Пари

Бродить по тёмным улицам всем быстро наскучило, и мы запилили в ближайшее ещё работавшее заведение. Самое странное заключалось в том, что, немного посидев, парни опять пошли гулять! И более того, никто, вроде ж, ничего крепкого не пил, но на улице парни принялись отплясывать! На пешеходной улочке возле какой-то псевдогреческой кафешки играла музыка. Сиртаки. Парни встали в линию и… Чёрт… С кем поведёшься, как говорится… Я смотрел на то, как они дурачились под музыку, и у меня в голове зрела идея. Идея абсолютно безумная и хулиганистая. Но я видел этот танец на сцене. И отнюдь не в греческом стиле. Надо будет обдумать хорошенько и, быть может, переговорить с Романом? На вечерне-ночной прогулке нам, новичкам, было обещано, что по окончании испытательного срока нас ждут шашлыки в честь окончательного официального приёма в состав. Я подзавис. Ох, как здорово было бы туда пойти! Но что мне делать на шашлыках у взрослых, чуть ли не в два раза старше меня дядь? И как объяснить подобное родителям? А главное, как половчее посвятить их в то, что их чадушко вместо учёбы и подготовки к экзаменам или хотя бы соревнованиям принялось плясать на сцене? Утром, наученный горьким голодным опытом, я похитил на завтраке пяток кексов с изюмом и пирожок с капустой. Должен же я был чем-то питаться днём? Кстати, в следующей гостинице мне так не повезло. Шведского стола не было. На завтрак всем выдали по два кусочка булки, порционную финтифлюшку масла, тарелку с малипусечной порцией гречневой каши, крохотную котлетку, пару кругляшов огурца, чашку с кипятком и пакетик с чаем. Все последующие дни были похожи один на другой. С небольшими вариациями, конечно. Нас либо привозили сразу в концертный зал на репетицию, либо после выступления грузили в автобус и посреди ночи, а то и на рассвете заселяли в гостиницу. И в том, и в этом случае Роман (Борисовичем я его уже даже мысленно не именовал) разводил один-два танца. С обедом вечно происходили какие-то косяки и непонятки, но я приучился утаскивать хоть что-то съедобное с завтрака. Разумеется, если там можно было хоть что-то утащить. Гостиницы нам попадались самые разные. От достаточно современных, где утром горничная в передничке приносила завтрак чуть ли не в постель, до старых советских со скрипящей ДСПшной мебелью с покосившимися створками, не открывающимися или, наоборот, не закрывающимися фрамугами и дверьми, но зато с настоящими паркетами и коврами. Когда мне показалось, что вся программа наконец-то «разведена» и выучена, я выдохнул с облегчением. Но не тут-то было. Роман принялся устраивать тренировки и мастер-классы. Меня принудительно ставили к «палке». Скажу вам честно, это был мрак и ужас. У станка я смотрелся инородным телом, полным кретином, бревном и тупым чмо. Степан, отяжелевший лебедь, и Альберт, новенький, ржали надо мной как подорванные. Ясное дело, никакого станка в гостиницах и ДК не было, и меня ставили к стенке, подоконнику, парапету. Но если в театре появлялся доступ в репетиционный зал… Это был ад. Для меня, конечно. Не для них. Зато в коридоре одного ДК обнаружилась целая стопка матов. И тогда мне было поручено провести урок по акробатике. Ох и оттянулся же я! Помимо спонтанных развлекух утром после завтрака или вечером после выступления периодически возникали и форсмажоры. Где-то в конце первой недели состоялось моё повторное боевое крещение. У одного из парней приключилось банальное расстройство желудка. Он остался в гостинице, а вот я, разумеется, не добровольно оказался одним из выводящих в самом первом