Может и простит

Вечера в деревнях Николаю совсем незнакомы. Что же до столицы, там все расходятся по домам и тихо в уютной обстановке семьи занимаются, чем душе угодно. Исключением бывают балы. Сам же Гоголь всегда в обществе камина, спиртного и собственных сожженых книг. А здесь чаще вечера вместе. Как, например, этот. Уж не знает Николай, что это у народа здесь сегодня за праздник, но пир хорош стоит. Вот так и Леопольд Леопольдыч снова напивается. Как сказать, он и не просыхает толком, но до бессознательного состояния сегодня доводит окончательно. Без вариантов очнуться. А Николай что, он за компанию. Только вот пить не умеет местный самогон, потому быстро опьянел и больше себе не наливал, и других не просил. Хотелось то ли спать, то ли дебоширить, главное, что сил было только дойти до кровати, и то не факт. Мужчина старался рассказывать какие-то истории, отрывки из старых книг, стихи читал, плакался, но в итоге стал тихо-тихо напевать какую-то песню. Уже через пару куплетов на горизонте появился знакомый силуэт. Одурманенный алкоголем взгляд не смог признать Якова Петровича, потому Николай его даже не поприветствовал. — Эх, что же Вы так себя распускаете? Нужно держаться в узде, Николай Васильч, вы же барин, а значит пить стоит в узком кругу и совсем немного. Яков присаживается на скамью за стол, за которым сидел то ли лежал уже Гоголь. — А вы... много что ли... про жизнь баринов знаете, — через каждые полслова Николай икал. — Ну, ни много, ни мало, — грузно выдохнул Яков. Он не отпускал трость, при этом умудряясь натягивать на себя шинель снова и снова, когда та то от движения, то от ветра сползала всего немного, но мужчине и от этого было неприятно. — Так расс... кажите нам что-нибудь, — недовольно попытался сказать Гоголь. — "Нам" это кому? Вон, Леопольд Леопольдыч уже спит давно, чего я и вам бы советовал, — а для чего ещё сюда пришёл Гуро, будто ему боле нечего делать в три часа ночи. — А что Вы тут задумали, указывать мне?... Сам я, — Николай собрался ударить кулаком по столу, но еле сумел поднять голову, — сам я решу... когда ложиться.. С этими словами мужчина все же вырубился. Гуро вздохнул, отложил трость, глубоко надеясь, что никто не тронет. Затем он под руки взял уже бессознательное тело Николая Васильевича и постарался вытащить его изо стола. Заниматься надо было больше, ведь сейчас эти... сколько, килограмм шестьдесят? А кажется, будто все сто еле держал Яков. — Ох, ну и тяжёлый Вы, скажу я... А кто ещё, если не Гуро, хотя и ему дело не должно быть никакого, но вот же, тащит. Кое-как они всё-таки оказались в доме, и Николай теперь уже лежал на своей кровати. Одетый, обутый, но по-другому никак. — Яким, переоденьте своего барина и укутайте его в одеяло, — прокричал через весь дом Гуро, но ему никто не ответил. Неужто и этот мужик напился, а Яков Петрович здесь единственный трезвенник? И что же ему, переодевать Николая Васильевича? По крайней мере стоило снять с него верхнюю одежду и оставить в рейтузах и сорочке. Подумав об этом, Гуро все же принялся за свой план, а в это время Гоголь сквозь сон то ворчал, то смеялся, то просто улыбался. В конце концов Якову удалось даже уложить мужчину под одеяло. Сам Гуро так и не дошёл до своих покоев и уснул на стуле рядом, а как петухи запели, так сначала один проснулся, а потом другой. — Ох... Я.. Яков Петрович? — на большее у мужчины не хватило сил, а после весёлой ночи голова неприятно болела, даже более - ужасно раскалывалась. Гуро проснулся на голос и потер глаза. — О, Вы уже оправились, было весьма тяжело приводить Вас в порядок, так что я не откажусь от бутылки вина, как только окажемся в Петербурге, — но Гоголь не совсем понял, о чем идёт речь и осмотрелся. На нем нет половины вещей, и они аккуратно сложены на комоде. Рядом стоят ботинки и трость, которая была поставлена у стены. — Вы... раздели меня? — Ну, мне кажется, такая трактовка несколько грубая, но да, это так. Больше всего Гоголя удивило, что Яков говорил это совсем бессовестно, от чего к мужчине у писаря возникали двоякие чувства. — Не волнуйтесь Вы так, ничего же плохого не произошло. А оставь я Вас на улице на всю ночь? Не Бог весть что натворили бы, а вдруг потерялись? Да и простыть могли, здесь уже ночи не тёплые. Гоголь бы и рад согласиться, но ему ужасно неловко. Он отвёл взгляд, и Яков Петрович все понял. Мужчина поднялся со своего места и откашлялся. — Что же, не буду Вам мешать. Увидимся чуть позже. *** В Петербурге они уже пару дней. Это время Николай пытался привести себя в чувства и поэтому пил, спал, жёг не сожженное. Лишь на третий или четвёртый день Гоголь вспомнил о своём попутчике. Мужчина не стал больше пить, собрался и вместе с бутылкой красного сухого пошёл прямиком к дому Гуро. Хоть он раньше и не знал, где тот живет, но хорошие люди подсказали. Постучав в дверь пару раз, Гоголь уже было отчаялся, но внезапно послышались шаги, и через пару секунд дверь отворилась, а Яков Петрович во всем домашнем стоял на пороге. Махровый халат, тапочки, очки и трость, не изменяя принципам. — Яков Петрович, я помню про наш уговор, потому и принёс, — писарь протянул бутылку, одну из дорогих в его коллекции. Мужчина улыбнулся, принимая презент и предлагая пройти. — Не разделите со мной? — Николай колебался. Он когда выпивает, себя вовсе бывает не помнит. Несет чушь, может чего лишнего сболтнуть. — Не имею права отказаться, — широко улыбнулся писарь и вошёл внутрь.

А что уж дальше? Думайте сами, гадайте сами.