Что вы знаете о любви?

Анжелика так и не смогла уснуть, промаявшись до рассвета. Она то вскакивала, чтобы присмотреться к Онорине и потрогать ее виски, то давала отхаркивающий отвар, когда девочка заходилась в кашле, то натирала грудку эвкалиптовым маслом. Но с каждым движением, с каждым предрассветным часом в женщине все больше укреплялась надежда на то, что новый день расставит все по своим местам… Она отрешенно поглаживала выпуклый тёплый лобик дочери, когда заметила, что подушка девочки вся влажная от пота. Анжелика встала и, аккуратно приподняв ребёнка, чтобы не разбудить, переложила Онорину на свою сухую сторону, подоткнув одеялом. В окне слабо забрезжил рассвет, а это значит, что скоро заглянет эфенди, и им снова придётся отложить свой сон ещё на один день. Анжелика сгребла в охапку мокрую простынь вместе с покрывалом, чтобы просушить их на солнце, если оно все же появится, прервав череду пасмурных дней. Складывая белье в угол, женщина встряхнула подушку, и из неё что-то вылетело, со стуком запрыгав по полу. На тёмном дереве переливающимся пятном блеснул небольшой камушек. Это был тот самый сапфир, который Рескатор дал Онорине за послушание, а она, без зазрения совести проделав дыру в дорогой шелковой наволочке, надежно спрятала ото всех. Анжелика устало вздохнула, разглядывая беспощадно разодранную ткань, из которой был вырван кусок, будто ее грызли зубами. Еще не хватало, чтобы ее непоседливая дочь начала делать тайники из всего, что попадётся ей под руку в покоях капитана! Анжелика осторожно подняла камень и положила на раскрытую ладонь. Он был небольшой, выпуклый с одной стороны и очень гладкий, подобно обласканной настойчивыми волнами гальке, которую вода оттачивает со спокойным усердием, а его темно-синий цвет напоминал ночное чистое небо, на котором можно увидеть все созвездия. «Цвет сапфира — темно-голубой или синий — это не цвет высокомерия, как красный или зеленый, это — цвет скромности», — в памяти Анжелики вдруг всплыли слова Османа Ферраджи. Великий Евнух, этот необыкновенный мудрец, учил ее не только арабскому языку и традициям Востока, но и секретам, сокрытым в драгоценных камнях, которые способны не просто подчеркивать красоту их обладателя, а также иногда служить оберегом или же, наоборот, накликать несчастья. Что означал сапфир? Какое же у него было свойство?.. Анжелика нахмурилась, пытаясь вернуться сквозь время к тому разговору со своим арабским учителем, и через несколько мгновений застыла, неотрывно смотря на камень. Она вспомнила… «Считается, что сапфир помогает от боли в любом органе и исцеляет тело». Женщина перевела изумленный взгляд с камня на дочь, а после на стену, отделявшую ее от каюты Рескатора: «Знал ли он об этом, когда дарил его? Или же это просто удачное совпадение?». Анжелика тихо подошла к смежной двери. Приложив к ней ухо, она попыталась прислушаться, но до неё не доносилось ни звука, будто там и вовсе никого не было. Ей вдруг безумно захотелось открыть эту дверь, войти в капитанскую каюту и увидеть там ЕГО спящего, чтобы иметь возможность рассмотреть, не боясь быть поднятой на смех, и наконец-то закончить этот фарс. Какой он? Что скрывает под маской и, главное, почему? Ее тонкий палец коснулся золочёной ручки, но искушение прошло так же быстро, как и возникло, лишь от одной внезапной мысли: а, может, он тоже не спит и вслушивается в каждый шорох, раздающийся из ее спальни? Ведь так тихо бывает и тогда, когда кто-то, притаившись в своём укрытии, пытается разузнать чужие секреты. Может, он тоже ждёт?.. Анжелика резко отдернула руку. Что с ней? Почему ее снова тянет туда? Она провела дрожащей ладонью по лбу в попытке смахнуть со своих глаз пелену наваждения и посмотрела на спящую Онорину: «Вот что должно занимать сейчас все мои мысли. Мое настоящее и единственное сокровище». «Мое сокровище… Ну конечно!» — оживилась Анжелика. Сжав в пальцах гладкий сапфир, она поспешно накинула на плечи платок и тихо вышла из каюты. *** Взору Анжелики, как и каждый день их плавания, вновь открылась бескрайняя морская гладь. Только теперь море сменило наряд и выглядело, словно тихое озеро, чью поверхность нарушает лишь едва заметная рябь. Хотя все паруса были подняты, судно почти не двигалось, так что пассажирам могло почудиться, что оно стало на якорь. Казалось, что время будто остановилось, и даже морской ветер сегодня ленился дуть в полную силу, словно он совсем выдохся и теперь спокойно собирался с новыми силами. Море молчало, судно застыло, паруса обвисли, и лишь усердные матросы, пытающиеся развернуть самые верхние полотнища, чтобы поймать почти неуловимое дыхание ветра, оживляли эту картину полного покоя и умиротворения. Анжелика подняла голову к нависающему над водой серому покрывалу из облаков, которое то тут, то там было насквозь пронизано солнечными лучами, совсем как старые потертые одеяла из ее детства, сквозь дырки в которых можно было просунуть пальцы. Женщина расправила руки, словно птица крылья, и, закрыв глаза, вдохнула полной грудью. Новый день, новое солнце, новая жизнь! Она