номере. БЕЗ РЕПЕТИЦИЙ. БЕЗ ПРОГОНОВ. Я стоял и трясся у кулисы. В теории я знал этот танец с любого места. Но то в теории. В принципе, там и танца как такового не было. Так, мельтешение по сцене. Но в уме перекроить номер на нечётное количество участников… Ох… Обычно я выходил вторым во второй группе и не задумывался ни о чём. Просто шёл за Романом и ориентировался на него. Но тот, чтобы совсем уж не калечить номер, встал на место захворавшего, и выводящим во второй группе оказался я. Тот танец я пережил, хотя, возможно, выглядел тогда как шевелящий губами идиот. Да-да. Я считал. И, возможно, вслух. Вместо второго чётного я оказался первым нечётным, да к тому же ещё и крайним заводящим. И да, я как сова крутил головой, проверяя, туда ли я пошёл, отстал я или слишком спешу. В тот день я, видимо, выглядел полным придурком, поскольку это был единственный раз, когда мне не подарили ни цветочка. Достаточно быстро я понял, что компания в этом театре танца подобралась более чем специфическая. Народ троллил всех и вся. Начиная с ни в чём не повинных случайных зрителей и упоротых фанаток и заканчивая своими же коллегами и художественным руководителем. Меня мучил когнитивный диссонанс. Рассказать уважаемому и обожаемому тренеру анекдот? Даже неприличный? Да запросто! Но заменить художественному руководителю содержимое бутылочки с шампунем на зелёную краску? Или за пять минут до выхода на сцену лёгким движением руки ляпнуть коллеге по сцене на плечо переводную татушку не очень приличного содержания… Троллили и разыгрывали, слава богу, только «своих». На меня не покушались. Но я чувствовал, что это временно. Как я уже говорил, домой я приехал подкованным в самых разнообразных областях. И с ощущением, что за первые десять дней я стал «своим». В одном из городов ко мне в антракте подвалил Вадик Анисимов. Подвалил с просьбой сразу после шоу кое-куда с ним сходить. Времени вести длительные переговоры в перерыве не было. Но и давать согласие незнамо на что было стрёмно. — Я ж местный, — сказал Вадик. — В общем… Тут в зале кое-кто сидит… И мне нужно… Очень нужно кое-куда пойти. Но не одному… Я оторвался от шнурков на кроссовке и посмотрел на Вадика. У него в глазах стояла такая тоска… Словно уловив мои колебания, он продолжил: — Ты не подумай ничего такого. Мы как на такси приедем, так на нём и уедем. Это максимум на час. Я пожал плечами и кивнул. — Я к тебе зайду, когда нас в гостиницу привезут? — Заходи, — ответил я. Вадим действительно ко мне зашёл. Уже в куртке, с шарфом на шее и в каких-то не особо потребных драных джинсах. Он критически оглядел абсолютно нормальные мои и изрёк: — Раздевайся. — Чего? — офонарел я. — Такой прикид не пройдёт, — Вадик открыл шкаф и вытащил сценические резиновые псевдоджинсы и кислотного цвета майку, которую я надевал исключительно на репетиции. — Ты чего? — изумился я. — А как же штраф? Да-да. Штрафы у нас были. За «покурить», за «опоздать», за мат, за «поесть в костюме» и т. д.… — Ты ж не есть в нём будешь, — отозвался Вадим. — Не кочевряжься. Я переоделся, натянул куртку, и мы вышли в коридор. Нам никто не встретился, и я с облегчением выдохнул. Как оказалось — рано. Таксист, услышав от Вадима адрес, разве что не сплюнул. Когда мы вошли в достаточно неброско оформленный клуб, я понял почему. Девушек в клубе не было. Ни одной. А публика была весьма специфична. Я, надо полагать, явил миру весьма сложное выражение лица, так как Вадим развернул меня к себе, как маленького вытряхнул из куртки и сказал: — А ты что, не знал? — Нет… — пробормотал