Единство. Возмездие. Тишина

**** Несмотря на обилие красивой и вкусной еды, украшенной, словно произведение искусства, и подогретого саке, Саката ест и пьёт медленно. Котаро приходится долго ждать, пока опустеет его крошечная рюмка, чтобы наполнить её снова – да, хоть Котаро и полноценный участник трапезы, обычную вежливость никто не отменял. А вот Шинске почему-то опрокидывает в себя одну порцию саке за другой, но как-то механически, будто не чувствуя вкуса. Вряд ли на него так повлиял обморок Хиджикаты, но атмосфера в комнате довольно тяжёлая. Не напряжённая, но скорее депрессивная. Для веселья, конечно, тоже нет причин… Однако эта тишина словно тянет опять заняться саморефлексией. «Нет, хватит.» Хочется заговорить, хоть о чём-нибудь – но Котаро никогда не был мастером завязывать разговор. К тому же будет ли вежливо отрывать людей от своих мыслей? И тем более – лезть к ним с расспросами? Ответ отрицательный. Но ведь у Сакаты как-то получалось разряжать атмосферу целых четыре дня! А ведь тогда он уже был в ссоре с Хиджикатой, да и сегодня ничего страшного не случилось, его друг просто перегрелся. С кем не бывает? Так откуда же это похоронное настроение?!! – Кстати, – вдруг поднимает голову Шинске. – Сого заглядывается на моего парня. Сделай с этим что-нибудь, Гин-сан. «Стоп… <моего парня>?» – Котаро чуть не наливает саке мимо края. – На моего тоже, – угрюмо буркает Саката и тоже выставляет чашку в сторону Котаро. А когда тот заканчивает разлив, и оба степенно опрокидывают в себя по порции саке, Саката решительно сдвигается к Котаро ближе и в свою очередь наливает из белой глиняной бутылочки в его до сих пор стоящую пустой чашку. – Я… мне… «…совершенно не хочется напиваться в вашей компании», – заканчивает тот про себя, но покорно склоняет голову в притворной благодарности и делает лишь один крохотный глоток. Саке всегда горчит. А сегодня у него и вовсе отвратительный вкус. Однако Саката вдруг подставляет ладонь под его чашку и надавливает, поднимая, так что в горло сразу выливается всё её содержимое. Чуть не захлебнувшись, Котаро начинает кашлять, а когда выступившие на глазах слёзы немного высыхают, перед ними возникает снова наполненная чашка. – Пей, Котаро, – кивает Шинске на эту чашку. Одновременно как-то странно дёрнувшись. Он икнул? – Да, давай, Котаро, пей… Лицо Сакаты порозовело, а в красных глазах появился подозрительный блеск. В результате в Котаро вливают целых три чашки, но от четвёртой он мужественно отказывается, прижав ладонь ко рту. Его уже подташнивает. – Ладно, заешь… смотри какие прекрасные, жирненькие сашими! Заботливо, словно угодливый подчинённый, мужчина пододвигает к нему одну из красиво украшенных зеленью и цветами тарелок. Они все сидят за одним столом: Саката и Шинске устроились прямо посередине, напротив друг друга, и чтобы было удобнее подливать им саке, Котаро занял свободное место с торца, у двери, но постепенно наследник Такасуги и его ленивый телохранитель сместились ближе. А сейчас и вовсе подсели почти вплотную. Затолкав в себя тонкие кусочки гребешков и немного уняв беспорядок в желудке, Котаро однако тут же чувствует, как начинает нарастать шум в ушах. И позволяет себе тяжело вздохнуть. А потом и заговорить: – И вообще, вы оба ошибаетесь. – В чём? – поднимает одну бровь Шинске. Саката же заинтересованно подпирает скулу ладонью. – Окита ни на кого не заглядывается. Замершая на губах мужчины снисходительная улыбка растягивается ещё больше, а Шинске поднимает вторую бровь. Почему-то его вид вынуждает Котаро