Что вы знаете о любви?

До нижней палубы, где жили протестанты, Анжелика добралась, будто во сне. Ее полностью захватили воспоминания о событиях прошедшей ночи, и теперь она пыталась собрать их воедино, словно разлетевшиеся во все стороны бусины порванного ожерелья. Этот странный разговор с Рескатором, который был больше похож на поединок, постепенно перетекший в откровенный допрос, не давал ей покоя. Чего хотел от неё этот человек? Почему так стремился узнать ее прошлое и выведать самые сокровенные тайны? И по какому праву он говорил с ней, словно судья, выносящий приговор ее поступкам и всей прежней жизни? Анжелика интуитивно чувствовала, что ответ был где-то совсем рядом, стоило только ухватиться за нужную деталь, как за нить, и, потянув, раскрутить этот клубок вопросов, но, как только ей казалось, что она уже на верном пути, что-то непременно мешало. Вот и сейчас ее вывели из раздумий детские голоса, раздающиеся со всех сторон. Анжелика вдруг обнаружила, что сидит в знакомом закутке возле зачехленной пушки, рядом со своими скудными пожитками и при этом совершенно не помнит, как шла по верхней палубе, держа за руку Онорину, как спускалась по крутым трапам, обходила в тумане многочисленные препятствия: бухты каната, ушаты с водой, горшки с паклей, матросов, прибирающих судно после бури. Из всего этого она не увидела ничего… И вот теперь, сидя в своем углу, она не понимала, как здесь очутилась. Ее тут же обступили дети, щебетавшие что-то наперебой, а она слушала, не понимая ни слова. Взрослые, напротив, держались в стороне и время от времени бросали на нее пристальные взгляды: одни с ужасом, другие — с жалостью. Что означало ее долгое отсутствие ночью? Ее растерянный вид — увы! — подтверждал самые ужасные толки и те обвинения, которые Габриэль Берн высказал вчера вечером в адрес хозяина корабля: «Этот бандит воображает, что имеет на нас все права., и на нас, и на наших женщин… Братья мои, теперь мы знаем — он везет нас не к Островам…» — Что он с вами сделал? — раздался у неё над ухом шепот Абигель. — Что он со мной сделал? — непонимающе переспросила Анжелика. — Кто это — он? — Он… Рескатор. Едва Анжелика услыхала это имя, как ее голова закружилась, и она прижала руки к вискам, морщась от боли. У нее усилилась мигрень, казалось, что ноет каждый нерв. — Он? — повторила она. — Но он ничего мне не сделал. Почему вы задаете такой вопрос? Бедные женщины молчали, чувствуя себя очень неловко, но Анжелика даже не пыталась понять, что их так смутило. Ее сверлила одна-единственная мысль: «Он сказал, что хотел бы умереть рядом со мной. Почему?». И, как бы нелепо это не звучало, сама не понимая почему, она знала, что Рескатор был честен с ней в тот момент. Она прочла это в его темных глазах, странно сверкнувших через прорези непроницаемой маски. В тот миг они показались ей почти золотистыми, и Анжелика могла бы поклясться, что уже видела этот взгляд. Но где?.. — Мама, найди мне палку, — прервав ее рассуждения, потребовала Онорина. — Человек в черной маске — это большой оборотень… Мама, я его убью! — Да будет тебе без конца твердить: мама, мама, — раздраженно сказала Анжелика. — Раньше этого слова от тебя, бывало, и вовсе не услышишь. До ее слуха доносились обрывки разговоров, но она не пыталась вникнуть в их смысл, вновь погрузившись в свои мысли. Кто был этот человек, скрывавшийся за своей непробиваемой броней, выкованной из цинизма и насмешек? Или это все же его истинная суть? Но тогда почему он был совсем другим там, в Кандии, когда сумел лишь одним своим взглядом и теплотой рук вновь вернуть ее к жизни? Разве могло это быть