я. — Откуда бы? Вадим опустил голову. — Я думал, тебе рассказали… — О чём? — Когда мы в прошлом году здесь были, мой бывший устроил после концерта форменный скандал. Я был уверен, что ты в курсе… Теперь мне стали понятны сегодняшние переглядывания ребят и постоянное ненавязчивое присутствие в коридоре у раздевалок одного-двух старичков. — Он здесь? — спросил я. — Должен быть. И на концерте сидел в первом ряду… Он меня… выгнал, и я уехал в Питер. Я, собственно, и уехал, просто чтобы больше его не видеть. А как только мы стали мелькать то здесь, то там, я снова стал ему нужен. Мне даже номер пришлось сменить… Звонил, упрашивал… Я сказал «нет». Я не игрушка… — прошептал Вадим. — И ты решил отыграться на нём? — Да. — Ну тогда пошли зажгём, — я схватил опешившего Вадима за руку и потащил на танцпол. Там мы устроили целое шоу. На нас пялились и капали слюнями. Я даже пожалел, что в клубе не было шеста. Ух, я б там сбацал. Не прошло и десяти минут, как появился тот, ради кого всё это и было затеяно. Чернявый. Глазки с поволокой. Капризно изогнутые губы. Тьфу… Подержанный купидончик. Но ростом выше и Вадима, и, понятное дело, меня. За ним семенило нечто. Подведённые глазки. Полосатые патлы. И вихлявая походочка. Одёжка в облипочку. Тьфу ты. Почти как у меня. Оно хватало чернявого за руки, надувало губки и звало: — Сёмочка, что ты там увидел, мой сладенький?.. Сёмочка, а может, лучше домой?.. Ну Сёма-а-а… «Сёмочка» молча подвалил ко мне и попытался ухватить за грудки. — Вадим мой. Не смей его лапать… Драчуном я не был никогда, но без особого труда увернулся. — Это ты, мудила, не лапай моё, — боже, это я сказал? Я?! — Как ты мог?! — этот вопль был обращён уже к Вадиму. — Как ты мог променять меня на него?.. — А вот так и мог, — выкрикнул тот. — Кто почти каждую ночь тащил в постель всё новых мужиков? Может, я? Может, вот это — тоже моих рук дело? — Вадим рванул вверх рукав облегающей белой футболки. Я знал, что там увижу. Не особо заметный, но большой странной формы шрам. — Пошли отсюда, Дим. И, кстати, как там тебя? — это Вадим обратился к накрашенному манерному пугалу, дёргавшему «Сёмочку» за рукав. — Будь осторожней. Если ты не любитель боли и тройничков, так и вовсе от него беги, — Вадим развернулся и зашагал к выходу. Я, опомнившись, рванул в гардероб, схватил наши куртки и припустил за Вадимом. В такси тот молчал. Только кусал губы, и по щекам катились слёзы. Когда мы уже подъезжали к гостинице, наплевав на таксиста, я обнял Вадика, тот судорожно всхлипнул и, уткнувшись мне носом в плечо, разревелся. Да-да. Ночью я спал в чужой постели. Но вы всё не так поняли. Вадька держался за меня во сне и то и дело, не просыпаясь, судорожно всхлипывал. Мы так и спали. Он — в белой рубахе и драных непристойных штанах, я — в жуткого цвета майке и концертных джинсах. Я лежал и думал о рассказе Вадима, о том, как «Сёмочка» попытался силой его задержать, когда тот высказался против очередного «третьего» в их постели. Я смотрел в темноту и, мне казалось, что я снова и снова слышу судорожные всхлипы «А ведь я его любил… И до сих пор, похоже, люблю…» Штраф из моей первой зарплаты всё-таки вычли. В такси я исхитрился сесть на что-то жирное, видимо, оставленное на сиденье предыдущим пассажиром. Утром Вадька не смел смотреть мне в глаза и на завтрак не пришёл. Я, не скрываясь, понапихал в пакет булочек, оладий, драников, нарезанных яблок и отнёс это ему. В автобусе все молчали. Я устроился на сиденье с ногами и сразу уснул. До следующего города мы ехали весьма недолго. Нас