Невеста Полоза

Мельница - Невеста Полоза

      Виктор любил тепло. Подобно коту, ему хотелось забраться на завалинку и лежать, лениво обозревая окрестности и подставляя бока ласкающим прикосновениям солнца. И чтобы травинки перед носом так забавно колыхались от ветра. И лаяли бы беззлобно вдалеке дворовые псы, посаженные на цепь. И тихо бы пел за околицей пастух… — Витя! — пронеслось зычное по селению, и молодой мужчина невольно вздрогнул, выплывая из своих дум. — Ну чего там еще случилось? — печально вздыхая, пробурчал себе под нос Никифоров, спускаясь с шаткой лестницы. — Неужели натворил что? Да я почти весь день на чердаке сено ворошил. Разве что Юра, но за проделки этого прохвоста я отвечать не намерен.       Лестница, весьма старая не только на вид, но и по факту, опасно качнулась. Качь-качь из стороны в сторону. Не упасть бы.       На последних ступенях, когда до земли падать было не больно, Виктор проворно соскочил, оправил задравшуюся рубаху и, прислонив руку ко лбу, глянул на верх. В темном зеве чердачной двери медленно опадали переворошенные соломинки. И хотя скотина уже уверенно паслась на луговых склонах самостоятельно, за запасами, заготовленными на зиму, смотрели пристально. Не пропадать же добру. — Виктор! — в звуках чужого голоса стали явно прослеживаться яростные нотки, и мужчина поторопился отправиться на зов.       Яков, с нахлобученной на глаза кепи, рыскал глазами по двору Никифорова в попытках обнаружить его самого. Фигура дядьки виднелась еще издалека, и потому мужчина поостерегся заходить со спины, дабы не нарваться на парочку плетей. Дядька строг, справедлив и довольно крепок, он может и не такое устроить. — Чего кричишь? Шум только создаешь, — миролюбиво отозвался Витя, выплывая из-за угла. — А где ты шляешься, остолоп? Обыскался тебя уже везде. — Да то, что ты меня ищешь, почитай уже вся деревня знает, — тихо проговорил Никифоров, чтобы, не дай боги, Яков не услышал. — А чего меня искать? Туточки я, сено ворошу на чердаках, — мило улыбаясь, мужчина облокотился о штакетник. — Какое, к Лешему, сено?! — вновь разъярился дядька. От подзатыльника еле удалось увернуться. — Ты помнишь, какое число на дворе, или и это из твоей пустой головы ветром сдуло? — видя недоумение в глазах племянничка, Яков устало вздохнул. — Двадцать девятое. — И? — Виктор даже вперед подался. В памяти ничего связанного с датой, не всплыло. — Змеевик завтра, — едва ли не по слогам, как дитю неразумному пояснил старший. — Бабы за порог ни шагу ступить не смогут, не дай боги, нечисть украдет да своей невестой сделает. Так что мы завтра на хозяйстве.       О Змеевике Виктор слышал. Но мельком, потому что считал все выдумкой. Зачем, объясните, Змею, одному из Владык на этой земле, их бабы? Мужчина искренне недоумевал по сему поводу. Он этих женщин в упор не понимал: то сковородкой с порога замахиваются и кричат пуще резаной на всю деревню гадости о муже, то милуются на сеновале, да румянцем заливаются, когда тот же муж, чуть поддатый, с сорванным на клумбе букетом комплименты говорит. Странные они существа, бабы.       А уж что говорят про Змея — вранье одним словом. Будто ходит он к вдовам да к девкам в облике супружьем. Живет с ними и спит в одной постели, и вытворяет там непотребства всякие под покровом ночи. Опять же непонятно, зачем Змею кем-то прикидываться? Силы колдовские на этих дурех тратить да чужим мужем притворяться.       О последнем больно громко перед каждым Змеевиком Маланья кричит, вдова охотника. Заливается соловьем, что предстал как живой перед ней Петр-покойник, которого той осенью медведь задрал, и руки протягивал — в постель звал. А она, мол, сначала его накормила, напоила, а как целоваться полез, сковородкой огрела (страшное орудие, однако), потому как изо рта запах рыбный шел, а такое только у Полоза. Чепуха полнейшая!       Впрочем, Маланья — баба склочная и сплетница еще та, от нее и не такие сказки услышать можно. — Виктор! — снова зычный рык, теперь над ухом, вывел мужчину из раздумий. — Опять в облаках витаешь? А ну бегом на речку, корзины с бельем заберешь!       