***
Пять лет назад, когда она твёрдо решила, что хочет детей, она была уверена, что возьмёт из приюта ребёнка лет трёх, не младше. Это было обусловлено множеством факторов. Во-первых, она сама выросла в приюте и знала, что новорождённые малыши пользуются огромным спросом и никогда не остаются в системе надолго. К сожалению, ей самой не повезло, приёмная семья, забравшая её совсем крошкой, отказалась от девочки, когда ей было три. То, что это спровоцировало психологическую травму, было слишком очевидно и, разумеется, занесено в её личное дело. А кому нужен травмированный ребёнок? Либо никому, либо тем, кому вообще плевать за кого ежемесячно получать выплаты. Конечно, находится немало сердобольных людей, говорящих, что готовы подарить шанс на счастливую жизнь любому, даже самому сложному ребёнку, но чаще всего, это так и остаётся словами. Разумеется, она обратилась в тот же приют, где и росла сама в перерывах между сменяющимися приёмными семьями. Девушка ничуть не удивилась, обнаружив, что многие сотрудники, растившие её, работают там и по сей день. Чего не скажешь о них самих, ведь по статистике те, кто выпускался из этих стен, редко могли хоть немного дотянуть до показателей будущих приёмных родителей. К документам Эммы Свон придраться было невозможно, на бумаге всё выглядело идеально и не было ни единой причины, по которой можно было бы отказать. Разумеется, по психологам её гоняли довольно долго, но девушка была убедительна в своём намерении. — Да, вы верно меня поняли. Я хочу именно взять малыша, потому что я могу позволить себе подарить ему настолько крутое детство, насколько хотела когда-то я сама. И нет, меня не волнуют вопросы крови и всё такое, это будет мой ребёнок. Это моя самая главная детская мечта — дать возможность маленькому человеку расти счастливым, — повторила она в кабинете директора в сто первый раз, после чего получила долгожданное разрешение на усыновление. Стоя перед кабинетом заведующего отделом опеки, она ощутила такое же волнение как и десять лет, а может и больше, назад. Только сейчас оно было совсем по другому поводу, поэтому девушка решительно тряхнула головой, прогоняя навязчивые воспоминания и постучала в дверь. — Эмма, дорогая, я был уверен, что у тебя все получится, я сам ходатайствовал за одобрение твоего заявления, — радушно поприветствовал её пожилой человек, которого она знает, наверное, всю свою жизнь. — Здравствуйте, мистер Тревис, — девушка с улыбкой протянула ему руку, присаживаясь в кресло напротив, — Было нелегко, но я не переставала надеяться, что всё получится. — Я рад, что ты снова пустила надежду в своё сердце, милая — серьёзно ответил он, — И не меньше я рад, что твоя жизнь сложилась достойным образом и ты пришла к такому серьёзному решению. Но это всё лирика, — произнёс он, доставая толстую папку из-под стола, — Кто тебе нужен? Мальчик, девочка? — Не имеет значения. — Цвет волос, цвет глаз? — Эмма удивлённо захлопала глазами, пытаясь не выдать подступающую панику. Так вот значит как всё происходило. Хуже, чем на птичьем рынке. — Абсолютно без разницы. — Группа здоровья? — поправив очки спросил мистер Тревис. — Не ниже третьей, — опустив глаза ответила девушка. Ей было противно говорить об этом вслух. Конечно, она хотела тут же объяснить, что живет одна, помощи ждать неоткуда и больного ребёнка она просто не потянет, но к чему это всё. Человек, сидевший перед ней и так все знает. Он знает её как облупленную, всегда знал и всегда всё видел и знает тех, кто готовится стать приемным родителем и, наверное, заранее может сказать почему каждый ответил именно таким образом. Поэтому к черту оправдания. — Возраст? — Года три-четыре, я думаю, это лучший вариант, — запинаясь ответила она. — Подожди, в твоём заявлении значится, что ты хочешь именно усыновление, не опеку, ведь так? — Да, сэр. — Тогда почему такой возраст? — Я живу одна, с грудничком будет сложно, я боюсь, что не осилю. — Брось, милая, ты справлялась с ними даже в шесть, думаешь не справишься сейчас? — Это будет непросто и я... — Не просто, согласен. Да, я знаю, что ты считаешь, что нет смысла ждать слишком долго подходящего ребёнка, и ты знаешь, что разбирают их мгновенно, но я могу сказать