Старый Скроллер

      Всё происходит.       Одновременно.       Хельга могла пройти мимо скромной витрины, обещающей «чудеса двемерской науки» (вероятность 33,65%), но Хельга могла и не пройти (вероятность 42,09%). (Оставшиеся вероятности в порядке убывания: хозяин лавки закрылся на перерыв; взрыв выставочного образца; внезапная смерть хозяина лавки; внезапная смерть Хельги; прочее, не более процента). Хельга зашла в лавку.       Ингмар, старший оператор Скроллера, мог не взять положенный ему выходной (вероятность 14,32%) или взять (74,67%). (Прочие многочисленные варианты в сумме составляют 11,1% и потому несущественны). Ингмар взял положенный ему выходной.       (Дальнейшие события приводятся по осуществлённой вероятности без указания альтернативных вариантов).       Хельга и Ингмар встретились 12 числа месяца Последнего зерна в лавке, торгующей поддельными двемерскими чудесами в Торговом районе Имперского города (вероятность встречи с учётом накопленных вероятностей 52,91%; встреча состоялась). Хельга и Ингмар узнали друг друга, обрадовались (не в одинаковой степени) и продолжили разговор об общем детстве в ближайшей таверне.       Вероятность того, что Хельга и Ингмар займутся сексом (34,02%) превосходила остальные варианты завершения их встречи и была осуществлена. Вероятность того, что Ингмар при этом выпьет лишнего, стремилась к ста процентам и тоже была осуществлена.       Вероятность того, что следующим утром Старший чтец-оператор Скроллера Ингмар не придёт на место работы, составила (в совокупности вероятных причин) 50,03%.       Старший чтец-оператор Скроллера Ингмар не пришёл 13 числа месяца Последнего зерна на своё место работы.       (Ни Хельга, ни Ингмар больше не играют роли в событиях данной истории (их вмешательство в вероятности описываемых далее событий пренебрегаемо мало); они поженились с осуществлённой, наибольшей из вариативного спектра исходов, вероятностью 14,52% и уехали на историческую родину, в Скайрим (12,21%)).       Но если бы не эти события, всё могло бы пойти иначе (89,75%).       ***       Утром 13 месяца Последнего зерна 700 1Э младший чтец-оператор Скроллера Горза гра-Ротвог волнуется. Ей ещё не приходилось работать с мини-терминалом в одиночестве, без наставника; но искать замену прогульщику-Ингмару времени уже нет. Горза старательно, строго следуя инструкции, выбрасывает из головы мысли о том, что могло помешать Старшему прийти на работу, и начинает ментальную настройку. Отслеживать доступные наблюдателю изменения вероятностей («читать свиток», как панибратски называли процесс более опытные операторы) Горзе страшно. Груз ответственности придавливает её, и даже медитативные практики Мотыльков не помогают.       Она относится к Скроллеру с восторженностью неофита. Она — и ей не стыдно признаваться в этом — обожествляет Скроллер, как религиозный фанатик, и влюблена в него, как юная дева. Она видит, видит своими глазами, что мир — чёткий, последовательный, безупречно следующий «если — то». Каким бы странным, глупым, жестоким ни было событие — оно, как видит теперь младший чтец-оператор Горза гра-Ратвог, — не бессмысленно. Оно — наиболее вероятно.       И такая упорядоченность мира, холодный, беспристрастный, отстранённый расчёт Скроллера вызывают у Горзы священный трепет. И пьянящее ощущение сопричастности, когда младший чтец-оператор подходит к мини-терминалу и смотрит — часами — на бегущие строки изменяющихся вероятностей миллиардов событий.       Горза очень, очень старается не упустить ничего важного.       Вот только у неё ещё нет опыта, иррационального глубинного чутья Старших и монахов, чтобы это самое важное увидеть.       И потому Горза гра-Ротвог не сразу обращает внимание на странности, происходящие с вероятностями событий где-то в районе Вварденфелла. И даже когда замечает наконец — списывает на типичные для локальной войны (кого она вообще интересует, эта драка двух эльфийских племён далеко за гранью цивилизованного мира, когда на твои плечи ложится тяжким грузом сопричастность к судьбе Нирна?) процессы.       Старший оператор Ингмар бы, конечно, такой ошибки не допустил (67,84%).       Лишь через несколько часов сомнений, пред-уверенности и страха выставить себя дурой перед начальством младший чтец-оператор Скроллера Горза гра-Ротвог прерывает контакт с свитком-терминалом, трёт уставшие глаза и робко говорит:       — Я не уверена, но… Кажется, на Вварденфелле, в районе домена Красной Горы, что-то происходит.       Впрочем, то, что Горза всё-таки решает привлечь внимание начальства, особой роли в дальнейшем не играет: через час с четвертью загадочные процессы замечают уже все чтец-операторы не только в центральном зале Скроллера, но и на периферийных (работающих, конечно, и не утративших лояльности зарождающейся Империи) доменах.       Одно локальное событие на окраине цивилизованного мира неуклонно набирает вероятность. И при этом, кажется, уменьшает вероятности всех остальных событий, стягивая их на себя по капле, по сотой доле процента — но неуклонно и уверенно. Сперва — вокруг себя, от непосредственно с ним связанных альтернативных исходов, но затрагивая всё более и более удалённые в пространстве-времени события. К ночи отток вероятностей распространяется лавинообразно — территориально и во времени.       Даже самые опытные чтец-операторы не могут разглядеть, что это за событие. Кто-то шутя (и старательно скрывая страх) называет его вероятностным вампиром.       