Пара катастроф на фоне безмятежности

the colourama in your eyes it takes me on a moonlight drive

Небо изрезано самолётами, тропосфера хнычет за решёткой, клочки изорванных облаков разбросаны по синеве, а под этим бардаком — душное лето, горячая земля и плавящийся воздух, невыносимое безветрие до первых минут спасительных сумерек. — Ты веришь в амулеты? Дайчи отпивает воды из бутылки и задумчиво вертит крышкой. Как-то и в голову не приходило: да, девочки иногда дарят мальчикам из волейбольного клуба амулеты на удачу перед предстоящим матчем. Милая традиция, но вряд ли от самих амулетов есть какой-то толк. — Я даже не задумывался над этим никогда, — честно отвечает Дайчи. — Ну вот задумайся сейчас, — устало тянет Сугавара. Жара его вымотала за день, и только сейчас под долгожданным закатом он как-то оживился. — Так веришь или нет? — Да-да, верю, — Дайчи решает не спорить. Он знает Сугу каких-то пару месяцев, но уже видел его взбешённым и успел испугаться. — Тогда сделаем тебе амулетик, — Суга наконец-то доволен ответом и с хитрой улыбкой накидывает на плечо сумку. — Эм, ну хорошо, — пожимает плечами Дайчи, не совсем пока понимая, что имеется в виду. — Встретимся в лесу после полуночи. Дайчи давится водой и закашливается. — В смысле? — недоумевает он, утираясь рукавом олимпийки. — Ладно, так и быть, зайду за тобой, — отмахивается Суга и расслабленно подставляет разгорячённое лицо скатившемуся с холмов ветру. Сугавара Коуши — первогодка, запасной связующий волейбольного клуба, прилежно учится, вежлив с семпаями, всегда улыбчив и мил, зовёт Дайчи сегодня ночью в лес колдовать. «Почему бы и нет», — Дайчи уверен, что ничего не случится, и даже не подозревает, насколько ошибается. Ночной лес содрогается от озноба, поскрипывает ветвями и завывает качающимися кронами, пока Дайчи украдкой плюётся и собирает трясущимися от холода пальцами корешки. Суга рядом отщипывает какие-то травинки и с таинственным видом складывает их в карман. — Здорово, ты всё-таки пошёл со мной в лес, — Суга улыбается восхищённо и благодарно, усаживаясь у подножия раскидистого дуба. «Охренеть, я действительно припёрся среди ночи в лес», — думает Дайчи и со стыдом вспоминает, как горели кончики ушей, когда пришлось отпрашиваться у мамы якобы на ночёвку к другу. Суга раскладывает вокруг себя всё необходимое для своего колдовского обряда: собранные травы и коренья, мелкие круглые камушки, какую-то овальную деревяшку и нитки. Дайчи понять не может, какого чёрта купился на всё это, будто какой-то младшеклассник. — Мне нужен твой волос, — приказывает Суга, измельчая острым камнем травинки. — А ты точно мне амулет делаешь, а не проклинаешь меня? — со смешком интересуется Дайчи, но волос всё-таки послушно выдёргивает. — Мне просто нужно заговорить амулет именно на тебя, — не выходит из загадочного образа Суга, забирает волос и кладёт его на овальную деревяшку — небольшую, в ладони можно сжать, и чёрный волос смотрится на ней как-то зловеще. — Хорошо, а почему именно я? — Дайчи очень сейчас интересно, почему он до сих пор не кинулся из леса прочь, почему всё ещё подыгрывает и смеет даже получать удовольствие от творящейся дурости. — Или почему только я? Асахи тоже наш друг. — Ну что за дела? — раздражается Суга, поднимая взгляд от приготовленной им травяной стружки. — Мальчик, понимаешь ли, позвал тебя ночью в лес поколдовать под луной, а ты другого мальчика упоминаешь. Жалеешь, что пришёл, Савамура-кун? — Нет, вовсе нет, — Дайчи не узнает самого себя, потому что он и правда не жалеет, ему вообще почему-то здорово от происходящего, здорово от атмосферы ночного леса, здорово от Суги, который завораживает каждым своим взглядом и жестом. Суга высыпает стружку на деревяшку, осторожно постукивает по травинкам камнем и что-то бормочет себе под нос. — Ты расслабься, не собираюсь я тебя кусать, — говорит он притихшему от изумления Дайчи, раскатывая в ладонях корешок. — Ну, во всяком случае, не сегодня. Дайчи глупо улыбается от мысли, что Суга будет его кусать в какой-нибудь другой день, и хочет стукнуть себя корешком по голове. По-прежнему остаётся непонятным, почему именно Дайчи был выбран посвящённым в ночные лесные таинства, и у него есть предположение, что дело всё в его наивности и простоте, которыми можно воспользоваться и выставить доверчивого Савамуру посмешищем. Но Суга будто читает его мысли и