Hassliebe

— Наш небольшой деревянный дом стоял в шести километрах от Варшавы, около озера «Кристальный лебедь» (название придумали местные жители, но лично меня оно совершенно не впечатляло). Середина июня сорок первого выдалась знойной. Такой жаркой погоды я не помнил с тридцать восьмого. Тем утром, после завтрака я отправился на озеро, чтобы насладиться тишиной, которой мне порой так не хватало. Поскольку я рос вместе с тремя шумными сестрами, тишина в моей приемной семье была настоящим подарком судьбы. — Так вы были приемным ребенком? — Да, и именно это стало основным звеном в цепочке моей истории. Но об этом чуть позже. Лежа на берегу, я наблюдал за пролетающей мимо стаей птиц, и думал о том, как было бы здорово иметь крылья и летать, где только вздумается. Вдали от суеты, от людей. Не то чтобы я был наивным фантазером, но знаете это чувство, когда получается на мгновение отключиться от внешнего мира, забыть о трудностях, и думать о том, что расслабляет душу? Тихий шелест травы, стрекот насекомых и плеск воды сопровождал легкий ветерок, доносящий до моего обоняния аромат только что испеченного хрустящего хлеба. Моя матушка была известным пекарем в городе, и ей приходилось работать по двенадцать часов на местные магазины, принадлежавшие оккупировавшим тогда Польшу немцам, и, уверяю вас, кормить эсэсовцев — последнее, чем она хотела заниматься… — И что же произошло в то утро? — То, чего я боялся больше полугода. Едва ли прошел час с момента моего времяпровождения на берегу озера с фантазиями о безмятежных полетах, как вдруг все мои мысли оборвал едва уловимый звук. Это был рев мотора. Сев на траве, я обернулся и заметил приближающийся к дому автомобиль. Автомобиль, по которому я сразу определил, кто сидит на пассажирском сидении. Уж в моде эсэсовцев я разбирался как никто. При виде дорогого аристократичного «maybach sw38», словно вот-вот выпущенного из-под станка, я ощутил дрожь по всему телу; тут же вскочил на ноги и помчался в сторону дома. Машина подъезжала все ближе и ближе, а я неотрывно глядел на нее и молил всех богов на свете, чтобы все обошлось. Отец косил траву у дома, одна из сестер развешивала на веревки отстиранное матушкой бельё. Я промчался мимо нее, чуть не перевернув корзину с чистыми покрывалами, но тут меня остановил отец, крепко схватив за запястья. Он оглянулся в сторону подъезжающего автомобиля, потом посмотрел на меня полным волнения, но в то же время суровым взглядом и сказал: «Успокойся и не беги. Зайди в дом, поднимись в комнату к сестрам и жди меня там, понял?». — Ну да, «бежит, значит виновен» … — Вот именно. В те времена эта незатейливая поговорка была в ходу среди эсэсовцев. Увидев автомобиль немцев, мне не следовало паниковать. Паника для нациста со стороны «низших» всегда подозрительна. Следовало держать себя в руках, но когда я увидел их машину, меня охватило волнение. Впрочем, как только отец отпустил мою руку, я словно и не слышал его слов; спотыкаясь, промчался мимо, взбежал по крыльцу и, влетев в дом, столкнулся с матушкой. Не успела она изумленно открыть рот, как я взбежал по деревянной лестнице и изнутри захлопнул дверь комнаты сестер. С кровати на меня удивленно глядели две пары глаз. Марта и Валентина подскочили ко мне и усадили на постель. «Что с тобой, Чарльз?» — Марта взяла мое лицо в свои маленькие ладони. «Это они, они… — переводя дыхание, промолвил я. — Они не забыли, ищут…» Валентина выглянула в окно сквозь полупрозрачные шторы и прошептала: «Все, подъехали». В этот момент желудок свернулся в комок, и я побоялся, что меня стошнит на постель. Понимая, что нужно успокоиться, я попытался взять себя в руки. Сделал глубокий вдох, затем выдох, собрал остатки здравомыслия и поднялся с постели, уверенно расправив плечи. «Всё нормально. Всё хорошо. Ничего не случится», — то и дело бубнил себе под нос (таким образом старался отодвинуть страх на задний план). «Чарльз?» — позвала