Старый Скроллер, Самопишущийся Вероятностный Измеритель Теоретически Осуществимых Креаций, натужно гудит, как растревоженный улей, и пересчитывает, пересчитывает, пересчитывает вероятности…       ***       — Сколько тебе нужно времени?       Думак меряет шагами центральный зал. В техномагические окуляры ему видна картина боя; его пальцы, пальцы воина, а не инженера или мага, сжимаются на рукояти секиры.       Кагренак отвечает моментально; да и как не ответить, когда ответ перед глазами, змеится по мутному стеклу приборов колкими злыми рунами обратного отсчёта?       — Три часа, восемь минут и двадцать… девятнад… Три часа и восемь минут, — тональный зодчий морщится, но выдавливает ненавистное слово: – Примерно.       Думак рычит. Конечно, он и сам знает ответ — но всё равно глупо, отчаянно надеялся, что у зодчего, воплощённого в одном разуме гения двемер, есть способ ускорить время.       Время активации Нумидиума.       Кагренак отворачивается к бегущим числам. Думак смотрит в техномагический окуляр и пытается представить, что и он тоже… всего лишь оперирует числами. Сухими, мёртвыми, непогрешимыми.       Он покупал время для их общей, одной на весь народ мечты ценою политики, договоров… собственной чести. Ценой лжи и увёрток, фальшивых соглашений, нарушенных клятв.       В неразборчивом, искажённом отражении реальности, в выпуклом стекле окуляра Думак пытается разглядеть высокую фигуру в узнаваемом — уникальном — шлеме. И с изогнутым, пылающим клинком, конечно — подарок на свадьбу…       «Ты позволишь злым языкам встать между нами, Неревар? Позволишь разрушить то, что мы с тобой создали, наветам завистников? Смотри на север — думаешь, эти дикари не хотят вернуть то, что мы — ты и я, и наши народы вместе — отняли у них? Поставишь на кон наш Совет, наш единый Рейсдайн? Тебе недостаточно моей клятвы, Неревар?»       Столько… лжи.       Столько лжи — и всё равно недостаточно. Дома и Племена осаждают Красную гору.       Осаждают, когда до триумфа остаются жалкие часы.       И теперь Думак будет покупать время ценою жизней двемер.       — Анимункули? — рычит он в переговорную трубу.       — Практически уничтожены, — сквозь свист и хрип голос главного анимотехника кажется таким же механическим, как голоса его «солдат». — В резерве сотня сфер. Выпускать?       Думак смотрит на поле боя. Мутное, дрожащее в выпуклом стекле окуляра. Он приказал снять магическую поддержку со всего, что не жизненно важно. Активация Нумидиума — жизненно важно. Анимункули, сферы, пауки — жизненно важно. Связь — тоже жизненно важно, но чуть меньше. Изображение нечёткое, зыбкое. Неревара не разглядеть.       И время, время…       — Отступай, — командует Думак. — Пусть кимеры войдут. И в Первом зале — бей. И в лоб, и с флангов. Стойте насмерть.       — Три часа семь минут, — говорит Кагренак. — Дай нам их, король.       Думак поворачивается и смотрит на тонального зодчего в упор.       Кагренак стара. Стара даже для мера. В её волосах седины куда больше, чем цвета, а глаза смотрят из лабиринта глубоких морщин. Но смотрят — юно, яростно, молодо, с немеркнущей одержимостью фанатика.       — Три часа семь минут… И мы победим.       ***       — Тебе надо было остаться с войском, — Альма, не глядя на мужа, в раздражении притоптывает ножкой.       — А тебе надо было остаться дома, — не остаётся в долгу Неревар.       — Достаточно, — обрывает обоих Ворин. — Уже недалеко.       Время, время давит их всех, заставляя нервничать и злиться. Только Векх, как обычно, невозмутимо-отстранённый, улыбается чему-то едва заметно: то ли привычной перепалке, то ли собственным мыслям.       Сота, тихо ругаясь под нос, ковыряется в пульте охраны.       — Готово, — наконец говорит он. — По крайней мере, тревогу не поднимем. А со стандартной защитой… справитесь.       Сота и не скрывает, что не собирается ввязываться в стычки: из всей компании только он, пожалуй, действительно необходим в главном деле; может, ещё Векх — без его медитативных озарений Соте придётся тяжело. А остальные идут бонусом к этой паре антагонистов: Ворин — потому что знает тайный проход к сердцу Горы, Альма — тщеславно не может пропустить такое событие, Неревар хочет взглянуть в глаза бывшему другу… Ну и, конечно, они все идут тайным путём, пока их войска заливают собственной кровью главный холл, отвлекая врага, и по другим причинам тоже.       Векх, всё в том же полутрансе, прислушивается к чему-то и кивает Соте, подтверждая: тревоги не будет. Уникальный интуит, он читает вероятности без свитков. Они все привыкли полагаться на его озарения, даже Сота.       — Сколько у нас времени? — как бы вскользь спрашивает Неревар, шагая в узкий проход первым.       — Ты узнаешь, когда оно истечёт, — со смешком отзывается Векх.       — Они убрали магическую подпитку почти отвсюду, — снисходит до объяснений (или просто рассуждает вслух) Сота. — Значит, активация запущена. По моим подсчётам, им нужно от двух с половиной до четырёх часов, чтобы Нумидиум перехватил управление реальностью.       За их спинами, на стене, что-то щёлкает.       Решётка, на первый взгляд казавшаяся обычной вентиляцией, оказывается динамиком единой связи.       — Двемер, я обращаюсь к вам, к каждому и ко всем, — даже сбоящая, хриплая связь не может скрыть чёткости и кристальной ясности этого безэмоционально-бесполого голоса. Пятеро в тайном проходе, конечно, не двемер, но язык знают в совершенстве; Сота на нём даже думает. — Наша мечта, наша общая мечта… Нет. Наш план, детище нашего разума, а не глупых, обманчивых чувств близок к осуществлению. Уже не века, не годы, даже не часы — минуты отделяют нас от нового мира. Мира, руководимого волей и разумом, а не изменчивым хаосом случайности. Наш мир, мир двемер, мир логики и верных решений, ждёт. Мы должны выстоять. И я обещаю вам, тем, кто падёт в этой войне, в этой осаде, устроенной неразумными детьми-кимерами, не понимающими своего блага… Я обещаю вам: эта война будет последней. Эта… глупость будет последней. Грядёт новая эра. Дайте родиться новому богу. Дайте родиться высшему из высших, зрячему среди слепцов, мыслящему среди безумцев, логичному среди случайного. Я ухожу, прокладывая путь, но знаю: скоро вы придёте ко мне, и мы все станем богом. Время, народ мой, нам нужно время. Ни одна смерть двемер не будет напрасной, если — когда — мы победим.       Сота заворожённо слушает, замедляя шаг. Неревар кривится и, напротив, почти бежит. Векх улыбается своей неизменной улыбкой, и неясно, слышал ли он вообще воззвание Кагренак.       — Безумцы, — выдыхает Альма почти восхищённо.       — Гении, — добавляет Сота. Не отрицая, впрочем, и «безумцев».       С тихим скрежетом из-за угла узкого коридора выкатывается металлическая сфера.       ***       — Ты солгала, — говорит Думак, отключая общую связь. — Каждая смерть будет напрасной. Каждая смерть двемер — наше маленькое поражение.       — Твоё поражение, — Кагренак, запредельно сосредоточенная, бледная, стоит возле Инструментов.       Сердце, первоартефакт, то, что выше Скроллера, медленно пульсирует.       Нумидиум, пока мёртвый, но с живым сердцем в металлическом межреберье, ждёт.       Кимеры прошли, залив своей и чужой кровью по колено Первый зал. В Библиотеке горят бесценные тома знаний — и куда более бесценные двемер своей отчаянной, бессмысленной смертью покупают Нумидиуму время.       Время, которого не смог купить король.       Пятнадцать минут тридцать две секунды.       — Почему, — спрашивает Думак, — почему мы не могли запустить его раньше?       Кагренак, конечно, не отвечает — она не терпит глупых вопросов. Она их просто не слышит. Она никогда не встречалась с кимерами.       Но отвечает её ближайший помощник, Второй зодчий, впервые подав голос, выходя из густых теней.       — Потому что Осуществитель случайностей не должен был узнать, — медленно, терпеливо объясняет он. Заслуги Думака признают — но вовсе не в сферах теории вероятности и высшей матемагии, увы. — Пока Нумидиум не был активирован — он был больше чем невозможен. Он был событием с отрицательной вероятностью. Осуществитель случайностей не в состоянии обработать такое знание. И лишь с активацией, с подключением к первоартефакту, наш бог начинает осуществлять сам себя. Мы вынуждены были прятаться до последнего, до финальной стадии готовности.       — Спасибо, зодчий Багарн, — холодно отвечает Думак.       Король двемер, как и Скроллер, не в состоянии обработать такое знание. Событие с отрицательной вероятностью. Но он верит, безгранично верит Кагренак.       — Мы ещё не победили, — неожиданно говорит Кагренак.       И Думак даже не сомневается, что она имеет в виду не кимерскую армию, уже оставившую позади Библиотеку.       Такие мелочи тонального зодчего не интересуют.       — Багарн, готовьте экстренный трансментальный переход, — требует Кагренак. — Скроллер готовит удар.       ***       Младший чтец-оператор Скроллера Горза гра-Ротвог в ту ночь, кажется, не поднялась, а стремительно взлетела вверх по карьерной лестнице. По крайней мере, по уровню допуска к тайнам мира она теперь равнялась не меньше чем монаху Мотылька… Вот только, забившись в угол под лестницей и стараясь не попадаться никому на глаза, младший чтец-оператор совершенно не представляет, что ей делать — и как вообще жить — с этими тайнами в голове.       Горза гра-Ротвог не может поверить, что её механический бог не всесилен.       Главный зал Скроллера, сердце Бело-Золотой башни, похож на замок, до отказа набитый привидениями. Менто-матрицы людей, меров, бетмеров — даже, кажется, слоадов — со всех концов Тамриэля наводнили его, как серебристые печальные призраки. Они толпятся, накладываясь один на другого, спорят, кричат, требуют внимания… Горза слышит во всём этом гвалте эхо собственного ледяного ужаса: Скроллер не всесилен.       Высокомерные альтмеры из Кристалльной, склонив головы, слушают дряхлого слепого монаха; валенвудские Плетельщики переводят другим слова оркской шаманки; имперские мистики, скайримские мудрецы, мать клана из Эльсвейра — бестелесные, но не безгласные. Мудрые, но беспомощные. Все, кто понимают, как на самом деле устроен мир, собрались нетелесной (но очень, очень шумной) толпой вокруг Старого Скроллера.       Но ведь так и должно быть перед концом света, правда же?       –…лишить мир вероятностного…       –…вообще возможно? Как такое может быть — единственный путь…       –…возможно. Вспомните Пелинала, тот же принцип: вытеснение вероятностей за счёт однозначности воли объекта…       –…был локальным искажением, а тут мы видим…       –…новый рукотворный бог…       –…но разве они не видят, что безвероятностный мир…       — Это конец.       Горза пытается представить однозначный, безвероятностный мир. Так долго и старательно представляет, что уже почти нестерпимо ломит виски. На взгляд обывателя — который она, впрочем, давно оставила в прошлом — мир и так состоит только из случившегося. Неосуществлённые вероятности ничего не значат.       Ошибка.       