одной фразой рушит все догадки: — Есть в тебе что-то шальное, его лишь наружу вытянуть нужно, и я этим непременно займусь. Теперь Дайчи ещё и весело с того, что им займутся, а ещё хочется осторожно спросить, не принято ли во время обрядов не отвлекаться на посторонние разговоры, но ему так нравится слушать голос Суги, да и сам Суга вроде нравится, и столько странностей сразу наваливается, и такое окрыляющее озорство расцветает где-то внутри, и срочно хочется спрятаться с Сугой в каком-нибудь дупле и своим хохотом отпугивать ничего не подозревающих грибников. На Сугу падает лунный свет, растекается по его лицу, по выступающим ключицам и по тонким пальцам, ловко сплетающим из нитей верёвочку. — Красота, — довольно хихикает Суга, подставляя засыпанную деревяшку прямо под тянущийся к земле луч. — Ага, — кивает Дайчи, как под гипнозом не сводящий взгляд с лица перед собой. На Сугу теперь не получается смотреть без мысли о том, что его вот так же сплели из лунных нитей, тонких стеблей и резной листвы, а потом на потеху лесным духам отправили его сводить с ума несчастного Савамуру. Суга осторожно берёт деревяшку в руки, закрывает глаза и шепчет на неё что-то неразборчивое, водит по ней легонько пальцем и медленно выдыхает. Дайчи не издаёт ни звука, только ловит шеей едва ощутимый порыв ветра и поёживается. — Теперь, — Суга делает паузу, обворачивает засыпанную деревяшку с волосом в маленький мешочек, докладывает туда корешок и камешки, что-то ещё шепчет напоследок и перетягивает мешочек сплетённой верёвкой, — осталась последняя деталь. Дайчи напряжённо сглатывает, побаиваясь, что у него попросят сейчас каплю крови или вырванный зуб. — Закрой глаза, — всего лишь просит Суга, и Дайчи слушается. Он не видит, но чувствует, как Суга оказывается совсем рядом, надевает готовый амулет ему на шею, и мешочек с заколдованной деревяшкой теперь болтается у него на груди. Дайчи тянется к нему рукой, всё ещё не открывая глаз, но замирает, потому что чувствует прикосновение губ к своей щеке. Рука так и повисает в воздухе, и Дайчи не уверен, есть ли у него вообще пульс. — Вот и всё, — шепчет Суга, не отодвинувшись ни на миллиметр и вновь касаясь губами кожи, и Дайчи вздрагивает от россыпи мурашек по спине. Что-то бессовестное творится в лунном свете, и лесные духи, должно быть, уже устали осуждающе фыркать. — Спасибо, — только и может промямлить Дайчи, наконец-то открыв глаза. — Это всего лишь необходимая часть обряда, — голос Суги звучит игриво, что вообще никак не спасает ситуацию. — Теперь можем возвращаться обратно. Дайчи смотрит на хитро улыбающегося Сугу и понимает — ни черта это не “всего лишь”. Лето второго года старшей школы тянется по лазури белым следом от самолёта, облачными ошмётками расползается на полнеба, царапает горло осадком проигранных матчей и несбывшихся надежд. — Куришь как школьник. — Я и есть школьник, вообще-то. Дайчи не договаривает, потому что закашливается дымом под хриплый смех Суги. Савамуре стоит повесить на себя табличку с надписью “докатился” и вспомнить, как вообще так получилось. Вроде Суга просто тяжело вздохнул на выходе из школы, завёл разговор о вылете из отборочных, чертыхнулся и полез в сумку, подозрительно ухмыльнулся, затем схватил Дайчи за руку и потащил подальше от посторонних глаз. И вот теперь Дайчи стоит в какой-то подворотне и под пение птиц закашливается после первой в своей жизни затяжки. — Во дела, — смеётся Суга, светится от восхищения и затягивается сам. — Зачем я это делаю вообще? — недоумевает Дайчи, осторожно постукивая по сигарете пальцем. — Познаёшь жизнь. — Ты-то сам давно куришь? — С весны ещё, — беззаботно отвечает Суга, заглядываясь на лениво клубящийся выдохнутый дым. — Я редко курю, на самом деле, только когда накатит. Эта фигня успокаивает, кто бы что ни говорил. — Одышку заработать хочешь? — переключается на строгий режим Дайчи. — Ой заткнись, — огрызается Суга, стряхивая с сигареты пепел. — Давай ещё мне поучительный плакат о вреде курения нарисуй. В Дайчи вдруг просыпается дурное мальчишеское упрямство и боязнь показаться занудным, поэтому он снова затягивается, на этот раз без кашля и слезящихся глаз, с суровым видом выдыхает и задумчиво глядит вдаль. Суга бессовестно засматривается, улыбается опасным озорством. — Кошмар, как мне нравится портить тебя. Дайчи докуривает и растерянно вертится по сторонам в поисках