Hassliebe

— Растоптанные ботинки медленно проваливались в сырую землю, но я упорно продолжал выкапывать яму по приказу блокфюрера. В то утро он практически не спускал с нас глаз, пока на поляне не появился новый капо — еще более жестокий и безумный, чем предыдущий капо-боксер. Винкель на рукаве его рубашки говорил сам за себя — зеленые треугольники нашивали на одежду немецким уголовникам. Никто не хотел его злить, поэтому работа с раннего утра успела изнурить многих, некоторые пленные падали без сил на землю. Возможно, в тот день мне было бы легче, если бы не мысли о коменданте, о кровавой ночи в красном треугольнике и нашем диалоге. Хорошо, что когда меня привели обратно в барак, все спали, а иначе соседи лицезрели бы мое заплаканное лицо, словно у маленькой девочки. Но как бы я не пытался скрыть все свои эмоции на следующий день, моя окровавленная одежда вызвала у сокамерников шок. Всё утро внимание пленных было сосредоточено на мне, и это, помимо мыслей о коменданте, не давало покоя. — Эсэсовцы не дали вам поменять одежду? Ведь, как известно, костюмов для заключенных в то время было предостаточно. — Да, но, во-первых, когда я вернулся в барак, была ночь, и никого не волновал мой внешний вид, а во-вторых, Черный георгин был другим. Он отличался своими законами от других лагерей, и если в том же Биркенау[1] заключенные имели возможность менять одежду раз в два-три месяца, то в Черном георгине пленные могли оставаться в старых лохмотьях очень долгое время, учитывая еще, что в Канаде были горы одежды умерших и убитых пленных. — Должно быть, у ваших товарищей было к вам много вопросов, когда они увидели ваш внешний вид? — Да, и первым заговорил Билли, хотя не сразу. Когда нас разбудили автоматные очереди, все вскочили с коек и быстро выстроились у блока для переклички, которую проводил блокфюрер каждое утро. Билли и другие арестанты не сводили с меня ошарашенных взглядов, а я был будто зомбирован. Произошедшее в красном треугольнике постоянно крутилось в моей голове, как будто кто-то показывает мне один и тот же фильм ужасов без остановки; жуткие картинки, осевшие в памяти, заставляли содрогаться, а образ Эрика Леншерра, спокойно покуривающего сигару и попивающего виски у горы трупов, заполонял душу паникой. После переклички, когда нас повели на очередные бессмысленные изнуряющие работы и заставили выкапывать десятиметровые ямы, друг решил задать вопрос, мучающий не только его, но и остальных ребят нашей группы. «Чарли», — тихо позвал меня Билли, когда капо отошел от нас. Мне не сразу удалось выйти из ступора, в котором я пребывал пол утра, но я взял себя в руки и посмотрел на растерянного друга. «Ты ничего не хочешь рассказать?» Я отрицательно помотал головой, стараясь уйти от ответа. Мне совсем не хотелось об этом говорить. Мне показалось, что если заговорю об этом, то сойду с ума… «У тебя вся одежда в крови», — он окинул меня взволнованным взглядом. «Да. Знаю», — отозвался я тихо. «Чарли, куда забирали тебя ночью эти ублюдки?» — Билли не унимался. Я напряженно вздохнул, опустив веки: «На уборку». «Какую уборку? Откуда кровь?» «От трупов», — выдохнул я равнодушно. Билли замолк, переглянувшись с двумя напарниками. Один из них подвинулся ко мне ближе и спросил: «Это были командофюреры, да?» «Да». «Но… — Билли помедлил, прежде чем договорить, и задумался, скорее всего представляя эту картину. — Почему так много крови?» «Их убил комендант?» — спросил один из парней. «Да». «Но на тебе так много крови…» — поражался Билли, уставившись на меня. Я чувствовал, как напряжение от бесконечных вопросов копится во мне неприятным горьким осадком, но не мог ничего с этим поделать. Я был слишком слаб, слишком потерян. Единственное, чего хотелось в тот момент, — упасть на землю и навсегда закрыть глаза. «Чарли, тебе плохо?» — обеспокоенно спросил Билли, наклонившись ко мне, а я сначала даже не почувствовал, как из носа струйкой потекла теплая кровь; похоже, опять давление резко подскочило. «Нормально», — тихо ответил я, продолжая копать яму. Билли оттянул рукав своей рубашки и бережно вытер мне под носом кровь. «Ладно, я понимаю, тебе сейчас нелегко, но ты держись, хорошо? Не сдавайся, мы выберемся». Я лишь кивнул и выдавил благодарную улыбку. Друг легонько похлопал меня по плечу. В этот момент в нескольких метрах от поляны я увидел знакомое лицо, и у меня моментально перехватило дыхание. Эрик Леншерр проходил мимо с какими-то двумя мужчинами. Они не были похожи на простых солдат, но их эсэсовская форма, похожая на комендантскую, говорила о том, что их роли в лагере тоже важны. Казалось, как только комендант появился с ними на рабочей территории лагеря, все арестанты напряглись и интенсивнее принялись выполнять свои задания. Энергия, исходящая волнами от этой троицы, действовала на всех вокруг. Я заворожено уставился на Леншерра, проходящего мимо, но он даже не повернул головы. Грациозной походкой хищника прошел мимо поляны и скрылся с двумя мужчинами в одном из многочисленных зданий лагеря. Сердце бешено застучало в груди, руки начали мелко дрожать. «Чарли?» — Билли