Единство. Возмездие. Тишина

**** Саката Гинтоки всегда умел делать вид, будто ничего не произошло. За всё то время, что Тоширо с ним знаком, этот парень только однажды полностью сбросил маску насмешливого равнодушия, а так она всегда была с ним: иногда прозрачная, словно вуаль, а иногда толстая и непроницаемая, словно броня. Но что именно за ней прячется, Тоширо так толком пока и не понял. Однако он влюбился в этого человека, несмотря на всю его загадочность и эгоистичность.  Даже подозревая, что на самом деле под маской может и не прятаться ничего. Но сила Сакаты Гинтоки – не только физическая, но и ментальная – хорошо Тоширо знакома. Так что попытка пробиться сквозь его защиту какими-то там упрёками явно была заранее обречена на провал.  Тоширо осталось лишь смириться, сесть за стол и начать набивать пустой желудок. Но поглощая закуски и почти не чувствуя вкуса, он так же принялся наблюдать за Сакатой, пытаясь абстрагироваться, стать незнакомцем, словно не было всех этих месяцев совместной жизни… и даже шести лет их знакомства. Но почему-то всё равно почувствовал непреодолимую тягу, точно такую же, как и в тот день, когда впервые увидел.  Или нет? Нет, вроде бы тогда он заинтересовался этим кучерявым лишь из-за Мизуки… Но всё равно! Он стал геем исключительно из-за него! А не из-за какой-то там психологической травмы! Да, это правда, что после смерти Мицу, Тоширо не интересовал противоположенный пол, но и на свой собственный тоже ведь не тянуло! И ладно бы Саката просто мимолётно привлёк его внешне… но нет, нездоровый интерес прошёл через все годы службы и до сих пор не исчез, и от того, в какую бы очередную фигню Саката не ввязался, Тоширо просто не может делать вид, что ему наплевать.  Он правда старался. Но только курить начал больше. «Я ведь с такими нервами и до тридцати не доживу…» Ругаться Тоширо никогда не любил. Но когда эмоции, причиняя боль, скапливаются в голове и груди – сдержать их уже не удаётся. Вот и сегодня он выплеснул на Сакату столько негатива… даже сказал, что тот ведёт себя как мальчишка, и что Сого – и то более зрелый. Конечно, это была не совсем правда, но когда видишь непробиваемую стену – разве не хочется тряхнуть её посильнее? Особенно если все предыдущие попытки пробиться оставили лишь синяки и ушибы? «Ксо, я вообще не имею права на него давить. Он – взрослый человек, который имеет право делать со своей жизнью всё, что пожелает. Но мне-то что остаётся? Просто смотреть и терпеть? Или посадить его под арест лет так на десять?» – Хватит грузиться, Тоши. Саката подливает ему саке, как ни в чём не бывало. Ладно, Тоширо уже остыл, так что тоже поиграет в эту игру, тем более, что Сого явно что-то задумал. Ведь не зря мелкий гадёныш так отчаянно уговаривал его заснуть? Даже обещал, что не будет пререкаться с Сакатой до конца этого месяца. Но Тоширо всё-равно не поддался – и что он увидел, когда пришёл сюда? Бедного Кацуру чуть не изнасиловали прямо на глазах его хозяина! Нет, Саката вряд ли бы совершил что-то подобное без согласия самого Кацуры, но ведь и тот не особенно сопротивлялся? «Эксперимент, эксперимент… Гинтоки, тебе обязательно было влезать в их отношения? Или так сильно заскучал?» Ему снова подливают саке. Шинске тоже пьёт довольно бодро, и даже, как хороший мальчик, не забывает закусывать. Сого же сидит насупившись, явно недовольный, что ему прикасаться к алкоголю запретили. – И вообще, почему бы вам просто не открыть легальный бизнес? Штат уже есть. Неужели обязательно тянуть деньги из владельцев кафе, которым и так несладко со всеми этими налогами? – Пф, – фыркает Шинске на вполне разумное предложение Тоширо. – Да я разве против? Только любой бизнес требует наличия капитала. Да и вся власть в клане принадлежит отцу… а он любит делать всё по старинке! Бьюсь об заклад, даже если вдруг деньги отменят, старик всё равно продолжит держать подконтрольный район в страхе – просто потому что так делал всегда! – Не парься, Шин-чан, будет и на твоей улице праздник, – встревает Сого, мусолящий вяленого кальмара. – А деньги… хочешь