Пари

Три дня было у меня. Ну, не только у меня. У нас троих было только три дня на то, чтобы запомнить всё, что мы должны были выучить. Я всегда считал себя парнем выносливым. Как-никак — спортсмен. Оказалось — нифига я не выносливый. «Брать с ноги» тоже оказалось не так просто, как оно звучало. В нашем распоряжении имелся лишь хромающий Ёжик-Лёша и ноутбук, где номера, увы, были сняты из зала или в лучшем случае из-за кулис, но не сзади со сцены, как видят всё танцующие. Соображать, что к чему и как, было весьма неудобно. Часа через два я уже был разоблачён до трусов. Я был в том состоянии, когда на эстетику становится наплевать. Недоделанная татушка Альберта меня уже не интересовала, хотя и была теперь видна невооружённым взглядом. Да и бородища Богдана теперь не вызывала желания постебаться, хотя, как ему не было в ней жарко, было выше моего понимания. Из нескольких походя брошенных Борисовичем фраз и из скупых объяснений Ёжика картина вырисовывалась следующая. Поначалу существовавший исключительно за счёт голого энтузиазма и редко появлявшихся спонсоров и перебивавшийся с хлеба на воду коллектив постепенно обрёл своего зрителя и начал получать прибыль. Начался первый нормальный сезон. В залах были аншлаги. И сразу пошла череда неудач. У Ёжика оказалась недолечена старая травма, а может, плотный гастрольный график сделал своё чёрное дело, и Лёшу отправили домой долечиваться. Через день ещё один из танцоров подвернул ногу на ровном месте. На следующий день выбыл третий — разрыв ахилла. Будучи в теме, я знал: это — почти на год. Правда, второй раз ахилл уже не порвётся. Ещё через пару дней у четвёртого — надрывы связок. Короче, выступать было надо, а нагрузка на оставшихся возрастала. А вместе с ней возрастала и вероятность новых травм. В одном из городов внезапно исчезла фирмочка, отвечавшая за организацию выступлений. Никто не отвечал на звонки, СМСки и письма на «мыло». Концерты пришлось отменить. Роман Борисович организовал доставку танцоров в следующий город, заселил их в гостиницу, а сам вылетел на просмотр, организованный вездесущей Ксюшей меньше чем за двое суток. В результате чего мы, новенькие, уже к полудню плохо реагировали на внешние раздражители. Я так точно думал только о том, как бы оказаться побыстрее на улице и купить большую бутыль воды. Нет, две бутыли. По два литра. А можно и три. А может, купить одну, но на пять? Ёжик, казалось, в жидкости вообще не нуждался. Но, с другой стороны, он, командуя нами, не сильно и напрягался, да и к тому же берёг ногу. У Альберта и Богдана бутылочки с водой уже давно опустели. Когда Ёж объявил: «Перерыв полчаса», — мы, не дослушав про то, что потом будет ещё один перерыв, куда дольше, похватали стоявшую в углу обувь и рванули на выход. На крыльце наша живописная группка остановилась. Я — потому, что понятия не имел, в какой район города меня занесло, и где тут искать магазин или ларёк. Альберт, как и я, оглядывался и крутил головой. Богдан же прогудел: — Не знаю, как вы, а я — в магазин. При этом на стоянке что-то пискнуло, и одна из машин моргнула фарами. — Тут рядом ничего нет, — Богдан обвёл рукой стоявшие вокруг красно-кирпичные здания, в стародавние времена явно относившиеся к какому-то заводу. — Подвезти? — Да! — хором ответили мы с Альбертом. В магазине, надо полагать, мы являли собой странное зрелище: трое взмыленных полураздетых парней, носившихся по узеньким полуподвальным коридорам «Пятёрочки» в поисках бутилированной воды, а потом жадно присосавшиеся к горлышкам бутылок, едва отойдя