урны, не желая бросать окурок на землю. — Ты такой воспитанный и примерный, — с умилением растягивает гласные Суга, скрещивая руки и приваливаясь плечом к кирпичной стене. — Скажи ещё, что ты не дрался никогда. — Ещё как дрался, — возражает Дайчи зачем-то хвастливым тоном, тушит дотлевающий окурок о кирпич и продолжает зажимать в пальцах, чтобы позже выкинуть. — Ого. — Я бы подрался за тебя, — на Дайчи сигареты немного странно влияют. — Ох, умерь свой темперамент, я могу постоять за себя сам, — смеётся Суга, снова затягиваясь. — Ты порчу наводишь, а не дерёшься. — Всё-то ты знаешь. Дайчи ухмыляется. Это так здорово — “всё-то знать”, особенно если это “всё-то” связанно с Сугой. Хотя вряд ли так оно и есть, Дайчи всё ещё не знает о Суге многих вещей: возможно, он укротитель ёкаев, хранитель лесных тайн, гоняет ведьмовскую кровь по своим венам, знает наизусть древние проклятия и секретные приёмы в драках, но Дайчи так плевать, ему хочется носиться с Сугой по пустым улицам под закатным небом, обрабатывать ему порезы, неуклюже и смущённо оберегать. Суга докуривает и отходит от стены, и Дайчи идёт за ним следом, бросает вместе с ним окурок в перекошенную урну. От пальцев несёт теперь сигаретами, и Дайчи с непривычки кривится. — Салфеточками влажными протри, а то мама унюхает и отругает, — заботливо советует Суга. — Да перестань ты. Тянущаяся между домами дорога оказывается безлюдной, и только одна держащаяся за руки парочка маячит впереди и вскоре сворачивает во дворы, но всё равно успевает вызвать у Суги раздражение. — Что за привычка всюду за руки держаться, это глупо. — Почему? — Не знаю, обесценивается само явление, — подёргивает плечом Суга. — За руки держатся, когда на катастрофу смотрят, чтобы прочувствовать, чтобы на двоих разделить зрелище и этот момент единения на его фоне. Дайчи молча берёт Сугу за руку. Суга смотрит на сцепленные пальцы и усмехается. — Ну и где ты сейчас катастрофу увидел? — На тебя смотрю. Суга не выдерживает и прыскает. — Чего смеёшься? — Не могу понять, это у тебя сейчас тупой подкат получился или наоборот шикарный. Дайчи краснеет. Рядом с Сугой хочется делать глупости, хочется складывать для него возвышенные фразы, хочется дарить ему цветы, мороженое и обугленные звёзды, а ещё хочется обжигаться, с ним или об него. — Интересный ты всё-таки шалопай, Савамура, — Суга улыбается как-то по-особенному и высвобождает руку, чтобы застегнуть куртку. — Серьёзно? — искренне удивляется Дайчи. Он вообще всегда считал себя достаточно скучным, простым и до тошноты шаблонным, а тут какого-то чёрта вечер даёт подзатыльник и тянет прямо к подсвеченным кровавым облакам. Без ощущения руки в руке становится как-то пусто, а когда в глаза упирается забор дома Суги, становится ещё и тоскливо. Суга коротко прощается и открывает калитку, но почему-то задерживается. — А знаешь, катастрофами и проигрышами никого не удивить, если честно, — говорит он, обернувшись. — Мне бы с тобой победу разделить, вот это было бы интереснее. Суга скрывается за калиткой, и на Дайчи накатывает что-то тяжёлое и ноющее, наваливается на грудную клетку и не даёт продохнуть. Он представляет зарёванного и счастливого Сугу, виснущего на нём и вытирающего сопливый нос о его плечо, и крики болельщиков кажутся приглушёнными из-за судорожных всхлипов под ухом, и кто-то зовёт строиться для церемонии награждения, но Дайчи свой главный приз уже держит в руках. Обидно будет, если ничего этого никогда не случится — до рези в уголках глаз и до скулежа в изодранное небо. У лета есть смысл, когда оно не прожигает лёгкие на вдохе, когда за спиной откуда-то берутся иллюзорные крылья, которые не болят и не тянут вниз, когда есть возможность сбежать, за горизонт или немного дальше, сбежать с тем, у кого та же эйфория в глазах и стыд оставлен дома за ненадобностью. — Я же говорил, что найду нам классное место без людей? — Я тебя просто ужасно обожаю сейчас. Дайчи ведёт Сугу к ручью, где тень от склонившихся деревьев, тишина и солнечные блики на дрожащей глади, спускается с ним по гальке к самой воде, останавливается и деловито оглядывается по сторонам, сверкая на солнце стеклянными бутылками. — Чёрт, красиво тут, — признаёт Суга, забирает у Дайчи одну бутылку и склоняется над прозрачной водой, разглядывая суетящихся у самой поверхности рыбок. Дайчи тем временем складывает друг на друга большие