схватил меня за руку, заметив, как я отреагировал на появление коменданта. «Опять эти трое вместе…» — пробубнил кто-то за спиной. «Что это за люди с комендантом?» — с любопытством спросил один из парней. «Готтфрид Ройш и Густав Раймер — адъютанты. Выполняют указания Леншерра. В лагере уже сложилась традиция, — если этих троих видят вместе, то решается какой-то важный вопрос», — объяснил кто-то. «И что это значит?» — Билли нахмурил брови. Один из пленных подошел ближе и тихо сказал: «Я думаю, что скоро к нам приставят новых командофюреров». «Вот черт…» — Билли нервно выругался. Я продолжал медленно работать лопатой и смотреть в след коменданту, который скрылся в одном из зданий. — Вы надеялись, что Леншерр обратит на вас внимание? — Сложный вопрос, ведь в тот момент мой мир был полностью расшатан, и виновником был комендант. Я думал о нём всё утро, а когда увидел, во мне вспыхнула волна противоречивых чувств. Я боялся его, но меня неумолимо тянуло к нему; я хотел, чтобы он исчез, но в то же время желал его внимания. Тем не менее, несмотря на страх, что пересиливал все остальные чувства, даже за обедом его образ не покидал меня. Я кусал черствую корку серого хлеба и смотрел куда-то вдаль, раз за разом перекручивая в голове наш с ним диалог. В памяти навечно отпечатался его образ — дикий блеск в хищном взгляде, влажные полуоткрытые чувственные губы и эта неповторимая завораживающая полуулыбка. «Ты сошел с ума, сошел с ума, сошел с ума», — твердил мой внутренний голос, пока кто-то из напарников за столом не задел меня плечом. «Как ты?» — спросил Билли. Я не сразу понял, что друг сидел напротив и наблюдал за мной всё то время, что я пребывал в неком трансе. Я тряхнул головой, отгоняя прочь все мысли и ответил: «В норме». «Ну да», — скептически посмотрел он, брякнув ложкой по жестяной тарелке. Под натиском недоверчивого взгляда Билли я начал оглядываться и заметил, что в бараке нет нашего нового надзирателя. «А где капо?» — тихо спросил я. «Кажется, наворачивает круги около барака, считая минуты, данные нам на обед», — ответил парень, сидевший рядом. Один из пленных допил чай и, привстав, наклонился над столом. «Ребята, пока этого упыря нет, хочу сказать, что у нас есть шанс». «Шанс на что?» — нахмурился Билли, глядя на паренька, который всё это время сидел молча. «На побег», — еле слышно произнес он. В тот момент в моей голове будто прозвучал щелчок, пробудивший капельку надежды. Сидевшие за столом замерли, уставившись на парня. «Ты серьезно?» — один из ребят чуть не подавился куском хлеба. «Да, я серьезно, — тот оглянулся, выглядывая капо, а потом продолжил. — У нас только один шанс будет ночью, пока к нам не приставили новых командофюреров». Глаза Билли округлились в удивлении: «Ты что, спятил?» «А я думал, ты хочешь сбежать». «Да, хочу, но не думаю, что сейчас для этого подходящее время». «Разуй глаза, парень. Сейчас как раз можно рискнуть и сбежать». «Я согласен с тобой, — к разговору подключился еще один парень. — Вряд ли нам предоставится еще один шанс, когда появится новая бригада командофюреров». «А самое главное, — зачинщик поднял указательный палец, — пару дней назад, когда мы строили барак, я увидел подкоп у забора, напротив восьмого и девятого блоков». Все охнули, удивленно переглянувшись, и только Билли оставался неприступным. «Почему тебе не нравится идея?» — спросил я друга. «Да потому что вчера такой кипеж был! Комендатура на взводе, это очень опасно». «Но сейчас мы без особого надзора». «Кстати, прошло уже пять минут как кончился наш обед, а капо еще не пришел», — заметил один из напарников. «Вот видите», — зачинщик скрестил руки на груди, откинувшись на спинку стула. «И что? Во всём этом есть какой-то подвох». «Мое дело предложить, к тому же, я не смогу совершить побег в одиночку, — парень взглянул на нас. — Ну так что, парни? Кто сегодня ночью готов покинуть это место? Решать нужно сейчас». На несколько секунд повисла тишина, потом трое из присутствующих дали согласие, подняв руки. «А ты, Чарли?» Я вопросительно взглянул на Билли, ища поддержку, но друг отрицательно помотал головой. Он был полностью уверен в своем решении, и, признаться честно, я до последнего надеялся, что он согласится. В тот момент в бараке неожиданно появились капо и блокфюрер, и мы сразу вскочили с мест. «Вы трое, за мной!» — Гернер указал на меня, Билли и еще одного парня и, развернувшись, сразу двинулся к выходу. Мы тут же последовали за ним, не заставляя ждать. Блокфюрер вёл нас через весь лагерь, и каждый из нас (я уверен, что парни тоже) думал о том, что же на этот раз уготовили нам эсэсовцы. Привыкшие выполнять работу в группе, мы удивились и одновременно испугались, когда Гернер вдруг отделил нас от других ребят и повел неизвестно куда. Мы прошли все жилые блоки, прошли склады, и тут я понял, что ведут нас в самое начало лагеря. Туда, откуда нас заводили в первый день прибытия. От волнения подпрыгнуло сердце, когда мы попали на аккуратно заасфальтированную территорию со множеством кованных скамеек, пышных палисадников и изящным фонтаном из блестящего