Дорога стелилась под ногами мужчины шелковой пряжей. Путь был недолгим, речка, поди, не в тысяче верст от селения, а всего за пригорком, по кромке леса пройти и завернуть. Делов-то. Весело насвистывая бравурный мотивчик себе под нос, Виктор высоко задирал голову и смотрел на проплывающие мимо облака. Каких только причудливых зверей в них можно признать, одна Природа-Матушка знает. Вон то похоже на зайца с трусливой мордочкой, то волк за охотой, а то на дядьку похоже, особенно когда тот серчает.       Но больше всего привлекало и манило Никифорова к себе облако с завитками и кольцами. Пушистые кочевые облака причудливо складывались в единый образ и плавно перетекали друг в друга. Молодой мужчина — да что там, считай, парень еще, не так давно вышедший из-под опеки Якова — пытался отыскать начало белоснежного узора на покрывале неба, но тот ускользал за край леса и цеплялся нитями за остроконечные верхушки вековых елей. Печально вздохнув, Виктор торопливо спустился с пригорка.       Лес манил его не меньше. Виктор даже подумывал стать охотником, и многие пророчили ему великое будущее, но сам он к убийствам не тяготел. Подобный статус лишь давал мужчине возможность подолгу пропадать в лесу, ходить меж стройных стволов деревьев, отводить ласковыми руками ветви и листья, норовящие коснуться лица, прижиматься щекой к шершавой древесной коре. И вдыхать, вдыхать запах леса: чуть влажный, со свежестью елей и сосен, с капелью кровоточащего сока березы, терпким ароматом хищного зверья, бродящего на грани человеческого восприятия. Этот запах был упоителен для Никифорова.       Шурх, шурх…       Виктор резко остановился и настороженно прислушался. Что-то в глубокой чаще леса, куда почти не проникали прямые солнечные лучи, мелькнуло, будто видение, и исчезло. Мужчина окинул пристальным взглядом деревья с едва колыхающейся листвой на ветках и безмятежно покачивающиеся под песнь ветра травы. Неужто Леший шутить вздумал? Так не его территория, тропка по опушке пролегает, и даже пожелай Виктор коснуться вытянутой рукой кустарников, ему все равно пришлось бы сойти с тропы.       Шурх…       Вот! Снова! Он до рези в глазах вгляделся в полумрак леса, но то самое неуловимое видение лишь смазанной тенью метнулось в сторону и исчезло за дубовым стволом. Никифоров прикусил губу, прикидывая пойти ли проведать лес сейчас или оставить на потом, но со стороны речки донеслись веселые голоса девушек. Мужчина с досадой тряхнул головой и пообещал себе заглянуть в глубь чащи позже. Его ждали почти неподъемные тюки с мокрым бельем.       Шурх…       На берегу быстрой речушки, чье устланное мелкими камнями дно виднелось сквозь воду, а сама она переливалась всеми оттенками радуги от шаловливых солнечных лучей, веселой гурьбой игрались дети. Поснимав одежду и оставшись в одном исподнем — а кто и без него — ребятишки носились на мелководье, поднимая ввысь тучу брызг. Молодые девицы, закатав рукава и подобрав юбки до колен, полоскали белье, а почтенные матроны со снисходительными улыбками смотрели на отроков и складывали тяжелые простыни. — Виктор! Чернобог тебя забери! Где ты был? — не успел мужчина поздороваться и перекинуть пару словечек со старшими женщинами, как на него накинулся светловолосый вихрь. — Юра, не наседай на меня, — удерживая мелкого на вытянутых руках, Никифоров немного поморщился. — И не поминай Бога Смерти всуе. — Ай, да заткнись ты, — огрызнулся парень и тряхнул длиной челкой. — И отпусти меня уже!       Мужчина аккуратно разжал пальцы на чужих плечах, но отстранять руки не спешил — молодой Плисецкий непредсказуем. Однако Юрий благоразумно дергаться не стал, хотя смотрел исподлобья хмуро и немного зло. Он-то сегодня с самого утра на речке женщинам помогает, умаялся уже, а вот где прохлаждался Никифоров сам черт не знает. Сдунув мешающуюся на глазах челку, парень отошел и сразу же вернулся, вручив огромную корзину с выжатыми и скрученным бельем. — На, неси. И давай шустрее. После того, как перенесем, тебе еще воду из колодца таскать. — Почему я? — крякнув от натуги, обреченно поинтересовался мужчина. — Лодырничать не надо потому что! С этим Змеевиком забот не оберешься, — подражая взрослым мужам, Юра приосанился. — Эти бабы весь день по своим хатам сидеть будут, а нам быть у них на побегушках.       