камни, сооружая из них два импровизированных сидения. Суга усаживается на одно из них и открывает бутылку, и Дайчи подсаживается рядом — получается уютно и близко до неприличия. — Фу какие мы мерзкие, — кривится Суга, когда Дайчи к его бутылке подносит свою, чтобы чокнуться. — Вот за это и выпьем, — Дайчи слегка соударяется бутылками и отпивает пару глотков. — Испортил я тебя всё-таки, — Суга пытается изобразить досаду, но выглядит для этого слишком довольным. — Вот неси теперь ответственность за мою бессовестность. — Вот ещё, — фыркает Суга, отпивая из своей бутылки. — Ты у нас капитан, вот ты и оставайся ответственным. Дайчи не хочет быть ответственным — Дайчи хочет глупо хихикать и плести для Суги венок из ромашек, хоть он и понятия не имеет, как это делать. Время тянется приятным теплом по венам, отмеряется глотками и лениво перекинутыми друг другу фразами на фоне журчащей воды и птичьей трели. — Всю жизнь бы тут сидел, серьёзно, — Суга смотрит, как ускоряется течение на повороте ручья, как несутся между камнями упавшие в воду листья, скатываются по бугру вниз и плывут дальше до реки. Дайчи отрывается от бутылки и поражённо заглядывается: у Суги правый глаз так и остался карим, а левый ловит блики и отливает травянисто-зелёным. — У тебя один глаз позеленел. — Хватит тебе пива, пожалуй. — Нет-нет, я серьёзно, красиво так. — Ну допустим. — Гетеро… — Не надо гетеро. — Гетерохромия, — договаривает Дайчи, довольно щёлкнув пальцами. — Так это называется. Суга улыбается, и в глазах у него творится какой-то шальной спектр из солнечных отблесков, отражений воды и листвы, что-то ядовитое притаилось у самого зрачка, но Дайчи всё равно вглядывается и не боится. — Ты красивый, — шепчет он, и дело тут вовсе не в выпитом — это всё лето, которое не душит, уединение посреди шумного дня и третий год необъяснимой и прекрасной дури в голове. — Как же их тут много, обалдеть, — будто не слышит его Суга, нарочно отводя взгляд. Рыбок в ручье и правда много, кажется, что можно руку в воду опустить и словить сразу несколько. Дайчи допивает, поднимается на ноги, спускается ещё ниже, почти в самую воду, и стайка при виде склонившейся над водой фигуры рассыпается в стороны. — Что ты задумал? — интересуется Суга, наблюдая, как Дайчи с пустой бутылкой в руке грозно оглядывает ручей. — Рыбалку, — отвечает Дайчи и кладёт бутылку на дно ручья, подставляя вокруг неё два небольших камня для поддержки, отходит назад и снова садится рядом с Сугой. — Да ну конечно, — Суга скептически смотрит на ловушку и усмехается в свою бутылку. — А если поймаю? — с вызовом кидается на него Дайчи. — Они не настолько тупые, чтобы в бутылку заплыть! — дёргается ему навстречу Суга, возмущённо махнув рукой на ручей. — Ну а вот прикинь? — Поцелую тебя тогда. Дайчи подозрительно щурится, замолкает и настороженно следит за бутылкой. Рыбы копошатся у самого горлышка, тычутся недоверчиво в стекло, но внутрь не заплывают. Дайчи давит рвущиеся наружу смешки, голову тяжелит и туманит от пива, с Сугой хочется целоваться до визгов и до дрожи в пальцах. Суга допивает остатки из своей бутылки, ставит её рядом с собой, качается в сторону и вдруг съезжает вниз по гальке к ручью верхом на сложенных камнях. Он резко тормозит ногами, и Дайчи инстинктивно успевает схватить его за плечо. — Ты куда? — спрашивает он с усмешкой. — Я на дно, — спокойно отзывается Суга, осторожно макая в воду край кроссовка. У бутылки скапливается стайка рыб, одна из них заглядывает в отверстие горлышка, и Дайчи перестаёт дышать. Суга рядом тоже замирает, оба смотрят, боясь моргнуть и шелохнуться, и рыбка наконец решается и заплывает в бутылку, а следом за ней плывёт ещё одна. Дайчи с Сугой с воплями хватаются друг за друга. — Охренеть! — Дайчи заходится хохотом, подскакивает к бутылке и достаёт её из воды, и Суга с визгом тянет его за штаны к себе. Дайчи послушно плюхается на камни, показывает Суге бутылку, внутри которой нарезают круги обалдевшие рыбы. — Твою же мать, красота какая, — задыхается от восторга Суга, обхватывает руку Дайчи и разворачивает бутылку к солнцу, и оба заворожённо смотрят, как переливается отражающимися лучами оранжевое стекло, как на фоне ясного неба отливает кроваво-красным внутри бутылки вода, как перепуганные рыбьи глаза заглядывают прямо в душу. — С ума сойти, — выдыхает Дайчи. — Это искусство, — поддерживает его