Непознанный мир (цикл повестей)

И ты уйдёшь. И некий саван белый Прижмёшь к губам ты, пребывая в снах. Всё будет сном: что ты хоронишь тело, Что ты стоишь три ночи в головах. А. Блок.

      Арсента поместили в лазарет резиденции Ансерв. Монарх Джастин О`Краун не помнил себя от горя. Он оставил свою армию и помчался в лазарет вслед за лекарями, не сказавшими ничего, увидев, в каком состоянии привезли дворецкого. Никому не хотелось что-либо предугадывать, да и вообще о чём-либо думать. Сразу же после того как подданные Арсента узнали о том, что их правитель находится на грани жизни и смерти, вся резиденция удалилась в священные подземелья Ансерва с плачем и стенаниями, чтобы день и ночь молиться первым правителям Гулсена и Великому Фреммору за жизнь Арсента Рейнолдского.       Несмотря на то, что вход в резиденцию для господ был под строжайшим запретом, ввиду сей трагедии слуги Ансерва позволили Джереми и нескольким рыцарям Анкрауна расположиться в помещениях замка. Тем же, кому не хватило помещений, пришлось разместиться на обширном поле вместе со своими драконами. Рыцарям Ансерва было позволено разместиться в резиденции, а их драконов отправить к драконам рыцарей Анкрауна. И они спустились в подземелье, чтобы присоединиться к молящимся.       Полные уныния, Джереми и Дорнтон прошли в отведённые для них покои. Они хотели есть, но им было не до этого. У каждого из них было о чём подумать, но вместе они одинаково беспокоились за жизнь Арсента.       В течение всего дня из лазарета приходили самые разные сообщения: врачи приложили к ранам целебные травы и туго перевязали их. Все переломы были выявлены и зафиксированы. Арсенту остановили кровь, но он по-прежнему был без сознания, и состояние его не улучшалось, гранича со смертью. Большего лекари сделать для него пока не могли и говорили, что теперь всё зависит только от него самого, от его собственных сил. И хотя для них было священным долгом спасти своего главу, медицина в параллельных мирах развивалась с той же скоростью, что и на Земле, а средневековая медицина чаще всего проигрывала в таких тяжёлых боях за жизнь человека.       В час дня пришло радостное известие, правда, тут же омрачённое другим: Арсент пришёл в себя, но тут же снова провалился в забытье, успев всё-таки увидеть своего монарха, всё это время находившегося рядом с ним, улыбнуться сквозь боль и прошептать: «Джастин, мой…» После этого его тело снова свела судорога, и кровь стала вновь сочиться из-под повязок. Обезумевшего от горя монарха лекарям пришлось силой оттаскивать от раненого, иначе правитель Гулсена сошёл бы с ума от горя, поскольку он рвался из их рук и надрывно кричал что-то Арсенту сквозь рыдания, прося пустить его к дворецкому. Монарх дошёл до такого состояния, что в горе своём не мог ничего осознавать и контролировать себя, оставив в мыслях только одну существующую для него сейчас цель – быть рядом с Арсентом. И это стало смыслом его жизни на это время.       Его отпустили лишь тогда, когда он чуть успокоился и пообещал, что больше не притронется к больному, чтобы не сделать ему хуже. Так он и стоял на коленях рядом с изголовьем Арсента, убитый горем и почти ослепнув от слёз. Ближе к вечеру в состоянии дворецкого вновь наметилось улучшение, однако кровь периодически сочилась из-под постоянно меняемых повязок. Арсент по-прежнему был без сознания, поэтому и не чувствовал боли, но это и пугало врачей. Лучше бы всё было наоборот – тогда, по крайней мере, они могли бы оценить его шансы на жизнь, поскольку степень улучшения была бы видна по поведению больного. Но Арсент не приходил в себя, и они удручённо качали головами, давая понять монарху, что шансов выкарабкаться у Арсента практически нет. Они ссылались на тяжесть ранений и потерю крови, но Джастин и слышать об этом не хотел. И лишь из-за состояния Арсента не смел обругать лекарей последними словами и пригрозить им расправой за их, как он полагал, бездействие…       Наступил вечер. В резиденции Ансерв было по-скорбному тихо. Джереми и Дорнтону было как-то неуютно в её холодных помещениях, и они спустились вниз, в гостевой зал. Там они сели в кресла напротив камина и попытались хоть немного согреться, но тщетно: камин был в спешке плохо растоплен и почти не давал тепла, поэтому графу пришлось укутать старика ещё одним пледом, своим, поскольку бедный дворецкий дрожал от холода.       - Сэр… - с жалостью произнёс он, когда Джереми стал его укутывать. – Прошу вас, не нужно… - Он попытался отстранить руки графа. – Вы же замёрзнете, сэр…       - Не надо, Дорнтон, не надо… - ответил молодой граф, окончив дело. – Ты стал мне так дорог за последнее время, что… что я готов ради тебя на всё, лишь бы ты был жив и здоров…       В это время позади них послышались усталые шаги и к ним подошёл монарх.       Джереми замер в тревоге, стараясь угадать по его взгляду то, что, может быть, обнадёжит их сейчас. Но в ответ на его взгляд Джастин лишь грустно покачал головой.       - Всё по-прежнему, - с трудом выдавил он из себя. – Он больше не приходит в сознание. Раны кровоточат, но уже не так сильно, только лучше от этого не становится… Меня… попросили выйти на полчаса, и я с трудом смог это сделать. – Он тяжело вздохнул и грузно опустился в стоящее рядом кресло Джереми, поникнув головой. Его глаза были опухшими от слёз, а на измождённом переживаниями молодом лице пролегло несколько морщинок.       Джереми, надеясь хоть чем-нибудь утешить монарха, подошёл к нему и, опустившись на одно колено, взял его правую руку в свои и поцеловал её.       - Мы всегда будем рядом с вами, ваше величество, - как можно более уверенно начал граф. – Я и Дорнтон не допустим, чтобы случилось самое страшное, клянёмся вам. Мы будем надеяться на лучшее и вместе отомстим за всё в следующий раз, обещаем вам это.       Монарх никак не отреагировал на его слова. Более того, он даже не поднял головы. Было видно, что внешне он успокоился, однако изнутри его душу разрывали боль и горе. Казалось, он полностью ушёл в себя. Но когда Джереми, немного помедлив, поднялся с колен, Джастин, всё так же не поднимая головы, с грустью произнёс:       - Да, я тоже надеюсь и верю, сэр Джереми, но… но мой Арсент уже старик, а его раны… они… слишком тяжелы и опасны для его возраста. Он будет бороться с ними, но хватит ли у него сил на это?.. – Он вновь тяжело вздохнул.       - Не волнуйтесь, ваше величество, - попытался подбодрить его граф. – Арсент крепкий старик, он справится. Он ведь…       - Да, он спас мне жизнь сегодня, - отозвался монарх, подняв голову. По его щекам покатились слёзы. – И уже не раз за свою службу. – Джереми не знал этого и в подтверждение своих слов положил свою руку на руку монарха, чтобы поддержать его. – Ты не видел, сэр Джереми, как в самом начале боя я столкнулся с Флёр и стал биться с ней на мечах, пока она не вышибла меч из моих рук. Тогда я решил, что всё кончено, и со страхом ждал, что вот сейчас её меч перерубит мне шею. Но тут сверху на Шейлу обрушился Арсент на своём драконе, отвлекая внимание Флёр и грифонихи от меня. Он бросил мне свой меч, и я, пока Шейла разворачивалась в сторону Арсента, попытался отрубить ей крыло, но её мощный хвост задел моего дракона, и мы с ним закружились в воздухе от удара. К счастью, я почти тут же вернул равновесие, и тогда уже увидел, как Шейла, сцепившись с драконом Арсента, вынуждает его снижаться. И в это время подоспел ты… - Монарх закрыл лицо руками, чтобы справиться с эмоциями, и спустя некоторое время продолжил: - Что было дальше, вы видели. И если Арсент выживет, это будет уже третий уровень Н в его жизни. Никто из слуг Гулсена ещё не владел этим уровнем три раза. Ведь даже