Увы, руки у Никифорова были заняты — удерживать тяжелую корзину на плечах было той еще забавой и проверкой на ловкость — и потому он не мог отвесить заслуженного подзатыльника Плисецкому. Но с этой задачей замечательно справилась и Мила, подошедшая к парню сзади, и ударила так, что светлая макушка качнулась. — Э-э-эй! За что? — потирая затылок, возопил Юра, обиженно шмыгая носом. — У самого-то давно на губах молоко обсохло? Здравствуй, Витя, — приветливо улыбнулась девушка и поправила спадающее и капающее ему на поясницу белье за спиной. — Ты какой-то настороженный был, когда пришел. Заприметил что в лесу? — Не переживай, Полоз тебя к себе не утащит, — едко буркнул еще стоящий рядом с ними парень. — Ему такие воительницы ни к чему, отгрызешь чего ему…       Договорить не успел. Мила — девушка скорая на расправу, и уже второй подзатыльник, немного слабее предыдущего, заставил парня замолчать. Поводя злыми как у кошки глазами, Юра развернулся и ушел к наполняющимся корзинам. Виктор проводил его взглядом, а потом укоризненно посмотрел на девушку. Говорить, правда, ничего не стал — Плисецкий часто перегибает палку. — Так что? — вновь поинтересовалась Мила, поводя плечами. — Ничего страшного. Пустяки, — отмахнулся мужчина и легонько подпрыгнул, поправляя сползающую ношу. — Заяц, думаю. Схожу потом силки проверю. Будет к ужину жаркое, — и лукаво улыбнулся.       Девушка засмеялась тихим переливчатым смехом и, пожелав удачи в охоте, вернулась к подругам, принимаясь вновь за свою нелегкую работу.       Привалившись тяжко к столбу у колодца, Виктор облегченно выдохнул. Неприятно ныла спина, и пот лил ручьем. Потерев поясницу, мужчина взялся за ворот. Громыхнула недовольно цепь в руках, гулко ударилось ведро о стенки колодца. Звякнуло, упало в воду, и вот уже спустя мгновение грузно пошло ко дну. Хмыкнув, Никифоров потянул обратно тару медленно и осторожно, дабы не потревожить натруженную спину.       Серебристая коса скользнула на плечо. Некоторые пряди выбились из жестких пут кожаного шнурка и настырно лезли в глаза, застилая обзор. Липли к мокрому лицу и шее и напрочь отказывались поддаваться легким порывам воздуха. Глухо ругнувшись, мужчина все же не выпустил скользкую цепь из рук и вытащил из темного провала колодца ведро с водой. Остервенело сдернул шнурок, перекинул волосы за спину и связал их в низкий тугой хвост, чтобы не мешались.       Вода в колодце холодная, да настолько, что скулы сводит. Отпив из ведра пару глотков, Виктор улыбнулся блаженно и прикрыл глаза. Сразу стало так хорошо. Сгинул налет мертвецкой усталости, и тело мигом взбодрилось. Но тут же мужчина перестал чувствовать удушающую жару полудня, потянуло зябким холодом вечера, и ветерок пакостливо пробежался по мокрой спине. Схлынула нега — Никифоров расстроенно посмотрел на свое отражение на воде. И все-таки он устал. Работа вымотала его больше, чем планировалось, и теперь он навряд ли сможет исполнить поручение, о котором говорил Юра.       На плечо опустилась тяжелая ладонь, и Виктор вздрогнул от неожиданности. Резко обернулся и встретился взглядом с Яковом. Дядька выглядел не менее вымотанным, на лбу залегла глубокая складка. — Шел бы ты отдыхать, Витя, — тихо проговорил он и тоже отпил ледяной колодезной воды. — Ведра Георгий сам натаскает, а ты сегодня и без того на славу потрудился.       Мужчина упрямо мотнул головой, хотя руки повисли безвольными плетями и слушаться отказывались, и хотел было уже возразить, но Яков жестом оборвал его речь. — Иди-иди. День сегодня был тяжкий. Сено, поди, тоже повороши без устали. Нет, иди, Витя, наберись сил. Завтра будет еще больше работы.       Всем своим видом дядька показывал, что спорить с ним бесполезно. Он задумчиво смотрел вдаль, где красное светило заходило за горизонт. Темными силуэтами виделись верхушки деревьев, поля заливало золотом и виднеющимся кое-где туманом, а от домов залегли длинные глубокие тени. Послышался гомон возвращающегося в поселение люда.       