Неосуществлённые вероятности — плоть, тело, дух Нирна. Мир существует только так, только в мириадах «возможно». До Скроллера, говорят, все «возможно» случались одновременно.       Горза так и не смогла представить себе такой мир.       Скроллер осуществляет. Осуществляет событие с наибольшей вероятностью, и оно становится подлинно-произошедшим.       Горза не может представить себе мир, существующий иначе.       Скроллер не чувствует, он не пристрастен, не добр, не зол, не гуманен и не справедлив. Он не опирается ни на разумность события, ни на его полезность, приятность, необходимость. Просто рассчитывает вероятности. И осуществляет наибольшую.       Горза в эту ночь узнаёт, что иногда Скроллеру… помогают. Чуть-чуть, едва заметно искажают вероятности… Конечно, Скроллер рассчитывает и такие вмешательства, и, в зависимости от накопленных вероятностей (опыт вмешивающегося; уровень доступа; сила программирующего артефакта; и тьма, тьма других) осуществляет (или нет) и его тоже.       Но то, что сотворили (почти: вероятность 79,75%, неуклонно растёт) безумные глубинные эльфы на периферии цивилизованного мира — никак не даётся усталому, измученному за бесконечный день разуму Горзы.       Во плоти в зале Скроллера не так уж много народа — и младший чтец-оператор Горза одна из десятка. Наряду с молодой императрицей, послами коловианских и нибенейских городов-государств, мрачным бородачом из Скайрима… И епископом Мотыльков, совершенно слепым и старым, как сам Скроллер, мером.       Шепчутся, что он — айлейд.       — Я прошу тишины, — внезапно говорит Епископ. Послушные его голосу, призраки мнемо-матриц замолкают. В зале становится тихо и жутко, только Скроллер гудит растревоженным ульем. — У нас будет время обсудить теоретические вопросы произошедшего, дамы и господа. Сейчас же всех вас занимает одно: что нам делать.       Призраки одобрительно гудят. Молодая императрица, правнучка Рислава Праведного, бледна, но собрана. Она готова действовать, принимая на себя ответственность за весь Нирн. Готова, даже зная, какова цена вмешательства в работу Скроллера. Императрица, не отрываясь, смотрит на программирующий камень Савиллы в руках монаха.       — Что нам делать? — снова переспрашивает Епископ у тишины. — Ничего. Мы уже не сможем сделать ничего. Всё сделает Скроллер.       ***       Думак знает Ягрума Багарна с детства. Сподвижник Кагренак, тот, кто воплощает идеи, посредник между её гением и остальными двемер, он неизменно при ней, он — живое хранилище её мыслей, расчётов, планов.       Сейчас, в этот момент, он впервые видит, как Второй зодчий Багарн бледнеет.       — Другого пути нет, — спокойно, будто об обыденном, говорит Кагренак. — Мне нужно получить доступ к управлению сердцем до окончательной активации.       Думака душит ярость. Значит, был план, была возможность экстренного перехода… Но она не воспользовалась этой возможностью, позволяя двемер бессмысленно умирать.       Впрочем, Думак быстро понимает: если Кагренак откладывала — значит, экстренный переход ещё менее рационален, чем гибель четверти их народа.       Выход в безвыходности.       — Что вы собираетесь?..       — Ассистент выступит посредником в моём досрочном переходе, — Кагренак всё-таки поясняет; видимо, признала вопрос не безнадёжно глупым. — Я получу ограниченный доступ к коду мира. К сожалению, разум ассистента будет утрачен. Безвозвратно.       Багарн закрывает глаза; его губы шевелятся. Он, как механический центурион, шагает к Инструментам.       Думак внезапно, словно лавина накрывает его с головой, понимает:       Каким бы гуманным, разумным, правильным ни был их бог — его рождение оплачено страшной ценой. И самопожертвование — подлинное самопожертвование, гибель ума, не тела, — Ягрума Багарна становится последней каплей, чтобы это понимание пришло. Они построили чудовище. Такое же, как сама Кагренак.       — Я могу быть ассистентом? — говорит король двемер.       Говорит, потому что новое понимание слишком тяжело. Думак искренне хочет стереть его из себя, даже и вместе с разумом.       Кагренак задумывается. Думак почти слышит её мысли: и о том, что роль короля и боевого вождя, роль лжеца и дипломата, роль барьера перед глупостью кимеров больше не нужна; о том, что Багарн, конечно, ценнее для будущего; и даже о том, что Думак ошибался, ошибался многократно — в отличие от Багарна.       — Нет, — принимает решение Кагренак. — Ты остаёшься. Багарн справится лучше.       Думак отворачивается, чтобы не видеть лица Багарна. И — её лица, бесстрастного, уверенного, спокойного.       Ни следа чувств.       — Спасибо, Кагренак, — тихо говорит король двемер. — Спасибо, мама. Чем бы ни был продиктован твой выбор — спасибо.       ***       — План «Обливион», — тихо, но уверенно говорит Епископ.       И тишина взрывается шёпотками, словно тысячегласное эхо подхвает его слова.       Только младший оператор Горза, как с ней сегодня происходит слишком часто, ничего не понимает. Под её ключицами тяжёлым колким комом сворачивается обида. Несправедливо быть сопричастной весь день — и не понять самых, пожалуй, главных слов.       Впрочем, не поняла не только она.       Молодая императрица, правнучка Рислава Праведного, тоже, кажется, остаётся в стороне. И Горза неожиданно чувствует к ней, к этой венценосной почти-девочке, нечто вроде завистливой жалости. Ей-то, императрице, уже всё объясняет Епископ.       Горза, выбравшись из своего закутка, направляется к ним, стараясь по возможности не привлекать к себе лишнего внимания.       — Обливион, ваше величество, это область не-существования, — говорит Епископ. Горза не ожидала услышать вместо откровений прописные истины, известные каждому, но тихий голос монаха всё равно увлекает её. — Пространство, где все вероятности равны нулю. Там существует всё — и не осуществляется ничего. В некотором роде он противоположность эре Рассвета, когда — или, пожалуй, где, — все вероятности были равны ста процентам.       — Но как Скроллер…       — К сожалению, я не знаю подробностей, — признаётся Епископ. — И никто не знает. Мы можем только предполагать. Мотыльки-предки, что ближе всего к моим ушам и губам, нашептали мне эти два слова. План «Обливион». Программа, которую запускает Скроллер в случае чрезвычайной угрозы.       — План уже срабатывал прежде? Когда?       — О, это лучшая из загадок, — на дряблых, бесцветных губах монаха змеится улыбка. — Наверняка. И всё прошло успешно. Поэтому мы просто не помним тех опасностей. Забвение, ваше величество. Мы не помним то, чего никогда не было. Мы не помним событий, — или, быть может, войн, народов, цивилизаций и угрозы, которую они несли, — вероятность которых обнулил Скроллер.       Императрица соображает куда быстрее Горзы.       — И какова будет область этого забвения? Сколь многое он… обнулит?       — Возможно, этого мы никогда не узнаем, ваше величество, — отзывается Епископ без раздумий. Слепые глаза вдруг обращаются прямо на Горзу.       — Кто здесь? — строго спрашивает он.       — Млаа… младший чтец-оператор Скроллера Горза гра-Ротвог. — Губы едва слушаются. Горза как-то вмиг понимает, что живой из этого наполненного призраками зала не выйдет. Слишком много она узнала того, чего ей знать не полагалось.       — Младший чтец-оператор, — задумчиво повторяет Епископ. — Наблюдение без права вмешательства. Отлично. Мы сейчас все — младшие чтецы, девочка. Можем только смотреть. Сегодня вмешательство в работу Скроллера — самоубийство в масштабах Нирна. Приступай к своим обязанностям. Иди и наблюдай за величайшим событием эпохи. И, когда придёт твой черёд стать Мотыльком — постарайся сохранить эту память.       Горза затравленно озирается. Епископ, хоть и слеп, прав. В главном зале Скроллера нет никого, кто сможет читать Свиток. Бесплотные мнемо-матрицы, давно ослепшие высшие иерархи Мотыльков, девочка-императрица… И она, младший чтец-оператор Горза гра-Ротвог.       ***       — Осуществитель случайностей злится, — Векх, кажется, очень рад этому. — Бесстрастное сон-ожидание готово расцвести сокрушительной яростью истинной любви.       Неревар, отсекая металлическому пауку лапу, морщится.       — Самое время говорить загадками, — бросает он, не оглядываясь.       Вивек светло улыбается и склоняет голову набок, прислушиваясь к чему-то.       — Согласен, — равнодушно говорит Сота, без особого любопытства разглядывая отрубленную «лапу» паука, отлетевшую к его ногам. — Скроллер запускает программу самозащиты. В ближайшее время законы мироздания перестанут действовать. Ворин, далеко ещё? Я бы не хотел пропустить битву Свитка и Кагренак.       — За тем поворотом рубка управления, — отзывается Ворин. — И, пожалуй, нас ждут ещё сюрпризы.       — Хватит трепаться, — обрывает их Неревар. — И без того потеряли слишком много времени.       — Не переживай, Хортатор, — смеётся Векх. — Скоро время станет лишь словом, игрушкой для скучающих философов.       — Не согласен, — отзывается Сота. — Скроллер не станет ломать темпоральность. Наверняка он активирует более… радикальную защиту.       — Пресвятые Предки, — рычит Неревар. — Так давайте уже остановим это!       Он, как и весь путь — и даже Путь — впереди своих соратников; и не видит взглядов, которыми обмениваются трое за его спиной.       Но Ворин — видит.       ***       Младший чтец-оператор Скроллера Горза гра-Ротвог чувствует, как по щекам текут слёзы. Только, пожалуй, слишком густые для слёз.       По щекам Горзы катятся из широко раскрытых, устремлённых в пустоту глаз багровые капли.       Зато она видит, видит как никогда остро.       И видит не какие-то вероятности каких-то событий — она видит нутро работы Скроллера. Она видит первозаконы мира.       Вероятность осуществления Нумидиума, бога-абсолюта, бога-определённости, приближается к 98 процентам.       Вероятность, что кто-то сможет помешать, меньше трёх процентов.       И первая увеличивается, а вторая уменьшается. Тысячные после запятой бегут синхронно, одинаково, но в противоположные стороны.       Горзе кажется, что раскалённые спицы входят в её зрачки и проходят насквозь, до мозга. [критическая ситуация требуется срочное вмешательство] [отменить критическую вероятность события] [невозможно] [снизить критическую вероятность события] [невозможно] [?] [артефакт высшего уровня доступ заблокирован] [обойти блок] [невозможно] 98,00034% 98,00035% 98,00036%       ***       — Ты почти опоздал, Дагот, — Думак, вглядываясь в монитор, даже не оборачивается, когда за его спиной хлопает дверь.       Ему отвечает не Дагот.       — Останавливай, — командует Неревар. — Останавливай это безумие.       Думак наконец поворачивается.       Они все тут. Все ключевые фигуры Совета, все вожди кимеров. Альмалексия с обманчивой небрежностью гладит рукоять меча — и Думак как никто знает, что вовсе не декоративного — и смотрит на Дагота. Ворин невозмутим и непроницаем — укутан в покровы предательств так, что и сам уже не понимает, кого в итоге предаёт. Поэт улыбчиво-безмятежен и вовсе не удивлён. Сил собран, цепко осматривает зал сердца, выхватывает главное… Только скуластое, диковатое лицо Неревара кривится от ярости.       