Тодороки.

— Мам, почему ты не снимешь перчатки? Это же семейный ужин, — Изуми недовольно смотрит на Изуку. — И почему ты не наденешь платье? — Ты ведь знаешь, что я не люблю, — просто говорит Изуку, собирая волосы в высокую причёску. Тодороки много раз думала о том, чтобы коротко остричь их, но почему-то не решалась. Вроде бы и хотела, но что-то будто держало. — Ну хотя бы сегодня, — продолжает настаивать на своём дочь. Изуку с улыбкой смотрит на юную Тодороки. Она не хотела, чтобы дочь знала о её ожогах, чтобы не пришлось выдумывать историю о том, откуда они появились на её теле. Тодороки соврала о шраме на лице, не желая, чтобы дочь знала о том, что она была в плену. Для неё Изуку хотела быть просто мамой, которую никогда не трогали никакие беды и несчастья. Это отец у неё герой, это только он подвергает свою жизнь опасности. А здесь, дома, безопасно и ничего не может случиться. Изуми не должна жить в страхе того, что злодеи проникнут в их дом или что Энджи в ярости использует на ней свою причуду. Это всё в далёком прошлом, осталось в другой жизни, где она могла позволить себе быть с человеком, которого любила. — Даже тётя Тогата будет в платье, — куксится Изуми. — А вы сёстры, почему ты не носишь платья? — Мне они не идут, — Изуку заканчивает заниматься причёской. — К тому же достаточно будет и того, что платье наденешь ты. Но девочка явно не собиралась сдаваться так просто. Да, ей хотелось, чтобы её мама была как все, а эти странные перчатки выделяли её. У мамы ведь нет причуды, так что и нужды закрывать руки или греть, нет никакой. — Но, а перчатки? Ты не можешь снять их в этот раз? Всего лишь ради одного ужина? — Прости, Изуми, но это невозможно, — мягко возражает Тодороки. — А теперь иди, посмотри, может, кто пришёл. Девочка недовольно фыркает, идёт к двери, намереваясь покинуть родительскую спальню, но замирает, оборачиваясь. — А какой была моя сестрёнка? Изуку удивлённо поворачивается к дочери. Изуми никогда не спрашивала у неё о Фуюми. Да, Тодороки знала, что она расспрашивала о ней у всех, за исключением неё. Да и вообще при ней никто почти не вспоминал о Фуюми, ведь отчасти Тодороки считала виноватой себя в её смерти. Это Изуку была нужна злодеям и ради информации о доме, в котором была хорошо защищена Изуку, злодеи подвергли Фуюми ужасным пыткам, а потом убили. — Она была хорошей, — грустно улыбается Изуку, — так же сильно, как и ты, любила твоего брата Шото и заботилась о нём. В этом вы с ней очень похожи. — Да? Это так здорово, — улыбается девочка. — Жаль, что я никогда её не увижу. Когда Изуку выходит, то все уже в сборе. Первым к ней подбегает пятилетний блондин. — Тётя Изуку, — весело улыбается мальчик, смотря своими голубыми глазами на Тодороки, — папа хотел начать без тебя, но я ему не разрешил! Изуку лишь смеётся. От Рэйдена стоило ожидать чего-то подобного. — Мамору, — обращается она к племяннику, — твой папа как всегда любит пошутить. Ты же знаешь, что он бы точно этого не сделал. Мальчишка согласно кивает и уже забывает о тёте и зовёт Изуми за стол. Дети наперегонки убегают, пока Изуку приветствует остальных. За столом возникает вполне дружелюбная атмосфера и никаких конфликтов не предвидится. Даже Энджи и Рэй вполне удачно игнорируют присутствие друг друга. Изуку боялась, что возникнет неловкость, но, похоже, что всё обошлось. — А я говорю, что тебе опять пора в декрет, — усмехается Рэйден, смотря на свою жену. — Ещё чего, — фыркает Тогата, — я только вернулась к работе и сидеть дома снова не хочу. Никаких детей ближайшие десять лет, даже не думай, а там посмотрим! — Вот и посмотрим, — лукаво смотрит в её сторону Тодороки. Изуку улыбается, но стоит повернуть голову и встретиться взглядом с Шото, как удушливый жар смущения охватывает её. Тодороки тут же опускает взгляд в тарелку. Не то, чтобы они избегали взглядов друг друга, просто после вчерашних его слов немного не по себе. Изуку лишь надеется, что Энджи ничего не заметил. И не придумал себе лишнего, ведь она уже давно сделала свой выбор. — А у Изуми ещё не проявилась причуда? — совершенно неожиданно спрашивает Рэй. — Ещё нет, — девочка решает ответить сама. — Но