восхищение Суга, достаёт из кармана телефон и делает фотографию на память. Они ещё какое-то время любуются рыбно-пивной эстетикой в солнечных лучах, после чего Дайчи опять спускается к ручью, погружает бутылку в воду и выпускает пойманных рыбок на свободу. Те тут же кидаются к своим, ждавшим их в воде всё это время и успевшим сойти с ума от переживаний. — Они будут рассказывать легенды об этом случае, я уверен, — смеётся Суга, глядя вслед уносящейся стайке, поднимает взгляд на Дайчи и тут же перестаёт смеяться. Дайчи смотрит на него из-под хмельной пелены с невероятной серьёзностью, подсаживается рядом на камень, придвигается ещё ближе, чем раньше, и обнимает одной рукой. Суга не дёргается и таинственно молчит. — Ты обещал, — напоминает Дайчи. — Ну вы даёте, капитан, так вы ещё и рыбак? — хихикает Суга, заметно вздрагивая под прикосновением. — Куроо в лагере рассказывал, как Бокуто один раз поймал шортами черепашонка. — Не будем уступать токийцам и пойдём ловить в трусы лягушат, у нас ещё полдня впереди. — Не отвлекайся, — хмурится Дайчи, перехватывает Сугу второй рукой и притягивает к себе. Суга цепляется за него, чтобы не слететь с камней на землю, давится дурашливым смешком и уже тянется навстречу, прикрывая глаза, но успевает бросить взгляд куда-то в сторону и удивлённо ахает. — Ой, погоди, там что-то прячется за холмом. — Мой инфаркт, который всё-таки придёт ко мне сегодня? — Блин, там походу утка, — Суга выбирается из рук Дайчи и слезает на землю, чтобы подкрасться к холму. Дайчи прячет лицо в ладонях и сдавленно мычит, хочет упасть в ручей и захлебнуться там среди рыб, у которых сегодня тоже какой-то неспокойный день. — Иди сюда, ей нехорошо, — зовёт из-за холма Суга. — Мне тоже, — признаётся Дайчи, бредёт на зов и заглядывает за холм. Суга сидит там с коричневой уткой на руках, и у Дайчи отчего-то дёргается глаз. — Как ты её поймал? — Просто на руки взял, у неё крыло походу сломано, посмотри, — Суга осторожно разворачивает утку, показывая, что её правое крыло неестественно свисает ниже левого. Дайчи прикусывает губу. — Хреново, — сочувственно вздыхает он. — Поищи в интернете, как мы можем ей помочь, — просит Суга, успокаивающе поглаживая перья на утиной спине. У Дайчи голова идёт кругом, он растерянно икает, трёт переносицу и гуглит в телефоне «у нас утка помогите». Суга краем глаза замечает вбитый запрос, закатывает глаза и выдёргивает телефон у Дайчи из рук. Тот не вмешивается и грустно переглядывается с уткой. — Так, ну перелом у неё закрытый, но шину ей накладывать точно придётся, — мрачнеет Суга, пролистывая на экране статьи. — Мы наложим? — уточняет Дайчи. — Ветеринар наложит, — Суга стягивает с себя кофту и заботливо заворачивает в неё утку. — Отнесём её в клинику. Утка в руках Суги удивлённо крякает, и Дайчи не сдерживает смешок. С Сугой здорово было бы спасать мир, но для начала можно и утку. Небо скоро стянет закатными лучами, солнце с протяжным зевком скатится за горизонт, Дайчи идёт выбрасывать в урну пивные бутылки. Суга останавливается посреди пыльной дороги, стоит с уткой на руках, словно Мадонна с младенцем, и хочется то ли рассмеяться в голос, то ли упасть на колени. — Надеюсь, ей не очень больно, — искренне сопереживает Дайчи. Суга вздыхает, легонько дотрагиваясь до утиного клюва. Его всегда тянет к тем, у кого крылья надломаны, и красивого в этом явлении столько же, сколько и печального. Дайчи просто не выдерживает. — Ты мне нравишься, — кто-нибудь, притормозите это бесстыдство. — Я знаю, — Суга выглядит невозмутимым, но едва заметная дрожь в голосе успевает его выдать. — Целоваться потом пойдём, сейчас у меня руки заняты. Дайчи от этих слов снова куда-то плывёт и выплывает только на крыльце ветеринарной клиники, неуклюже спотыкаясь на ступеньках под прысканье Суги. В клинике утку забирают с сочувственными вздохами и обещаниями помочь, и Суга улыбается врачам своей привычной вежливостью, гладит утку на прощание по голове и отворачивается, с угрюмым видом сворачивает кофту и выходит в прохладный холл. На улице воцаряется задумчивое молчание, и Дайчи хочет как-то растормошить приунывшего Сугу, который успел привязаться к покалеченной утке. — Как думаешь, её вылечат? — Я хочу верить в этот мир, но я боюсь, что всё-таки её просто зажарят и съедят, — грустно улыбается Суга. — Да ну перестань, — Дайчи ободряюще сжимает его руку. Проходит