напускным и ненастоящим: его горящие чёрные глаза, нежные объятия, ласковые речи? Или же она, как и всякая женщина, подверженная сентиментальным порывам, просто выдумала все это, в очередной раз нафантазировав себе рыцаря, о котором, будучи ещё совсем юной, в упоении мечтала, проводя часы за скучным вышиванием в ненавистных застенках женского монастыря?.. Анжелика устало прислонилась головой к переборке и смежила веки. А ведь был в ее жизни такой мужчина: смелый, умный, сильный, благородный и… самый любимый… Она крепко зажмурилась и сжала зубы, напрягая все силы, чтобы не дать обманчивым воспоминаниям вновь увлечь ее в прошлое, в котором было так хорошо и без которого было так невыносимо больно… Отчего — уже в который раз! — Рескатор бередил в ней память о ее первом муже, Жоффрее де Пейраке, так давно погибшем, но все ещё незабытом, и время от времени воскрешаемом ее истерзанным сердцем? Жизни не удалось стереть то далекое время, когда она была упоительно счастлива. А между тем, как мало осталось в ней теперь сходства с той юной женщиной, что звалась когда-то графиней де Пейрак! Как давно запретила она себе думать о нем! Как давно перестала надеяться встретить его в этом мире! Ей казалось, что она уже смирилась с тем, что никогда больше его не увидит. Однако именно здесь, на этом корабле, находясь в компании этого загадочного мужчины, она вдруг осознала, что ее несбыточная мечта, несмотря ни на что, продолжает жить в ней. Нет, это было невыносимо! — Почему ты спишь, мама? — спросила Онорина, увидев, что Анжелика закрыла ладонями лицо. — Ах, оставь меня в покое! — простонала она, раздосадаванная тем, что ей в который раз не давали побыть одной. «Если я сейчас же не перестану думать о НЕМ, то сойду с ума!» — и она поднялась, в попытке сбросить с себя сковывающее ее оцепенение. Анжелика обвела блуждающим взглядом трюм и вдруг поняла, что не видит среди ларошельцев мэтра Берна. Все мужчины и женщины сейчас находились здесь, ожидая обеда, но место, где обычно лежал он, набираясь сил после опасного ранения, теперь пустовало. В последние дни торговец стал ненадолго выходить на прогулки, но почти сразу же возвращался обратно в трюм, все ещё быстро утомляясь. Где же он? Сердце Анжелики взволнованно забилось и, заметив, что больше ни у кого, кроме неё, отсутствие торговца не вызывает удивления, она подошла к Абигель и спросила, не знает ли та, что случилось с их другом. Девушка вмиг побледнела и медленно осела на солому: — Я думала, раз вы только от монсеньора Рескатора, то должны знать о судьбе мэтра Берна, — она подняла на Анжелику свои большие светлые глаза, в которых сквозило отчаяние. — Что же он с ним сделал? Молодая женщина посмотрела на гугенотку в полном недоумении: — Я ничего не знаю! Тогда Абигель сбивчиво рассказала ей, что произошло ночью из-за ее долгого отсутствия. Не дождавшись возвращения госпожи Анжелики, торговец решился отправиться на ее поиски. К его величайшей ярости оказалось, что дверь закрыта снаружи на засов. Тогда, несмотря на свои раны, он принялся вышибать плечом толстую створку и, с помощью деревянного молотка, ухитрился в одиночку выломать один из запоров. Видя, что он не уймется, Маниго в конце концов ему подсобил. Дверь распахнулась, внутрь ворвался ледяной ветер, и матери запротестовали, не зная, как защитить от холода детей. Тут же, изрыгая замысловатые проклятия, появился боцман — то ли шотландец, то ли германец Эриксон, и вместе с ним — трое бравых матросов. Они окружили Берна, схватили его и уволокли наверх, в темноту. С тех пор он так и не вернулся. Закончив рассказ, Абигейл уронила голову на