когда у меня появится лёд, будет классно! Я жду этого не дождусь! Изуку чувствует неловкость и недовольно смотрит на дочь. Они уже говорили об этом! Как же дать ей понять, что она может унаследовать только отцовский огонь? Или быть такой же беспричудной, как и мать. Если Изуми будет полна этих грёз, то суровая реальность причинит ей много боли. — А у меня есть огонь и он классный! — тут же громко говорит Мамору. — И у папы моего тоже огонь! Так что круто быть с огненной причудой! — Нет, ледяная лучше! — отстаивает свою точку зрения Изуми. — Бабушка Рэй, у меня же появится ледяная причуда? Как у братика и у тебя! Изуми не хотела называть Рэй никак иначе, чем бабушкой, ведь Мамору называл её так и ей тоже хотелось. А Рэй была не против быть бабушкой и для дочери Изуку, порой Тодороки казалось, что Рэй это даже нравится. Изуку уже хочет спешно сменить тему разговора, потому что причуды не очень хорошая тема для ужина. Но она не успевает ничего сказать, потому что её опережает бывшая жена Старателя. — Появится, конечно, появится, — говорит она, ласково смотря на девочку. Изуку недоумевая смотрит на женщину. Зачем она даёт пустые надежды её дочери? Как Изуку потом объясняться с Изуми? Но стоит Тодороки встретиться взглядом с Рэй, как ей становится не по себе. Это очень странный ужин и кроме беспокойства, он не принёс ничего. Тодороки слишком утомляется и уже хочет уйти из-за стола пораньше, ей становится хуже и она думает о том, чтобы принять лекарства и лечь спать. Слишком насыщенный вышел день. Энджи, должно быть, заметил её состояние, но пока ещё ничего не сказал. Спасибо ему на этом, потому что для Тодороки было бы слишком, обсуждать своё состояние при всех. — Мам! Мам! — Изуми так неожиданно и громко стала кричать от восторга, что Изуку ничего не поняла. Она лишь обернулась к дочери, пытаясь понять, почему она создаёт столько шума и хотела попросить её успокоиться. — Мам, это оно! Ты только глянь как классно! Мам! — Что? — Изуку ничего не могла понять, смотря на дочь. — Изуми, потише, пожалуйста. — Ты глянь, — она пододвинула ей стакан с замороженным чаем. — Шото, неужели нужно занимать этим за столом? — Тодороки посмотрела на пасынка. — Позанимаетесь с Изуми потом. — Но мам, — Изуми вновь привлекла к себе внимание Изуку, — это я! И пока Тодороки ничего не успела сказать, девочка прижала палец к стакану матери и жидкость в нём превратилась в лёд. Изуку потрясённо смотрела на стакан, затем на дочь. Нет… быть не может, просто быть этого не может! Почему именно сейчас проснулась её причуда? И почему она… почему она не огненная?! Тодороки и сама всё прекрасно понимала, но отказывалась принимать. — Ничего себе, — присвистнул Рэйден и если бы не болтовня воодушевлённых детей, то стояла бы звенящая тишина. Сердце Тодороки испуганно трепетало в груди. Яснее ясного становилось понятно, что именно это значит. Изуку подняла глаза на Шото, вздрагивая, когда их взгляды пересеклись. Она не могла этого вытерпеть, не знала, что сказать, ничего не хотела слышать. Изуку резко вскочила на ноги и, не говоря ни слова, бросилась прочь, пытаясь осознать случившееся. У Изуми появилась ледяная причуда. Будь это огонь, будь это чёртово пламя, никто бы никогда не узнал, в том числе и она сама… Тодороки не понимала куда шла, в ушах гулко билось собственное сердце. Нет, почему всё именно так? Изуку схватилась за дверную ручку, но не успела повернуть её, как её запястье крепко сжали. Тодороки подняла голову, и воздух с хрипом вышел из лёгких. Над ней нависал Шото. Зачем он пошёл за ней? Что ему нужно? Он ведь и сам всё понял, тогда что он от неё хочет? Объяснений? Но Изуку не обязана перед ним отчитываться! — Отпусти, — Тодороки вырвала свою руку и, открыв дверь, попыталась скрыться от пасынка. — Нам нужно поговорить, — Шото зашёл за ней следом и только сейчас понял, что они оказались в узком пространстве ванной комнаты. — Ты должна мне кое-что рассказать, Изуку! — Я ничего тебе не должна, — Тодороки подошла к раковине, опираясь на бортики и смотря в зеркало на отражение пасынка. — Всё остаётся так, как есть! Ты… — Изуми моя дочь, — Шото шагнул к ней ближе, останавливаясь