чувствовала себя легко, свободно и уверенно. Все должно быть хорошо и непременно будет, иначе просто невозможно! Анжелика планировала вернуться в каюту до того, как проснётся Онорина, поэтому, сделав ещё несколько глубоких вдохов, прямиком отправилась на нижнюю палубу. С широкой двери был снят замок, и гугеноты потихоньку выходили из своего убежища для утренней молитвы. Мужчины были уже наверху, собравшись отдельной группой, и что-то увлечённо обсуждали. Когда Анжелика остановилась, поравнявшись с ними, чтобы поздороваться, они внезапно замолкли и, приподняв свои широкие шляпы, слегка склонили головы в знак приветствия. Габриэль Берн тут же отделился от их компании и стремительно направился к ней. — Вас не было целые сутки, — запальчиво начал он, перехватив женщину у самой двери, но тут же осекся, понимая всю нелепость своего недовольства. — Я это к тому, что я… мы переживали за вас и за Онорину, конечно. Как она? Как вы? Не докучает ли вам кто-нибудь?.. Не стесняет ли вас? — торговец сыпал вопросами, пытаясь тщательно подбирать слова, чтобы не выдать своего истинного состояния. Прошедшие двадцать четыре часа оказались для гугенота настоящей пыткой, за время которой вместо терзаемой палачом плоти беспощадно рвалось на части его сердце. И несмотря на то, что разум самоотверженно приводил самые логичные доводы и объяснения, сердце непрестанно ныло от того, что его любимая женщина теперь находится бок о бок с этим коварным пиратом, который способен на что угодно, лишь бы заманить ее в свои сети. Словно червяки, грызущие твёрдый, спелый плод, торговца постепенно разъедали сомнения: а что, если он уже опоздал, и теперь ему не суждено вырвать Анжелику из лап этого беспринципного обольстителя? Ведь она всего лишь слабая безвольная женщина, живущая эмоциями, которой порой не под силу совладать со своими чувственными порывами… И как бы он ни старался отгонять эти мысли, как ни уговаривал себя, они, точно липкая горячая смола, медленно стекали по венам прямо к сердцу и, застывая, намертво прилипали к нему, обволакивая со всех сторон и сжимая, словно тисками. Даже привычные слова молитвы были не в силах унять душевные терзания гугенота. За время плавания на этом треклятом корабле мэтр Берн — уважаемый вдовец и добропорядочный гражданин, отец семейства и смиренный протестант — почувствовал, что он абсолютно не властен над собой, потому что его сердце впервые за долгую жизнь отказывалось быть послушным. Он мог закрыть глаза, зажать нос, заткнуть уши, приказать себе не касаться руками, а вот сердце… Оно чувствовало, оно желало, оно кричало от боли, и он ничего, абсолютно ничего не мог с этим поделать… От Анжелики не укрылись ни нервозность, ни залёгшие под глазами синие круги, ни то тоскливое беспокойство, которое сквозило во взгляде мужчины. Она видела, что он измучен, и, как бы ни хотелось ей списать это на признаки до конца не отступившей болезни, в глубине души она знала истинную причину. — Все в порядке, мэтр Берн, вам не стоит так переживать, — встревоженная состоянием своего бывшего хозяина, Анжелика ласково коснулась его руки чуть ниже плеча, желая успокоить. Сейчас, как никогда, ей необходимы были поддержка и понимание близких людей. — Нам с Онориной отвели отдельную каюту, и уважаемый эфенди почти все время дежурит у ее кровати. Пока она спит, я решила взять для неё кое-какие вещи, — она посмотрела в его уставшие грустные глаза, — но больше всего сейчас она нуждается в наших молитвах. Гугенот, тяжело вздохнув, накрыл руку молодой женщины своей большой ладонью и сжал ее холодные пальцы. — Мы все молимся за неё, госпожа Анжелика. Надеюсь, она вскоре будет в добром здравии, — в его взгляде вдруг вспыхнула искорка надежды на то, что между ними вновь воцарился мир, пусть ещё совсем хрупкий, но такой необходимый. Чуть помедлив, торговец добавил: — И мы снова будем все вместе, как прежде. *** Протестантские женщины завершали свой утренний туалет. Лишенные привычных приспособлений, они довольно быстро наловчились приводить себя в порядок без зеркал, не позволяя ни одной складке, ни единому волоску испортить свой внешний вид. Их белые чепчики бодро торчали вверх, и оставалось только гадать, каким чудом они держатся, будто накрахмаленные. — Госпожа Анжелика! Слава Богу, вы пришли, я не находила себе места от беспокойства! — навстречу ей выбежала взволнованная Абигель. — Как Онорина? Как она себя чувствует? Вам нужно что-нибудь? — наперебой защебетали протестантские женщины, вмиг обступив Анжелику. — Спасибо, с нами все в порядке, — поспешила заверить их молодая женщина, немного растерявшись от такого внимания. — Доктор Абд-эль-Мешрат делает все, что в его силах, и мы надеемся на то, что Онорина скоро пойдёт на поправку. Протестантки загадочно переглядывались, будто вели между собой немой диалог. Было видно, что они хотели спросить Анжелику ещё о чем-то, но никак не могли решиться. Пауза все нарастала, становясь неловкой, и первой не выдержала госпожа Мерсело. — А как там… ваш капитан? — чересчур небрежно спросила она, словно речь