Пари

Я снова рванул дверь на себя. И снова — ничего. Я нажал плечом. Закрыто. Да что ж такое! Я постучал. Кулаком. Потом — пяткой. Ноль реакции. Я огляделся. Звонка, разумеется, нет. Справа и слева от входа — две камеры наблюдения. Я помахал руками одной. Потом — другой. Глухо. Я посмотрел на часы. 10:12. Клубы работают до пяти. Наверное. Работники сейчас, надо полагать, отсыпаются дома в тёплых постельках. Может, Борисович снял зал, и входить надо с чёрного хода? Я припустил бегом. Дом, в котором располагался клуб, был длинным, едва ли не во весь квартал. Современная многоэтажка. Но с дыхалкой у меня всегда было хорошо. И вот я на задворках дома. Но чёрт… Бесконечный ряд разнокалиберных железных дверей. Клуб был где-то в центре, но… Как узнать, которая дверь мне нужна? Может, эта? «ООО Голубые дали». Или эта? «ЗАО Радуга +». А что такое «Лучше наличными»? Тайный бордель? А «Кролики-великаны» кто? Мальчики по вызову? Я пошёл вдоль длинного ряда дверей. «Тудранктуфак*», «Какой большой!», «Восьмиклассница», «Как приятно»… Боже, да тут, похоже, одни извращенцы работают! Внезапно распахнулась дверь рядом с табличкой «Пышечки и булочки», и на железную лестницу выплыла необъятных габаритов дамища в кружевном передничке и крахмальной наколке. Фемина мазнула по мне равнодушным взглядом и, прикуривая, щёлкнула зажигалкой. Я побежал дальше. Как известно, как вы яхту назовёте… Я бежал и читал таблички. «Медцентр КАРИЕС». Жуть какая! «Длинные руки». Штаб-квартира мафии? «Засада». На кого? «Мокрое дело». Филиал «Длинных рук»? Я не удержался и поднялся по ступенькам, чтобы прочитать мелкие буковки «ремонт и реставрация ванн». Уф-ф-ф… Я в полном отчаяньи присел на ступеньку, ведущую к реставраторам-мокрушечникам. И тут меня осенило. Пышечка с булочками! Ну конечно! Раз она здесь работает, то знает, кто её соседи! И я бросился к курившей мадаме. — Простите, — увидев, что она разворачивается, чтобы войти обратно в здание, издали закричал я. — Извините! Дама обернулась. — Где здесь гей-клуб? Пышечка выпустила из пальцев почти докуренную сигарету. — Здесь где-то гей-клуб, а я не знаю, в которую дверь входить. Мдама покосилась на соседнюю табличку «Как приятно» и хмыкнула. — Малыш, а не рано ли тебе? Ненавижу! Ненавижу и свой рост, и тех, кто меня так называет! — Ты просто ещё не встретил подходящую женщину, — колыхнув необъятными «булочками», сказала «пышечка» и плотоядно осклабилась. Мне почему-то сразу вспомнилось жуткое словосочетание «интрамаммарный секс», которое попалось мне где-то на просторах интернета. Мне представилось, как «пышечка» удушает мужика своими «булочками», сдавив ими шею партнёра в смертоносном захвате. — Рано тебе по гей-клубам ходить. Шестнадцать-то хоть исполнилось? «Как пить дать, извращенка!» — подумал я и невольно попятился. В сумке затрепыхался телефон. Это пришла СМСка от Васьки «Ты куда слинял? Классная бушует. Ей ОБЖшник стукнул, что ты прямо с урока сдристнул». «Ладно, проблемы будем решать по мере их обострения», — подумал я и набрал верхний, сохранившийся в памяти телефона номер. — Алё! — после первого же гудка услышал я. — Ты где?! Фоном пульсировало что-то ритмичное. — Я заблудился. Здесь сплошные двери. Мне в которую? — отходя от «Пышечек и булочек», спросил я. — Не понял… — послышалось в трубке. Музыка зазвучала глуше. — Я в коридоре. А ты где? Ты на каком этаже? — Я на улице… За клубом… В ответ из трубки донеслось что-то не очень внятное, но, судя по тому, что мне удалось разобрать, не особо печатное. — Назови точный адрес. Я вызову тебе такси. Стой там и не сходи с места. Я заозирался и рванул к углу дома, чтобы разобрать его номер. Такси прибыло быстро. По дороге я представлял себе разные ужасы, которые могут приключиться с человеком, едущим неизвестно куда, неизвестно к кому и не сообщившему об этом ни единой живой душе. Такси остановилось возле здания, похожего на ДК ещё советской постройки. На ступеньках под навесом, в серых трениках, чуть более тёмной кенгурухе и в серых же шлёпанцах, ждал Борисович. Расплатившись с таксистом, он бросил мне: — Идём, горе ты моё луковое… Я обиделся, но промолчал. Мы поднялись на второй этаж, потом долго шли по коридорам, пока не оказались в достаточно современном зале с зеркалами, станками и окнами в две стены. Пол, слава богу, был из какого-то серого материала, а не из занозисто-лохматых от времени и вонючих от постоянного полива лейкой плашек. Ни малейшего намёка на маты или акробатическую дорожку я в зале не заметил. Спиной к нам, перед зеркалами стояли трое. Двоих