поджать губы, чтобы не усмехнуться. Уж слишком забавно. Но вообще-то он хотел сказать что-то очень серьёзное… что же там было? Ага… – Можете мне не верить… но кажется… он обычный пацан, который ревнует своего папу к новой маме. И всё. Саката прикрывает глаза. Его губы расслабляются, придавая широкой насмешке налёт болезненности, но это настолько незначительное изменение, что вполне может оказаться лишь плодом воображения. Котаро моргает несколько раз. И упёрто продолжает: – Вы не поняли, Саката-сан. Сузду- …эм, Окита смотрит на вашего друга совсем не так, как влюблённый… нет, он влюблён… но не так, как Шинске в меня… он жаждет внимания, поэтому говорит и делает резкие вещи… и видя, какое место вы занимаете в сердце Хиджиката-сана, он вполне мог придумать себе, что тоже хочет занять именно это место… вы меня понимаете? Почему-то взгляд Сакаты опять начинает пробирать до мурашек. Не зная, куда деться от красных глаз, Котаро поворачивается к Шинске, но и тот отчего-то смотрит на него очень пристально, вызывая сильнейшее желание спрятаться под стол. «Я сказал что-то не то?» – Так значит, говоришь, отношение Шинске к тебе – это самая настоящая влюблённость, а Сого путает любовь к Тоширо с желанием быть с ним, как с отцом? Сначала Котаро обрадованно кивает. Потом вздрагивает. – Эм… то есть… я хотел сказать… Но Саката уже не слушает его. Переведя взгляд на Шинске, он хитро прищуривается: – На самом деле есть более надёжный способ удостовериться в чьих-то и своих собственных чувствах, чем «кажется» или «так выглядит». Котаро становится очень стыдно, опустив голову, он больше не смеет её поднять. Ведь он точно заметил в глазах Шинске недовольство и смущение. Ну конечно, ведь тот так ни разу прямо и не сказал, что чувствует. А Котаро только что выставил его на посмешище… – Прост- – Такой способ и правда существует? – перебивает его Шинске. – Ага, – убрав руку из-под головы и начав потягиваться, кивает Саката. И вдруг сгребает Котаро к себе, обхватив за плечи. – Шинске-кун, ты когда-нибудь был готов заплакать от радости, находясь с кем-то? Чувствовал, как сердце до боли сжимается в груди, но при этом тебя переполняет счастье? Шинске не отвечает. Котаро же, видя у него отсутствие какой-либо реакции, лишь покорно замирает. И даже позволяет опустить себя на пол. Саката почти укладывается на него сверху, но его вес не ощущается – мужчина облокотился на один локоть, а пальцами второй руки перебирает кончики его волос, рассыпавшиеся по циновке. – А сейчас? Чувствуешь что-нибудь? Взгляд Сакаты направлен поверх стола. Этот стол такой низкий, что даже не вставая с места Шинске несомненно видно, как пальцы Сакаты добираются до лица Котаро, скользя по скуле и постепенно добираясь до губ. Но Шинске, кажется, даже не дышит. А вот Котаро начинает не хватать воздуха – от опьянения, от обиды, от осознания собственной глупости… Попытавшись оттолкнуть Сакату, но лишь почувствовав, как колени упёрлись в твёрдый живот, но тяжёлое тело над ним даже не пошевелилось, Котаро замахивается свободной, не придавленной рукой – но её тут же ловят за запястье и прижимают к полу. Сгорая от стыда, Котаро отворачивается. Были в его жизни ситуации и похуже, куда более откровенные и пошлые, но именно сейчас очень больно в груди, словно кто-то проткнул сердце толстым штырём и вовсю там ворочает им. Сильная рука отпускает запястье. И вдруг оказывается на бедре, легко забираясь под подол неплотно запахнутой юкаты. И именно в этот момент Шинске вдруг вскакивает, а дверь в комнату распахивается, и на