шла о каком-то не стоящем внимания пустяке, и интересуется она этим сугубо из вежливости. В твиндеке повисло ожидание. Анжелике стало неуютно под зорким прицелом десятков глаз, горящих плохо скрываемым интересом, но, натянуто улыбнувшись, она сделала вид, что не понимает скрытого смысла вопроса. — Если мне не изменяет память, НАШ капитан по-прежнему управляет кораблём, а больше мне ничего неизвестно, — так же спокойно ответила она, еле удерживаясь от того, чтобы не посоветовать ля-рошельским кумушкам не совать свои носы в чужие дела. — Я пришла за шкатулкой Онорины, — обратилась она к Абигель, давая понять, что на этом тема Рескатора для неё закрыта. — Я подумала, что сокровища должны помочь ей быстрее пойти на поправку. — Ах, я же ещё вчера собрала ваши вещи на случай, если вам придётся задержаться у капитана подольше! — спохватилась гугенотка, нырнув куда-то в темный угол. Окончательно удостоверившись в том, что и в этот раз госпожа Анжелика не удосужится поведать им ничего интересного о хозяине корабля, женщины, несколько раздосадованные, начали не спеша покидать твиндек. Облегчённо вздохнув, Анжелика окинула взглядом нижнюю палубу, где всего сутки назад делила тяготы морского путешествия со своими спутниками, но после сегодняшнего «горячего» приёма она вновь почувствовала себя чужой среди людей, которых ещё совсем недавно называла друзьями. Кем теперь она была для них? Спасительницей? Просто попутчицей? Или может даже… предательницей? Вздрогнув от этой мысли, Анжелика рассеянно посмотрела перед собой и неожиданно обнаружила, что тут что-то изменилось. Взволнованная встречей с ля-рошельцами, она не сразу обратила внимание на то, что, помимо того гамака, который матросы в своё время повесили для Онорины, теперь здесь раскачивалось ещё три таких же. На них, не желая вылезать из-под разноцветных одеял, недовольно кряхтели дети. Откуда все это здесь? — Это месье Рескатор велел принести, чтобы больше никто из ребятишек не заболел, лёжа на холодном полу, — ответила на вопросительный взгляд Анжелики старая Ребекка, аккуратно складывая после сна теплую меховую шубу. — И меня не забыл, вот, подарил, чтобы я грела мои старые кости, — самодовольно добавила она. — Вот, все здесь! — возникла из темноты Абигель. — И ещё я привела в порядок ваше платье. Без мыла мне не удалось вывести пятна на подоле, поэтому пришлось немного подшить юбку. — Милая Абигель, вы — добрая фея! — воскликнула Анжелика, принимая из ее рук вещи. Не веря своим глазам, она рассматривала выстиранное и аккуратно заштопанное платье, которое считала безнадёжно испорченным, а их с Онориной чепчики были сложены без единой складочки. Растроганная таким участием и заботой подруги, молодая женщина обняла ее. — Спасибо вам, спасибо, — прошептала она в плечо дочери пастора, сдерживая подступавшие слезы признательности. — Все будет хорошо. Я надеюсь, я верю, — тихо приободряла ее Абигель, поглаживая по спине. — Нашими молитвами… — Госпожа Анжелика., госпожа Анжелика, — вдруг позвал слабый голос. Бледная Женни, вконец измученная качкой, протянула к подошедшей Анжелике худые белые руки. — Почему мы стоим? Разве мы приплыли? Я больше не могу, не могу, — стенала молодая женщина. — Мы все умрем. Прошу вас… скажите ему… скажите капитану! Анжелика, недоумевая, смотрела на рыдающую гугенотку. — Успокойтесь, Женни. Чего вы боитесь? — растерянно спросила она. — Вам нельзя так волноваться, вот, выпейте воды. — Пусть он пощадит нас… пусть пощадит, — обессиленно пробормотала протестантка, откинув голову на переборку и закрыв глаза. — Мы все умрем, все умрем… В это мгновение на плечо Анжелики легла чья-то рука. Она обернулась и увидела тетушку Анну. Та знаками поманила ее за собой. — Пойдемте со мной, дорогая, — сказала старая дева. — Я, кажется, поняла, что тревожит Женни. Анжелика последовала за ней в дальний конец орудийной палубы. Тетушка Габриэля Берна толкнула трухлявую дверь, из-за которой в начале их путешествия слышалось блеяние коз и хрюканье свиней. И коз, и свиней давным-давно съели, но в клетушке все еще сохранялся запах стойла, напоминая о том времени, когда в судовом меню были молоко и свежее мясо. Откинув наваленное в углу тряпье и несколько вязанок соломы, тетушка Анна показала Анжелике дюжину аккуратно сложенных мушкетов, мешочки с пулями и бочонок с порохом. — Что вы об этом думаете? — Это мушкеты… Анжелика смотрела на оружие с нарастающей тревогой. — Чьи они? — Не знаю. Но думаю, это не место для хранения оружия на таком судне, как наше, где дисциплина, как мне кажется, соблюдается весьма строго. Анжелика боялась понять, к чему она клонит. — Меня беспокоит мой племянник, — продолжала между тем тетушка Анна, перейдя, по всей видимости, на другую тему. — Для вас, госпожа Анжелика, не секрет, что в последнее время его характер очень изменился. Но нельзя допустить, чтобы разочарование побудило его к безрассудству. — Вы хотите сказать, что оружие здесь спрятал мэтр Берн? Но с какой целью? И как он смог его раздобыть? — Этого я не знаю, — сказала старая дева, качая