черного мрамора посередине двора. Это место было наполнено уютом и благоухало ароматами цветущих растений, даже воздух здесь казался чище. Вряд ли кто-то мог бы подумать, что за всей этой благородной красотой скрывается настоящий ад. Гернер завел нас в одно из зданий, и первое, что я ощутил, — это приторный аромат многочисленных женских духов, ударивший по обонянию. Какофония запахов сопровождалась приглушенной мелодией, звучащей с верхних этажей. Дизайн помещения удивил: на стенах, выкрашенных темно-алой краской, висели огромные полотна с изображениями обнаженных изящных женщин с длинными белокурыми волосами, а под высоким потолком красовалась огромная люстра, сверкающая множеством камней, похожих на бриллианты. Мы с Билли недоуменно переглянулись. Всё это казалось чересчур странным. Блокфюрер остановил нас у лестницы, ведущей на верхние этажи, и обернулся, скрепив руки за спиной. «Три этажа по восемь комнат, — начал он говорить. — Каждому по этажу. Подниметесь, у входа сразу увидите ведро с тряпкой и всем необходимым для уборки. Чтобы к вечеру все комнаты были отдраены. Всё уяснили?» Мы послушно кивнули, испугано уставившись на мужчину. «Чего ждем?» — ухмыльнулся он. — И что это было за место? Вы поняли, куда вас привели? — Я не сразу понял. Только после того, как попал в последнюю комнату на третьем этаже, до меня окончательно дошло, что за место это было. Но перед этим прошло много времени, и казалось, что я нахожусь в этом здании, пропитанном запахами женских духов, целую вечность. Немецкая классическая музыка, успокаивающая по началу, к вечеру начала раздражать, а стенки носа побаливать от бесконечных ароматов. В один момент мне даже показалось, что моя грязная окровавленная одежда полностью пропиталась этим запахом, и теперь будет сопровождать меня везде. Голова пошла кругом, даже тошнота подступила к горлу. И вот, когда уже казалось, что я готов свалиться на пол без сил, почти сошедший с ума от сильных сладких ароматов и классической музыки, я открыл дверь последней комнаты и, увидев знакомое лицо, замер у порога как вкопанный, вытянулся по струнке, а по спине побежали мурашки. Эрик Леншерр. Он расслаблено сидел на большом диване, обтянутом черным бархатом и, откинув голову на мягкую спинку, наслаждался касаниями рук своих спутниц. Две полуобнаженные длинноногие девицы, сидевшие по обе стороны от коменданта, ласкали хозяина лагеря. Рука блондинки справа плавно сползла с обнаженного торса и скрылась в брюках мужчины, а рыжеволосая особа слева впилась в его губы страстным поцелуем. От этой картины что-то неприятно заскреблось в груди. Дверь легонько ударилась о стену, и Леншерр медленно поднял голову. Его спутницы тоже обернулись на звук. Я, покраснев как помидор, готов был провалиться сквозь землю в тот момент. В глазах мужчины отразилось изумление, а губы расплылись в полуулыбке. Возможно, он не ожидал увидеть пленного… увидеть меня в этом месте, а до меня наконец-то дошло, что это эсэсовский бордель. Да, бордель для нацистов на территории концлагеря. Кто бы мог о таком подумать? — Надо же! Фрицы совсем ни в чём себе не отказывали! — После того, как я побывал в этом доме разврата, я тоже сделал такой вывод. — Что произошло дальше? Как вы выкрутились из такого положения? — Если быть честным, то в тот момент я просто всей душой желал развернуться и выйти, дождаться, пока комендант закончит свои развратные дела и покинет комнату вместе со своими спутницами, что было вполне логично. И я уже готов был развернуться, но короткий кивок коменданта означал, что я могу пройти. Это было невыносимо, и я не понимал, от чего больше, — от того, что я снова оказался во власти мощной энергии, исходящей от этого человека, или от искреннее противной для меня сцены. Что-то ранее неощутимое укололо в самое сердце. Я нервничал, и это мешало мне делать свою работу, всё валилось из рук. И я возненавидел себя за то, что не мог не поглядывать на коменданта, который, казалось, всё это время смотрел на меня. Он словно магнитом притягивал меня к себе, наблюдал за моей реакцией. Боже милостивый, этот человек был совершенно невыносим! Я начал молить всех богов на свете, чтобы он встал и покинул комнату вместе со своими похотливыми девицами, которые готовы были его съесть. Рыжеволосая ловко стянула с его брюк ремень, кинув на пол, а блондинка расстегнула ширинку и наклонилась. Леншерр довольно улыбнулся, снова откинув голову на спинку дивана. Я отвернулся, опустив веки, и с силой сжал челюсть. Злость, раздражение, боль завладели мною. «Совсем неплохо», — с удовольствием выдохнул комендант. Девицы застонали. «Неужели!» — подумал я, покачав головой, продолжая нервно стирать несуществующую пыль с тумбы, которая уже блестела от чистоты. Леншерр испытывал меня. Именно так я и подумал, ведь ему ничто не мешало приказать мне ждать снаружи или, в конце концов, уйти в другую комнату. Эта мысль мне не понравилась. Хотелось кричать от чувств, заполняющих душу и сердце, которые я не мог контролировать, и от этого становилось больнее. В какой-то момент стоны прекратились, и