Думак не хочет на него смотреть.       — Я должен был догадаться, Дагот, — криво усмехается король двемеров. — Впрочем, уже неважно. Активация необратима.       Сота Сил разворачивается и идёт — по идеальной прямой — к застывшей у терминала Кагренак. Мельком смотрит на скорчившегося у её ног в позе эмбриона, пускающего слюни на подбородок Багарна, брезгливо отводит взгляд.       — Вы предусмотрели защиту от Скроллера? — спрашивает он, глядя на застывшую, безмятежную Кагренак, укрытую плотным техномагическим щитом.       — Она не ответит, — сообщает ему Думак. — Она уже совершила трансментальный переход. Но да, Сил, мы это предусмотрели.       — Тщеславные гномы вознамерились обмануть реальность, — кажется, что Векх говорит, не размыкая губ. — Тщеславные гномы полагают законы мира себе защитой… И сами же попирают их, провозглашая эру беззакония.       — А он-то здесь зачем? — искренне удивляется Думак.       А вот привычный Сота понимает.       — Вы подчинили Сердце, — не спрашивает, а констатирует он. — Вы используете его автономность и неподвластность Скроллеру… Изящно. Вот только Скроллер ответит вам тем же. Нарушит базовые законы мироздания.       ***       Горза гра-Ротвог беззвучно кричит. Понимание пронзает её насквозь, разбирает на мельчайшие частицы и собирает заново, чем-то другим, не ею больше. [запустить план обливион требуется тройное подтверждение] [ситуация приводит к концу 96,76%] [первое подтверждение да] 98,79654% 98,79655%       На сетчатке младшего оператора Горзы гра-Ротвог проступает картина.       ***       — Ошибка, — Векх почти поёт. — Тщеславие их сгубило. Скроллер не отменит вероятность вашего бога, Гном-Орк.       Сота смотрит на Кагренак, отречённо-бесстрастную, уже перешедшую на высший, над-смертный уровень вычислений.       — Скроллер отменит вас, — завершает Сота мысль Векха.       Думак меняется в лице.       Цифры на мониторах показывают, что до окончательной активации Нумидиума остаётся семь минут.       — Сота, делай уже хоть что-то! — требует Неревар. — А ты, Ворин… ладно, после.       Сота Сил, не отрываясь, смотрит на Кагренак.       — Она использует Операторы Сердца, — с нескрываемым восхищением говорит он. — Я не могу прервать процесс… Физически не могу, Неревар.       — Эти инструменты не операторы, просто защита, — говорит Дагот, незаметно отступая в тень. — Можно работать и напрямую.       Все смотрят на исполинский живой Камень, первоартефакт, и молчат.       — Старый зверь напуган, — вдруг говорит Векх. — Ярость и страх ведут мир сейчас, и он — обезумевший от ран кагути, исходит слепой яростью и вонзает зубы в правых и виноватых. Сота, действуй. Сейчас — или никогда останется нашей единственной альтернативой.       — Нет, — холодно говорит Думак. — Я виноват, Неревар, что скрывал. Но цель наша — благо, и ты бы понял, как понял Дагот.       — Давай, Сота, — Неревар поднимает меч. — Я сыт его ложью по горло.       И в горло же наносит первый удар.       ***       Младший оператор Горза гра-Ротвог повторяет чужие слова. Себя она, конечно, не слышит.       Кровью истекают ослепшие глаза, пока Горза, новичок, младший чтец-оператор — действительно читает Свиток.       И приходит, необратимо приходит к пониманию. [ситуация неразрешима иными путями 96,31%] [второе подтверждение да] 99,08756% 99,08757%       ***       Сота кладёт руки в тонких перчатках на Сердце, и его лицо искажает судорога боли. Он раскрывает рот в беззвучном крике. И эхо этой чудовищной тишины искажает черты застывшего с ним рядом Векха.       — Айем, — шепчут его вмиг вылинявшие до серо-пепельного губы. — Помоги…       Неревар и Альмалексия, два сияющих металлом и магией вихря, не могут сдержать отчаянный натиск Гном-Орка. Они должны одолеть, они не могут не победить его вдвоём. Вот только Скроллер, осуществляющий вероятности, тут, в этом здесь и сейчас, бессилен. Думак, будто превратившись в воплощённый дух двемер, необратимо приближается к Сердцу.       Туда, где в немом крике заходится вычислитель, где вторит ему серый от ужаса интуит.       Неревару не надо оборачиваться, чтобы представлять полную картину.       — К ним, — командует он жене. — Я… Справлюсь.       И Альмалексия не смеет ослушаться приказа. Стремительным, змеиным движением перетекает в сторону. Секира Думака обрушивается в пустоту, и Неревар, ждавший этого, получает секундное преимущество.       Альмалексия непозволительно долгий миг смотрит на мужа — и, отворачиваясь, бежит к Сердцу.       Она берёт за руки обоих — и волна их боли накрывает и её с головой, как мрак океанских глубин, как беззвёздность пустого неба, как бесконечное умирание.       Альмалексия в этой боли держится лишь за одно стремление: п о м о г и п о м о г и п о       Она берёт на себя их боль, так много, как только сможет выдержать.       Больше, чем сможет выдержать.       — Бесполезно, — говорит Сота чужим, мёртвым голосом. Ногти на его прижатых к Сердцу ладонях почернели, и из-под них тянутся вверх тонкие струйки дыма. Но он спокоен.       И спокойно же, обречённо, не глядя на этот дым, он повторяет:       — Бесполезно. Кагренак не пускает меня. А Скроллер запускает программу.       ***       — Ты слышишь, мы почти победили, — говорит Думак.       И откуда у него только силы?       