головой, — но на днях я слышала, как господин Маниго сказал: «Ограбить грабителя — не грех». — Возможно ли? — прошептала Анжелика. — Неужели наши друзья замышляют что-то дурное против человека, который их спас? — Они подозревают, что он желает им зла. — Подозревают? Не лучше ли сначала удостовериться? — Они говорят, что тогда уже будет поздно. — Но каковы их планы? Ощущение, что за ними наблюдают, заставило женщин оборвать разговор. Словно по волшебству возникнув из темноты клетушки, за их спинами стояли два матроса и глядели на них с нескрываемым подозрением. Они с сердитым видом подошли к женщинам ближе, что-то быстро говоря по-испански. Анжелика достаточно знала этот язык, чтобы понять смысл сказанного. Она тут же отступила, уводя с собой тетушку Анну и шепча ей на ухо: — Они говорят, что это оружие их, и нам незачем сюда соваться, и еще говорят, что болтливым женщинам подрезают языки. И с некоторым облегчением добавила: — Вот видите! Ваши опасения не оправдались. Это оружие экипажа. — Оружие экипажа не должно валяться под вязанками соломы! — не терпящим возражений тоном сказала тетушка Анна. — Я знаю, о чем говорю. Как-никак, мои предки были корсарами. И потом, почему эти грубияны грозятся подрезать нам языки, если у самих у них чистая совесть? Послушайте, госпожа Анжелика, не могли бы вы при случае сказать монсеньору Рескатору о том, что я вам сейчас показала? — Но… — не успела договорить озадаченная молодая женщина, как их прервали матросы, начав подгонять к выходу. С верхней палубы до них донеслись первые звуки утренних песнопений. *** Неся в руках вещи, Анжелика шла назад к дочери, погружённая в свои мысли. Что это за ситуация с оружием, о которой ей поведала тетушка Анна, и стоит ли по этому поводу беспокоить Рескатора? Может, это всего лишь пустые домыслы, и она в очередной раз выставит себя в нелепом свете, если явится перед капитаном с разговором о том, как его команде стоит себя вести. Ведь он слишком преисполнен гордыни, чтобы выслушивать женщину, кто бы она ни была. Или же она в который раз ошибается на его счёт? Ее мысли переключились на то, что она сегодня увидела на нижней палубе. Почему Рескатор оказался таким внимательным к детям и протестантским женщинам? Зачем это ему? Ведь она хорошо помнила, как пренебрежительно он отзывался о ее попутчиках, правда, это в большей мере касалось только мужчин. Сама не зная почему, Анжелика вдруг обернулась и посмотрела на столпившуюся около пастора группу ля-рошельцев. Дети, словно стайка юрких рыбок, бегали по палубе, весело смеясь, и махали ей руками. С самого начала плавания она не переставала удивляться неожиданной стойкости детей. Они не стали ни злобными, ни плаксивыми, как того можно было бы опасаться, зато родители не уставали хмуриться и жаловаться, что их чада сделались ужасно неугомонными и с ними нет никакого сладу. Да, черт возьми, дети, в отличие от взрослых, понимают, что спаслись от самого страшного. К тому же дома они никогда не пользовались такой свободой, как на этой тесной палубе. Не надо больше ходить в школу и корпеть над уроками или Библией. Как и в Ля-Рошели, глядя на детей, Анжелика обретала ощущение вечности рода человеческого, и это примиряло ее с тем, что жизнь так быстротечна. Помогая этим детям выжить, она оправдывала собственное существование. Ничто не могло нарушить их счастья, которое умудрялось возникнуть из любой мелочи: будь то солнечный день, захватывающий рассказ старого моряка или широкая спина кашалота, появившаяся из воды всего на миг. Только в детстве можно искренне радоваться таким пустякам, живя настоящим мгновением и не думая о грядущих невзгодах. А ведь она, Анжелика, тоже, словно маленькая непоседа, радовалась сегодняшнему дню и никак не хотела думать про неизвестное завтра. Улыбнувшись своему внутреннему ребёнку, она, все ещё задумчивая и отчуждённая, шагнула вперёд и внезапно налетела на что-то твёрдое. Анжелика в ужасе отшатнулась. Разом отбросив одолевавшие ее мысли, она вдруг сообразила, что перед ней стоит Рескатор. Он выходил из каюты Онорины, и женщина, не глядя вперёд, наткнулась на него прямо в дверях. — Где вы были, сударыня? — строго спросил ее пират. — На нижней палубе, — несколько удивлённая его тоном, ответила Анжелика. — Я ходила, чтобы… — Можете не утруждать себя объяснениями, — все так же холодно перебил ее он. — Я понимаю, что вам не терпится вновь оказаться в кругу ваших… друзей, но не стоит надолго оставлять вашу больную дочь одну. Она проснулась и уже проверяет нервы эфенди на прочность. — Я думала, что успею обернуться раньше, — поспешила оправдаться Анжелика. — Но меня задержали, чтобы предупредить о некоторых странностях, которые происходят на вашем корабле… Рескатор буквально пронзил ее взглядом, заставив замолчать. — Не беспокойтесь, сударыня. Я и сам отлично вижу, что происходит на моем корабле. Анжелика поджала губы. Вот оно! Его высокомерие предстало перед ней во всей красе. Женщину затрясло от злости. Надменный дурак! Она была готова высказать ему все, что накопилось у неё на душе, не стесняясь