одолжу? Только до следующего месяца придётся подождать. – Да сдались мне твои деньги… Постепенно тарелки на столе всё больше пустеют, да и саке в Тоширо уже как-то не лезет, так что когда девушка-служанка заглядывает в очередной раз, интересуясь, не нужно ли ещё что-то гостям – Тоширо мотает головой, отвечая сразу за всех. – Ага, поздно уже, – поддакивает Саката, при этом подмигнув зачем-то Шинске. – Детям пора в кроватку. – Сам ты… вы… дитё! – беззлобно огрызается тот, роняя голову на стол, и тяжело вздыхая. – Ладно, пошли. Тоширо не сопротивляется, когда ему помогают встать. В конце концов, прикосновения Сакаты всегда заставляли его трепетать. И пусть Тоширо всё ещё зол, одно другому ведь не мешает? – Ты не знаешь, где мои сигареты? Саката что-то бормочет под нос, но закрыв за ними дверь, послушно лезет в шкаф, Тоширо же, чуть пошатываясь, направляется к окну и распахивает его: морозный зимний воздух тут же вторгается в небольшую комнату и в лёгкие. А вот уже и Саката приносит сигареты и зажигалку – похоже, кто-то из служащих забрал их из онсена. А может даже и сам Саката?  – Как себя чувствуешь? Да уж, от его заботы сложно устать… – Сытым и пьяным. – Я не про это. – Ой, только не надо меня хоронить! Оперевшись о подоконник, Тоширо высовывается во двор, стараясь, чтобы дым не задувало в комнату. И спустя всего одну затяжку уже чувствует, как кое-кто прижался к его филейной части. А потом и навалился на спину. Шеи касается тёплое и щекочущее дыхание.  – У меня нет для этого настроения. Он не отталкивает Сакату, просто не реагирует. – Так и будешь дуться? Пока я не вернусь? – А ты вернёшься? – Конечно. Когда закончу с тем, что начал. – М-м-м… – выдохнув облачко пара, смешавшееся с дымом, Тоширо оглядывается через плечо и щурится от ткнувших в глаз чужих кудрей. – А я уже было решил, что тебе там так понравилось, что ты собрался остаться. – Если я так поступлю, нам придётся расстаться. Ну или тебя выгонят со службы. Да уж, близкая дружба с якудза точно не то, что может позволить себе добропорядочный коп. Однако неужели Сакате действительно приглянулся тот клан? – О, я так ценю твою заботу, Гинтоки… но знаешь, тебе совершенно не обязательно идти на подобные жертвы ради меня.   Тяжесть со спины пропадает. Тоширо сжимает зубы, едва не перекусив фильтр, и продолжает:  – Нет, я правда не понимаю, зачем ты влез в разборки якудза! Ладно бы речь шла о жизни Шинске, ведь Хаджиме просил тебя позаботится о нём, но- …ты что, теперь решил взять шефство над всем его кланом? Гинтоки! Это их война. Не твоя! В комнате темно. Тоширо щурится пострадавшим глазом, пытаясь рассмотреть, что делает Саката. И кажется… тот раздевается. Да, точно, скинул юкату. А сейчас зачем-то скатывает один из футонов вместе с подушкой и одеялом в один большой кулёк, усаживается, прислоняясь к нему спиной… раздвигает ноги… …и начинает ласкать сам себя. Тоширо тут же вспоминает, как завораживающе выглядит, когда лунный свет касается серебряных волос. – Тебе обязательно это делать? Сейчас? – А тебе? Не надоело? В чём-то он прав. Тоширо уже понял, что ответов не добьётся. Точнее, Саката уже один раз объяснил ему ровно столько, сколько счёл нужным, так что… есть ли смысл продолжать этот спор? – Иди ко мне, – продолжает Саката. И облизывает губы. Тоширо прикрывает глаза. Окурок выпадает из пальцев, но он всё ещё не шевелится. И даже с закрытыми глазами словно бы продолжает видеть Сакату. Чувствовать его. И собственное тело послушно откликается на образ, отпечатавшийся на сетчатке. – Нет, давай ты ко мне. – Там холодно… – Потерпишь, – Тоширо открывает глаза и снова прищуривается. – Да и очень скоро тебе станет жарко. – Хо-о, ну если ты так говоришь… как же я могу не довериться господину полицейскому? Боком перекатившись на колени, словно большой кот, Саката приближается к окну – лишь замирает на миг, когда Тоширо отодвигается от подоконника и пару раз хлопает по нему ладонью. – Даже так? Вместо ответа Тоширо невозмутимо кивает. И Саката послушно взгромождает на подоконник свою пятую точку. Если честно, она несколько пухлее и мягче, чем у Тоширо, так что кто из них лучший уке – вопрос весьма спорный. – Ты себя подготовил? Поджатые ноги Сакаты разведены в разные стороны, и сейчас он чем-то похож на взъерошенного воробья, сидящего на узкой жёрдочке, или безумного акробата. Но мышцы его рук, вцепившихся в подоконник, напряжены, а на лице застыла самоуверенная ухмылка, так что Тоширо совсем не беспокоится об удобстве.  