руки и тихонько расплакалась. — Наверное, этот пират велел бросить его за борт, — предположил адвокат Каррер, услышав их разговор. — Вы сошли с ума! — запротестовала Анжелика. Постепенно к ней возвращалась способность воспринимать происходящее. Значит, пока она спала в каюте капитана, Берн, пытаясь помочь ей, учинил нешуточный скандал. Рескатор наверняка знал об этом. Почему же он ни слова ей не сказал, с улыбкой бросив на прощанье слова о том, что даёт согласие на их брак? Или это была очередная из его излюбленных жестоких шуток? — Послушайте, — сказала она, приобнимая всхлипывающую Абигель за плечи. — Нечего попусту себя взвинчивать и пугать детей нелепыми предположениями. Если этой ночью, когда капитана ничто не должно было отвлекать от управления судном, мэтр Берн своим неистовством действительно вынудил его и матросов на применение силы, то, я полагаю, что они просто посадили его под замок. Но в любом случае никто здесь не покушался на его жизнь, — и чуть помедлив, она добавила, — за это я вам ручаюсь. Она сжимала вздрагивающие плечи подруги, пытаясь не подавать вида, что убеждает в порядочности Рескатора не столько своих попутчиков, сколько саму себя. Неужели он способен на такой низкий и малодушный поступок? Он, конечно, не отличается тактом и учтивостью по отношению к ней, но Анжелика была уверена в том, что для Рескатора честь и благородство не были пустым звуком. Ступив на его корабль, она сразу отметила, как непоколебим и незыблем авторитет капитана этого судна: вся команда — от обычного матроса до первого помощника — работала слаженно, словно часовой механизм, беспрекословно выполняя приказы своего хозяина, которого едва ли не боготворила. Разве мог беспринципный человек заслужить подобное уважение? Стараясь скрыть своё замешательство, Анжелика уже была готова пойти и узнать, что же случилось с ларошельцем, как внезапно дверь трюма отворилась, и в ее проеме появился сам мэтр Берн. Двое матросов, поддерживавших его, довели раненого до его ложа. Он выглядел слабым, но дух его не был сломлен — скорее наоборот. Глаза торговца метали молнии. — Этот человек — сам дьявол, — объявил он окружившим его спутникам, когда матросы ушли. — Он обращался со мною самым бессовестным образом. Он меня пытал… — Пытал?.. Раненого?! Вот подлец! — раздавались отовсюду возмущенные возгласы. — Вы говорите о Рескаторе? — спросила госпожа Маниго. — А о ком же еще? — Берн был вне себя. — В жизни не встречал другого такого мерзавца. Я был закован по рукам и ногам, а он пришел и начал терзать меня, поджаривать на медленном огне… — Неужели он действительно вас пытал? — спросила Анжелика с расширенными от ужаса глазами, выступая из-за спин протестантов. — Морально, хочу я сказать! — пробурчал Берн. — Ах, да отойдите же вы все, не смотрите на меня так! — У него опять лихорадка, — прошептала Абигель. — Надо сделать ему перевязку. — Меня уже перевязали. Этот старый берберийский врач опять приходил ко мне со всеми своими снадобьями. Потом с меня сняли цепи и вывели на палубу… Никто не сумел бы лучше позаботиться о теле и хуже растоптать душу… Ох, да не трогайте вы меня! — раздраженно выкрикнул он и закрыл глаза, чтобы больше не видеть Анжелику. — Оставьте меня все в покое. Я хочу спать. В это время к пассажирам явился коротышка боцман, за которым в трюм вошли матросы, несущие медные лохани. Жестами он показал, что сегодня женщины могут выйти на палубу, чтобы постирать, и обрадованные выпавшей возможности прилежные гугенотки радостно засуетились, кинувшись собирать грязную одежду. Одна Анжелика осталась сидеть у изголовья ларошельского торговца. Она