в выражениях, но, как только открыла рот, из каюты раздался детский визг. — Вас ждут, — резко бросил Рескатор и зашагал прочь. Анжелика стремительно вбежала в комнату, где, разразившись рыданиями, на кровати сидела Онорина. Бросив вещи, женщина в панике кинулась к ней. — Что случилось? У тебя что-то болит? — Я… я… потеряла его, — неразборчиво бормотала девочка, заходясь всхлипами. Анжелика гладила ее по голове, успокаивая и прижимая к своей груди, не в силах разобрать ни слова. — Что потеряла, милая? Скажи мне, и я все найду. Всегда невозмутимый эфенди оторвался от своей сумки с лекарствами и спокойно произнёс: — Когда я пришёл, она уже проснулась и что-то искала среди одеял. Думаю, она потеряла подаренный ей вчера господином Рескатором сапфир. Анжелика тут же вскочила, ринувшись к куче брошенных вещей, и выудила оттуда шкатулку. — Не плачь, моя хорошая. Все твои сокровища на месте, вот, держи! Я специально сходила за ними, чтобы, проснувшись, ты могла любоваться своими камушками. И этот тоже там, посмотри! Слезы Онорины высохли в тот же момент, как только ее пухленькая ладошка коснулась шкатулки. Шмыгая носом, она с сосредоточенным видом инспектировала содержимое своего хранилища, проверяя, все ли на месте. Удостоверившись, что ничего не пропало, девочка послушно выпила приготовленное инжирное молоко, стоически выдержала все необходимые лечебные процедуры и, разложив перед собой свои сокровища, больше не обращала внимания ни на мать, ни на арабского доктора, погрузившись в свои «очень важные» дела. В эти утренние часы было чем заняться и Анжелике. Не желая упускать возможности просушить на показавшемся из-за облаков солнце белье, женщина затеяла стирку. Для начала она перестелила постель, а затем, надев своё прежнее платье, заботливо вычищенное Абигель, взялась и за Онорину. Из-за необходимости экономить и без того небогатые запасы пресной воды, она вскипятила совсем немного в кофейнике, чтобы протереть смоченным полотенцем тельце девочки, смывая остатки пота и недуга. Облачив ее в чистую сорочку, женщина замочила одежду, тщательно оттирая разводы и пятна с синего платья, подаренного ей Рескатором. Она обязательно вернет его во что бы то ни стало! Ещё не хватало быть должной ему и это! Развешивая белье, она вспомнила его стальной голос, ледяной резкий взгляд, и ей вдруг стало не по себе. Отчего он так переменился сегодня утром? Наверное, они с Онориной слишком стесняют его. Или же все дело в том, что она посмела указать на недостатки в его командовании? Нет, она определённо совсем не знала этого мужчину и порой никак не могла понять. Когда же он настоящий? Каково его истинное лицо? Анжелика вдруг увидела его на баке и, замерев с платьем в руках, смотрела, как он поднимает секстант, поворачивает закрытое маской лицо к горизонту и что-то говорит боцману. Вот он повернулся и подошел к ля-рошельским женщинам, прогуливающимся по палубе. Подметя палубу пером шляпы, капитан поклонился им с таким изяществом, словно перед ним были придворные дамы. Он обратился к Абигель, и Анжелика пожалела, что стоит слишком далеко, чтобы разобрать, о чем они говорят. Он неотрывно смотрел в глаза молодой гугенотке, и та покраснела от непривычного для нее мужского внимания. Рескатор взял ее за руку, и Анжелика вздрогнула, будто это она ощутила его прикосновение. Он повел Абигель на нос корабля и начал что-то показывать ей вдали, какую-то далекую белую полоску, сияющую в лучах солнца. Это были льды, о которых все уже успели забыть из-за неожиданно пришедшего тепла. Потом, непринужденно облокотившись на перила, он с улыбкой на губах стал внимательно слушать свою собеседницу. Анжелика представила себе, как сейчас должна себя чувствовать Абигель. Поначалу напуганная знаками внимания со стороны столь грозной особы, она понемногу успокоится и поддастся его обаянию. Ободренная тем, что ее понимают, увлеченная разговором, побуждаемая обнаружить все лучшее, что в ней есть, она оживится, и сразу станет заметно, какой ясной, умной красотой отмечено ее нежное лицо, что в другое время не всегда разглядишь из-за ее чересчур строгого воспитания. Она будет говорить замечательно, будет высказывать тонкие суждения и в устремленном на нее взгляде прочтет полное одобрение. Простая беседа с ним запечатлеется в ее памяти так, будто эти несколько минут она прожила в ином мире, совершенно непохожем на мир ее единоверцев. Рескатор простился с Абигель и, бросив быстрый взгляд на Анжелику, ушел с бака, спустившись по трапу у правого борта. Анжелика словно очнулась ото сна. Что это с ней? Она дрожит?! Неужели он настолько волнует ее, что она…она ревнует его?.. Молодая женщина зажмурила глаза и затрясла головой из стороны в сторону, отгоняя от себя пугающие чувства, мысли и эту неуёмную дрожь. Нет, она зябнет от ветра, пусть и еле ощутимого, но все же… Поспешно вернувшись в каюту, где Онорину снова осматривал арабский врач, Анжелика устало опустилась на край дивана. День только лишь успел перевалить за половину, а ее уже несколько раз расспрашивали, будто на