и сладости любви не попробовавшим

ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ«— ради твоего поцелуя и дабы добиться твоей руки, — велеречиво изрек тристран, — я готов принести тебе эту упавшую звезду». джулия. она была прекрасна, дочерью здешнего пекаря, и её руки всегда пахли корицей и сахарной пудрой, а он был глубоко влюблённым в неё мальчишкой, следующим за каждым её крохотным шагом. и все кусочки времени с ней были равноценны золоту и отцовскому засохшему подснежнику. но сын сапожника — ворчливого, прихрамывающего на правую ногу старика с серой бородой, — казался ей куда обворожительней, привлекательней и, главное, достойней, нежели того же чонгука. звезда была его последним шансом — он отбросил букет ночных васильков и вычерпал из глубоких, вшитых не на родное место, карманов острые ракушки, — поэтому высокий дубовый лес встал перед ним стеной (не той, что преступать нельзя было, а той, которую, скорее, не хотелось). наверное, на полпути, когда хруст сухого хвороста привязался к его ушам ниткой, он понял, что, действительно, его дорога — сквозь тернии к звёздам. в воздухе, засеянном пылью, подушечки пальцев от холода черствели, как корки апельсинов. и лучше бы он был ослеплён темнотой, чем видел в каждой неразборчивой тени нечто страшное, плетущее из его нутра макраме. впереди показался яркий свет — и всё чонгуково естество замерло. неужели он и правда здесь? неужели до его счастливого билета в жизнь с любимой девушкой рукой подать? не разбирая дороги, он помчался вперёд. в горящем, как уголёк, кратере, будто бы драгоценный камень в обожённом теплом металле, мерцал свет. и в горле его тут же поселился комок всех восклицаний, не требующих звука. и как только губ его тронуло «господи!», свет погас. будто бы всё это — свеча, а он тот нещадящий ветер, оборвавший, буквально, огонь фитильной жизни. не было больше ни тепла, ни света. и казалось, что этот кратер был здесь всегда. чонгук подошёл ближе. и на дне звёздной ямы оказался парень — его нельзя было назвать мальчишкой: детской красоты щёк и след простыл; но и мужчиной не обмолвишь: худощавое тело, уж слишком тонкие запястья и по-девичьи полные губы (возможно бы, даже сухим и тонким губам джулии не стоять с его в одном ряду). под ним была солома, и то, как вкусно выглядела обнажённая мальчишеская кожа на ней, заставило чонгука сглотнуть. его, прежде золотые, волосы потускнели, и хриплый, хватающий чонгука за душу щипцами, стон вырвался из мокрых губ незнакомца. ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— ты звезда? ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ— очнись же! парень содрогнулся, и рубашка, мятая и ситцевая, задралась выше колена. розовые участки смуглой кожи паренька вызывали жалости. чонгук вздохнул — ему не нужна была простуженная звезда. он лихо снял прохудившееся пальто и накинул на, подрагивающие и покрытые пòтом и сухой травой, плечи. почему-то в момент, как их взгляды встретились, в голове завязалась мысль, что любовь он искал не там, да и искать её, возможно, не нужно было.