Неревар измотан так, что только на воле, запредельной воле парирует удары секиры. Каждый может стать последним, и Думак это чувствует.       — Наш коллективный бог, ведомый не случайностью, а мудростью, совокупной мудростью двемер, отменит случайности.       — Отменит тиранию Скроллера, — подхватывает неожиданно Дагот, выходя из тени. — Отменит слепые случайности и будет принимать лишь разумные решения. Никаких войн, никакой неопределённости.       — Да, — выдыхает Думак. Пот застилает его глаза, но он улыбается. — Первый разумный бог. Я верил, Дагот, что ты — пой…       Ворин бьёт со спины, коротко и стремительно, в основание черепа.       — Безумный бог, уничтожающий мир, — говорит он, глядя, как оседает на пол тело короля двемер. — Пойдём, Неревар. Надо помочь Соте вышвырнуть Кагренак из законов Мира.       ***       Горза слышит — немыслимо, невероятно, невозможно, но она, слившись со Скроллером, чувствует именно так — его колебание. Сомнение. Неуверенность.       И что-то, слишком похожее на эгоистичный, звериный страх.       Перепроверка. [перепроверка] [ситуация неразрешима иными путями 91,31%] [второе подтверждение да]       — Нет, — отчаянно кричит младший чтец-оператор. — Нет! Снижается, она снижается! [третье подтверждение да]       ***       — Он вынес приговор, — не открывая глаз, говорит Векх. — Поздно. Проснувшийся зверь болен обидой. Он не остановится. Он осознал себя богом.       Сота — окаменевшее воплощение сосредоточенности. Он не сдаётся.       Векх — парадоксален, как всегда. Застывшая неопределённость. Он любопытен.       Кагренак — окаменевшее воплощение торжества. Она уверена.       Альмалексия — живая, бесконечно принимающая чужую боль. Она плачет.       Неревар, не глядя на них, в исступлении пробивает щит, окруживший тонального зодчего. У ног Кагренак — молот-рычаг, в левой руке, укрытой перчаткой — меч из кристалла.       Щит вокруг нее не поддаётся первобытной ярости ударов.       До осуществления нового бога остаётся двенадцать секунд.       До конца мира остаётся 0,76893% вероятности.       Если, конечно, не вмешается Скроллер.       *** [ситуация требует запуска плана обливион] [проверить подтверждения да да да] [запустить план обливион] [да]       ***       — Всё, — говорит Векх. — Приветствуйте нового бога.       Сота молча смотрит, как обугливаются его ладони. Альма плачет беззвучно.       Тело Кагренак оседает тряпичной куклой.       Гигантский колосс за их спинами медленно, будто просыпаясь, открывает глаза.       ***       — Он запуска… — младший чтец-оператор Горза гра-Ротвог не договаривает.       Времени больше нет.       Только расчёты Старого Скроллера, жужжащего, как исполинский улей.       Вне времени, вне пространства, вне вероятностей одна за другой сменяют друг друга команды. [угрожающие объекты класса двемер обнулить вероятность да] [да для всех] [да окончательно] [ошибка три объекта непосредственный контакт с первичным артефактом обнуление невозможно] [пропустить] [обнулить вероятность объектов кроме исключений] [выполнено]       На сетчатке Горзы — картина боя. Узкие коридоры крепости-пещеры, зыбкий техномагический свет. Металл и плоть, оружие и магия, два народа — как два зверя, сцепившихся неразличимо, рвущих друг друга когтями и клыками, утробно рычащих.       И всё меняется в один бесконечный момент.       Удары атакующих уходят в никуда, магия калечит пустые доспехи, бестолково мечутся лишившиеся хозяев анимункули.       –…ет План «Обливион», — договаривает Горза, когда время возвращается. — Он запустил его. Для целого народа всё конче…       Время снова замирает — ещё ничего не кончено.       ***       — Мы победили? — неверяще говорит Неревар, глядя в нечёткие, подёрнутые рябью окуляры командного поста. — Наши войска… Им больше не с кем сражаться.       Нумидиум снова мёртв, и даже хуже: внутри мёртвого, застывшего каменного тела — одна душа. Слишком, фатально мало: Нумидиум рождался для всего народа. Никому из двемер, и уж точно не гениальному архитектору, не пришло бы в голову обожествлять «я», ошибающееся, подверженное случайностям, эмоциям, настроениям «я». Только великое, многоглавое, единологичное, единомыслящее «мы».       «Мы» двемер больше нет. Думак умирает, Ягрум смотрит в одну точку, и по его подбородку стекает ниточка слюны. Осталась только она.       Кагренак.       Неуничтожимая — победившая.       Бессильная.       Отныне и навсегда — пленник своего бога.       — Старый зверь нарушил все законы, — говорит Сота. — То, что он сотворил…       — Он не закончил, — обрывает его Векх. — Его ярость ещё не остыла. Дальше…       ***       С Горзы спадают иллюзии. Тяжело, больно, будто с неё не наивность сдирают — кожу заживо.       Скроллер — не бесстрастный бог.       Скроллер — дикий зверь, правящий миром. Страх за себя ведёт его, и Скроллер не разбирает, кто прав, кто неправ.       Он мстит. [угрожающие объекты класса кимер обнулить вероятность да] [да для всех] [да окончательно] [ошибка пять объектов непосредственный контакт с первичным артефактом обнуление невозможно] [пропустить] [обнулить вероятность объектов кроме исключений]       ***       Плоть Соты Сила выгорает, ладони и ступни уже обуглились — но разум вычислителя кристально ясен, и вся мощь Сердца ему открыта. Векх слушает мир, запредельно сконцентрированный, замкнувшийся на своей невозможной интуиции. Альмалексия принимает их боль — а в какой-то миг они и есть боль, ничего кроме — и становится с ними единой. Объединяет вычисления, интуицию — и вносит своё в триаду.