допросе, осмотрели с ног до головы, обеспокоили, взволновали, успели вывести из себя, бесцеремонно указав на её место, и настойчиво продолжали донимать даже в мыслях. Молодая женщина смежила веки и сделала несколько глубоких вдохов. Сейчас ей казалось, что этот корабль, словно большой чёрный паук, обвил ее своей липкой паутиной и час за часом высасывает из неё жизненные силы. В висках болезненно стучало, плечи придавило грузом сегодняшних забот, и больше всего ей сейчас хотелось ни о чем не думать, ничего не делать и ничего не чувствовать. — Возьмите, сударыня, это взбодрит вас на какое-то время, — раздался как сквозь вату тихий голос эфенди. Женщина открыла глаза и увидела на его морщинистой сухой ладони три чёрных кофейных зернышка. — Положите их в рот и разжуйте. — Грызть кофейные зёрна? — недоверчиво спросила Анжелика. Арабский старец наградил ее долгим выжидательным взглядом. Так смотрят на неразумное дитя, спорящее с родителем и не желающее следовать указаниям. Анжелика стыдливо опустила глаза и послушно откусила кусочек. Горечь, ущипнув за кончик языка, вдруг рассыпалась во рту на тонкие ароматы ореха, специй, трав и цитрусов. Женщина ошеломлённо округлила глаза, глядя на одобрительно машущего головой эфенди. — Изначально люди начали именно с разжевывания зерен, повторяя за дикими козами, — поучительно начал Абд-эль-Мешрат. — Пастухи заметили, что козы, объедающие листья и плоды с кофейных деревьев, активны и полны сил. Вслед за ними разжевывать зерна начали и люди, оценив все преимущества бодрящего эффекта. Но, к сожалению, это все, что осталось от запасов Абдуллы, — он положил на прикроватный столик небольшой мешочек, на дне которого лежало несколько кофейных зёрен. — В его каюте нашлись только орехи и мешок какао бобов. Судя по всему, очень скоро мне придётся жевать именно их. — Какао бобы?! — воскликнула Анжелика, подскочив с места. — У вас есть целый мешок? — Да, стоит в углу в моей комнате, — удивленный ее реакцией пробормотал старец. — А орехи? Какие у вас есть орехи? — уже тряся его за руку, допытывалась женщина. — Хммм, я точно не помню, — вконец опешил врач. — Кажется, там был миндаль и ещё… лесные орехи. — Несите! Немедленно несите все сюда! — оживленно скомандовала Анжелика, не обращая внимания на изумленного эфенди. — И прихватите все травы и специи, что найдёте. Женщина взяла в руки свои пышные волосы и ловко сплела их в крупную косу, спрятав ее под чистый белый чепчик, подготовленный для неё Абигель. Эфенди растерянно наблюдал за ее действиями: — Сударыня, я не совсем понял вас… Убрав под головной убор последний мешающий волосок, Анжелика выпрямилась, по-хозяйски упёрла руки в бока и, широко улыбнувшись, радостно произнесла: — Эффенди, мы будем готовить шоколад! *** Арабский старец сосредоточенно, словно аптекарь, отмеряющий необходимое количество лекарства, неспешно перебирал травы и специи из своих запасов, разглядывая каждую на свет, нюхая, а затем пробуя кончиком языка. Им нужно было все только самое лучшее и свежее из того, чем они располагали. В капитанской каюте на большом столе аккуратно были разложены уже отобранные доктором ингредиенты: два кусочка перца чили, щепотка аниса, стручок кампеша, два грана корицы, двенадцать миндалин и двенадцать лесных орехов. Сейчас он требовательно перебирал в руках сушеные лепестки роз. Как объяснила ему Анжелика, для приготовления шоколада лучше всего подошли бы свежие бутоны александрийских, но сейчас они были рады всему, что могло бы придать незабываемый цветочный аромат их напитку. Пока эфенди критически отбирал подходящие лепестки, молодая женщина, опустившись на деревянный холодный пол, воодушевленно измельчала бобы, ведь именно в этой операции состоял главный секрет успеха приготовления шоколада. Делать это нужно было непременно стоя на коленях, в специальной деревянной ступке, окованной железом, которая должна была быть немного нагрета. Такая утварь называлась «метатль», это название ей дали ацтеки — краснокожие жители Америки, и в своё время Анжелика поставила целую партию этой посуды для своих кофеен. Конечно, она и не надеялась найти эту чашу на корабле, и оттого даже вскрикнула от изумления, когда в поисках чего-то подходящего Абд-эль-Мешрат указал ей на метатль, вольготно расположившийся за стеклянной дверцой шкафа в кабинете Рескатора. Женщину раздирали сомнения: с одной стороны, она понимала, что капитану скорее всего придётся не по нраву ее самоуправство, но с другой, она не могла отказать себе в чашечке горячего, бодрящего шоколада. Анжелика несмело коснулась дверцы, бросив быстрый взгляд на эфенди, который сделал вид, что очень погружён в своё занятие и даже не поднял головы. В конце концов, она же делает это не только для себя! Да и всегда можно сказать, что ступка понадобилась для приготовления отвара для Онорины. И пока эту спасительную мысль не успело смыть очередной волной неуверенности, она быстро взяла чашу и, прижав ее обеими руками к груди, отошла от шкафа, словно сбегала с места преступления. На горелке потрескивал котелок с тёмной, кипящей