пороге показывается Хиджикате с поникшим Окитой за спиной. – Как у вас тут интересно, – хрипло заключает коп, который сейчас, по идее, должен спать. – Развлекаетесь? Приподнявшись, Саката вздыхает и зарывается пятернёй в серебристые лохмы. Выбравшись из-под него и запахнув подол, Котаро поджимает ноги, пытаясь сдержать дрожь. – Эм… это был эксперимент. Вот и весь ответ Сакаты. Но он удивительным образом действует на Хиджикату. Тот не вспыхивает от гнева, не бросается на него с кулаками и даже не уходит, хлопнув дверьми. Нет. Полицейский лишь уточняет ещё больше понизив голос: – Эксперимент? – Ага, – странно расслабленно улыбается Саката. – Тебе лучше? – Да, что-то есть захотелось. Осмотрев наполовину нетронутый стол, Хиджиката оглядывается на Окиту: – Ты не знаешь, у них есть в меню майонез? Тот отвечает не сразу. Но тупо смотрит на Котаро. Потом медленно переводит взгляд на всё ещё стоящего Шинске. Пока наконец явным усилием воли не расслабляет лицо, возвращая ему налёт высокомерного презрения. Но выглядит это как плохо приклеенная маска. – Хочешь, чтобы я сходил уточнил? – спрашивает парень высокомерно, словно намекая на свой статус главы клана. – А почему бы и нет? Где твоя сыновья почтительность? – напоминает с пола Саката. – Я схожу, – вскакивает Котаро. И раньше, чем кто-то успевает схватить его или что-то сказать, проскальзывает мимо Хиджикаты и скрывается в конце коридора. Туман опьянения уже выветрился из его головы. Ужас схватил за горло. Как он мог ляпнуть такое? Да ещё и при Шинске?! Его гордость… самолюбие… он же ему этого ни за что не простит! Нет, Котаро не страшно – ему стыдно и горько. «Я опять виноват. Почему всегда я?!» Мчась, не разбирая дороги, он налетает на служанку. И кое-как вспомнив, зачем вообще отправился искать кухню, спрашивает про майонез. А потом возвращается вместе с ней, но внутрь комнаты не заходит, оставшись в коридоре. Иронично, но презирая старомодные порядки дома Такасуги, именно сейчас он чувствует себя провинившимся самураем, которому никогда не было дозволено принимать пищу вместе с господином. Да, было бы лучше, если бы он придерживался роли слуги… и не раскрывал рта, когда об этом не просят. Из-за дверей иногда доносятся голоса. Но не похоже, что люди в комнате беззаботно болтают. Даже снаружи чувствуется, что каждого из них тяготит чьё-то присутствие. Однако постепенно звучный голос Сакаты становится громче – впрочем обращается он в основном к Шинске и Хиджикате, как и Окита. Друг друга они упёрто игнорируют. Поджав колени к груди, провожая время от времени снующих туда-сюда служанок, Котаро всё сильнее начинает чувствовать себя глупо. Будь на нём хоть бы нормальная одежда – и то бы больше сошёл за охранника, а так… словно обиженный ребёнок, выбежавший за дверь, но и не решившийся далеко убежать. «Боже, за что это мне?» Наконец за спиной раздаются шаги, и двери резко раздвигаются, являя взору широко зевающего Сакату. И подпёршего его плечо Хиджикаты. Едва не споткнувшись о Котаро, парочка пошатываясь направляется по коридору к той комнате, где после онсэна отлёживался полицейский. – Может, зайдёшь? – доносится голос Шинске от почти опустевшего стола. Уже собравшийся было тихо прикрыть двери, Котаро застывает. Он смотрит на Шинске, на его бледное лицо и расслабленные плечи. С лежащей щекой на столе головой, тот выглядит очень уставшим. Окита же, которому, судя по доносящимся из комнаты возгласам, не позволили сделать даже глоток саке, перебирает выстроившиеся у стола бутылочки, встряхивая каждую и