от кассы. Во время второго перерыва я просто свалился на пол и отказался идти куда бы то ни было. Вечером, когда Ёж всё-таки объявил репетицию оконченной, Богдан повёз нас к Ксюше. Я покорно подписывал, что давали, и что-то отвечал, когда спрашивали. Узнав, что мне ещё нет восемнадцати, Ксюша долго ворчала, кому-то звонила и, как я понял, обещала Роману много-много радости по возвращении из тура. Когда мы вышли из огромного, уже полупустого офисного здания, втиснутого в историческую застройку, мне хотелось только одного — лечь, и чтоб не беспокоили. С недельку. А лучше — с две. Бородач Богдан по жизни оказался отнюдь не мрачным трагиком. Он великодушно подбросил нас с Альбертом до ближайшего метро. Как выяснилось, Альберту нужно было проехать лишь пару остановок. Мне же требовалось доехать до самого центра, а после пересадки — почти до самого конца моей ветки. Дома я, забив на еду, кое-как ополоснулся и свалился в кровать, в последнюю секунду вспомнив, что телефон следует поставить на зарядку и включить на нём будильник. О том, что следует накрыться одеялом, я не вспомнил, так как вырубило меня мгновенно. Про то, что следовало бы хотя бы узнать домашние задания, я, разумеется, даже не подумал. Когда утром я открыл глаза, меня встретила абсолютная тишина: родители ушли на работу, сестра — в школу. Я попытался бодро вскочить с постели, но не тут-то было. Я сполз с неё. Как дед или, правильнее сказать, как первоклассник наутро после первого урока физкультуры, когда физрук был в особо мстительном настроении. Болели мышцы. Все, везде и одновременно. Поклёвывая носом и позёвывая, я посидел на кухне над завтраком и, понимая, что если поеду на репетицию на городском транспорте, то наверняка опоздаю, вызвал себе такси. Как там говаривали в фильме бабушкиной и дедушкиной молодости, «Наши люди на такси в булочную не ездят»? Будем надеяться, что папе не придёт в голову проверять списания по карте, которую он же сам мне и оформил. Надо полагать, таксист был сильно изумлён, когда малолетняя, мелкая, тщащаяся выглядеть брутально няшка вроде меня, назвав адрес дома культуры, как заправский алкаш, попросила «остановить у ларька или магазина». Я, видимо, не внушил таксисту никакого доверия, так как перед магазином с меня потребовали оплату или залог. Что поделаешь? Пришлось заплатить. Картой. Потом, разумеется, я вернулся. С упаковкой воды. Чего мелочиться? Пить же и завтра будет хотеться. И даже интересно, куда она девается? Я выпил вчера литров шесть только днём, но удобства вечером так и не посетил. С трудом удерживаясь от того, чтобы не охать и не морщиться, я вместе с упаковкой воды снова загрузился в такси. Добравшись до зала, я плюхнул упаковку на пол и, чуть отойдя в сторону, осторожно опустился рядом. Лежать… Горизонтально… И не шевелиться… Какой кайф… Приезд на такси помог мне прибыть первым… Хотя, стоп… Зал был открыт. А значит… Я приоткрыл один глаз. Передо мной остановились чьи-то ноги. Ноги были босы. Значит, свой. У одной косточки — небольшая припухлость. Ну разумеется… Ёж. Кому тут ещё быть? — Что, совсем плохо? — услышал я. — Да не то чтобы очень, — отозвался я. Должен же я был держать лицо? — Но если честно, то не ахти, — признался я и закрыл глаза. Послышались шуршания и шорохи. Что-то плюхнуло рядом со мной. Я снова приоткрыл глаз. Рядом со мной лежал синий спортивный мат. Откуда он? Вчера его здесь не было. Я б заметил. — Перебирайся, — услышал я, и меня не особенно вежливо перекатили на синий холодный дермантин. — Сейчас полегче станет. Мне на