меня Марта. Я посмотрел на сестру, потом перевел взгляд на вторую. И знаете, что я тогда понял? — Что же? — У меня были безумно красивые сестренки. Как на подбор. Матушка часто повторяла, что мы, ее любимые дети, похожи друг на друга как две капли воды. Говорила, что я отличаюсь от них лишь темным цветом волос. Марта, Валентина и Эльза были блондинками с ясными голубыми глазами. — Прямо-таки арийская мечта! — Именно! Как по мне, польские немки — хороший симбиоз. — Вы ведь не были кровными родственниками с сестрами? — Не был. Эрнст и Антонина после рождения Эльзы хотели сына, но через два года появились двойняшки Марта и Валентина, а уже после них пани не смогла забеременеть, к сожалению. Она была прекрасной матушкой. — Так что произошло после того, как машина немцев остановилась у вашего дома? — Я посмотрел на сестер и улыбнулся им настолько искренней улыбкой, что на их прекрасных глазах выступили слезы. Мы хоть и частенько ссорились, но все-таки любили друг друга. Увидев их слезы, я не сдержался и крепко обнял их. «Я не дам вам пострадать из-за меня, слышите?» — прошептал я дрожащим голосом, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать. Как же ненавидел свою чрезмерную эмоциональность, ненавидел плакать… Но ничего не мог с собой поделать. «Чарльз…» — Марта уже рыдала на моих плечах навзрыд, но я не мог ее успокоить. Ах, если бы только мог! Я отстранился от сестер, смахнул пальцами слезы со щек, еще раз улыбнулся им и быстро покинул комнату. Чтобы девочки не вышли, мне пришлось подпереть дверь пуфиком. Они стучали в дверь, просили меня зайти обратно, но я пошел к лестнице. Увидев у входной двери матушку, нервно теребящую фартук (когда сильно нервничала, всегда так делала), меня потянуло обратно, словно магнитом. Я сделал пару шагов назад, чтобы меня не было видно, но при этом сверху было видно все. Дверь со скрипом отворилась, и на пороге появился отец, а рядом с ним мужчина в эсэсовской форме с маленьким чемоданчиком в руке. Судя по погонам и петлицам, это был штандартенфюрер [1]. У меня перехватило дыхание. «Только не это!» — подумал я тогда. — Ваш отец пригласил его в дом? — Ну, а как иначе?! Нельзя было просто так взять и прогнать наца! Любая ошибка в то время стоила жизни… — Как на это отреагировала мать? — Она знала, что отцу придется пригласить этого человека в дом, что это неизбежно, поэтому стояла у двери с натянутой от уха до уха улыбкой. Эльза, старшая сестра, заскочила в дом с заднего входа и присоединилась к матушке. «Полковник Цоллер, это моя жена Антонина и дочь Эльза», — отец стразу представил матушку с сестрой. От напряжения его губы побелели, но он старался не подавать признаков волнения. У отца были довольно крупные черты лица, нависшие брови и такая густая темная борода, что по его выражению не всегда получалось определить, зол он, опечален или же волнуется. Это помогало ему во многих ситуация. «Ох, здравствуйте, фрау Мюллер! Я полковник СС Ганс Цоллер! Очень рад знакомству!» — широко улыбаясь, немец поочередно обменялся крепким рукопожатием с матушкой и сестрой. Он хорошо говорил на польском языке, но его чрезмерная дружелюбность и открытость меня сразу насторожила. «Добро пожаловать в наш скромный дом, полковник Цоллер, мы тоже вам очень рады», — тихо проговорила матушка. «Герр Мюллер, — он обратился к отцу. — То, что говорят о вашей семье в городе, чистая правда! Одна прекраснее другой, просто красавицы!»  «Благодарю», — кивнул отец. Полковник сунул руки в карманы черной шинели и оглядел матушку с ног до головы. Затем переключился на сестру. Я заметил, как та залилась краской. Ей было явно некомфортно в присутствии этого человека, и я ее понимал. Чтобы избавить жену и дочь от неловкости, отец пригласил полковника на кухню, и тот, конечно же, без колебаний согласился. В столовую вошел первым, как хозяин. Как только все трое прошли следом за гостем, я сразу спустился по лестнице, (благо, полы в нашем доме были не скрипучими), на цыпочках подкрался к кухне, сунул нос в приоткрытую дверь и собирался подслушать весь их разговор. Я сразу понял, что полковник явился в наш дом не просто так. Он снял фуражку и, усевшись за стол, оглядел кухню. «У вас очень уютно». «Валентина, будь добра, подай полковнику вина», — отец обратился к матушке. Она сразу пошла к шкафу, но гость остановил ее, схватив за руку. Отец нахмурился. «Нет-нет, спасибо, герр Мюллер, но только не вина. Я слышал, что у вас не только самый лучший хлеб в городе, но и коровы. Рискну предположить, что у вас найдется молоко, верно?». Матушка с улыбкой кивнула и двинулась в сторону другого шкафа. Полковник проводил ее внимательным взглядом и, посмотрев на напряженного отца, сказал: «Присядьте, любезный». Отец послушно опустился на стул. Знаете, было по-настоящему странно следить за их беседой, потому что все эти вежливые слова звучали, но ничего не значили. Все закончилось бы в момент, попытайся отец возразить. «Герр Мюллер, — тем временем наклонившись вперед, тихо обратился к нему полковник, — вопрос, с которым я к вам приехал, лучше обсуждать без детей, — он кивнул на Эльзу. —Мои люди, как вы заметили, ждут снаружи. Попросите свою дочь выйти. Надеюсь, моя просьба ее не обидит?» Отец выдержал короткую паузу, потом ответил: «Вы правы». Он поднял взгляд на сестру и слегка улыбнувшись, проговорил: «Эльза, покинь, пожалуйста, кухню. Нам с полковником нужно потолковать». Сестра не заставила себя долго упрашивать и послушно двинулась к выходу. Я отскочил от двери, и, чтобы она меня не увидела, нырнул за платяной шкаф. К счастью, он стоял не впритык к стене, и мне удалось без особого труда туда поместился, ведь в то время я был очень худ. Как только сестра пересекла комнату, нервно теребя светлые косы, и скрылась в родительской спальне, я снова прилип к кухонной двери. Матушка поставила стакан с молоком перед гостем и тихонько отошла к окну. «Герр Мюллер, — полковник начал стягивать с рук кожаные перчатки, — к моему сожалению, я исчерпал свои знания польского, и мне будет крайне неудобно продолжать наш разговор. Однако мне думается, вы отменно владеете родным, немецким?» «Да». «Вот и я тоже. И раз уж это ваш дом, я прошу у вас дозволения перейти на немецкий». «Как вам угодно». «Мне известно почти всё о вас и вашей семье, но, признаться, не уверен, что вам известно, кто я, — мужчина с удовольствием заговорил на родном языке и начал уверенно жестикулировать руками. — Слышали ли вы о вашем покорном слуге?». «Нет». Полковник взял стакан с молоком и сделал несколько больших глотков. «И вы не знаете, что за поручения я исполняю в Польше?». Отец бросил многозначительный взгляд в сторону побледневшей матушки и отрицательно покачал головой. «Так вышло, что наш многоуважаемый фюрер поручил именно мне очистить от евреев Польшу. Найти тех, кто прячется или сменил имя», — горделиво заявил эсэсовец. — Как ваш отец отреагировал на эти слова? Должно быть, он разволновался больше прежнего? — Нет, совсем наоборот! Он ждал, что полковник это скажет. Я прямо представил, как он одновременно с Цоллером произносит про себя то же самое. — Значит, вы всё-таки знали, зачем приехал к вам полковник? — Догадывались. Этот разговор стал началом моего непростого пути! Сейчас расскажу, что было дальше, и вы поймете. Мой отец молчал с минуту, глядя на полковника, с удовольствием допивающего молоко. Он словно погрузился в транс; не мог произнести ни слова. Скрестил на груди руки и откинулся на спинку стула. Тогда-то в разговор вступила матушка, и это, признаюсь, удивило и отца, и полковника, и меня тоже. «Но… причина вашего визита… Лестного, конечно… Для нас загадка, — заикаясь от волнения, начала она. — Немцы уже обыскивали наш дом почти восемь месяцев назад и никаких евреев здесь не нашли…» Не глядя на матушку, полковник улыбнулся и принялся доставать из чемодана