разочарованно ставя обратно. Как и всегда, парень чем-то раздражён – но это обычное для него состояние, так что Котаро снова возвращает взгляд к Шинске. И обнаруживает, что тот уже успел закрыть глаза. – Простите, Окита-сан, позвольте мне уложить Шинске-сама спать? – А? – удивлённо оглядывает тот. – «И ты, Брут?» Ладно, позволяю. А когда Котаро уже помогает Шинске встать и почти выводит его за порог, позади раздаётся: – Тц! Это мне, значит, с этим бардаком разбираться? – Подождите немного, Окита-сан, я сообщу служащим, что всё можно убирать… Но парень лишь морщится и отмахивается. Точь-в-точь малыш, который остаётся в песочнице один, когда всех остальных детей уже разбирают мамы и папы. «Я вернусь», – обещает себе Котаро. – «Сегодня он мой господин, и я должен, как минимум, исполнить свои обязанности. Вот только уложу…» В соседней комнате обнаруживаются два уже расстеленных футона. Шинске плюхается на один из них. А когда Котаро пытается укрыть его одеялом – вдруг хватается за юкату и дёргает на себя. – Мне нужно вернуться к Окит- – Сдурел? – перебивает его Шинске злобным шёпотом. – Мы наконец-то одни! Его руки уже добрались до обнажённой кожи, и по телу Котаро тут же побежали огоньки, распространяясь от мест прикосновений дальше к рукам и ногам, словно по заранее проложенным фитилям. – М-м-м, ты уже? В комнате горит яркий свет, Котаро собирался потушить его перед уходом, так что Шинске, откинув полы юкаты в сторону, не только чувствует рукой, но и видит его возбуждение. И продолжает ласкать, сжимая и водя вверх вниз по члену. Стоя у футона на коленях, Котаро позволяет дотянутся раскрасневшимся губам до своей груди. Шинске всё ещё выглядит сонным и усталым, однако он точно не согласится лечь спать, не получив своего – и это отзывается приятным звоном в глубине души. Привстав на локте, Шинске одновременно играет с его соском языком и опускается пальцами ниже, с члена до яичек, а потом углубляется между ног. Держа спину по-прежнему прямо, Котаро разводит их шире. И вытаскивает из-за под пояса ленту из трех презервативов. Шинске молча отрывает один от ленты, разрывает блестящую оболочку и натягивает полупрозрачный латекс на пальцы. Теперь они легче проталкиваются внутрь. Закрыв глаза, Котаро позволяет себе раствориться в ощущениях достаточно мягких, чтобы говорить о стоящих за ними чувствах, но и достаточно уверенных, чтобы передать их владельцу роль ведущего. Мир сужается, становится слишком тесным, чтобы свободно дышать, но в голове сами собой всплывают слова: «…сердце до боли сжимается в груди, но при этом тебя переполняет счастье» – да, что-то в этом роде он сейчас и чувствует. Но неужели только он один? Открыв глаза, Котаро встречается с мутноватым взглядом Шинске. Склонив голову, он находит его губы. Но целует не глубоко, скорее едва касаясь. – Шинске… я люблю тебя. Пальцы внутри замирают. Моргнув пару раз, Шинске отводит глаза. – Сильно? Котаро прикусывает губы. И из-за вопроса, и из-за того, что в этот самый момент палец Шинске надавливает на выпуклость простаты, заставляя сжаться от удовольствия. – Полагаю… что да, – отвечает, совладав с собой. – Почему раньше молчал? Обвинение пронзает вместе с ещё одним приятным движением внутри. С губ срывается вздох. Вцепившись в плечи Шинске, Котаро отдаётся все сильнее и яростнее ласкающим его пальцам, воздуха для ответа в груди просто не остаётся. Даже чтобы предупредить и попросить остановиться… а потом оказывается слишком поздно – на живот и ноги Шинске изливается густое семя. Стащив с пальцев