наступила странная тишина. Мне стало любопытно. Я медленно оглянулся через плечо, посмотрев на диван, и обнаружил, что глаза коменданта припечатаны ко мне, когда как девицы ласкали его возбужденный орган. Наши взгляды пересеклись, и губы Леншерра растянулись в такой безумной улыбке, что мне на миг стало страшно. Он как будто наперед предвидел, что рано или поздно я оглянусь. Мужчина закусил нижнюю губу в удовольствии, не сводя с меня томного взгляда, погружаясь в экстаз, а я уже не мог отвернуться… Дрожащие пальцы с силой сжали мокрую тряпку, и грязная вода покапала на тумбу, стекая на пол. Он смотрел на меня, я — на него. Это был момент какого-то извращения, ментального занятия любовью. Воздух в помещении, казалось, наэлектризовался, в моем животе запорхали бабочки. Еще пара минут, и комендант выдохнул это наслаждение с полуулыбкой на лице и опустил веки. Я выдохнул с дрожью, резко отвернувшись. «Какой же ты идиот!» — подумал я про себя. После тяжелой работы я покидал это место с неприятной горечью. Казалось, меня выжали досуха, словно грязную половую тряпку. Происходящее в борделе не оставило в моей памяти приятных впечатлений, это уж точно. Но образ Леншерра прочно впечатался в память. Я видел его перед глазами, ощущал его дыхание, и это не на шутку пугало, но, вспоминая его взгляд, я чувствовал (как бы это не казалось безумным), как быстро начинает биться сердце. Земля будто уходила из-под ног. Я чувствовал, что в моей душе что-то творится. Как будто какая-то программа в душе меняла местами важные файлы, обновляла мои представления и взгляды, и я понимал, что совершенно, безнадежно пропадаю, попавшись в сети ранее невиданных чувств и ощущений… Что-то должно было произойти, и я боялся этого до дрожи. В барак мы вернулись, когда сумерки опустились на лагерь. Блокфюрер передал нас капо и покинул рабочую территорию. Нас толкнули в барак и заперли. Единственное, на что хватало сил в тот момент, это добраться до койки, лечь и заснуть настолько крепко, насколько это возможно. Никто из ребят за всё это время не проронил ни слова, мы были измождены. Я медленно добрался до постели и рухнул на тонкий матрас, моментально проваливаясь в сон. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем меня кто-то потряс за плечи. Я распахнул глаза и испугано уставился на разбудившего меня человека. Это был зачинщик побега, а за его спиной стояли четверо ребят. «Чарльз, ты готов?» — тихо спросил он. Я растеряно поморгал и приподнялся на локтях: «К чему готов?». «К побегу», — ответил один из парней. «Что? Прямо сейчас?» — удивился я. «Конечно! А когда еще? — зачинщик вложил мне в руку нож и, поднявшись на ноги, взглянул на выход барака. — Это тебе может пригодиться». Я удивленно уставился на оружие в руке и поднялся с кровати. «Откуда вы…» «Лучше тебе этого не знать парень, — один из ребят похлопал меня по спине. — Это просто результат долгой работы». «Надо же», — я с любопытством покрутил нож в руках, а потом взглянул на Билли, мирно спящего на кровати напротив. В этот момент в душе зародилось волнение, мне захотелось разбудить друга, но как только я двинулся в его сторону, зачинщик схватил меня за руку. «Не стоит этого делать. Он попытается отговорить тебя, а разве ты этого хочешь?» Я растеряно взглянул на парня. «Ты хочешь выбраться из этого дерьма или нет?» Я сглотнул скопившийся ком в горле и, немного помедлив, неуверенно ответил: «Да…» «Тогда не веди себя как ребенок, твой друг сделал свой выбор», — парень отпустил мою руку, и группа из пяти человек двинулась к задней стене барака. Сердце сжалось в груди от боли, но, невзирая на это, я посмотрел на Билли в последний раз и пошел за остальными. Паника взорвалась где-то внутри меня, хотелось зарыдать. Я почувствовал себя настоящим предателем. Это было настолько неприятное ощущение, что хотелось содрать с себя кожу. Я подумал о том, что еще никогда так не поступал, и на глаза навернулись слезы. В конце барака, где у нас был самодельный душ и туалет, зачинщик и еще пара ребят каким-то образом уже успели организовать небольшой подкоп. Когда я увидел его, то не поверил своим глазам. Кажется, этот паренек готовил побег задолго до того, как сказал нам об этом, возможно даже задолго до моего прибытия в лагерь. Стоило отдать ему должное, ведь он старался помочь не только себе. Мы по очереди вылезли через подкоп на улицу и колонной последовали за зачинщиком. Он вел нас прямиком к высокому непреодолимому забору из проволоки, по которой был пущен ток, а когда мы достигли его, парень махнул рукой, и все двинулись вдоль забора. Нам не сразу удалось достичь нужного места, ведь ночью по лагерю бродила охрана и, попавшись ей на глаза, мы рисковали жизнью. В какой-то момент нам пришлось ползти по земле, чтобы не быть замеченными, ведь когда становилось совсем темно, загорались яркие прожектора, местами освещавшие зоны лагеря. Через несколько минут кто-то из ребят, ползущих впереди, остановился, и все замерли. Я начал молиться, сердце колотилось как обезумевшее. Парень, который полз впереди, обернулся, приподнявшись, и прошептал: «Скоро будем на месте, осталось несколько метров. Между восьмым и девятым блоками можем останавливаться». Я облегченно выдохнул и послушно кивнул. Группа двинулась дальше. Где-то неподалеку были слышны голоса эсэсовской ночной охраны, и это навевало мысли о неудаче и долгой мучительной смерти. Эти мысли заставляли содрогаться, но я полз дальше, испуганно смотря по сторонам. «Спокойно, Чарльз, спокойно», — то и дело пытался угомонить самого себя. Я смог немного успокоиться, когда нам наконец-то удалось доползти до нужных блоков. С любопытством вытянув шею, я взглянул вперед и увидел небольшую яму под искрящим от высокого напряжения забором. Лучик надежды зажегся в душе. Я подумал о своей семье, о матушке и сестрах, об отце. Как же я надеялся, что они живы, как же надеялся вернуться в родной дом… Зачинщик махнул нам рукой, и мы собрались в круг. «Слушайте внимательно, парни, — переводя дыхание, шептал он. — Насколько мне известно, это место находится примерно в тридцати километрах от Кракова [2]. Лагерь стоит в небольшом поле, окруженном лесом. Если всё получится, можем вместе спрятаться в лесу, а потом двинуться в любую сторону». Информация о том, что мы находимся так далеко от Варшавы, поразила меня до глубины души, ведь это около двухсот пятидесяти километров от столицы! Если честно, то я даже не задумывался о том, что мы так далеко. «Я с тобой до конца», — кивнул один из парней. «И я тоже», — с уверенностью сказал второй. «Согласен», — в унисон подхватили третий и четвертый. Пятый посмотрел на каждого из нас с заметным скепсисом: «Не думаю, что это хорошая идея. Лучше будет разделиться». «Так же думаю», — и я был с ним согласен. «Почему?» — зачинщик недоуменно нахмурился. «Это же очевидно — если мы разделимся, то будет больше шансов, что нас не поймают». «Ну, хорошо, — сразу согласился парень, — тогда погнали». Он пропустил вперед двоих ребят, которые ловко проползли друг за дружкой под забором, и в этот самый момент где-то неподалеку неожиданно прозвучало злобное рычание. Мы замерли, в ужасе уставившись друг на друга, потом медленно оглянулись. Мое сердце провалилось в пятки, тело схватила дрожь: в нескольких метрах стояла стая из пяти злобных доберманов. Каждый из псов припал к земле с диким оскалом, готовый броситься на жертву и разорвать ее в клочья. Одна из псин издала громкий лай, и прямо за блоками послышались голоса охранников. Двое из эсэсовцев показались на поляне и заметили нас. Ни о чём не думая, мы бросились бежать в разные стороны. Послышались крики, собаки с громким лаем бросились за каждым из нас вдогонку. За спиной прозвучали оглушительные хлопки автоматных очередей. Кто-то из охраны кинулся вслед за мной. Где-то вдали тревожно завыла сирена, включились многочисленные фонари, полностью освещая дороги. Началась погоня не на жизнь, а на смерть. Пули засвистели под ногами, я испытал настоящий шок. Невзирая на душераздирающий страх и ужас, я, не оглядываясь, бежал вперед. Надеясь на спасение, я забежал за один из бараков и неожиданно столкнулся с кем-то лоб в лоб. Это был Билли. Это был наш барак. За короткое время я умудрился прибежать обратно… «Чарли! — в панике охнул друг и, схватив меня за воротник, толкнул к стене, где был подкоп. — Заползай!» Я быстро нырнул в яму. Билли успел за мной в самую последнюю секунду. Мимо барака с криками пробежали эсэсовцы. Как же нам повезло, что злобные псы меня не догнали. Это было настоящее чудо. Мы с Билли тут же начали с двух сторон лихорадочно закапывать подкоп. От воя сирены проснулись остальные пленные нашего блока. Каждый из них в панике глядел на нас, ничего не понимая. Нам понадобилось совсем немного, чтобы полностью закопать яму. «А теперь стряхиваем руки и ложимся в постели, быстро!» — воскликнул Билли. Я сразу же последовал его указанию и бросился к койке. «Вы тоже лежите на местах, если хотите жить!» — друг обратился к остальным ребятам, прыгнув в кровать. Никто из сокамерников не двинулся с места, каждый был напуган. Переводя дыхание, мы с Билли посмотрели друг на друга. Он выдавил улыбку и, глядя мне в глаза, прошептал: «Какой же ты глупый». Я согласился с ним, кивнув, и зажмурил глаза. Мне хотелось превратиться в хамелеона и слиться с этим грязным матрасом, чтобы меня никто не нашел. В следующую секунду в барак ворвались солдаты. Их было, по меньшей мере, семеро. Они с криками начали стаскивать пленных с кроватей и пинать их ногами. В барак залетели еще солдаты. Паника захватила с головой. Кто-то схватил меня и кинул на землю, в следующее мгновение я со всей силы получил тяжелым сапогом по лицу. Кровь брызнула в стороны, и боль ударила в голову. В ту ночь досталось абсолютно всем. Я потом узнал, что многих пленных из соседних блоков расстреляли, кого-то повесили, кого-то сожгли. Это было настоящее безумие, ведь из-за глупого решения нескольких человек погибли многие невиновные. — Боже милостивый, Чарльз! Что случилось после той ночи? Вас не узнали среди беглецов? — Как бы это не звучало странно, но в ту ночь не смогли поймать только меня… Никто из ночной охраны так и не смог