даже почему-то повезли обедать. Что, разумеется, не могло не радовать. Нас было восемь человек, плюс ведущий, плюс звуковик, световик и водитель. Расселись все свободно, за несколькими столами. Вадим от меня просто шарахнулся. Ну и дурак. Думает, что ли, что я всем рассказывать буду или дразнить? За столом напротив меня оказался Орёл, тот самый, который в один из первых дней будил меня на завтрак. Когда ему позвонили, я старался не слушать, но не затыкать же себе уши? — Да, моё Солнышко… Да, Мариночка… Да… А ты кушала сегодня?.. А вчера?.. Настоящую еду?.. Точно?.. А Стасика покормила?.. Едой?.. Да, Мариночка… Да, Солнышко моё… Мама заезжала?.. Да?.. Да… И я — тебя… Да… Чем дольше я слушал, тем в большее изумление впадал. — Вот так и живём, — завершив разговор, потёр переносицу Альфред. — В доме нет еды. Настоящей. Она своими кормами и травой и ребёнка пытается кормить. Как мне доводилось слышать, люди порой изливают душу случайному попутчику. Уж не знаю почему, но Альф принялся изливать наболевшее мне. У его жены после родов произошёл сдвиг по фазе. Сдвиг на почве похудения. Жена познакомилась на детской площадке с какой-то крейзанутой фитоняшкой, перестала есть нормальную еду, отказалась от мяса и перешла на траву и сухие корма. И даже пыталась кормить этим ребёнка. Маленьким Стасиком занимались исключительно Альфред, его мама и сестра. — Вот так и живём, — повторил Альф. — Реальная жизнь её теперь мало интересует. Только и стоит с сантиметром у зеркала. Или на кухне зёрнышки поштучно отмеряет… В общем, будешь жениться, Дим, смотри не нарвись на фитоняшку… Что на это ответить, я не знал. Может, у этой Марины комплекс из-за мужа? Может, она боится, что он её растолстевшую бросит? В тот день меня ждала ещё одна исповедь. Да что ж это за напасть? Когда мы садились в автобус, Никита Луценко уже был там и с кем-то ругался по телефону. — Сука… — закрыв лицо ладонью, пробормотал он. Убрав руку и увидев меня, он добавил: — Никогда не спи с фанатками, Дима. А если уж очень приспичит, уноси гандон с собой. — Че… Чего?! — прошептал я. Уши у меня при этом загорелись, как два красных фонарика. — В унитаз, говорю, его спускай. Или с собой забирай. Как мне потом рассказали, где-то с год назад Никите в Контакт написала какая-то девица. Мол, «Я беременна» и «Ты разбил мне жизнь». Опознать девицу по фотографии Никита не смог. Но в том городе, что был указан у девицы в профиле, группа когда-то снималась в рекламном ролике и прожила больше недели. Съёмки длились по два-три часа в день. Остальное время все погибали от скуки и, соответственно, развлекались, кто как умел. — … видимо, она вынула его из ведра, куда я его бросил, — вздохнул Никита. — Короче, учись, Дмитрий, на чужих ошибках, чтоб своих не совершать. — А… А как ты узнал, что ребёнок твой? — промямлил я. — А я, чтоб она отвязалась и претензий не выдвигала, тест на отцовство предложил сделать. — И… И что? — Как оказалось, отец — я. Я уселся на своё место позади Никиты. Ну дела… Помнится, папа во время лекции про гандоны надевал их на огурцы и спускание резиновых изделий в унитаз очень не рекомендовал. Но то папа. Мне тогда вообще показалось, что во время импровизированной лекции он смущался куда больше меня. *** Когда вечером после концерта автобус подполз к гостинице, в фойе обнаружились огромный чемодан, куча разнообразных пакетов и Ёж. После этого безумного дня я обрадовался ему как родному. И только вечером, уже засыпая, я сообразил, что теперь, с его приездом, все танцы придётся «разводить» и заучивать по новой.