презерватив, Шинске проводит ладонью по животу, и снова забирается внутрь Котаро, но на этот раз не двумя, а сразу тремя пальцами. – У Сакаты член больше, чем у меня, – вдруг доносится будто бы сквозь туман. – А у коня ещё больше, чем у него, – отзывается Котаро, придвигаясь бёдрами ближе, а корпусом откидываясь назад и приподнимаясь, чтобы насадиться на член Шинске. Тот пытается оставить один палец внутри, но в конце концов вытаскивает – ведь Котаро морщится от боли, да и самому Шинске тоже вряд ли приятно. – А ещё он мог бы поднять тебя на руки. – Меня укачивает даже в лифтах… не думаю, что смог бы получить… удовольствие… в такой позе… – А у Сого столько денег, что он мог бы купить весь мой клан и ещё пару сотен таких же. – Деньги… меня тоже… не возбуждают… – Тогда что? Схватив его за плечи, Шинске опрокидывает Котаро пол. На циновки между двумя футонами. Они неприятно царапают спину при каждом толчке, но Котаро так хорошо, что это кажется совершенно неважным. – Ты, Шинске… Твои руки… Твои взгляды… Твой запах… Твоё лицо, твоё тело… Твой голос… мне хочется вечно слушать его. Вечно смотреть на тебя… можешь не верить, но… я ещё никогда и ни о ком не думал так, как о тебе… Шинске замедляется. Пока вдруг не входит в Котаро резким толчком и не замирает совершенно. Но ощущая его внутри, Котаро сжимается изо всех сил. Словно боясь, что тот вдруг выйдет. И насовсем. – Я… – начинает было Шинске, но слова явно не желают покидать его горло. – Знаю, – выгибается Котаро. – Всё сложно. Двигая бёдрами, он совсем немного, но движется по члену Шинске. – Я не могу быть с тобой, – наконец произносит тот хрипло, ещё сильнее сдавливая пальцами его бёдра, словно пытаясь остановить. – Нормально – не могу. – А кто… может? – Котаро открывает глаза. Яркий свет с потолка мешает рассмотреть выражение лица Шинске, и всё же он дарит ему улыбку, пусть и дрожащими губами. – Таким, как мы, нигде не легко. Но если… если тебе будет проще без меня… я уйду… только скажи. – Нет. Упав на него сверху, Шинске чуть отстраняется, и снова резко вгоняет член. – Совсем не легче. Удовольствие вновь начинает затапливать Котаро изнутри. Он едва слышит Шинске. Но зато чувствует так, как никогда прежде. Напряжение мышц, крепко держащие его пальцы, будто пытающиеся проткнуть его тело, чтобы зафиксировать и сделать своим навсегда. – Я не знаю, что это, – вталкивается в уши, – может быть и любовь… но я знаю, что не хочу отпускать тебя. И это почему-то волнует меня больше всего… даже клан… наследство… если бы не ты… я так бы и бегал по поручениям отца… да просиживал целые дни за компом… Вместо ответа Котаро приподнимается и кусает Шинске в плечо. Тот вздрагивает. Снова останавливается. Но постепенно сковавшее его напряжение начинает уступать. Мышцы словно оттаивают. И тогда Котаро разжимает зубы, а Шинске выпрямляется и начинает двигаться в новом, размеренном, но дразнящем темпе. Электрический свет заливает его с макушки до пят. Котаро любуется на сокращающиеся мышцы рук, груди, живота, купается в горящем желанием обладания взгляде, и совершенно перестаёт волноваться о том, что будет завтра или послезавтра или через год. И даже когда из-за соседней стены доносится стук, и чьё-то сдавленное дыхание сменяется хриплыми стонами под аккомпанемент древесного скрипа, они с Шинске лишь хмыкают, меняют позу, перебираясь на до сих пор пустовавший футон, и вот уже Котаро упирается в пол руками, выгибая спину и наслаждаясь непривычной лёгкостью в груди. Он сказал. Он признался. И всё как-то сразу стало значительно лучше.