вспомнить шестого убегающего. Никто. Я не знаю, божья ли это помощь или нет, но мне удалось избежать самого жестокого наказания, которое существовало в стенах Черного георгина. — Что это было за наказание? — Оно называлось «Десять дней жизни» и заключалось в том, что в течение десяти дней каждого, кто совершил попытку бегства, избивали палками и плетьми в красном треугольнике. За всю историю этого лагеря еще ни одному пленному не удавалось выжить после этого наказания. — А как же те парни, которые успели выбраться за стены лагеря? — Их, к сожалению, поймали также быстро, как и остальных. Перед казнью всех пленных собрали на главной площади лагеря и устроили показательную сцену. Успевших покинуть территорию лагеря раздели догола, надели на них большие таблички с надписью «я снова здесь», повесили барабаны и заставили сделать несколько кругов по площади. Бедняги били в барабаны и босиком шагали по асфальту, и это стало своего рода уроком для каждого арестанта. Именно это и хотели сказать эсэсовцы в этом представлении. Я до сих пор не знаю, почему никто из тех ребят не выдал меня нацистам, ведь уверен, что во время пыток их неоднократно спрашивали, кто был шестым, и до сих пор благодарен им за то, что дали мне шанс выжить. И конечно я благодарен моему другу Билли за то, что он сделал для меня. В ту ночь, когда он проснулся и обнаружил, что меня нет в кровати, кинулся вслед за мной, чтобы помочь, и если бы не Билли, то вряд ли бы я сейчас сидел перед вами и рассказывал эту историю. — Это невероятно… Вашу личность так и не раскрыли? — Раскрыли, а точнее раскрыл один человек. После того, как пойманных арестантов упразднили, в лагере началось расследование. За любую информацию о шестом беглеце эсэсовцы обещали награду, даже обещали выпустить, но так как никто из арестантов, даже тех, кто жил со мной в бараке и видел, как мы с Билли закапываем подкоп, не верили в откровенную ложь немцев, расследование затянулось на несколько недель. Всё это время каждый из пленных стал жить по еще более жестоким правилам. Днем нам не давали воды, в обед кормили лишь старым заплесневелым хлебом, а во время изнурительных работ били палками. За эти недели умерли еще люди, и я не мог с этим просто так жить. Не мог продолжать в том же духе и хотел признаться эсэсовцам, но в самый последний момент Билли отговорил меня от этого. Он сказал, что от этого ничего не изменится, что эсэсовцы все равно продолжат убивать людей пачками и издеваться над всеми, ведь именно для этого и был создан Черный георгин. Именно поэтому и были придуманы все эти дурацкие правила. Билли был прав. С момента расследования прошло, примерно, две недели, когда в одно из «Ярмарочных времен»[3] капо неожиданно вошел в барак, бесцеремонно схватил меня за ворот рубахи и потащил к выходу. Сказать, что я был напуган, — ничего не сказать. В такой час арестантов обычно не трогали, тем более капо еще никогда самостоятельно не дергал пленных, потому что это была работа блокфюрера и командофюреров, поэтому вместе со страхом я испытал настоящую панику. Первое, что пришло в голову, — эсэсовцы узнали, кто был шестым беглецом. Я подумал, что меня ведут на казнь, но когда капо вдруг вывел меня с рабочей территории лагеря, я, признаться, озадачился и испугался больше прежнего. Это было очень подозрительно. Знаете, я до сих пор думаю о той ситуации. Прокручиваю в голове тот роковой вечер, ту ночь, и пытаюсь понять, был ли в чём-то подвох или это просто судьба. Капо завел меня в самое высокое (главное) здание лагеря и, приказав подняться на последний этаж, сразу покинул помещение. Мне стало настолько не по себе, что подкосились колени, и я понятия не имел, чего ожидать дальше… Я поднялся медленно и неохотно, боясь того, что может случиться. На четвертом этаже в конце длинного коридора, пол которого был застелен мягким темно-красным ковром, была лишь одна большая деревянная дверь. Я прошел по коридору, молясь богам о спасении, хотя понимал, что нахожусь на грани жизни и смерти. Стоило нацистам узнать о том, кто был шестым, и я мог прощаться с жизнью. Я вошел в помещение за дверью и замер в оцепенении прямо на пороге. Высокая фигура Эрика Леншерра, стоящего спиной у окна, вызвала непреодолимое волнение и панику. Это был его рабочий кабинет, и, признаться, он показался мне самым уютным местом в лагере. Блестящие полы из темного дерева и стены из красного кирпича; из мебели – массивный стол с пышным черным креслом, на котором висел комендантский китель, высокий шкаф справа, заставленный множеством книг, небольшой полукруглый диван в дальнем углу, обтянутый дорогим бархатом, и изящная кованая вешалка в противоположном углу, на которой висела длинная шинель. Единственное, что отталкивало, – огромный фашистский флаг, висящий на стене прямо за столом хозяина кабинета. Леншерр повернулся ко мне лицом, и первое, на что я обратил внимание, – это эсэсовский кинжал в его руках и кусок наждачной бумаги. Мужчина глядел на меня холодным непроницаемым взглядом, которого я еще никогда не видел, и неспешно точил лезвие своего оружия. В тот