Мужчины неспешно вели разговор, наверное, уточняя порядок дел на завтра. Старшие женщины подгоняли веселящихся детей и, заходя к себе во двор, споро принимались за домашние хлопоты и ужин. Лица у всех были чуть уставшие, но страха перед Змеевиком ни у кого не было — россказням сплетницы Маланьи верили мало — и разводить панику никто не собирался. Запрет на выход из дому женщин был скорее данью традициям, чем правилом. То ли Полоз у них неправильный и невесты более не желает, то ли нет его вовсе. В их краях случаев кражи девиц на 30 травеня можно было пересчитать по пальцам одной руки. Да еще четыре останется.       А вот молодые сказаниям о Змеином царе верили. Занятые девушки опасливо жались к парням, свободные — перемещались стайками, хватаясь друг за дружку и по секрету рассказывали, как слышали девичий плач в лесу.       Виктор закатил глаза к небу и, не прощаясь, ушел к себе в дом.       Ночь уже вступила в свои законные права. Затихли звуки — подчиняясь таинству и неведомому колдовству затихли даже недовольные вечно псы. Тише пели сверчки. Казалось, сама природа умолкла в преддверии чудного Змеевика. Лишь слышался шорох, да такой, будто шелестит чешуя по земле. Слуги торопились к своему царю.       Мужчине не спалось. Он ворочался с боку на бок, вздыхал о чем-то возвышенном и поглядывал в небо, видя лишь краешек звездного покрывала в окне. Россыпью капель росы сияли далекие и отчего-то пронзительно холодные огоньки. Хотелось вырвать лоскут и, укутавшись в него, мечтать, устроившись на крыше дома в полночь.       И все же что-то не давало Никифорову уснуть. Глупые, навязчивые думы одолевали его, но ни одна не была причиной бессонницы. Нечто влекло Виктора из дому. Манило, зазывая своей беззвучной песнью. Душу разрывало на части и тянуло болезненно в области сердца. Наплевав на все, мужчина встал, облачился в легкую светлую тунику — ночь выдалась теплой — и решительно ступил за порог. — И куда ты? — сонный голос окликнул его уже на выходе из селения.       В простой рубахе, сползающей на худых плечах, на Никифорова смотрел зелеными очами Юра. Сам парень зябко перебирал ногами, стоя босиком на крыльце и пытался спрятать зевоту. — На охоту, — не моргнув глазом, отозвался мужчина и продемонстрировал прихваченный лук. Взял орудие не нарочно, на одних инстинктах. Зато оправдание теперь есть. — Силки на зайцев проверить. Я Миле обещал. — Ночью? — скептически уточнил Плисецкий. — Вить, ты дурак?       Никифоров не нашел, что ответить. Беспечно улыбнулся и пожал плечами. Юноша обреченно вздохнул и, вздрогнув от гуляющего по ногам сквозняка, махнул рукой. — Ой, да делай, что хочешь, — оглушительно зевнув до щелчка в челюсти, Юра развернулся и пошел в дом, откуда донеслось его тихое бурчание. — Может, тебя там медведь задерет. Или того хуже — Полоз украдет. Авось эти дурные бабы угомонятся, а от тебя хоть какая-то польза…       Покачивая головой и тихо посмеиваясь, Виктор продолжил свой путь. Теперь-то он точно знал куда манит его ночная песня. В лес. Но уж точно не для охоты.       Когда мужчина ступил за первую линию, за которой еще слишком застенчиво начинался лес, в его груди все будто замерло. Сбилось с ритма прежде послушное сердце, резко стало не хватать воздуха. Руки тряслись мелкой дрожью, а прежде тянущая боль в душе сменилась сладостным томлением. Нахлынуло чувство, что Виктор — дома, что его ждали.       Ступая мягко по травяному настилу, Никифоров затормозил у старого дуба. Повинуясь наитию, сложил пустой, как оказалось, колчан и лук, снял сапоги и ослабил ворот туники. Одобрительно прошелестел ветер и сорвал кожаный шнурок на сребристых волосах, растрепав легкую косу, заплетенную на ночь.       Внезапно мелодия, до того безмолвно витавшая в воздухе, обрела голоса. Заговорили деревья, качая ветвями, зашептал ветер в ухо, загудели от натуги натянутые нити паутины, колокольчиками зазвенели травы под ногами. Восторженно распахнув глаза, Виктор, как завороженный аль заколдованный, пошел вслед за зовущей лишь одного его песней.       