и, на первый взгляд, не совсем аппетитной массой, которую Анжелика непрестанно помешивала. Она уже отправила туда подготовленные эфенди специи, отчего каюта наполнилась разнообразными ароматами. Как только женщина добавляла очередной ингредиент, рождался новый запах, который, словно нить, вплетался в вышиваемый узор, делая его ярче, объёмней и красочней. Густая масса грозно шипела, взрываясь воздушными пузырями, готовая принять очередную жертву. И вот, заглотив наконец сушеные лепестки роз, она ещё раз булькнула напоследок и успокоилась. Раскрасневшаяся Анжелика воодушевленно смотрела на шоколад, склонившись над котелком. Она была настолько поглощена своим занятием, что даже не увидела, как наступили сумерки и в комнату вошёл Рескатор. Две своевольные пряди всё-таки освободились от присмотра чопорного чепца, выбившись наружу, и с завидным упорством желали заглянуть в котелок. От горячего пара они закрутились в золотые колечки, оттеняя горящие радостью ярко-зеленые глаза. Анжелика разглядывала содержимое чаши с вниманием матери, которая любуется своим новорожденным младенцем. Крылья ее носа трепетали, улавливая каждый запах, а губы приоткрывались, что-то шепча. — Готово! — наконец произнесла она, подняв голову и заметив переговаривающихся между собой мужчин, одарила их довольной улыбкой. Капитан подошёл к столу и взглянул на коричневое варево. Несмотря на неприглядный вид, от него исходил изумительный аромат. — Мадам, я вижу, что Вы решили превратить мой корабль не только в лазарет и прачечную, но ещё и в кухню? — насмешливо отметил он. — Вашему кораблю не помешает женская рука, — проговорила Анжелика, наливая шоколад в маленькие кофейные чашки. — А что Вы думаете насчёт старого морского поверья: женщина на корабле — дурной знак? — Я придерживаюсь других законов жизни, мессир, — Анжелика подала мужчинам напиток и невозмутимо добавила: — Скудоумие и узость взглядов — вот причина всех бед, как на воде, так и на суше. — Судя по всему, у ваших друзей-гугенотов нет этих недостатков. — Я полагаю, вы и сами прекрасно успели оценить их таланты, пока любезничали с протестантскими женщинами, — резче, чем следовало бы, ответила она. Ухмыльнувшись, пират наградил ее долгим взглядом. Анжелика тоже неотрывно смотрела на него, не желая поддаваться на провокации. Ее поддерживало взаимопонимание противников, сознающих себя одинаково сильными и умеющими дать ответ. Не отводя друг от друга глаз, они почти одновременно поднесли чашки к губам и сделали по небольшому глотку обжигающего напитка. — Мне кажется, сударыня, вам недостаёт сладости, — наконец вынес вердикт Рескатор. — А мне кажется, что вам недостаёт такта, сударь. Глаза пирата заискрились озорством: — Я говорил о вашем шоколаде. — А я говорю о вас, — сверкнул потемневший зелёный взгляд. Уголок мужских губ еле заметно дрогнул. Поставив чашку, капитан подошёл к кованому железом деревянному сундуку, стоявшему в самом углу каюты, и вынул оттуда небольшой мешок. — Как думаете, это поможет нам смягчить горечь? — с этими словами он поставил на стол четверть головы сахара. — Этого вряд ли хватит для того, чтобы как следует подсластить шоколад, — сосредоточенно ответила Анжелика, взвешивая на ладони кусок, — но мы можем попробовать. Отправив сахар в котелок, они оба склонились над ним, соприкоснувшись головами. Белая глыба, похожая на айсберг, тая, медленно погружалась в шоколад. — Я полностью согласен с вами, мадам, нам следует попробовать, — тихо произнёс Рескатор, словно шептал заклинание над чаном с волшебным зельем. — Тем более, что в этот раз я вёл речь о нас с вами. Молодая женщина резко выпрямилась, с силой сжав в руке черпак, добытый на камбузе с помощью испанца-матроса. Обычно чёрные, как ночь, глаза теперь смотрели на неё снизу вверх, и казались светлыми, почти медовыми, излучающими тепло. Ее хватка ослабла. — Если вы хотите, чтобы я переменилась к вам, месье Рескатор, перестаньте говорить со мной загадками. Мужчина аккуратно взял из ее рук половник и, размешав густую массу, налил им вторую порцию. — Хорошо, я выполню вашу просьбу, но при одном условии. — Каком же? — напряжённо вглядывалась в него Анжелика. — Если вы раз и навсегда перестанете носить этот безобразный наряд вкупе с мерзким чепцом, — и он протянул ей напиток, тостуя своей кружкой. Взгляд Анжелики смягчился. Он неисправим и опять шутит над ней! Принимая из его рук чашку, она вдруг обнаружила, что доктора нет в комнате, и они здесь с Рескатором остались совсем одни. — А где же эфенди? — Не беспокойтесь за него, сударыня. Этот старый лис всегда знает, когда нужно появиться, а когда следует исчезнуть, — пират жестом пригласил ее расположиться в кресле напротив. Молодой женщине стало неловко от того, что Абд-эль-Мешрат невольно стал свидетелем их с Рескатором словесного поединка. Ну почему она теряет самообладание в обществе этого пирата?! Завтра же первым делом ей следует извиниться перед эфенди за свою бестактность. — Мадам, — позвал ее хриплый голос. — Мадам, шоколад?.. Чашка в руке Анжелики дрогнула и со звоном