чувствовала себя виноватой в том, что ему сделалось хуже. Во-первых, ее невольное отсутствие толкнуло его на действия, которые могли дорого ему стоить. Еще не оправившись от ран, которые теперь снова начали кровоточить, он вынужден был провести многие часы в таком сыром, нездоровом месте, как нижний трюм, и наконец Рескатор, кажется, совсем его доконал. О чем могли они говорить, эти двое столь непохожих друг на друга мужчин? «Берн не заслужил, чтобы его мучили», — подумала с внезапной нежностью Анжелика. Он приютил ее, стал ей другом и советчиком, он очень тактично и ненавязчиво ее оберегал, и в его доме она наконец смогла отдохнуть, обрела покой. Он — человек справедливый и прямой, человек большой моральной силы. Это из-за нее, Анжелики, суровое достоинство, за которым он скрывал свою природную горячность, вдруг рухнуло, словно подмытая морем дамба. Из-за нее он пошел на убийство… Отдавшись воспоминаниям, она не заметила, что Габриэль Берн открыл глаза. Он смотрел на нее, как на некое сказочное видение, недоумевая, как случилось, что за столь короткий срок эта женщина смогла безраздельно завладеть всеми его помыслами. До такой степени, что ему стали безразличны и собственная его судьба, и куда они плывут, и доплывут ли туда когда-нибудь. Теперь он желал только одного — вырвать Анжелику из-под дьявольского влияния другого. Она захватила все его существо. Осознавая, что отныне в нем уже нет места ничему из того, что наполняло душу до сих пор: его торговле, любви к родному городу, преданности своей вере — он со страхом открывал для себя дотоле неизведанные пути страсти. Его жгли низменные желания. Ему хотелось затащить Анжелику в какой-нибудь темный угол и силой овладеть ею — не столько из любви, сколько из мести за ту власть, которую она приобрела над ним. Внутренний голос твердил ему: «Мы все время помним о бремени греха. Вот почему ты никогда не сможешь освободиться. А он свободен… И она тоже». В висках у него стучало… «Можно ли ей верить, — досаждала ему назойливая мысль. — Не поддалась ли она искушению?». — Вы сейчас смотрите на меня, как на врага, — прошептала Анжелика. — Что случилось? Что он вам сказал, что вы вдруг так изменились, мэтр Берн? Ларошельский торговец глубоко вздохнул. — Действительно, я сам не свой, госпожа Анжелика… Нам нужно пожениться., и скорее., как можно скорее! И прежде, чем она успела ответить, он окликнул пастора Бокера: — Пастор! Подойдите к нам. Послушайте… Необходимо освятить наш брак — немедленно! — А ты не мог бы потерпеть, сын мой, по крайней мере до тех пор, когда ты поправишься? — спросил старый пастор, стараясь умерить его пыл. — Нет, я не успокоюсь, покуда дело не будет сделано. — Куда бы мы ни плыли, церемония должна быть законной. Я могу благословить вас именем Господа, но власть мирскую здесь может представлять только один человек — капитан. Нужно испросить у него разрешения сделать запись о вашем браке в судовом журнале и получить соответствующее свидетельство. — Он даст разрешение! — свирепо бросил Берн. — Он дал мне понять, что не станет мешать нашему союзу. — Погодите! — крикнула Анжелика, вскочив. — Вы снова все решаете за меня? — она вдруг вспомнила о том, что гугенот говорил с капитаном об их женитьбе, так и не дождавшись ее ответа. — Как вы могли пойти к нему, не получив моего согласия? — отчитывала она его, негодуя. — Или вы хотите вынудить меня выйти за вас замуж против моего желания? Берн слушал ее отповедь, и каждое ее слово причиняло ему неимоверные страдания. «Вот она и сама призналась в этом — она не хочет быть моей супругой и жить в добродетели, чтя законы