момент меня припечатало спиной к двери. Комендант усмехнулся моей реакции и, пройдя за стол, уселся в свое кресло. Откинув голову и продолжая точить кинжал, он глядел на меня с минуту, а потом равнодушно произнес: «Неважно выглядишь, Ксавьер». Что-то внутри меня сжалось от наполняющего душу волнения. «Такие уж у вас тут условия…» — тихо сказал я и с трудом проглотил комок в горле. «Какие?» «Нечеловеческие». Леншерр улыбнулся, кинув кинжал на стол. «Снова задам тот самый вопрос. Думаешь, что заслуживаешь лучшего?» «Да», — с настороженностью ответил я. «А мне кажется, что нет», — протянул комендант, склонив голову на бок. В тот момент я был изрядно напуган, но его слова возмутили меня настолько, что я нахмурился и «отлип» от двери, уверенно шагнув вперед. Доля обиды ударила в сердце. Не часто со мной случались всплески таких разных эмоций, но в Черном георгине я до конца приобрел эту способность. «Но это вы так решили», — выпалил я. Брови мужчины приподнялись в удивлении. Он оглядел меня с ног до головы, достав с внутреннего кармана кителя сигару и зажигалку. «Это решили не мы, это решила природа», — сказал он, закуривая. Я выдохнул, уставившись на Леншерра, а он одарил меня все той же узнаваемой полуулыбкой, хотя его глаза в тот момент были наполнены какой-то холодной непредсказуемой расчетливостью, словно он собирался что-то сделать. Я предположил, что комендант захотел увидеть меня не просто так. Во всем этом был какой-то тайный смысл, который понимал только он, а мне оставалось лишь догадываться. «Как показала история, не все люди – разумные существа, — Леншерр выдохнул сигарный дым. — Естественный отбор распространяется и на нас, тех, кто не слишком-то отличается от животных. Кто-то является сильным хищником, а кто-то – слабой жертвой». «Странные мысли…» — я скрестил руки в замок, снова нахмурившись. Комендант засмеялся, откинув голову на спинку кресла: «Какой же ты все-таки забавный, Ксавьер!» «Не вижу ничего забавного, герр Леншерр». «Мне нравится», — он вдруг поднялся с кресла, двинувшись в мою сторону. Волна паники захлестнула с новой силой, я попятился назад. «Что нравится?» — вырвалось с дрожащих уст. «То, как ты делаешь вид, что держишься, прославившийся». Леншерр так быстро загнал меня в угол, что сердце бешено забилось в горле. Он наклонился вперед, опираясь правым предплечьем о стену, и так проницательно заглянул мне в глаза, что у меня невольно задрожали колени. Ненавязчивый тёплый аромат парфюма коменданта проникал в легкие и кружил голову. «Я не делаю вид, я держусь», — тихо выдавил я с заметной дрожью в голосе. Леншерр склонил голову на бок, и, опустив взгляд на мои губы, затянулся. «Боже милостивый!» — безнадежно закричал внутренний голос. «О, еще как делаешь вид, — прошептал мужчина. — Твое наивное притворство как на ладони, оно забавляет». У меня перехватило дыхание, казалось, дышать совершенно нечем. Я чувствовал себя беспомощным зверьком, загнанным в угол. «Всё так плохо?..» — тихо спросил я, шумно втягивая воздух. Я, не отрываясь, смотрел на коменданта, словно был под гипнозом. «О, да, — кивнул он, а я буквально увидел, как вмиг расширились его зрачки. — Плохо настолько, что ты даже не смог скрыть свою причастность к побегу». В тот момент я готов был провалиться сквозь землю. Страх сдавил горло. «Что?» — еле выдохнул я. Окурок сигары выпал из левой руки, и он оперся о стену вторым предплечьем, сократив расстояние между нами почти до максимума. Его дыхание обожгло кожу, а мне хотелось закричать во весь голос от смешанных чувств. «И что нам с этим делать?» — от хрипловатого голоса коменданта по спине побежала холодная дрожь, а лицо залилось краской. «Наверное, вам стоит отдать приказ о моей казни…» — на глаза навернулись слезы. Леншерр улыбнулся: «Слишком просто, для тебя…» «Почему?..» «Потому что ты еще не сломан», — резко проговорил комендант. Он внезапно схватил меня за плечи и толкнул в сторону дивана, стоящего в углу. Я испытал ужас и шок, подскочил с места и кинулся в сторону двери. Леншерр, скалясь, стальной хваткой вцепился в меня и кинул на диван. «Нет, нет, нет», — в панике повторял я, отползая назад. Глубоко задышав, комендант вперил в меня полный безумия взгляд и улыбнулся. Он стянул с брюк ремень, медленно подходя к дивану и наматывая его на руку. «Пожалуйста, не надо…» — мои губы задрожали, пальцы крепко вцепились в деревянную ручку дивана. Я попытался соскочить с дивана, но Леншерр быстро перехватил меня, снова толкнув на место. Он схватил меня за ноги и резким движением подтянул к себе. Задыхаясь в панике, я начал дергаться, стараясь вырваться из его крепких оков, но ничего не получилось. В одной его руке сил было больше, чем во всём моем теле. Леншерр сбросил с меня ботинки и потянулся к брюкам. «Не надо!» — воскликнул я. На глаза набежали слёзы страха и боли. Не слыша мои мольбы, комендант стащил с меня брюки и швырнул их в дальний угол. Затем он скинул с себя рубашку, оголив мускулистый торс, и навалился на меня всем телом, придавив широкой грудью. Дрожащие руки вцепились в сильные плечи коменданта, стараясь