позади, так же смотря на Изуку через зеркало. — А ты сказала, что беременна от отца! Все эти годы ты говорила, что она его дочь. Какого чёрта ты мне врала? — Ты думаешь, я знала? — воскликнула Тодороки, резко поворачиваясь, но вновь отступая, упираясь в раковину. — Я не знала от кого забеременела, шансов у нас было мало, да и… и мне нужно было порвать с тобой. Я до сегодняшнего дня думала, что Энджи её отец! — Ты должна была сказать мне правду с самого начала, — Шото приблизился и расстояния между ними совсем не осталось. Сердце болезненно ныло в груди и Изуку приходилось задирать голову, чтобы смотреть герою в глаза. Они были так близко, что она не могла не реагировать на него. Хотелось всего того, что было у них раньше: объятий, поцелуев. — Я одновременно рада и не рада, что она твоя дочь, — хрипло выдохнула Изуку. — Я так хотела от тебя ребёнка, но я же понимаю, какие проблемы ей принесёт твоя причуда… — Изуку, — Шото осторожно положил ей руки на талию, приближаясь вплотную и наклоняясь. Но мачеха отвернулась, жмурясь, и тёплые губы коснулись её щеки. Она поставила на этом точку. Больше никаких слабостей. Пути обратно нет. Они оба должны были оставить все надежды в прошлом. — Я беременна, — тихо и с трудом заговорила Тодороки, не открывая глаз. — Четвёртый месяц. Это точно ребёнок Энджи. Поэтому нет, Шото. Если бы немного раньше, полгода назад или год, если бы тогда у Изуми появилась причуда, если бы я узнала всё заранее, может быть тогда я бы и не устояла снова. Но не сейчас. Тодороки не мог выдавить из себя ни слова, просто осторожно обнял Изуку, положив подбородок ей на плечо и, закрыв глаза, стоял так некоторое время. От её тепла было одновременно больно и хорошо. Она словно успокаивала его, но вместе с тем и бередила старую рану. Изуку и была этой самой раной. — Спасибо за дочь, — Шото снова поцеловал её в щёку. И не говоря больше ни слова, он ушёл. Изуку всхлипнула, опустилась на унитаз и, закрыв лицо руками, тихо плакала. Она не знает, сколько времени так просидела, пока дверь снова не открылась. — Тебе нужно принять лекарство, — прозвучал спокойный голос мужа. — Да, — согласилась Изуку, подрагивающими руками стирая с лица слёзы. Она взяла в руки таблетки и стакан с водой. Посмотрев на мужа, она поняла, что он совершенно спокоен. И это было так необычно. Энджи так легко всё это принял? И раз он здесь, то получается, что все ушли? Что он им говорил? Она бросила его одного разбираться со всем этим. — Ты не удивлён? Не зол? — Тодороки посмотрела на него, выпивая таблетки. — Ты сама сказала, что ждёшь ребёнка от него, — Старатель забрал у неё стакан. — Но я могла и соврать! Ты просто поверил мне на слово?! — воскликнула Изуку, а затем мысленно выругалась на себя. Энджи тут совсем не причём, почему она орёт на него как какая-то истеричка? — Когда Изуми родилась, я сделал тест на отцовство, я должен был убедиться, — просто сказал Энджи. — Я думал, что ты сама всё знаешь, и нет никакой нужды обсуждать это в который раз, ведь мы уже решили, что я буду её отцом. Я сказал об этом только Рэй, потому что посчитал, что она заслуживает это знать. Изуку прикусила губу, качая головой. Теперь многое становилось понятно. Так почему же сама Рэй ни разу не заговорила с ней о внучке? — Умывайся и ложись спать, тебе не стоит так нервничать, — сказал Энджи, одной рукой стирая с её лица слёзы, а затем наклонился и легко поцеловал в лоб, после чего вышел. Изуку покивала самой себе. Да-да, она скоро. — Ты точно хорошо себя чувствуешь? — прозвучал из-за двери обеспокоенный голос мужа. — Всё хорошо, мне просто немного нужно побыть одной, — отозвалась Изуку. — Уложи Изуми спать. — Хорошо, — согласился Энджи. Вторая беременность давалась Изуку очень тяжело, из-за несовместимости с мужем, шанс выносить ребёнка был невысок, к тому же её тело никак не хотело его принимать. Но Изуку твёрдо решила рожать, даже когда Энджи был согласен на аборт. Она хотела родить ему ребёнка, хотела сама увидеть этого малыша. Возможно, что это её последняя беременность, но Изуку не будет сожалеть, если она не сможет. С ней по прежнему оставались Энджи и Изуми, они и были её семьёй.