пара секунд, и можно было бы и отпустить, но как-то не хочется. — Ого, — комментирует Суга. — Странно у нас с тобой всё как-то складывается сегодня, — неуверенно тянет Дайчи, переплетает их пальцы и мысленно усмехается — Суга держится за руки только под катастрофы, и, видимо, что-то катастрофическое он замышляет, раз не возражает и не вырывается. — Да уж, что ещё устроишь? Затащишь меня за угол? Дайчи предложение принимает, заводит Сугу за ближайший угол и разворачивает к себе. Суга впивается пальцами в его плечи и визжит. — Я вот знал, что ты так и сделаешь, — Суга жмурится и вертит головой, и губы неуклюже мажут его по щеке. — Ну прости, что я такой предсказуемый, — разводит руками Дайчи, наигранно извиняясь. — Ты весь день меня поцеловать пытаешься, но постоянно передумываешь, я что, по-твоему, слепой совсем? — Да тебе вообще палец в рот не клади. — Да клади, чё ты. — Боже мой, Суга. Суга хихикает, перехватывает руку Дайчи, ловит губами указательный палец, втягивает в рот и прикусывает. Дайчи застывает, тараща глаза и нервно сглатывая, пока где-то за домами проносится сирена машины скорой. — Слушай, вот люди и не знают ведь, какой ты дикий на самом деле, — Дайчи так и стоит неподвижно, и шальное воображение уже вырисовывает всякое сумасшествие в голове, и если следом за скорой проедет полиция, то он сдастся им добровольно. — А ты не рассказывай им, — Суга выпускает палец изо рта и подмигивает. — Пусть у нас с тобой будут свои секреты. Делить с Сугой секреты — это всё равно, что знать тайны вселенной и рассказывать их только друг другу в подворотнях загадочным шёпотом, настороженно оглядываясь по сторонам. — Вот это тоже будет нашим секретом, — Суга кладёт ладони одуревшего Дайчи себе на талию, а сам обнимает его за плечи. — Целуй меня уже. — Я и правда пытаюсь целый день, но ты вечно то отвлекаешься, то у тебя на руках утка. — Глупые отмазки. «И правда, глупое это всё, господи», — соглашается Дайчи и делает наконец-то то, что хотел сделать весь день, всё лето, весь год, если не два и не больше. Целовать Сугу в сотни раз круче, чем поймать рыбок в пивную бутылку, круче, чем крякнувшая в руках утка, и Дайчи не понимает, зачем вообще такие бредовые сравнения лезут сейчас ему в голову, и какого чёрта Суга ему губу прикусывает, почему не бережёт совсем своего капитана. — Мне кажется, я помру сегодня ночью, — выдыхает Дайчи, оторвавшись от губ. — Вот просто буду прокручивать в памяти сегодняшний день и помру. — Переживёшь, — Суга глаза не открывает, и ему губ не хватает на своих собственных. — А вообще готовься, капитан — то ли у нас с тобой ещё будет. Дайчи знает — готовиться бесполезно, потому что с Сугой всегда всё будет непредсказуемо, и лето ставит напротив себя галочку за очередных свихнувшихся. — Почему ты не шепелявишь? — Потому что это не передний зуб был. — Так неинтересно. Дайчи копается в кошельке в поиске мелочи и светит на всю очередь синяком на щеке, пока Суга оглядывает зал кафешки, подбирая самое уединённое место. — Давай откроем своё кафе и не будем пускать в него посетителей, — предлагает он, кидая злобный взгляд на какую-то шумную компашку у окна. — Невероятно прибыльный бизнес, — кивает Дайчи, пробегая взглядом по меню. У кассы он что-то мямлит и путает буквы в словах, и Суга спешит прийти ему на помощь. — Извините его, он головой недавно ударился, — оправдывается он перед кассиром. Дайчи шикает на Сугу, но Суга не потерпит шиканья в свою сторону. — Дайте ему пюре, а то у него зубов нет. Кое-как, с шиканьем и тыканьем в бока на фоне закатывающего глаза кассира, они делают заказ и садятся за столик. — Тебе прям нравится издеваться надо мной, да? — в вопросе Дайчи не чувствуется ни капли злости, он сам рад перевести свою травму в шутку, а от Суги он другого и не ждал. — Слушай, ну тебе зуб выбили на матче, как я могу не смеяться? — Не притворяйся, будто ты не испугался за меня. — Блин, а ты как думаешь? — повышает голос Суга, тут же привлекая к их столику любопытные взгляды. — Что я стоял шутил Ямагучи про твои похороны? — А разве нет? — Идиот совсем? — Ладно-ладно, — примирительно машет рукой Дайчи, не скрывая улыбки. — Я рад, что ты за меня переживал. — Но потом я всё-таки пошутил про похороны, да. — Ты ж мой хороший. Официантка ставит им на стол заказанные коктейли, и оба одновременно кидаются к своим трубочкам. Дайчи пьёт коктейль