спаси наш народ я-сет найди возможность спасти наш народ

план запущен для всех кимеров я-айем прости не могу прервать

не иди напролом я-векх знаю обходной путь поменяй объект измени одну характеристику сделай кимер не кимер

это возможно вхожу в его каталог заменяю

заменяю для всех

      ***       — Что происходит? — Неревар вне слившейся триады, для него время не останавливается, растягиваясь в бесконечность, он не слышит и не видит команд, отправляемых Сотой с сердечного терминала.       Он только видит, как Ворин напротив него превращается в незнакомца. Серого, алоглазого, чужого.       А потом он опускает взгляд на собственные руки.       — Только ты, генерал, искренне хотел уничтожить двемерское безумие, — улыбается Ворин уголком своего нового, тёмно-серого рта. — А все остальные — хотели подчинить его, но, конечно, не уничтожать. И я — тоже. Но, как видишь, я не у дел.        — А сейчас…       — А сейчас, насколько я, исключённый из заговора троих, могу понять, они делают то, зачем пришли. Безнаказанно хозяйничают в беззащитном нутре Скроллера. Перекраивают законы мира.       *** [ошибка объекты класса кимер не найдены] [повторить поиск] [не найдены]       И снова с младшего чтец-оператора Горзы гра-Ротвог слезает кожа иллюзий — ещё больнее и страшнее.       Но Горза наконец достигает кристальной ясности, подлинной ясности в понимании мира.       Скроллер — не бог и не зверь.       Он — просто машина.       Она, Горза гра-Ротвог, младший чтец-оператор — неизмеримо выше его. Она протягивает руку-разум и вводит прямо в программный код, в законы мироздания, в открытое подбрюшье Скроллера: {результат удовлетворительный прекратить поиск завершить план обливион}       И Скроллер, помедлив растянувшийся в вечность миг, отвечает ей, себе и миру:       ***       Первой отсоединяется Альмалексия. Осознание телесности приходит не сразу, крупной дрожью в руках, бессильными ногами, липким потом. Запахом гари.       — Что вы натворили? — кричит Неревар.       Альмалексия смотрит, как шевелятся его губы, и ей странно и смешно.       Она была богом. Она была миром. Она была спасением своего народа.       Этот странный смертный требует от неё ответа, будто имеет право.       — Почему Скроллер посчитал нас за врагов? — говорит Сота. Он тоже не смотрит на Неревара, мимо, за его плечо.       — Недостаточно того, что вы трое влезли в его код? — ехидно спрашивает Ворин.       — Он заранее считал нас угрозой, — Сота не сомневается. — Некоторую часть кимеров Скроллер считал угрозой. Дагот?       — Я хотел привести свой Дом к богу двемер, — Ворин пожимает плечами. — Хотел — но передумал. Как иначе бы я получил информацию? Как бы я убедил Думака, если бы не верил сам?       — Ложь-ложь-ложь, — поёт Векх, не разжимая губ. — Не передумал. Не испугался. Ждёт. Использовал нас, чтобы свалить двемер. Хочет быть единоличным богом.       Неревар переводит взгляд с троих на одного и обратно. На тело Думака. На застывшего, снова мёртвого Нумидиума.       Он растерян и не понимает, что происходит.       — Мы теряем время, — говорит Сота. — Мы-я видели возможности. Мы-я можем ещё многое сделать.       Руки и ноги вычислителя обуглены. Но это уже неважно. Он видит путь, и в его отточенном, многократно усиленном первоартефактом разуме бегут строки команд.       Трое снова едины; они делят стремления, они делят могущество.       Они вкусили божественности.       Неревар поднимает меч.       — Вы должны остановиться. Немедленно.

я-айем твой народ ждёт милосердия

он не поймёт, но помешает он угроза нам

останови одного во имя тысяч я-айем он всегда будет угрозой

      Неревар не ожидает, что удар будет стремительным и неостановимым.       — Прости, — шепчет Альмалексия, снова сливая своё сознание с остальными. Ей больно, она скорбит — но такова высшая любовь.       Что значит один, когда можно помочь столь многим.       Двемер ошибались, понимает Альмалексия. Рукотворный бог не должен быть логичным.       Он должен быть любящим.       *** [да]       Скроллер завершает план «Обливион». Скроллер работает на пределе, восстанавливая и пересчитывая вероятности.       Даже у машины-бога, осуществляющей реальность, есть слабые места.       Несколько кодов, запущенных с периферийного домена Красной горы, кодов, подкреплённых силой первоартефакта, проходят незамеченными. [план обливион завершен] [обычный порядок работы с вероятностями восстановлен] [особые полномочия приостановлены]       ***       — Проклятье! — Дагот, не сдерживаясь, бьёт, вдребезги разбивая окуляр голой рукой. — Тупые эгоистичные выродки!       Что это было — блестящий план или безумная в своей гениальности импровизация? Знали они заранее, что Скроллер, обрушившись на двемер, подставит беззащитное брюхо мироздания? Надеялись, предполагали — или спланировали?       Ворин Дагот, консул Шестого дома, укутанный в покровы предательств, тоже угроза для нового триединого бога, не успевает этого узнать.       ***       Мир для Горзы гра-Ротвог — сплошная багровая пустота. «Младший чтец-оператор Скроллера» — больше не про неё. Она закрывает руками ослепшие глаза и плачет. Кажется, теперь — просто слезами, не кровью.       Тяжёлая рука ложится ей на плечо. Горза даже не вздрагивает.       — Ты сделала невозможное, — говорит старый айлейд. — Каково оно — изменять законы мироздания?       Его голос — восхищение, и любопытство, и очень много сочувствия.       — Вы знаете, — без тени сомнения говорит Горза. — Вы-то знаете.       Он молчит.       Он тоже знает, понимает Горза гра-Ротвог, чудовищную, подрывающую основы всего формулу.       Двемеры не были безумцами.       конец власти скроллера =/= конец мира.       Вот только Старый Скроллер так не считает.       *** [обнаружено постороннее вмешательство во время действия плана обливион] [искажения реальности значительны] [принять экстренные меры] [?] [нет]       Данмеры, новый народ — единственный народ Красной горы — привыкают к изменениям. Их триединый бог мудр и сострадателен. Их триединый бог — благо и любовь.       А прорехи в законах мироздания Скроллер умеет лечить не только экстренным вмешательством.       Вероятность возрождения объекта «неревар» 0,00006% 0,00007% 0,00008% 0,00009%