с уверенностью, что именно так ты получишь то, чего больше всего хочешь. Подаришь малышу настоящую мать, усыновление, разумеется, станет полностью тайным и ты вправе никогда не рассказывать ему о том, что не ты его родила. Это будет полностью твой ребёнок, а не младший брат, которого ты собираешься брать. Ты хочешь стать для малыша матерью, ведь так? — Да, хочу, но… — Так стань ей. Да, я старик и слишком консервативных взглядов, но не буду читать тебе лекции о том, что свой инстинкт стоило бы удовлетворить, родив самой, а впрочем, тебе наверняка и так много об этом рассказали. Но я настоятельно советую рассмотреть вариант младенца возрастом до года. — Таких детей и так заберут, вы ведь знаете. Они не останутся здесь. Их заберут хорошие люди, полные семьи, я одна, я не смогу им дать больше, чем настоящие семьи, — тихо ответила она. Сколько бы ни пытали её психологи всевозможными каверзными вопросами, но такую правду она говорит впервые. — Ты сможешь дать больше. Скажи, милая, ты сможешь спустя время вернуть малыша назад? — Вы знаете, что нет, — злобно ответила девушка. — Я знаю. Поэтому плюну на все очереди и вот, — он протянул файл, лежащий на самом верху стопки личных дел, — Мальчик, три недели, мать белая, здорова, отец неизвестен, но, очевидно, тоже белый. Вторая группа здоровья, ты сама знаешь, это только на бумаге, ребёнок абсолютно нормальный, разумеется, сейчас важный этап формирования, и если ты уделишь внимание тому, о чем написано в рекомендациях, он сможет полететь в космос, — улыбнулся он, — В любом случае, хотя бы взгляни на него. Согласись, что заглянув в глаза более взрослому ребёнку, тебя будет уже грызть ответственность. А он даже ничего не поймёт. Ты ничего не потеряешь. Если откажешься, я пойму, на него уже претендуют восемь семей. Но тебе я доверяю больше. — Хорошо. Просто взглянуть, — слова мистера Тревиса о том, что он доверяет ей и уверен, что она не бросит мальчика, не то что произвели впечатление, они заставили посмотреть на всё совершенно другими глазами. Она мало задумывалась о том, какие трудности ждут её с трёхнедельным младенцем на руках. Вставая с кресла и выходя из кабинета вслед за заведующим отделом опеки, она понимала, что назад вернётся уже с малышом. А дальше было много совершенно сумасшедших дней. Ей сравнительно повезло, бумажной волокиты было много, но закончили всё оформлять в максимально короткие сроки. Имя мальчику было дано ещё до неё, и хоть ей многие в приюте предлагали пока не поздно сменить его на другое, придуманное самой, Эмма отказалась. Она знала, что когда Генри достаточно повзрослеет, она расскажет ему всю их историю. И знала, что хоть, возможно, он не будет испытывать особых надежд в отношении биологической матери, но имя — останется всё же приятным напоминанием о чём-то неизвестном и далёком. Так же, как было у неё самой.***
— Много плохих парней поймала сегодня? — спросил жующий жареную курицу мальчуган. — Ни одного, ребёнок, — вздохнула девушка, виновато улыбаясь сыну. Она не была уверена, правильно ли поступила, рассказав ребёнку о специфике своей профессии, но пацан был достаточно умён, чтобы при посторонних говорить что-то вроде того, что его мама — бетмен. И пусть понимают как хотят. — Возьми меня с собой, вместе мы их много наловим, — воодушевлено предложил Генри. Он постоянно просится с ней на работу, но взять его с собой она может лишь в те моменты, когда отправляется на дальние расстояния, не рассчитывая кого-либо задержать. И то лишь потому, что не хочется оставлять пацана с няньками на несколько дней подряд. — Через два дня мы поедем с тобой в большое путешествие, ехать долго, не меньше десяти часов, ты представляешь, сколько это? — Это как ты сегодня утром ушла и только сейчас пришла? — Да, и всё это время в машине, ты готов? — Конечно, мама! — пацан чуть ли не подпрыгивал от предвкушения. — А если нам придётся задержаться на неделю? — Хорошо! — Без компьютера. — Хорошо! — Без телевизора! — Хорошо! — Ты умничка, если будешь хорошо себя вести, я даже буду брать тебя с собой на некоторые важные дела, — загадочно произнесла Эмма. — Я буду, буду, буду! — разулыбался мальчик, — А куда мы на этот раз поедем? — Сторибрук, штат Мэн.