Фреммор не имел ни одного уровня Н (если бы, конечно, он родился в Гулсене), поскольку, как вы знаете, он не смог спасти жизнь своему господину, который выпил отравленное вино. Двумя уровнями Н владел только один гулсенец – Сенджамин, дворецкий монарха Гулла Первого, дважды спасший жизнь своему хозяину. Но в третий раз он так же, как и мой Арсент, защитил его от грифона, нападение которого было естественной защитой от чужаков. Дело было в том, что Гулл и Сенджамин в одной из своих поездок по королевству нечаянно наткнулись на гнездо с десятью птенцами грифона, но, зная о грозящей им ввиду этого опасности, не спешили уходить оттуда, размышляя, стоит ли им уничтожить птенцов и тем самым лишний раз помочь гулсенским драконам в их борьбе за выживание. Но в этот момент появилась мать-грифониха и напала на своих врагов, задумавших уничтожить её гнездо и птенцов, как она справедливо полагала. Монарх вытащил меч, но это грифониху нисколько не смутило. Она с лёгкостью выбила меч у него из руки и ударом лапы повергла наземь, готовясь нанести смертельный удар клювом в грудь. Но Сенджамин вовремя заслонил собою монарха, бросившись на него, и принял этот удар на себя. – Джастин посмотрел на потрясённых его рассказом графа и слугу. – И вот теперь мы повторили судьбу первых правителей Гулсена. Но я вовсе не желаю, чтобы мой Арсент возвысился над своим предшественником… Я лишь хочу, чтобы он поправился…       Сказав это, монарх вновь спрятал лицо в ладони и горько зарыдал.       После его рассказа Джереми глубоко задумался, в неподвижности стоя рядом с креслом монарха и глядя в пустоту. Он решил, что всё происходящее зашло слишком далеко и что единственный способ спасти королевство Гулсен – это вступить ещё раз в поединок с грифоньим войском Флёр, но на этот раз продуманно и быстро. Время для разгона закончилось. Стало ясно, что коварная женщина просто хочет крушить всё и вся своим мечом и грифонами, желая полностью уничтожить королевство, изрубить, искромсать его подчистую. С такими людьми не вступают в переговоры, с ними поступают по-иному. И если Флёр так сильно жаждет сражений и поединков, если честное и мирное слово для неё пустой звук, если она завоёвывает обманом и волчьей жестокостью, играя людьми, как ей вздумается, то она получит то, чего так хочет. Войну. Войну до победного конца. Другого выбора у них не оставалось.       Уже стемнело, и монарх устало попросил их идти спать и не беспокоиться о нём. Но как могли Дорнтон и Джереми заснуть в эту ночь, если никто из обитателей Ансерва не сомкнёт глаз сегодня? Молитвы в подземелье не стихнут до тех пор, пока что-нибудь не изменится в состоянии Арсента, - либо в лучшую сторону, либо наоборот. И этого «наоборот» каждый из них боялся сильнее, чем собственной смерти.       Но всё же Джереми и Дорнтон, оставив монарха и томимые тягостными переживаниями, разошлись по своим покоям. Да, в эту ночь никто из слуг резиденции не сомкнул глаз. Они беспрерывно молились Великому Фреммору и первым правителям Гулсена, тревожась за главу своей ветви. Монарх Гулсена вернулся к своему посту подле постели дворецкого и также склонил голову в молитве за его жизнь. Измученный страданиями Арсента и своими собственными, Джастин О`Краун несколько раз проваливался в забытье, и тогда ему грезилось, что королевская грифониха Шейла вновь и вновь обрушивается на Арсента и рвёт его беспомощное тело, вырывая куски мяса и внутренности, стараясь добраться до сердца и проткнуть когтями глаза. Тогда монарх с криком пробуждался и, глядя на бесчувственного слугу, перевязанного и беспомощного, из-за своих ран казавшегося жалким и слабым, опекаемого лекарями, то и дело менявшими ему повязки, вновь погружался в молитву, порой прерываемую отчаянными воззваниями к Арсенту, сердце которого билось в истерзанной груди всё глуше и глуше, а