божьи. Она — слишком свободна…» — Вашего согласия… — с горечью произнес Берн. — Похоже, глупым ослам, вроде меня, всегда суждено ждать согласия, пока другие в это время берут то, что хотят, руководствуясь лишь сиюминутными желаниями, — и он сокрушенно опустил голову. Анжелика ничего не понимала. Его слова казались ей бредом, и она испугалась, что гугенот обезумел от лихорадки. — Вам нужно отдохнуть, — взволнованно проговорила она и, наклонившись, ласково коснулась пальцами его горячего лба. — Мы поговорим после, когда вам станет лучше и вы больше не будете называть себя ослом, — примирительно улыбнулась она. Торговец резко отдёрнул голову, поморщившись от внезапной боли, и поднял на неё полный боли и отчаяния взгляд. Он молча достал из-за пазухи женский чепец и протянул его Анжелике: — Вам просили передать. — Что это? — удивлённо спросила она, расправляя ткань на ладони. — Откуда он у вас? Наверное, я забыла его, когда… — начала было она, как вдруг острая, словно игла, догадка пронзила ее сознание. Ах, вот оно что! Жар хлынул ей в лицо, Анжелика внезапно почувствовала себя невольной участницей дешёвой комедии, которая разыгрывалась в реальной жизни и все больше походила на драму. Она смахнула ладонью капельки пота, выступившие на лбу. — Все женщины легкомысленны, — разочарованно проговорил Берн, — даже те, что кажутся умнее прочих. От этих слов Анжелику обдало горячей волной. Этот удар был для неё столь неожиданным, что вместо злости и негодования ее вдруг охватила невероятная обида. Неужели и он, ее друг и верный товарищ, который был ее опорой и защитой все это нелёгкое время, теперь тоже усомнился в ней, в ее честности и добропорядочности? В общей суматохе никто не обращал на них внимания, позволив им без лишних глаз пережить эти унизительные минуты. — Как вы могли подумать обо мне такое? — дрожащий голос Анжелики больше не слушался ее, и она перешла на шёпот. — Разве я давала вам для этого повод? — у неё защемило сердце. — Со времен Евы женщин всегда влечет ко злу, — тихо проговорил Берн и, закрыв глаза, отвернулся от неё, всем своим видом давая понять, что он больше не намерен продолжать этот разговор. Анжелика быстро отошла от его ложа, боясь, как бы у нее прямо перед ним не началась истерика. Ее пробрала дрожь, и она обхватила себя руками. «Это безумие… Этого не может быть… Мне снится страшный сон, и я вот-вот проснусь…». Она не могла больше находиться здесь, в этой душной коморке рядом с тем, кто нанёс ей оскорбление своими нелепыми и несправедливыми обвинениями. Рассеянно схватив свои вещи, Анжелика бросила быстрый взгляд на мэтра Берна. Все это время он смотрел на неё из-под прикрытых ресниц, но так и не подал вида, что ему есть до неё дело. «Нет, я не дам им свести себя с ума!» — с этими мыслями она взяла лохань и, больше не оборачиваясь, вышла из трюма. *** На баке протестантские женщины стирали белье. Их белые чепчики походили на стаю чаек, сгрудившихся на узкой полоске берега. Подойдя к ним ближе, Рескатор принялся отвешивать учтивые поклоны госпоже Маниго, госпоже Мерсело, старой деве тетушке Анне, чью эрудицию в области математики он уже успел оценить, кроткой Абигель — она при этом тотчас же залилась краской — и наконец молодым девушкам, которые не осмеливались поднять на него глаза, и выглядели точь-в-точь как смущенные воспитанницы монастырского пансиона. Но Анжелики среди них не оказалось. Пейрак ощутил облегчение и в то же время — разочарование. Где она? Почему не стоит сейчас бок о бок со своими гугенотами, которым она так предана? Он уже собрался подняться на капитанский мостик, чтобы с помощью