Ступать босыми ступнями по неоднородному настилу леса было болезненно, попадались острые сучки и каменья. Но внезапно неприветливая земля сменилась теплым мхом. Недоуменно моргнув, Никифоров оглянулся. Мест — а точнее сказочную поляну, окруженную стройными стволами деревьев, устланной мхом и до краев залитой лунными светом — он не узнавал. А ведь числился знатным охотником и прилежащий к ним лес излазил вдоль и поперек.       Мелодия, недовольная равнодушишем, ощутимо толкнула его в спину. Будто кто-то неведомый, наблюдающий за Виктором совершенно не хотел, чтобы он отвлекался. Невольно вслушавшись в обиженную музыку, мужчина опять поддался ее чарам, и руки сами взметнулись к небу.       Взмах. Рукава легкой туники пронизывал свет, и они казались призрачными крыльями. Шаг. Ноги невесомо парили в воздухе и будто вовсе не касались земли. Виктор танцевал, поддавшись воле и открыв душу нараспашку. Впервые он делал то, к чему его влекло, где растворившись без остатка, мужчина обретал себя. Мелодия струилась сквозь него, появился новый гармоничный отзвук — его собственных струн.       Шурх…       Это было чуждым и чужим. Мелодия зло взвизгнула и замолкла — ее обиженное молчание густым туманом повисло в воздухе. Никифоров запнулся и затравленно огляделся, прижимая руки к груди. Он словно старался спрятать распахнутую душу. Колыхнулись листья, и мужчина испуганно отшатнулся.       Шурх, шурх…       Нечто переместилось — Виктор видел неясную тень, как тогда днем. Озираясь по сторонам, он медленно отступал назад и искал выход с этой поляны. Но деревья стояли монолитной стеной, а в узких просветах виднелась темная чащоба. И неизвестно, что страшнее — этот подозрительный шорох и ощущение внимательного взгляда на теле или непроходимый лес с озлобленными хищниками без лука и стрел.       Шурх, шурх, шурх… — Нет, не ос-с-станавливайс-с-ся, прошу. Продолж-ша-а-ай.       Ветер принес едва слышную просьбу-стон. Голос звучал тихо, на грани, и до того пронзительно жалостливо, что Виктор удивленно застыл. В этом призрачном шепоте, который, возможно, лишь почудился ему, сквозило то, что мужчина хранил глубоко в собственной душе.       Шурх, шурх…       Шелест доносился со всех сторон. Предательски колыхались потревоженные листья, и теперь Никифоров внимательно отслеживал перемещения тени. Лес пытался ни коем образом не выдать расположение таинственного обладателя голоса, но и мужчина был не лыком шит и подмечал даже мелкие детали. — Не бойся. Продолж-шай, пож-шалуйста, — очередное послание принес вестник, устроившись на плечах.       Шурх…       Знающему лес может многое рассказать. Тому, кого примет, откроет секреты. Кто по собственной воле растворится в нем, примет как родное дитя.       Виктор знал многое о лесе. Не всем старшим охотникам открывалось то, что мог видеть мужчина в столь молодые годы. И сейчас, вслушиваясь в шепот, Никифоров смог различить знакомые звуки. Шелест чешуи по земле, да непроизвольное, тщательно скрываемое шипение. А этим в лесу, да в столь поздний час могло обладать только одно существо. Полоз.       Мужчина испытывал двойственные чувства. С одной стороны возле него — шаг сделай и протяни руку — в ночном полумраке пряталось легендарное существо, Змеиный царь. Мигом вспомнились все страшные сказки, рассказываемые в канун тридцатого травеня. О тяжкой и, порой, смертельной участи девушек, вышедших за порог дома и ставших невестами и женами. Эти мысли будоражили кровь.       Совершенно с другой стороны, выходило, что самому Виктору опасаться почти что нечего. Был он мужчиной, пусть и со своими странностями, и запрет за выход из дому к нему совершенно не относился. А еще до ужаса хотелось узнать, какой он — легендарный Полоз, страх окрестных земель. Если это все же он. — Ты Змеиный царь? — отчего-то шепотом поинтересовался Никифоров, делая шаг вперед. — Нет-нет-нет. Танц-с-суй, — сбившись на шипение, испуганно отозвалась тень и жалобно добавила на выдохе, — пож-шалуйс-с-ста… — Может быть, ты выйдешь ко мне и покажешь свое лицо? — кусты протестующе затрещали. — Может, хоть имя назовешь? — настаивал Никифоров, осторожно подбираясь ближе.       