лопатки легли сильные ладони. Надавили. Распластали меня по мату и пошли по спине. Чёрт… Хорошо-то как… Я снова закрыл глаза. Прикосновения лечили. Убаюкивали… Но кайф был быстро сломан. В коридоре послышались голоса, грохнула дверь, и уже знакомый голос заржал: — Ути-пуси какие нежности! — это был Богдан. — Иди в пень, — не поднимая головы, отозвался я. Это было самое литературное из того, что лезло в голову. Выразиться откровеннее, то есть с потугой на многоэтажность мне не позволили опасения, что малолетнее хамло взрослые дяди к себе не возьмут. Но чтоб позлить и оставить плацдарм за собой, я добавил: — Завидуешь? Завидуй молча. И попроси Альбертика помять тебе спинку. Теперь заржал уже Альберт. — Продолжай, пожалуйста, — это я обратился к Лёше-Ёжику. Заржали все. — Массажный салон закрыт, — объявил Ёж и слез с моих ног, на которых сидел верхом. — По-быстрому разминаемся и продолжаем. Я вздохнул и начал вставать. И чуть не плюхнулся обратно на мат. Буйная кучерявая бородища Богдана была превращена в нечто, напоминающее гибрид бороды с усами, а-ля киношный Эркюль Пуаро или мультяшный дрессировщик. Бр-р-р! *** Вечером нас повезли в магазин. Там уже суетилась вездесущая Ксюша-мастер на все руки и, судя по всему, ещё и костюмер в одном флаконе. Нам была отобрана устрашающего вида куча шмотья, которое пришлось перемерить. Я, прикалываясь, даже походил походкой «от бедра», вихляя при этом задницей. Чего я никак не ожидал, так это реакции присутствовавших в магазине дам и подзатыльника от Ежа. Ксюша куда-то умчалась с пакетами выбранной для нас одёжки, а нам были выданы визитки какого-то магазина с наказом ехать туда незамедлительно, купить в двух экземплярах обувь по списку (да-да, список нам выдали тоже) и получить у продавца товарный чек для компенсации затраченных средств. В дверях меня удержал Ёж. — Деньги-то есть? — спросил он. — Плохо у тебя поставлена разведка, — усмехнулся я, имея в виду, что при оформлении на работу я дал Ксюше номер своей карты, и подразумевая, что раз у человека имеется банковская карта, то и какие-то деньги на ней должны быть. Про то, что карту мне оформил папа, и что у него есть доступ к информации по ней, я тогда совершенно не подумал. На третий день я снова не пошёл в школу. В ДК после нескольких часов репетиций Ёж повёл нас в зал, в котором принялся объяснять тонкости, связанные с раскладкой номеров по сцене. Он называл это смешным словом «разводка». Судя по тому, что от Альберта и Богдана вопросов не последовало, ничего нового они не услышали. Потом нам втроём было велено повторить всё, что мы выучили. В зрительном зале погас свет. Ёж включил один-единственный прожектор, бивший адски белым светом сбоку и попросту слепивший глаза. Не знаю, как смотрелись Альберт с Богданом, но я, как мне показалось, ошибся везде, где только было можно, и даже там, где нельзя. Ближе к вечеру нас отпустили. Мне оставалось лишь поставить родителей перед фактом, что я внезапно уезжаю на… На сборы. А ещё уже почти в полночь я явился своему тренеру под дверь и, глядя в пол, не смея поднять глаз, рассказал всё, сказал, что уезжаю на три недели. Сказал, что золотая олимпийская медаль одна, и что нужно знать, когда в безумной гонке за ней следует отходить в сторону. Сказал, что если ничего не сложится, я, возможно, вернусь. Тренер меня выслушал, кивнул и молча обнял. А ещё пожелал удачи. Теперь я точно знал, что вступаю в новую жизнь. Вот только было немного обидно, что тренер так запросто отпустил, и что родители мне сразу и безоговорочно поверили.