сознание было уже далеко-далеко от этого мира, и он не слышал мольбы и молитв хозяина. Но он чувствовал любовь. Бескрайнюю любовь, исходившую от того, кто незримо присутствовал рядом с ним всё это время. Этот кто-то, как представлялось Арсенту, непременно должен восседать на белоснежном единороге, быть одетым в бело-золотую ливрею и держать в руке пылающий белым пламенем меч, а его волосы, длинные и седые, должны развеваться на ветру подобно морским волнам. И тут он увидел его! Увидел в точности таким, каким себе и представлял. И он улыбался Арсенту, маня его за собой.       «Великий Фреммор…» - в благоговении прошептал дворецкий – и потонул в слепящем потоке белого пламени, – а быть может, и любви…       Ранним утром Джереми, в одной комнате с которым уснул вчера его дворецкий Дорнтон, который, устав от молитв, не мог в такую тревожную ночь заснуть один (граф и слуга сомкнули глаза всего пару часов назад), разбудил дикий шум от топота многочисленных ног по лестницам и коридорам резиденции. Молодой граф открыл глаза, приподнялся, и вдруг какая-то мысль заставила его вскочить и разбудить Дорнтона.       - Просыпайся, Дорнтон, - тихо произнёс граф. – Что-то происходит в резиденции. Слышишь шум?       Старый дворецкий привстал с подушек и, прислушавшись, озадаченно ответил:       - Да, сэр. Какая-то суматоха в коридоре. Что бы это могло означать?       В ответ молодой граф произнёс почти что с ликованием:       - Я думаю, Дорнтон, это всё не просто так. Наверное, эта беготня из-за Арсента. Значит, ему стало лучше, и он очнулся!       Дорнтон сразу вскочил с постели.       - О Великий Фреммор, - обрадованно воззвал он. – Ты услышал, наконец, наши молитвы! Вам необходимо узнать обо всём поскорее от монарха, сэр, сейчас я вас одену.       Он схватил одежду графа со стула и торопливо стал его одевать. Затем, окончив это дело, оделся сам, и в то время как оба уже готовы были выскочить за дверь своей спальни, створки её распахнулись, и к ним вбежал Олдмэн, главный камердинер Ансерва. Его старое лицо было залито слезами, и он весь дрожал.       Дорнтон знал Олдмэна, ведь тот наряду с Арсентом показывал ему резиденцию во время знакомства с ветвью Ансерв, а Джереми был знаком с ним со вчерашнего дня, когда камердинер провёл их в отведённые им для ночлега помещения. И вот теперь граф и слуга буквально застыли на месте, увидев в его глазах то, что совсем не ожидали увидеть. У Олдмэна тряслись руки, лицо было буквально перекошено от необъяснимой боли, а сам он едва мог держаться на ногах. Молодой граф тут же поспешил взять старика под локти, чтобы тот не упал. Решив, что камердинер плачет от счастья, Джереми с радостью в голосе произнёс:       - Успокойтесь, Олдмэн, не нужно же так сильно реагировать на это. Мы тоже рады, но вам в вашем возрасте лучше не…       - Рады?! – дрожащим, срывающимся, но полным возмущения голосом выдохнул Олдмэн, в потрясении глядя на графа. Он отступил на пару шагов, и Джереми увидел вдруг в его глазах чуть ли не дикую ярость – с таким видом старик смотрел на него, ужаснувшись услышанным.       - Рады? – повторил он уже чуть спокойнее, но с нарастающим потрясением, сверкая сквозь боль и ужас своими тёмными совиными глазами. – Как… как вы можете… - Тут он покачнулся, но удержал равновесие, оставшись стоять на дрожащих ногах. И только сейчас Джереми заметил, что у старика на голове повязана чёрная лента с синими полосками по диагонали, а сам он одет в чёрную ливрею особого покроя. – Королевство лишилось главы нашей ветви, а вы… смеете РАДОВАТЬСЯ этому?!       