Я был человеком. Баки замолчал и посмотрел в окно на хмурое небо, вот-вот готовое разверзнуться дождем. — Ты и сейчас человек, Баки, — сказал ему Стив. Он сглотнул ком в горле и сжал тощие костлявые пальцы сильнее. Баки криво усмехнулся, обернулся к нему и посмотрел прямо в глаза. — Если бы только не война, — тихо начал он, но затих, так ничего и не договорив. Стив нахмурил брови, захотел переспросить, но передумал, когда Баки взглянул на него. — Неважно. Он собирался встать, но Стив не отпустил его, схватив за запястье и дернув обратно. Он был гораздо слабее Баки — пожелай тот уйти, он бы просто встал и ушел. Но Баки остался, откинулся на стену маленькой комнаты, в которой они сидели, и Стив повел рукой ниже, чтобы взять его ладонь в свою. Ладонь Баки была больше, мощнее, как и весь он сам; однако, вместо того чтобы вырваться, Баки без слов переплел их пальцы, словно так и было задумано целой Вселенной, так, чтобы они встретились. Стив несмело улыбнулся и наклонился, чтобы положить голову ему на плечо. Пиджак пах пылью и самим Баки. Стив знал с самого детства, что у любого человека есть свой, особый запах, что-то, чем пахнет его кожа; запах Баки нравился Стиву больше всего на свете. — Я так рад, — едва ли слышно начал Стив, и голос его чуть хрипел, — что встретил тебя. — Облизнул губы, сильнее сжал пальцы в чужой руке. — Если бы не ты, я не знаю, что и делал бы. — Жил нормальной жизнью? — предложил Баки. — А не бегал бы сюда, как чокнутый, каждый день? Определенно. Что вообще говорит твоя мама по этому поводу? — Она не знает. — Я не удивлен. Они оба затихли, и стало слышно, как накрапывает за окном дождь, принесенный северо-западным ветром. Баки повернул голову, чуть скосил ее вниз, чтобы дотронуться носом до волос Стива и негромко сказал: — Если бы ты только знал…— прошептал он, и в голосе его было что-то столь невероятно грустное, что Стиву стало плохо. Стив чувствовал, как чужие губы касались его волос, когда Баки говорил. Вместо того, чтобы продолжить, Баки отозвался: — Спасибо. Баки так и не согласился покинуть Дом, а Стив не стал давить на него. Меньше всего на свете ему хотелось, чтобы Баки чувствовал себя неуютно в его доме. Он надеялся, что когда-нибудь, если появится такая возможность, Баки сам придет, чтобы поздороваться с его матерью. *** Неделя шла за неделей; опали листья, на улице похолодало, а Стив все так же шел в Спящий Дом на Фиолетовом Холме, чтобы навестить Баки, принести ему выпечки, чего-нибудь почитать и нарисовать его множество раз. В первые предзимние дни Баки грел его своим теплом: он отдавал ему свой пиджак и обнимал так бережно, как никто и никогда не обнимал Стива; Стив знал, что Баки волновался о его здоровье, потому изо всех сил старался относиться к своему состоянию как можно более внимательно. Прежняя меланхолия ушла, и однажды, сидя в маленькой комнатке на втором этаже Спящего Дома, он вдруг ощутил, что наконец-то ожил. — Когда-нибудь, — иногда говорил Баки, — этот дом будет только наш. Обещаю. И мы будем жить здесь вместе. — И он смотрел на Стива, будто старался отследить его реакцию, а Стив улыбался ему и кивал, и Баки брал его за руку, подносил ладонь к своей груди и прижимал ладонь близко-близко. — Ты хочешь? — спрашивал он. Стив кивал. Он гладил большим пальцем ключицу Баки и всегда говорил, что хочет. Он хотел этого больше, чем чего-либо на свете — просто жить в Спящем Доме на Фиолетовом Холме вместе с Баки Барнсом всю свою жизнь. Все то время, что у них будет в этом мире. — Так и будет, Бак, — уверенно отзывался Стив, и тогда Баки широко улыбался и тянул его к себе, чтобы обнять, и Стив чувствовал, как Баки целует его в макушку.