какие-то бумаги: «Это я знаю. Я прочел отчеты по обыску, но, как и в любом деле, при новом начальстве неизбежны выборочные проверки. Зачастую это лишь дань бюрократам, но так полагается, тем не менее». «Да. Наверное, вы правы», — отец безнадежно вздохнул. Он бы не стал спорить с полковником. «У меня всего пара вопросов, герр Мюллер, и ваши любезные ответы позволят закрыть дело вашей семьи», — из множества листов (судя по всему, это были какие-то документы) полковник выбрал нужный и отложил остальные в сторону. — «Вы, наверное, уже слышали о знаменитой спецгруппе СС из двадцати солдат, лично собранной Рейнхардом Гейдрихом в марте тридцать девятого?». Вопрос, заданный полковником, прозвучал для меня как гром среди ясного неба. На мгновение показалось, что я могу потерять сознание. В одночасье я утратил чувство равновесия; колени подогнулись, и чтобы удержаться, пришлось упереться руками в стену. В глазах потемнело, и по телу пробежал холод. Отец напряженно сглотнул, и я заметил, как крепко он сжал кулаки. «Да. Слышали». «Так вот, в данный момент я лично возглавляю эту группу», — губы полковника расплылись в довольной улыбке. «Позвольте, но чем мы можем помочь вашей группе?». Цоллер рассмеялся, да так, будто ему только что рассказали забавный анекдот. «Нет-нет. Вы неправильно задали вопрос. Правильнее было бы спросить, чем моя группа может помочь вашей семье». «Я не понимаю», — нахмурившись, отец дернул плечами. Лицо полковника приобрело серьезное выражение: «Сейчас поймете. Ровно восемь месяцев назад, на территории Варшавы, спецгруппа проводила чистку, и во время ликвидации еврейского общежития на Лесной улице одному пареньку удалось скрыться. Уж не знаю, ошибка ли это их лидера — полковника Ланды, или кто-то другой должен нести ответственность, но… Получается, этот паренек сумел обвести вокруг пальца чуть ли не самый лучший отряд Рейха!» «Мы слышали об этом», — осторожно ответил отец. «Правда? Слышали? — театрально удивившись, полковник приподнял густые брови и придвинулся к отцу ближе. — И что именно вы слышали?». Отец неуверенно прочистил горло, бросил короткий взгляд в сторону матушки и уверенно произнес: «О том, как еврейский парень облапошил охотников на евреев…». Честно говоря, в тот момент я подумал о том, что сейчас полковник вынет из кобуры револьвер и пристрелит моих родителей за такие слова, но нет! Он выдержал паузу и вдруг начал хохотать как сумасшедший. Он хохотал с минуту. Потом откинулся на спинку стула, смахнул с глаз невидимые слезы и сказал: «Сам фюрер не сказал бы лучше! Ведь так и есть! Именно поэтому всю группу заменили на более… амбициозных ребят». «Вы нашли этого парня?» — тихо и неуверенно поинтересовалась матушка. «Нет, к сожалению, пока не нашли. Но мы ищем, поэтому мы здесь», — полковник ласково ей улыбнулся. «Вы… Вы думаете, что он… он в нашем доме?». «Фрау Мюллер, надеюсь, что нет. В противном случае, мне придется отдать приказ, исход которого мне самому будет неприятен». «Но в нашем доме нет никаких евреев», — возмущенно выпалил отец, скрестив руки на груди. «Я не сомневаюсь! — воскликнул полковник, разводя руками. — Почти уверен в этом, герр Мюллер!». «Тогда в чем, собственно, проблемы?». Цоллер улыбнулся: «В тот день, когда этому еврею-счастливчику удалось скрыться от наших солдат, ваша семья находилась дома, не так ли?». Отец задумался, словно вспоминая тот судьбоносный день. «Да». «Некоторое время один из солдат гнался за пареньком, но, к сожалению, ему так и не удалось его схватить. Перед тем, как его казнили, за неумение исполнить приказ, солдат сказал, что видел, как еврей скрылся на озере около вашего дома. Он не только уверял нас в этом, но и смог описать беглеца со спины». В этот момент полковник положил держащий все это время документ в руках перед отцом. Матушка подошла ближе к столу, чтобы тоже взглянуть. Мне захотелось провалиться сквозь землю, когда я увидел, как