я узнал сразу. Это были сидевший в углу во время просмотра «ёжик» и один из «балетных» соискателей. Третий был мрачным чернявым бородачом с рельефной мускулатурой. Не, я, конечно, в курсе, что бороды — писк сезона, но, по мне, с бородой хорошо смотрятся только спасающиеся от таёжного гнуса геологи, греющиеся в бороде полярники и ещё йети. — Чего ждём? Раздевайся, — это, разумеется, был Борисович. Он уже скинул пластиковые банные шлёпанцы и подошёл к стоявшей у зеркала троице. Балерун и бородач также были босиком. Чёрт… Переодеться мне было не во что. Я бросил на скамейку сумку, скинул куртку, снял кроссовки и носки. Может, у них дресс-код такой, босиком? Борисович критически глянул на мои джинсы и сказал: — Знакомьтесь, ребята. Это — Дима. Бывший гимнаст. А это — Лёша, Альберт и Богдан, — он указал на ёжика, балеруна и бородача. «Почему бывший?» — изумился я, но вслух промямлил: — Очень приятно… У меня, конечно, были проблемы с ногой, но я с переменным успехом работал над их преодолением. — Значит, так. Повторяю кратко. Для опоздавших. Ребята, у вас — три дня. Всё с ноги берёте вслед за Лёшей. Лёша, дрючь их в хвост и в гриву. Дмитрий, сиди смотри внимательно и запоминай. Мы сейчас эту часть ещё раз прогоним, я еду домой и в аэропорт, а вы — учите дальше. И, Лёш, не забудь, вечером нужно отдать их Ксюше. Она обещала задержаться до восьми. Паспорт с собой? — этот вопрос был обращён уже ко мне. Я кивнул. — Вот и хорошо. Начали! Лёша-ёжик щёлкнул пультом, из стоявших на полу колонок ахнула музыка, балерун и бородач пошли по залу, а Борисович то и дело что-то подправлял и комментировал. Когда Ёж выключил музыку, Борисович направился к стоявшим у углу ботинкам. Надев их, он изрёк: — Дмитрий, не вздумай стричься. Альберт — завтра с утра поставишь их всех к станку, и на час — они твои. Татуировку доделаешь после тура. Богдан, бороду привести в порядок, полностью не брить. Всем — пока. До встречи через четыре дня. — Чего это вдруг не стричься? — спросил я уже захлопнувшуюся дверь. Нет, мне нравилось то, что отросло у меня на голове, но мне всегда казалось, что никто не вправе решать за меня, ходить мне лохматым или нет. А этот мужик, как там его, Богдан, он что, так спокойно относится к тому, что кто-то решает за него? Хотя я б на месте Борисовича его побрил. Принудительно. В наказание за бороду. — Иди сюда, — позвал Ёж. Я подошёл к зеркалу. — Смотри. Я посмотрел. Я, мелкий русый блондин с так и просящимися в хвост патлами, в джинсах и облегающей рубахе. Поджарый шатен Альберт в мешковатой футболке, чёрных лосинах и лохматых гетрах. Интересно, где у него татушка, и как Борисович про неё узнал? Богдан, от глаз до желудка скрытый чёрной лохматой бородищей, в спортивных штанах и майке. Ёж, не то седой, не то очень светлый блондин в джинсах и расстёгнутой рубашке, узлом завязанной на животе. Ростом почти такой же, как остальные. Чуть выше их, но намного выше меня, почти на целую голову. Не такой пересушенный, как Альберт, но и не такой бугристый, как Богдан. Фигура, без учёта роста, разумеется, почти как у меня. Скорее всего, свой брат-спортсмен. — Что видишь? — Нас, — пожал плечами я. — Мы — разные. У каждого — свой типаж. И своя специализация. И это хорошо, — он посмотрел на меня в зеркало. — Прекрасных трепетных принцев от балета у нас пока не было, — он перевёл взгляд на Альберта. Тот хмыкнул. — Мрачных трагиков — тоже, — это он о Богдане. Из недр буйно колосящейся бородищи донеслось откровенное ржание. — Я — загадочный и недоступный. А ты… — он, чуть склонив в плечу голову, посмотрел на меня уже не в зеркало, а смерив взглядом от лохматой макушки до босых пят. — Ты — няшный зайка с потугой на брутальность. При виде нас женщины от восторга выть будут. Я клацнул чуть не обороненной на пол челюстью. Няшный? Я? Зайка?! Против брутального я ничего не имел. — Чего стоим? Работаем. В шесть напомните, чтобы я вас отпустил. Поедете к Ксюше. Альберт и Богдан встали справа и слева от Ежа. Видя в зеркале мой недоумевающий взгляд, он добавил: — Ксюша — наш отдел кадров, пиар-менеджер и рекламный отдел в одном флаконе. Она вас оформит на работу и закажет билеты. Через три дня вы летите в Гусиноозёрск. «Куда-куда? В Гусино что? У меня контрольная по химии через три дня, но… Чёрт… А если сказать родителям, что у меня сборы? Борисович что-то говорил про конец тура. Вдруг пронесёт? Может, всё это безумие и ненадолго», — подумал я и встал чуть позади всех, между Ежом и Альбертом. — Продолжаем! — объявил Ёж и щёлкнул пультом. На часах было 11:50.