задумчиво: Суга такую шумиху поднимает вокруг этого выбитого зуба, хотя сам постоянно ходит весь в синяках и ссадинах. Чёрт знает, когда он их успевает получать за то время, пока он выходит на поле, но он то мяч примет лицом, то ногу раздерёт об пол, то стукнется с кем-то плечом, и все эти моменты как-то рассеиваются и ускользают от всеобщего внимания, и сам Суга в глазах мира как-то не вяжется с болью. Но Дайчи видит и знает гораздо больше остальных. — Слушай, ты вообще как? — Дайчи теперь сомневается, стоит ли поднимать эту тему. — Ну, насчёт твоей замены? Знаю, уже достаточно времени прошло, но всё же. — О боже, ты до сих пор думаешь, что у меня тайная злость на весь мир и депрессия из-за того, что я не в основном составе? — Просто хотел убедиться, что ты в порядке, — Суге верить на слово обычно нельзя, но Дайчи постарается. — И что, у тебя никогда не возникало мысли гнобить Кагеяму? — Ну и стратегии у тебя, капитан, — присвистывает Суга. — В смысле, ты даже зла на него не держал? — Удивительно, конечно, но нет, — Суге приносят его блюдо, и он с довольным видом начинает обильно поливать его острым соусом. — Я всё-таки не Ойкава, я не так болезненно воспринимаю скамейку запасных. — Зато мы знаем, что когда ты выйдешь на поле, то точно надерёшь всем задницы, причём наши тоже. — Ну вот поэтому у нас всё хорошо, так что успокойся. Есть что-то надломленное и царапающее в том, как Суга может быть опасен для посторонних, но при этом он щемящей опекой привязан к своим балбесам-воронятам, и стыдно должно быть от одной мысли, что кому-то из них он может желать плохого. Дайчи смотрит на сердито жующего Сугу и с потерянным видом оглядывается по сторонам. — А мне мой заказ когда принесут? — обиженно спрашивает он в никуда. — Никакой еды для тебя сегодня, ты заводишь грустные разговоры. — Ну вот, — совсем впадает в уныние Дайчи, но вдруг спохватывается. — Погоди, так тебе всё-таки грустно? — Закрыли тему. Дайчи послушно замолкает. Что-то из своего гнетущего Суга всё-таки предпочитает прятать в себе, и Дайчи лишь надеется не упустить момент, если тому вдруг станет невыносимо. Самолёты наспех и небрежно прошивают небо, не решаются на виражи и тоскливо гудят по городам, которых не существует на карте. — Боже, как же мне хреново. Суга сам — протяжный гудок в пустоту, где нет ничего, кроме расколотого эха. И Дайчи. — Я хочу что-нибудь сломать, — у Суги голос жалобный, просачивается под кожу и пощипывает. — Только не мою руку, ладно? — Дайчи пытается спастись шутками, но это давящее и гнетущее, нависшее над ними, оказывается сильнее. У Суги привычка есть агрессивно радоваться — когда он хохочет и одновременно пинается или колотит кулаками по бокам. Он на эмоциях этого и не замечает даже, бьёт неосознанно и заливается звонким смехом, а сейчас он сам жаждет что-то разрушить, и Дайчи берёт на себя ответственность за масштаб грядущей катастрофы. — Пойдём со мной. Дайчи приводит Сугу к себе домой, лезет рыться в шкаф в своей комнате и вытягивает из-под завала вещей бейсбольную биту. — Опа, — только и может выдать Суга. — Со средней школы ещё осталась, — объясняет Дайчи, вертит биту в руках, проводя пальцами по мелким трещинкам и царапинам. — Витрины бить пойдём? — усмехается Суга, надрывно так и с горечью этой чёртовой. — Не совсем. Если душит — то дать ему уже вырваться и самому завопить во всё горло. Дайчи ведёт Сугу на окраину города, на пустырь со старыми заброшенными машинами, где мир будто прерывает своё существование, и если Суге и нужно сбросить свои маски вежливости и добродушия, то делать это нужно именно здесь, чтобы никто не мог увидеть. Но Дайчи можно. — Ну и? — Суга выглядит сбитым с толку, оглядывается по сторонам, покачивая битой. — Зачем мы здесь? Дайчи раскидывает руки, обводя ими разбросанные по сухой траве покорёженные машины. — Круши, — спокойно говорит он. Суга недоумевающе оглядывает пустырь. — Они точно никому не нужны? — уточняет он неуверенным тоном. Дайчи вздыхает. Даже если бы за машинами вот-вот должны были примчаться хозяева, Сугу бы всё равно ничего не остановило, а сейчас он переживает и сомневается. Потому что не один. — Они заброшены уже несколько лет, так что никаких проблем не будет, — успокаивает его Дайчи, отходит назад и садится на землю, будто готовясь к представлению. — Тебе это нужно, так что вперёд. Суга стоит с битой неподвижно и всё ещё