Но тень панически дернулась и отпрянула, шелест возобновился. Ветер предупреждающе толкнул мужчину в грудь, преграждая путь. Виктор всплеснул рукавами, в глупых попытках отмахнуться от вездесущей стихии, и неожиданно наступила тишина. Мужчине чудился завороженный взгляд, направленный на него, и будто в подтверждении того в сумраке ночи блеснули ярко чужие очи с вертикальными зрачками.       Нахмурившись, Никифоров вновь поднял руки над головой и медленно их опустил, наблюдая за реакцией неожиданно переставшего себя контролировать и проявившегося слегка Полоза. Змей подобрался, а ветер — что чудно — донес на владыку: судорожный вздох тихо разнесся по округе. Мужчина решился окончательно подтвердить свою догадку и обернулся вокруг своей оси.       Очи моргнули. Но ощущение направленного жаждущего взгляда не исчезло. Незаметно Виктор усмехнулся. Роли поменялись — в нем проснулся азарт охотника.       Он снова танцевал. Лес шумел что-то неразборчиво, но в голове у Никифорова звучала своя мелодия, подслушанная как-то на посиделках молодежи у костра. Она была коварной, завлекала в свои сети стройной лирической мелодией, но то тут, то там вспыхивали кострами в степи напряженные всплески, заставляющие испуганно вздыхать и хвататься за сердце.       Лес, увидав новую пляску и заинтересовавшись ею, пытался вплести в слышимую только в голове мужчины мелодию свои ноты, но то ли промахивался с шепотом листвы, то ли задорная капель воды вступала слишком рано. Могучий наставник не поспевал за учеником и расстроенно жужжал в полете далеких диких пчел.       Виктор, подобно ласкающим его лунным лучам, казалось, весь светился изнутри. Прикрыв глаза и сквозь ресницы наблюдая за окружающим миром, он выводил пируэт за пируэтом, скользя по поляне призраком и почти не касаясь босыми ногами мшистого ковра. Теперь уже сам Никифоров манил и завлекал к себе отчего-то прятавшегося от него Полоза, по собственному желанию навлекая на себя беду.       Шаг, оборот и взмах руками. Шелест раздался почти близко, под светом звезд кое-где блестела чешуя. Собравшись с духом, Виктор снова обернулся, замер неподвижно и резко распахнул глаза, чтобы встретиться с змеиными очами.       Глядя по-наивному испуганно, открывшийся и выползший на свет Полоз, закрыл руками лицо и отчаянно закачал головой, что-то под нос причитая. Мужчина растерянно оглянулся по сторонам. Вокруг него кольцами лежал змеиный хвост, скрывающий под собой всю полянку. От непрерывного движения синяя чешуя сверкала и переливалась во тьме от лунных лучей. Там же, где предполагалась голова Змея, она медленно сходила на нет, обнажая молочного цвета кожу, и лишь на некоторый участках человеческого тела она проявлялась как эдакое диковинное украшение.       У Полоза были тонкие руки и выразительные пальцы, которые ныне скрывали лицо. Виктор успел рассмотреть лишь карие испуганные очи, в которых до того кружились золотистые искорки. Мужчина и сам не мог разобрать, каких чувств от встречи с Полозом он испытывает, но глядя на мелко трясущуюся каштановую макушку, невольно выдохнул, заправляя чужую выбившуюся прядь за ухо: — Красивый…       Осознав, что натворил и что может последовать за его поступком, Никифоров напряженно замер. Змеиный царь перестал тихо бормотать и, отняв руки от лица, недоверчиво уставился на него. Плотные кольца хвоста непроизвольно пришли в движение и сжались, уменьшив и без того малый островок, на котором стоял мужчина. — Ты не с-с-сбеж-шал? — недоверчиво спросил наконец собеседник, непроизвольно посвистывая. — А должен был? — вопросом на вопрос отозвался Виктор. — А ведь другие, — задумчиво проговорил Полоз, внимательно осматривая стоящего напротив мужчину, — вс-с-сегда бегут, когда видят или с-слыш-шат меня. Почему же ты не с-с-сбеж-шал? — Ты просил станцевать тебе, а Змеиному царю не отказывают, — от звуков чужого насмешливого голоса хозяин леса непроизвольно вздрогнул. — Не скажешь своего имени? Я же исполнил твою просьбу. — Юри, — выдал тот неосознанно и глубоко ушел в свои мысли.       Будучи в задумчивости, Полоз на инстинктах сжал кольца хвоста сильнее. Огромное тело медленно перекатилось, и возле мужчины сжался круг свободного пространства. Никифоров недоуменно моргнул, коснулся пальцами подбородка и чуть нахмурился, рассматривая Юри, Змеиного царя. Тот производил странное ощущения.       