оттолкнуть его. Всё было тщетно. Он схватил мои руки и, заведя их за голову, принялся связывать ремнем. «Отпусти!» — завопил я. Леншерр вдруг прикусил мочку моего уха. Дрожь рассыпалась по телу, я задержал дыхание, зажмурившись. «Можешь кричать сколько угодно, но тебя никто не услышит», — прошептал он, привязав ремень к ручке дивана. Он выпрямил спину, сидя на моих ногах, и схватил меня пальцами за подбородок, заставляя смотреть прямо в глаза. «Отпусти…» — беспомощно заскулил я. «Знаешь, в чем существенное различие между диким хищником и домашним зверьком?» — спросил он, поглаживая мои губы большим пальцем. «Отпусти…» — молил я, заливаясь слезами. «В том, что один способен взять то, что хочет, а другой слишком наивен и не подозревает об опасности». Я лишь всхлипнул в ответ, словно маленький ребенок, и посмотрел на коменданта умоляющим взглядом, но Леншерр был глух к моим мольбам и безжалостен. Он слез с меня и начал стягивать мои плавки. Я безнадежно задергал ногами, стараясь помешать ему, а он схватился обеими руками за тонкую ткань и резким движением разорвал ее на несколько частей, оставив меня нагим. Его затуманенный безумием и похотью взгляд оценивающе задержался на моем члене. Я почувствовал, как давление ударило в голову, жар схватил меня, и лицо в очередной раз залилось краской. Леншерр схватил меня за ноги и, широко раздвигая, уселся между ними, крепко сдавливая руками мои бедра. Он прижал меня к себе так сильно, что я почувствовал, насколько он возбужден. Это выбило меня из реальности, голова закружилась, тело затряслось, все мышцы напряглись до предела. Леншерр наклонился к моему лицу, прожигая возбужденным взглядом. «Вот, что значит естественный отбор», — проговорил он с полуулыбкой на губах. Не выдержав напряжения и беспомощности, я поднял голову и резко вцепился зубами в его шею. Челюсть крепко сомкнулась, зажимая кожу, но как бы я не старался сделать ему больно, он будто не чувствовал эту боль. Я разжал челюсть, взглянув на него, удивляясь спокойной реакции. «Как безрассудно». Его рука неожиданно сжала мой член, длинные пальцы принялись массировать тонкую чувствительную кожу яичек. У меня перехватило дыхание, я зажмурился, тесно сжав челюсть, да так, что заскрипели зубы. Хоть я и старался контролировать себя, мое тело отвечало на ласки. Член окреп от ласк коменданта, слезы снова хлынули из глаз. Ощущение было столь острым, что я едва не обезумел, тесно сжал руки в кулаки и с трудом сдержал стон. Мужчина, гадко ухмыляясь, начал медленно водить ладонью вверх-вниз. «Хватит… Остановись, хватит!» — я не выдержал и застонал. Леншерр молчал. Его мокрый теплый язык коснулся моей шеи и скользнул к уху; по телу побежали мурашки. Рука, ласкавшая возбужденный до предела член и яички, скользнула мне под зад, и палец неожиданно резко проник в узкое отверстие. Я закричал, моля его остановиться. Я больше не мог выдерживать такого напряжения. «Сегодня ты испытаешь то, что еще никогда не испытывал. Я обещаю», — прошептал на ухо Леншерр и начал двигать пальцем внутри меня. «Ненавижу тебя!» — закричал я в агонии переполнявших мое тело ощущений. «Взаимно», — насмешливо сказал он и, вынув палец, расстегнул ширинку. Я задержал дыхание. Комендант вынул внушительного размера член и плюнул на ладонь, смазывая себя. Тело начала бить крупная дрожь, я задергал всем телом, стараясь вырваться из его оков. Руки внезапно выскользнули из кожаного ремня. Я со всей силы толкнул коменданта в сторону, вскочил на ноги и побежал к двери. Леншерр бросился вслед. Не успел я дотронуться до ручки, как он обвил меня руками и, подтащив к столу, распластал меня на широкой столешнице, прижимая всем телом. Бумаги полетели в разные стороны. Леншерр раздвинул мне ноги и резким движением вошел в меня. Крик боли вырвался из груди. Я замер от столь непривычных ощущений, боясь пошевелиться. Леншерр начал медленно двигаться; его мягкие толчки посылали по телу столь сильные ощущения, что я безнадежно застонал. Он овладевал мною с каждым движением, и я чувствовал, как наслаждение готово вспыхнуть жарким пламенем где-то внутри. Продолжая двигаться, Леншерр схватил кинжал и прижал мою руку к столешнице. У меня больше не осталось сил сопротивляться. Я стонал, ловя губами воздух и смотрел в высокий потолок. Острое холодное лезвие коснулось тонкой кожи с внутренней стороны левого предплечья и заскользило вниз, разрезая кожу. Из горла вырвался крик боли. Еще минута, и Леншерр бросил кинжал на пол, схватив меня за ягодицы и начав двигаться быстрее, вбиваясь без всякой осторожности. Подняв окровавленную руку и увидев вырезанную на бледной коже свастику, я провалился в темноту. _____________ [1] Биркенау — комплекс немецких лагерей смерти. [2] Краков — город в Польше, расположенный на реке Висле. [3] Ярмарочное время — в воспоминаниях бывшего узника Освенцима так называется свободный час в вечернее время. «Зато вечером можно было зайти в блок, полежать часок на нарах, поговорить с товарищами, помечтать и погрустить. В эту пору эсэсовцы в лагере почти не бывали. Ярмарочным временем дорожили все».