не решается. — Или мне лучше уйти подальше? — Останься, — просит Суга, для которого ломаться на глазах у кого-то — высшая степень доверия. Суга подходит к машине, делает глубокий вдох, замахивается и ударяет со всей яростью, которая в нём только есть, старательно укрывается и никогда не показывается наружу. От удара из машины вылетают потревоженные вороны, кричат обозлённо и отчаянно, но Суге нет до них дела — в голове вопли ещё похуже. Дайчи даже не спрашивал, что именно случилось. «Тебе перечислить? Загибай пальцы», — ответил бы Суга. Этого “случилось” порой сразу так много, что даже фасад из улыбки даёт трещины. Да и маячащий на горизонте выпуск с каждым днём всё сильнее впивается в горло. Суга остервенело колотит по металлу, по стеклу и обивке сидений, и стая ворон кружит над ним, будто опекая его приступ безумия, и так же кружат в его голове мысли, разрывают криками, клюют изнутри и царапают когтями. Дайчи наблюдает, как Суга разносит пустырь, в любой момент готовый вмешаться, если Сугу вдруг совсем занесёт, и он начнёт калечить себя. Но тот вскоре выдыхается, замирает посреди груды поломанного железа и роняет биту на землю. Дайчи выжидающе молчит, и Суга на подкашивающих ногах идёт к нему, рвано дышит и падает прямо ему на руки. Дайчи тут же его подхватывает — он здесь именно для этого. Из Суги будто мгновенно выкачивают все силы, он повисает на Дайчи безжизненной тряпичной куклой, утыкается в плечо и пытается успокоить сбившееся дыхание, позволяя обхватить себя руками и прижать к себе. — Дайчи, как знать вообще, что поступаешь правильно? Суга заговаривает неожиданно, Дайчи даже успел подумать, что он, вымотавшись, так и уснул у него в руках. — Мне мама как-то сказала, что нужно свернуть не туда, чтобы понять, куда на самом деле нужно идти, — припоминает Дайчи, задумчиво вглядываясь в улетающую с пустыря воронью стаю. — Хм… — Суга шмыгает носом и устраивает голову у Дайчи на груди. — Хорошая у тебя мама. — Согласен. — Наверняка переживает за тебя, — в голосе сквозит теперь что-то вымученное. — О невесте для тебя мечтает, внуков хочет тоже. — Перестань. — Ты заслуживаешь куда лучшего, чем меня. — Суга. — Тебе бы с девочками гулять, краснеть перед ними, дарить им херовы цветочки. — Не хочу я девочек, — рявкает Дайчи, слегка встряхивает Сугу за плечи и пытается заглянуть ему в глаза. — Я тебя хочу. — Что, прям тут? — Я не это имел в виду, — Дайчи смущённо запинается, и щекам становится горячо. — Ну, не только это. Да чёрт, ну ты понял всё. Суга хихикает куда-то ему в плечо, а потом смотрит на разгромленные машины, со стороны лицезрит последствия своего взрыва. — Я вообще не думал, что кому-то когда-нибудь захочется вот так вот со мной быть, — поражается он. — Ну и дурак. Суга злобно щипает Дайчи за грудь, попадает куда-то не туда то ли нечаянно, то ли нарочно, и Дайчи сдавленно шипит. — А ты зато всегда думаешь, что мне с тобой скучно и неинтересно, так что ты тоже дурак, — отчитывает его Суга, снова на него укладываясь. Вороны в своих криках уносят отголоски чужой боли, и дышать становится легче. — Скажи, ты правда мне тогда настоящий амулет сделал? — спрашивает Дайчи, зачем-то вспоминая ту самую лунную колдовскую ночь. — Ты что, хранишь его до сих пор? — Конечно. — Боже, Дайчи, выкинь ты этот мусор, мне просто нужен был повод выкрасть тебя в лес среди ночи. — Зачем? — Нравился ты мне, — Суга даже глаза закатывает, потому что приходится объяснять такие очевидные вещи. — Представляешь, какие новости спустя два года. — Но я поверил тебе, — не унимается Дайчи. — А если бы я в носок речной гальки и стекла накидал и сказал бы тебе, что это оберег от злых духов, ты бы тоже поверил? — Да, — грустно отвечает Дайчи, которому теперь самого себя жалко, и Суга снова прыскает ему в плечо. На Сугу обижаться никогда не получается, а обманываться им — и вовсе отдельное удовольствие. — Колдовать кстати нужно без посторонних глаз, — делится он своими тайными познаниями. — Так ты всё-таки разбираешься в этом? — Молчи. Суга окончательно успокаивается, и расшатанный, но уцелевший мир может с облегчением выдохнуть. — Все свои нелётные погоды готов тебе доверить, капитан, — фраза звучит приглушённо, но Дайчи всё равно всё слышит, улыбается и целует пепельную макушку. Небо тонет в дыму, в надрывном вороньем плаче и в завывающих самолётах, но обещает удержаться и не упасть.