Еще когда Виктор не мог его видеть, лишь слышать шепот приносимый ему ветром, Полоз представлялся существом ужасно одиноким и весьма страдающим от этого. Как только лунный свет коснулся обнаженных плеч и манящей синей чешуи, он находился в некоторой растерянности, в которой и пребывал до недавних пор. Видимо танцем и неприсущим людям поведением, Виктор выбил Змея из колеи.       Теперь же трудно было сказать, какой же он, одинокий, потерянный или жестокий, как говорится в легендах. Черты его лица заострились, зрачки потемнели и весь он как-то стал казаться старше и мудрее. От него веяло чем-то потусторонним и внутренним холодом. Полоз своей неожиданно гнетущей аурой заполонил пространство.       Юри. Какое странно имя. Было в нем и нечто, что вызывало легкую улыбку и внутренний душевный трепет. Чуждое привычному миру мужчины имя. Впрочем с чуждым Виктор погорячился — к селению недавно прибился наемник Отабек. Имя грубое, будто необтесанный камень. А вот Юри… Юри загадочное и какое-то теплое.       Еще только разглядывая Полоза в первое мгновение, Никифоров ощутил непреодолимое желание коснуться синей чешуи. Он одергивал себя и едва ли не бил по пальцам — жалея, что с головой такой фокус не пройдет — за крамольные мысли. Она так зазывно блестела, особенно когда Змеиный царь не контролировал движения гибкого хвоста, и тот медленно перетекал из одного состояния в другое.       И все же мужчина не удержался и осторожно коснулся чешуи. На ощупь она была довольно прохладной, но гладкой и приятной. Несмело Виктор провел ладонью вдоль хвоста, лаская пальцами сочления, будто это не перед ним находилось легендарное существо, обретшее полную силу в свой законный день. — Ты другой, — утверждая, чем спрашивая, промолвил Полоз, сильнее сворачиваясь и тем самым крепко удерживая ноги Виктора. Пристально заглядывая в глаза, добавил: — Не то что преж-ш-шние. Не с-сбеж-шал, богам с-своим не молиш-шься, не боиш-шься, — Юри демонстративно принюхался. — Не пахнет с-страхом. Ещ-ще и…трогаеш-ш-шь.       Виктор, не замечая того сам, нежно поглаживал гладкую чешую, пока кольца хвоста поднимались все выше. Теперь они удерживали мужчину до груди. Отдернув ладони, Никифоров усмехнулся, вспомнив начало разговора. — Все разные. К тому же, все знают главную традицию Змеевика — выходить из дома запрещено только женщинам. А я все ж-таки мужчина, — ответил Виктор и про себя добавил «хоть и со своими клопами в голове».       Полоз смотрел скептически. Не зная причин собственно бесстрашия, не говоря уже о том, чтобы их подробно обсуждать, Никифоров перешел в наступление. — Ты, знаешь ли, тоже не образчик Змеиного царя. Что про вас рассказывают: девиц крадете, невестами делаете, кровавые жертвоприношения устраиваете. А наши бабы все на месте, по домам сидят и детишек воспитывают. Да и из смертей, лишь задранный охотник. Но тот явно без твоего участия жизни лишился.       Выговорившись, мужчина наконец соизволил отвести взгляд от поблескивающей под пальцами чешуи и посмотреть на Змея. Лицо того снова преобразилось. Скулы заострились, а крылья носа хищно трепыхались, с шумом вдыхая воздух. Юри неспешно покачивался из стороны в сторону и наблюдал за расхрабрившимся человеком. — А ты з-с-сначит з-снаеш-ш-шь, как я должен с-себя вес-с-сти? — маленькие клычки блеснули под лунным светом, когда Полоз недовольно оскалился. — Указ-сываеш-ш-шь мне? З-сабавно. — Легенды с-с-со… Ой, тьфу ты! — помотал головой Виктор, когда неосознанно зашипел, перенимая манеру речи у собеседника. — Легенды строятся не на пустом месте, — серьезно продолжил, глядя прямо в карие очи. — Сейчас селение живет спокойно под благословением богов, но это еще не значит, что бурю нам не устроит недовольный Хозяин леса. И если ради этого мы должны пожертвовать не только скотом и нашим урожаем, но и жизнью девушки, то так тому и быть.       