С другой стороны, напряжённый член Сакаты говорит сам за себя.  Схватившись за этот прижавшийся к пупку орган, как за рычаг, Тоширо на коленях подступает ближе, и распахнув полы юкаты, проскальзывает по горячему бедру своим членом. И тот быстро твердеет. Света недостаточно, чтобы рассмотреть розовую дырочку Сакаты, уже немного растянутую сухими пальцами, но Тоширо легко находит, куда именно приставить головку своего члена, смоченного слюной. А потом входит. Сначала лишь наполовину. Но неотрывно наблюдая за лицом Сакаты. Оно выглядит безразлично. Однако дрогнувшие уголки глаз заставляют Тоширо почувствовать себя лучше. Они будто бросают ему вызов, и он этому вызову поддаётся, вгоняя член до конца. Вот теперь Саката до хруста сжимает зубы. Мышцы его шеи натягиваются и разбухают, а с губ срывается: – Плохой коп- – Разве ты не хотел, чтобы я тебя наказал? – Да разве я жалуюсь? Продолжайте, пожалуйста, господин полицейский. Не сдерживайтесь… Но Тоширо в ответ только мотает головой. Он начинает двигаться, однако не торопясь. Внутри Сакаты очень сухо и тесно, так что резкие движения могут привести к травме. И даже если этому мазохисту наплевать… даже если он считает, что достаточно провинился, чтобы быть наказанным – Тоширо продолжит притворяться, что считает это игрой. Конечно же, дело не в текущей проблеме с кланом Такасуги. Как и Тоширо, нет, намного больше, Саката убивал и терял убитыми близких людей. Чуть ли с самого детства. И не все его решения были верными. Однако он всегда пытался спасти всех, кого только мог. Поэтому… да, Тоширо не за что наказывать его. Разве только за это пуленепробиваемое спокойствие и удивительную упёртость. И Тоширо заставляет Сакату придерживаться своей роли до самого конца.  Не помогая удерживаться на подоконнике, но вбиваясь внутрь хоть и в размеренном, но настойчивом темпе. Видя как проходят волны по натянутым мышцам рук, как играют валики на животе, как то расслабляется, то напрягается линия мягких губ… – Ты ведь не хочешь меня усыпить? – вдруг срывается с них вместе со смешком. И Тоширо останавливается. Медленно вдыхает и выдыхает. А потом сбрасывает Сакату на пол. Упав на четвереньки, тот замирает, оглядывается через плечо и нахально дёргает уголком губ. Схватившись двумя руками за его поясницу, Тоширо заставляет мускулистое тело прогнуться и выпятить зад. Конечно, Саката не то чтобы особенное гибкий, но всё равно чем-то похож на большого кота. Войдя в него снова, Тоширо больше не сдерживается, и постепенно Саката начинает дышать всё тяжелее – но увы, он ни за что не станет стонать. А вот сам Тоширо уже еле сдерживается. Ему так хорошо… внутри его то сжимают, то отпускают. Упругие стенки привыкли и охотно раздвигаются под напором: эластичные, гладкие, горячие, мягко, но властно засасывающие изнутри… Он кончает. Слыша даже сквозь шум в ушах свой хриплый стон. Саката изо всех сил прижимается задом, словно пытаясь вобрать всю сперму до остатка и прочувствовать каждую судорогу исторгающего эту сперму члена. И от этого неземного ощущения Тоширо почти тут же накрывает вторая волна. В горле хрипит, под зажмуренными веками вспыхивают разноцветные пятна… но постепенно они блекнут, сменяясь белесыми мушками, однако и их в конце концов поглощает непроницаемая тьма. Саката не двигается, пока Тоширо сам не отлипает от него и не заваливается на оставшийся разложенным футон. Пересохшие губы царапают друг друга, сердце стучит… А вот Саката вздыхает и переворачивается на спину – на циновках остаётся две лужицы спермы, одна более плотная, вторая больше похожа на скопление брызг. – Эй, убери за собой. – Тц, ну почему ты такой зануда?