секстанта определить координаты судна, как вдруг не столько услышал, сколько почувствовал, что на палубу вышла ОНА. Он обернулся. Анжелика расположилась в стороне от остальных и задумчиво взглянула на океан, неосознанно потирая свои оголенные для стирки руки, которые ласково пригревало солнце. Она вновь спрятала свои волосы под чопорный чепец, и теперь ее лицо было открыто его взору. Исподволь наблюдая за ней, Жоффрей отметил, что она по-прежнему излучает здоровье и силу, как солнце, которое пышет жаром в летний день. «Какие же у нее красивые руки…» Он вновь силился угадать, какие мысли сейчас одолевают ее. Признаться, даже много лет назад, когда они были счастливы и страстно любили друг друга, он, нежно целуя лицо Анжелики, никогда не знал, что таится за гладким лбом его прелестной жены… О чем она думает сейчас или о ком?.. Ее движения были так точны и легки, что Пейрак вдруг отчётливо понял, что за последние пятнадцать лет ей гораздо чаще приходилось заниматься тяжелой работой, чем танцевать на балах при дворе. И в этом была доля его вины… Неожиданно граф увидел, как в солнечном свете на щеке Анжелики сверкнула слезинка, и в следующий миг она, быстро смахнув ее ладонью, наклонилась над тазом. «Что, черт побери, произошло за эти пару часов? Почему она, эта сильная женщина, пережившая столько авантюр и невзгод, теперь украдкой плачет, боясь, как бы окружающие не заметили ее слез?». Снедаемый новыми вопросами, Жоффрей не сразу дал себе отчёт в том, что уже шел к ней навстречу, ускоряя шаг в такт учащённо бьющемуся сердцу… — Добрый день, мадам. Сегодня прекрасная погода, не находите? — с лёгкой полуулыбкой начал он в полголоса, не желая, чтобы их разговор услышали стоящие неподалеку гугенотки. — Погода весьма приятна, чего не могу сказать об этом дне, да и обо всех предыдущих тоже, — тихо, но весьма резко ответила Анжелика, не отрывая взгляда от воды в лохани. — Вам не по нраву наше путешествие? — с наигранным изумлением проговорил Рескатор. — Что же не даёт вам насладиться им в полной мере? Одно ваше слово, сударыня, и я сделаю все от меня зависящее, чтобы уладить это неудобство, — и его губы растянулись в широкой улыбке. — О поверьте, я бывала и не в таких условиях, — язвительно ответила она, все ещё не поднимая глаз и быстрее растирая валиком белье. — Тогда в чем же дело? — вкрадчиво осведомился мужчина. — Неужели дело в компании, с которой вам приходится плыть? — и он кончиками пальцев приподнял ее подбородок, заставляя взглянуть на него. — Вы, как никогда, проницательны, мессир, — сквозь зубы ответила Анжелика, мотнув головой, чтобы высвободиться. Ее глаза метали молнии и, казалось, могли прожечь собеседника насквозь. Стирающие женщины, прислушиваясь, глазели на них, матросы тоже — впрочем, эти всегда не спускали глаз с капитана, когда он появлялся на палубе, но они не могли разобрать ни слова из этой беседы, заглушаемой шумом ветра и криками чаек. Но Анжелике сейчас было не до них. Переживания последних часов свинцовым грузом легли ей на плечи, и она чувствовала, что больше не в силах сдерживать себя перед этим человеком, который повинен в ее бедах. Как же она хотела стереть эту самодовольную улыбку с его лица! — Лучше бы мы никогда не ступали на борт этого корабля! — также дерзко продолжила она. — Вы предпочли бы компанию крыс в затхлых тюремных камерах Ла-Рошели моему гостеприимству? — усмехнулся он. — Сейчас солома в тюрьме мне во сто крат желанней вашего гостеприимства! — парировала она, не замечая в пылу перепалки, как темнеют глаза ее собеседника. — Право, а я и забыл, с кем имею дело, — саркастически отметил