побледнело лицо отца. Еще немного, и он бы утратил самообладание. — Что именно было в том документе? — Я не видел, но подозреваю, что это был автопортрет, со спины, разумеется. — Тем сбежавшим были вы, Чарльз? — Да, это был я. После усыновленный Эрнстом и Валентиной… — Боже правый! — Эрнст решился и рискнул. Он сменил мне имя, фамилию и ровно восемь месяцев я смог спать спокойно… — Что случилось потом? — Я молился у входа в кухню, надеялся, что Бог услышит меня. Матушка и отец глядели на документ и молчали. Они не знали, что сказать, и, кажется, полковник их раскусил. А может, и нет. Спустя пару минут отец собрался с силами и произнес: «Извините, полковник, но по этим документам мы ничего не можем вам сказать. Этот парень нам не знаком». — Такой ответ удовлетворил вашего гостя? — Не особо. Он глядел на моих родителей так, будто хотел прочесть их мысли. Очень хотел, но не получалось, к счастью для нас. Затем он поднялся со стула, так неохотно, лениво; сделал глубокий вздох и, выглянув в окно, сказал: «А погода сегодня что надо». Возможно, это был знак, что еще не поздно признаться, но мои родители были не из тех людей, которые при любой опасной ситуации готовы бросить своих детей на растерзание зверям. И я, и они хорошо понимали, чем это все чревато, но таким был выбор, ситуация. Обманув нациста один раз, можно было не рассчитывать, что когда решишь сказать правду, он оставит тебя в живых. «Ну что ж, — на лице Цоллера снова засияла улыбка, будто ничего неприятного для него не произошло. — Это всё, что я, собственно, хотел узнать. Так что можем прощаться». — Ваши молитвы все-таки были услышаны. — Не совсем… — Разве он не покинул ваш дом в ту же минуту? — Возможно, в тот день он мог бы покинуть наш дом на некоторое время, если бы я не… Я не ошибся. Эта ошибка стоила мне всего. — Что вы сделали? — Я всего лишь не успел подняться на второй этаж. Цоллер вышел из кухни первым. И как только увидел меня, произнес с некоторым восторгом на весь дом: «Герр Мюллер, так у вас еще и сын есть?!». Я замер на месте. Для меня словно остановилось время, целая жизнь пролетела перед глазами как один миг. Хотелось стать невидимкой, слиться с лестницей, подобно хамелеону, только бы не это. Какая же это была ошибка… «Да, конечно! А вы не знали?! — мгновенная импровизация отца сработала в ту же секунду. — Он пару дней назад вернулся из Мюнхена». «Нет, не знал!» — удивленно произнес Цоллер. «Сын гостил у моего брата, который живет в Мюнхене…» «Ну надо же! — продолжал удивляться полковник. — Молодой человек, не представитесь?». Моля Вселенную о пощаде, я медленно обернулся с такой улыбкой, словно кто-то держал меня под дулом автомата. Чтобы не упасть с лестницы, я так крепко схватился за перила, что костяшки пальцев вмиг побелели. «Здравствуйте, герр полковник… — тихо сказал я. — Меня зовут Бруно… Бруно Мюллер…» Цоллер уверенно ступил к лестнице и протянул руку, дав понять, что мне лучше спуститься ниже. Я испугано взглянул на матушку, потом перевел взгляд на отца. Тот коротко мотнул головой в сторону полковника, который своим жестом практически заставил меня спуститься к нему. Деваться было не куда, и я повиновался… Теперь нас разделяло всего пара ступеней, и полковник сразу впился в меня проницательным взглядом. Он будто видел меня насквозь. Неуверенно протянув ему руку, я обменялся с ним крепким рукопожатием. «Ух, как у вас рука вспотела!» — улыбаясь, покачал он головой. «Простите, но… Сегодня очень жарко…» «Бога ради, не извиняйтесь! — Цоллер непринужденно махнул рукой. — Ничего страшного, я всё понимаю!» В ответ я лишь кивнул и снова улыбнулся, насколько это было возможно в моем напуганном состоянии. В этот момент полковник сделал еще шаг и приблизился почти вплотную. «Как вам понравилось в гостях у дяди?» — поинтересовался мужчина, сцепив руки за спиной. Стоящий позади него отец вдруг нервно кашлянул. «Незабываемо, — я так уверенно