Никифоров, на время отринув напускное благодушие, говорил серьезно и не отводил взгляда от прищурившегося Юри. Во власти Полоза было лишить селение не только подножного корма, за которым отправляли девиц, но и знатной добычи, приносимой охотниками из леса. По велению Змеиного царя гадюки, выползшие из-под полов, перекусали бы домашний скот или попортили бы урожай. Как странно, что отгородившись традициями и исполняя наказ, люди забыли о самой сути Владык. Виктор понимал, к чему может привести недовольство некогда легендарного Полоза, когда глядел на него в упор. Сказки никогда не возникают из ниоткуда.       Юри задумчиво кусал губу и над чем-то усиленно размышлял. Отвернувшись, поглядел на скрывающуюся за облаками луну и только было собирался что-то сказать, как мужчина его вновь перебил, вернувшись к беспечному восприятию мира. — А давай мы тебе невесту выберем? — предложил Виктор, отчего у Полоза глаза превратились в блюдца. — Вон, Светка девица хорошая. И уют тебе в логове создаст, и с шабаша ждать будет. А Милу лучше не трогай, Юра в этом смысле прав. Она девка, конечно, тоже домовитая, но если приползешь поздно, ухватом от души отходит, будь ты хоть сам Перун, — задушевно поведал мужчина.       Юри сбился с мысли, недоуменно моргнул и тихо засмеялся, прикрыв глаза. Это же надо, обсуждать с ним его будущую невесту! Смешной он все-таки! Интересный. Жаль вот только…       Смех Полоза походил на шелест струящейся по земле желтой листвы. Шуршащий, с тихим зазыванием ветра и грядущих холодов вдалеке. Никифоров даже невольно залюбовался Змеиным Царем. Луна причудливо играла последними своими лучами по обнаженной коже Юри, поблескивала чешуя, а возле ушных раковин вздрагивали какие-то едва различимые перепонки.       Но чем дольше смеялся Полоз, тем обреченнее и горше становился его смех. Затихнув, Юри поднял лицо к небу и заговорил чужим, глухим голосом. — Не получитс-са, — покачал он головой. — Да, для моих братьев вы, а точнее ваш-ш-ша плоть и ж-шенское чрево, не более чем рес-сурс-с, з-са который они щ-щедро отдаривают. Полоз-с-с в лес-су и благос-сть, и проклятие. Но, — Юри судорожно вздохнул, а у уголков закрытых глаз заблестела предательская влага, — я иной.       Они молчали. Лес приглушенно пел что-то себе — возможно, колыбельную своим обитателям — и совершенно забыл, казалось, о двух собеседниках, с коими только недавно танцевал в неведомой пляске. Завыли печально волки в чащобе, однако Виктор не отводил взгляда от Змеиного царя. Мелькнувшее призрачное одиночество в душе легендарного существа раскрылось в полной мере и утопило под собою всю поляну. — Так значит, невесту мы тебе искать не будем? — раздался в повисшей тишине недоуменный голос Никифорова.       Всякая беспечность и наглость раздражала, но быстро приводила в себя, будто отвешивая смачную оплеуху. Юри обернулся, незаметно смахивая слезы, и хищно провел раздвоенным языком по бледным губам. — Невес-с-с-сту? — зло прошипел он. — Нет. Я уж-ше наш-ш-шел!       Мирно покоящиеся кольца хвоста пришли в движение, и без того плотно сжимаясь вокруг тела мужчины. Наклонившись близко-близко к лицу Виктора, Полоз небрежно дернул того за серебристый волос. Не замечая болезненно вскрика, Змеиный царь, зажмурившись, сорвал светлую чешуйку с плеча и тихо зашептал над ладонями. Мужчина, наблюдая над таинством, широко распахнул глаза, когда за тонкими пальцами сверкнул золотистый свет.       Слитным движением Юри взял правую руку Виктора. По ней будто пробежался холод, отчего мужчина невольно передернул плечами, но руки не вырвал. И, когда Полоз отнял ладони, Никифоров, оглушенный внезапным осознанием, глупо смотрел на свои пальцы. На безымянном красовалось золотое кольцо. И, судя по наблюдаемому перед этим колдовству, снять его навряд ли получится. — Ей будеш-ш-шь ты, — довольно усмехнувшись, прошептал Юри в ухо мужчины. Зло сверкнули его темные очи. — И помни, Витя, ты с-сам напомнил мне о моих обяз-с-санос-стях!       Мгновение, и уже на темной поляне, покрытой мхом, но уже не освещенной лучами бледной луны, остался только один Никифоров. Он еще долго неотрывно смотрел на свою правую руку, на которой даже во мраке ярко и даже как-то ехидно блестело золотое кольцо. Кажется, его знакомство с Полозом, Змеиным царем с загадочным именем Юри, только начинается.