Рескатор. — Кому, как не вам, опальной фаворитке Короля-Солнце, знать о тюремных застенках непонаслышке? — и его взгляд стал острее клинка. — Я вижу, что вы нашли свой чепец? — преувеличенно учтиво осведомился он, указав на мокрое белье. Анжелика вздрогнула словно от пощёчины, а вода под пальцами вдруг показалось ей кипятком. — О, вы были весьма учтивы, передав его мэтру Берну! — процедила она, ударяя по белью колотушкой с такой силой, что брызги воды взметнулись в стороны, осев на камзоле Рескатора. — Моя учтивость ничуть не уступает вашему гонору, мадам! — он отвесил ей издевательский поклон, небрежно смахнув капли. — Или вы бы предпочли, чтобы я вернул его вам на глазах у ваших друзей? Я бы попросил вас, пока вы находитесь на моем корабле, следить за своими вещами с большим вниманием. Не смею больше отвлекать вас, — и он, медленно развернувшись, зашагал к капитанскому мостику. Анжелика, ошеломлённая, молча смотрела ему вслед: она видела его непроницаемую спину, широкие плечи, перехваченную кожаным поясом талию, серебряную рукоять пистолета, выглядывавшую из кобуры на боку, и весь его вид — такой надменный и безжалостный — вкупе с только что брошенными ей словами разожгли в ней давно позабытую ярость. Он издевался над нею, не гнушаясь никакими уловками и пытаясь поссорить ее с теми, кто был ей по-настоящему дорог, лишить ее единственного, что у неё осталось — ее чести! Как же она была зла на него за эти гнусные выходки и за дерзкие слова. Но больше всего сейчас она злилась на саму себя за то влечение, что помимо воли испытывала к нему. Как только ей пришло в голову сравнивать этого ничтожного пирата со своим первым мужем? Что за ребячество — выдумать себе волшебного принца и поверить в сказку! Господи, а ведь ей казалось, что она даже немного влюблена в этого человека, не заслуживающего ничего, кроме презрения. Неужели можно было позволить себе так обмануться? В этот миг Рескатор казался ей каким-то отвратительным существом, и она никак не могла понять, куда же подевался тот волшебник Средиземноморья, который сумел затронуть ее сердце. Если он превратился в это чудовище, то лучше бы его не было вовсе… — Лучше бы вы сгорели тогда вместе со своим кораблём! — в порыве злости крикнула она ему вдогонку, стараясь вложить в свои слова как можно больше презрения, и, поспешно схватив из лохани мокрое белье, направилась в твиндек. То ли палуба была слишком мокрой после стирки, то ли просто судьба сегодня была не на стороне Анжелики, но, не успев дойти до трюма, где расположились гугеноты, всего несколько шагов, молодая женщина неудачно ступила и, подвернув ногу, неловко упала на колени, крепко сжимая в руках постиранное белье. Она охнула и, оперевшись на ладонь, попыталась было встать, но резкая боль в лодыжке снова возвратила ее на место. Растерянная, униженная, Анжелика, опустив голову, думала только о том, как бы не разрыдаться на виду у всех, и тем более у НЕГО, ведь она чувствовала на себе испытующий взгляд Рескатора. Лишь одна мысль владела ею: дойти до дверей трюма и скрыться за ней, пока подступающие к горлу слезы не успели предательски покатиться по ее щекам. Она сделала ещё одну попытку подняться, как вдруг сильные мужские руки легко подхватили ее и прижали к широкой груди. Анжелика вскинула на своего спасителя полные мольбы и благодарности глаза и встретилась с ясным взглядом голубых глаз, которые смотрели на неё нежно и в тоже время смущенно, словно прося прощения за недавнюю ссору. Облегченно выдохнув, она обхватила руками крепкую шею и, поспешив спрятать дрожащие на ресницах слезы, уткнулась лицом в плечо мэтра Берна.