и быстро ответил, что сам не ожидал от себя такого; это меня даже немного напугало. — В Мюнхене готовят лучшее пиво и закуски. Мой дядя талантливый пивовар, и он знает, как поджарить сосиски, сохраняя все соки внутри». Цоллер молчал с минуту, потом закачал головой и рассмеялся. Моя речь его явно позабавила, а возможно, он, как и я, не ожидал от меня такой импровизации… «А у вас есть вкус, молодой человек! Вы молодец!» — он слегка ткнул мне пальцем в грудь. С его стороны жест был более чем странный. «Спасибо…». «И сколько же вам лет? Не рановато пить пиво?», — с неподдельным интересом спросит мужчина. «В самый раз, полковник! Двадцать четыре года, могу пробовать все сорта!» «Хм… И в правду. Смею заметить, вам, юнец, не дашь больше двадцати». «Эта особенность досталась мне от матушки, — я кивнул в ее сторону. — Генетика! — тут же добавил я и пожал плечами». Полковник обернулся. Он снова бросил оценивающий взгляд в сторону матушки, и, хоть и с натяжкой, но ей пришлось улыбнуться. «Это точно». На мгновение воцарилась странная всепоглощающая тишина. В этот момент я даже услышал, как быстро бьется мое сердце, норовя вырваться наружу. Матушка с отцом замерли на своих местах, словно время остановилось. Цоллер еще раз прошелся по мне взглядом; его губы плотно сжались, и я заметил, как он играл желваками. Потом он резко повернулся к родителям и вдруг сказал: «Рад был знакомству с юным Бруно, но мне уже пора. Всего наилучшего и удачи». Полковник так быстро покинул дом, что я даже не услышал, как захлопнулась дверь. Это было странно и подозрительно, но у меня отлегло от сердца! Я сначала даже не поверил, пока не почувствовал крепкое матушкино объятие. От нее все еще пахло теплым хлебом. Я вздохнул с облегчением. Обессиленный напряжением отец осел на пол у лестницы. — Значит, ничего в этот день так и не произошло? Полковник больше не вернулся? Почему он так поступил? Ведь он что-то заподозрил, не так ли? — Оккупанты всегда что-то да подозревали. Хоть Цоллер и покинул в то утро наш дом, прошло полчаса, и чувство тревоги снова вернулось. На душе у меня было неспокойно весь оставшийся день. Ни матушка, ни отец, ни сестры так и не смогли меня утешить. Из головы не уходил разговор с полковником. Его взгляд говорил об одном — это еще не всё. И я боялся. Чего-то ждал и боялся. На город опустились сумерки. Я принял ванну и пошел в свою комнату. По дороге меня привлек матушкин голос. Не то чтобы я всегда подслушивал родительские разговоры, но в тот раз не смог пройти мимо. Отец уговаривал ее собрать на утро детей и уехать к его родственникам в Мюнхен. На тот момент там было спокойнее, да и эсэсовцы меньше донимали на своей территории. Матушка плакала и стояла на своем. Она категорически была против этой идеи. Хотела остаться с мужем в родном доме. На мгновение у меня появилось желание заскочить в родительскую спальню и вмешаться в разговор, но слышать мамин плач было невыносимо больно, поэтому я не дослушал их спор и отправился спать. И тут я приблизился к финалу своей обычной жизни. Уснуть мне удалось быстро, но что-то все равно в ту ночь мне сильно мешало. Я то и дело ворочался в кровати и стонал. Через какое-то время, медленно открыв глаза, я вдруг обнаружил распахнутое окно, тонкие занавесы спутались от холодного ветра, который меня и разбудил. Леденящий ужас пробрался в душу, когда я внезапно услышал дикие визги сестер через стенку. Меня словно парализовало от страха. В ту же секунду кто-то ворвался в мою комнату и прыгнул мне на постель. В сумерках я сумел разглядеть лишь тяжелые черные ботинки. Поднял напуганный взгляд и увидел оскаленные зубы эсэсовского солдата. Последнее, что я заметил — это здоровый кирпич в его руке. «Gute Nacht [2], мерзкий жид!» А потом наступила темнота. _____________ [1]Штандартенфюрер (нем. Standartenführer) — чин (звание) в СС и СА, соответствовал чину полковника. [2]Gute Nacht — спокойной ночи.