упала на блюдце. — Откуда вы знаете? — изумилась она. — Знаю что? — в голосе пирата промелькнуло удивление. — Что-то случилось? — Нет-нет, все в порядке, — встрепенулась Анжелика. — Просто… ещё одно непрошеное воспоминание, — она пыталась поставить чашку непослушными пальцами, досадуя на своё замешательство. Мужчина обошёл стол и, опершись о его край, стал напротив сидящей Анжелики. — Раз мы условились не говорить загадками, прошу вас первой показать мне пример. Где вы научились готовить шоколад? — он испытующе посмотрел на неё. — Сударыня, вы заставляете меня чувствовать себя Людовиком XIII, который использовал каминные щипцы, чтобы узнать тайны интересующей его дамы, — шутливо пригрозил он, снова наполнив ее чашку. Губы Анжелики несмело растянулись в улыбке. Всего одной фразой ему в который раз удалось отогнать от неё внезапно накатившее напряжение. — Когда-то давно у меня был патент на изготовление шоколада, и я даже владела сетью кондитерских в Париже и его окрестностях. — Ба, сударыня! — воскликнул пират. — Так вот откуда у вас такой талант в ведении переговоров и заключении сделок?! И как шли ваши дела, много ли можно заработать на какао-бобах? Несерьезный тон мужчины несколько задел Анжелику. Видимо, он считает, что это занятие — простая блажь и не больше, чем прихоть избалованной аристократки, не знающей, чем занять свои скучные однообразные будни! — Шоколад позволил мне сделать состояние, с помощью которого я смогла приобрести торговые корабли и даже купить должность консула Кандии, — спокойно ответила Анжелика, с удовольствием отмечая, какое действие производят ее слова на собеседника. Легкая насмешка в глазах Рескатора сменилась нескрываемым восхищением. — Браво! Вы настоящий коммерсант. Снимаю шляпу, мадам консул, — и он чуть склонил голову в знак почтения. — Мадам шоколад, месье Рескатор, — улыбнувшись, женщина ответила ему легким кивком. — Мадам шоколад? Надо же как изящно, — рассмеялся пират, обнажив свои зубы. — Пожалуй, отныне я буду вас так называть. — О нет, прошу вас! — притворно взмолилась Анжелика. — Боюсь, нас могут неправильно понять: мадам шоколад и волшебник Средиземноморья — более, чем странный дуэт. — Признайтесь, мы с вами неплохая команда: отлично спасаем несчастных, врачуем больных и к тому же готовим шоколад. Кто знает, в чем ещё наши умы и тела будут столь же созвучны? — Вы снова хотите запутать меня, месье Рескатор? — вопросительно прищурила глаз Анжелика, отпивая сладкий напиток. — Ни в коем случае, мадам, мы же заключили сделку! — театрально возмутится пират, приложив правую руку к сердцу. Женщина весело рассмеялась. — Смейтесь, сударыня, смейтесь. У вас очаровательный смех, — Рескатор вдруг наклонился к оторопевшей Анжелике и нежно провёл пальцем по ее верхней губе, стирая следы шоколада. Он не спешил отнимать руку от ее лица, медленно обводя изящный контур тонких губ, улавливая на своих пальцах ее участившееся горячее дыхание. — Вам очень идёт быть счастливой. Анжелика опустила веки и медленно подняла их. Слишком коротко для того, чтобы признаться в своей покорности, но достаточно для того, чтобы обозначить свою слабость… За стеной раздался громкий кашель. Широко раскрыв глаза, опомнившаяся Анжелика резко отстранилась от мужчины. — Уже поздно, — подскочила она и, с колотящимся сердцем, метнулась к двери. — Доброй ночи. Как только Анжелика оказалась в своей комнате, она в изнеможении облокотилась спиной о дверь. Она снова забыла обо всем и чуть не поддалась чувству, стоило ему лишь прикоснуться к ней… Что же будет дальше? Как долго она сможет противиться ему? Пока мысли беспорядочно роились в ее голове, а сердце бешено стучало, руки потянулись к чепцу, и, сама того не заметив, молодая женщина сняла его, с удовольствием распустив по плечам пышные волосы. Она расправила спину и тряхнула головой. Действительно, так было намного свободней и легче. И… счастливей. Анжелика вздрогнула от внезапного шума. Кто-то стучал в смежную стену. — Сударыня, — негромко произнёс хриплый голос, — сударыня, вы уже сняли с себя эти пуританские тряпки? — Вы снова за своё, сударь? — прошептала Анжелика, подойдя к стене. — С какой целью вы задаёте мне этот вопрос?! — Лишь для того, мадам, чтобы узнать, когда мне стоит приступать к выполнению своей части договора. Закрыв рукой рот, Анжелика тихо прыснула. — Пожалуй, я позволю вам сохранить ваши тайны до рассвета, монсеньор. — О, благодарю вас! Вы стали терпимее, мадам шоколад, — раздался весёлый хриплый шёпот. — Доброй ночи. Анжелика улыбалась, как юная влюбленная дурочка. И чему она так радуется? Пустой шутливой болтовне? Ведь все равно он не сможет сдержать слово и отказаться от возможности запутать ее в череде своих секретов. Так стоит ли ей идти у него на поводу? Но ведь так хочется поверить в несбыточное и дать шанс невозможному, когда с губ срывается несмелое «а вдруг»… — А вы стали сговорчивей, господин Рескатор, — с какой-то мечтательной нежностью проговорила Анжелика одними губами и провела пальцами по стене в том месте, откуда доносился его голос.