У Джереми потемнело в глазах и он, не помня себя от отчаяния, схватился за спинку кровати, чтобы не упасть от сразившего его потрясения. Олдмэн, громко застонав, с рыданиями бросился прочь по коридору. Дорнтон тут же подхватил своего хозяина под руки, усадив его в кресло, и опустился на колени рядом с ним. Молодой граф глядел широко от-крытыми глазами в пустоту, не слыша стонов Дорнтона, рвавшего на себе последние волосы и с рыданиями проклинавшего Флёр, грифонов и самого себя за то, что не смог спасти Арсента как его подданный. Граф не мог поверить теперь в то, что настолько трагическим оказалось их будущее, вместо победы подарившее им катастрофу.       Арсент мёртв. Королевство Гулсен покорено наполовину, поражено в самое сердце. Флёр сумела поставить страну на одно колено, а значит, вскоре поставит и на другое.       «Нет, это не должно случиться!» - вдруг закричало что-то внутри Джереми. Его душа или разум? Или и то и другое вместе?       Граф вскочил и, не сказав Дорнтону ни слова, бросился к выходу.       Он должен найти монарха! Найти, чтобы суметь спасти королевство от неминуемой гибели.       Представляя себе, что в данный момент происходит с Джастином, Джереми тем не менее решил не откладывать своё намерение. Он понимал монарха, ибо сам не раз заглядывал в будущее и представлял себе во всех деталях тот день, когда его преданный Дорнтон навсегда покинет своего хозяина. И тогда граф погружался в вызванное собственным воображением горе с настоящими, неподдельными слезами, и оплакивал живого старика, пока не вспоминал, что это ещё не произошло, а просто-напросто надумано им. И стыдился своих глупых слёз, утирая их у себя в спальне. Однако после этого ему становилось легче, и вся тревога исчезала куда-то на время. Своё поведение Джереми обозначал как «подготовка к неизбежному», и вскоре стал относиться к таким проявлениям фантазии спокойно и как естественную тревогу за жизнь близкого ему человека. Правда, Дорнтону про это не говорил, когда тот случайно заставал господина в слезах и встревоженно спрашивал, отчего он плачет. И вот теперь не придуманное, а настоящее горе случилось рядом с ним, с теми людьми, к которым граф и слуга стали относиться уже как к своим соратникам и даже друзьям, несмотря на существенные различия между ними в классовой иерархии.       Со всех ног мчась по коридорам, молодой граф лихорадочно соображал, где же сейчас может находиться монарх и как помочь ему пережить своё горе, ведь на кону ещё одно сражение с грифонами, а если правитель королевства не будет твёрд и решителен, какое бы горе его ни постигло, он обязан ради сохранения Гулсена взять себя в руки и быстро оправиться от случившегося, иначе война будет проиграна, не успев начаться.       Граф добежал до развилки в конце коридора и тут остановился. Он не знал, куда бежать дальше, и, кажется, заблудился. С проклятьями он пнул стену, но тут его кто-то позвал.       Джереми обернулся и увидел нагоняющего его Дорнтона.       - Сэр… - задыхаясь, выпалил он, добежав до хозяина и из последних сил опираясь на его плечи. – Куда же вы… так… бежали?.. Мне… за вами… было не угнаться…       - Я не знаю этого замка, Дорнтон, - не оборачиваясь, растерянно сообщил ему Джереми. – Мне необходимо найти его величество, немедленно.       В ответ на эти слова дворецкий так крепко стиснул его плечи, что Джереми вскрикнул и обернулся. Он увидел перед собой в полумраке даже не лицо Дорнтона, а лишь его глаза, и глаза эти были наполнены ужасом.       - Что вы, сэр, что вы, ни в коем случае! – завопил он в лицо графу в неподдельном страхе. – Правитель в большом горе, и трогать его сейчас – это всё равно, что пытаться незаметно подползти к раненому льву! Пойдёмте лучше назад, сэр, в наши комнаты, я проведу вас…       Старик осторожно, но настойчиво потянул графа за рукав, но Джереми отмахнулся от него, как от назойливой мухи.       - Если ты не хочешь показать мне дорогу к покоям монарха, Дорнтон, - угрожающе спокойно начал он, - что ж, дело твоё правое. Но в таком случае я…       Дорнтон не дал графу закончить речь, поскольку знал, что ответит Джереми. А услышать самые страшные для себя слова он не хотел, потому что когда его хозяин начинал употреблять фразу «в таком случае», это всегда грозило неминуемой катастрофой для старого слуги. Когда-то не так давно Джереми предупредил Дорнтона, что если он, граф, руководствуясь своими убеждениями принять то или иное решение, абсолютно уверен в этом и предугадывает даже мнение об этом Дорнтона и его реакцию на сие решение, последний ни в коем случае не должен ему возражать и отговаривать от этого действия, иначе граф совершит в наказание за неповиновение ему Дорнтона то, что окажется самым жестоким (но справедливым, как считал Джереми) наказанием за сие неповиновение. Конец этой фразы Дорнтон знал, но не желал бы услышать никогда. К счастью, молодой граф произносил, - вернее, хотел произнести, - эту фразу очень редко, и Дорнтону, как мы уже знаем, удавалось отговаривать его от нежелательных действий в большинстве случаев, как это было с затонувшей лодчонкой. Однако если дело доходило до злосчастной фразы, Дорнтон повиновался беспрекословно, целиком и полностью полагаясь на то, что решение графа здраво и не требует его вмешательства, которого старик не мог совершить, скованный обещанием подчиниться. Вот и сейчас, едва заслышав до боли знакомые ему слова и соответствующий им тон, Дорнтон инстинктивно поспешил оборвать речь своего господина.       - Нет, сэр, не надо, не надо продолжать! – затрепетал старик. – Всё что угодно, говорите всё что угодно, ругайте меня, бейте меня, но не убивайте меня этой фразой! Простите меня, сэр, простите! Но, видит Небо, если б я знал, где он сейчас, я бы провёл вас к нему, сэр, сию же секунду. Но… - он вдруг заплакал. – Я не знаю этого, ведь то Ансерв, и его королевскому величеству здесь не место…       Джереми примирительно вздохнул и улыбнулся.       - Это ты прости меня, Дорнтон… Что же я делаю! Ищу иголку в стоге сена… Постой-ка, - встрепенулся он вдруг. – Дорнтон! Я, кажется, знаю, где он! Скажи-ка мне: у Арсента был свой кабинет?       Дорнтон, просияв, закивал, и, восторженный сообразительностью господина, метнулся вправо, где наверх вела большая винтовая лестница.       - Скорее, сэр! – позвал он.       Джереми помчался вслед за дворецким. Однако в конце подъёма на небольшой площадке их встретили вооружённые копьями слуги – воины Ансерва, облачённые в лёгкие доспехи, и граф увидел, что они стоят прямо перед большой массивной дверью в сине-голубых тонах, отделанную сапфирами и другими драгоценными камнями, серебряной резьбой в виде цветов и стеблей, и с гербом Ансерва – пепельно-чёрным псом, застывшим в прыжке.       - Сюда нельзя! – довольно грозно, как показалось Джереми, произнёс один из слуг.       - Я понимаю, - спокойно начал Джереми, - но нам необходимо срочно поговорить с монархом. Поймите, это очень важно – на карту поставлена судьба королевства!       - Мы и без вас это знаем, - сухо отозвался второй слуга.       - Почему… почему вы так с нами разговариваете? – опешил граф. – Мы не понимаем.       - Зато МЫ понимаем, - угрожающе сделал шаг вперёд первый стражник. – Понимаем, что вы натворили!       - Что… - молодой граф потерял дар речи. – Что вы такое говорите?!       Дорнтон поспешил оттащить хозяина в сторону.       - Идёмте назад, сэр, - боязливо косясь на своих соратников по службе, попросил он. – Здесь нам явно не рады.       Словно бы в подтверждении его слов оба стражника скрестили копья.       - Нет! – внезапно выкрикнул граф, вырвавшись из рук Дорнтона и кинувшись к дверям. – Ваше величество! Это я, Джереми! Мне нужно поговорить с вами! Пожалуйста, ваше величество!       Острия копий в мгновение ока мелькнули перед его глазами, и Джереми чудом не напоролся на их ощетинившиеся жала, вовремя затормозив. Дорнтон вскрикнул и кинулся к нему, ни на шутку испугавшись того, что Джереми чуть не погиб сейчас из-за своего упрямства.       - Сэр, вы целы? – осматривая графа со всех сторон, пролепетал испуганный старик, и, убедившись, что всё в порядке, тут же схватил его за плечи, пытаясь повернуть назад. – Пойдёмте, сэр, это бесполезно, уверяю вас. Они не пропустят туда никого, даже Великого Фреммора…       Джереми тяжело дышал, то ли от испуга, то ли от ярости. И вдруг он громко закричал, впрочем, не вырываясь уже из рук Дорнтона. Закричал, обращаясь не к стражам, а к монарху, испепеляя взглядом наглухо закрытые двери кабинета Арсента. И то, с какими словами он обратился к монарху, заставило и стражников, и Дорнтона подумать, что вот сейчас глава королевства вылетит оттуда и разорвёт молодого графа на кусочки за такую наглость.       Джереми кричал почти что в истерике, надеясь, что правитель Гулсена услышит каждое его слово и поймёт тем самым, что совершает ошибку, сидя за этими дверьми, словно в заточении.       - Ты не можешь вечно сидеть теперь тут и оплакивать Арсента, будто лишь из этого состоит теперь смысл твоего существования и правления! – кричал граф. – Королевство гибнет, а ты даёшь волю своим чувствам, как неразумный ребёнок! Нужно быть сильным и невозмутимым и не позволять врагу кромсать твоих людей и твои земли, как ему вздумается! Как ты можешь называться правителем, если запираешься ото всех в тот момент, когда твоё королевство переживает столь тяжёлые времена?! Выйди из своего заточения и всели в своих подданных новую надежду! Отомсти за своё поражение, если хочешь, но не оставляй страну без правителя! Джастин! Очнись же от своего горя, прошу тебя!       Уже немного успокоившись после своих же слов, граф, обессилев, осел на землю. Он не видел стражников, один из которых в ярости наступал на него, а другой со страхом поглядывал на двери, ожидая, по-видимому, грома и молний; и не видел, как Дорнтон, присев у него за спиной и пытаясь поднять с пола, с ужасом в глазах молил Великого Фреммора о пощаде. Видел граф лишь то, чего никто из остальных пока не замечал – это медленно открывшуюся створку двери, открывшуюся незаметно и совсем на немного, образовав небольшую щель, в которую могла протиснуться разве что только кошка. Но, заметив это, Джереми сам встал на ноги и, не обращая внимания на вновь ощетинивших свои копья стражников, быстро направился к приоткрытой створке.       Он не прошёл бы мимо этих копий, если бы громкий приказ из-за дверей не заставил стражу опустить своё оружие. Дорнтон, увидев, наконец, приоткрытую дверь и услышав приказ монарха, бросился вслед за Джереми, шёпотом благодаря Великого Фреммора за помощь им.       Приоткрыв створку пошире, Джереми, а вслед за ним и Дорнтон, шагнули за порог.       Их взору открылось большое просторное помещение, стены которого были окрашены в голубой цвет, и так же, как и в кабинете монарха во дворце Гулсенскасл, было минимум предметов и мебели. Посередине же стоял большой резной дубовый стол, на котором потрясённые Джереми и Дорнтон узрели невероятной красоты белокаменную гробницу с открытым куполообразным верхом из белого камня. А подле неё, стоя на коленях, неподвижно замер Джастин О`Краун Шестой.       Он стоял к ним спиной, но, несомненно, это он приоткрыл створку двери, позволив тем самым им войти сюда. Неужели грубые и бестактные выкрики Джереми не смутили этого благородного человека?       Осторожно прикрыв створку, Джереми стоял, не решаясь подойти к нему, пока монарх не обернулся в их сторону, не вставая с колен. Его лицо было залито слезами, а под глазами пролегли глубокие тени.       Не дожидаясь, пока они что-то скажут, монарх, судорожно вздохнув, слёзно произнёс, измученным взором глядя на Джереми и Дорнтона:       - Зачем вы пришли сюда?       Этот вопрос, заданный монархом с какой-то необъяснимой интонацией, поверг Джереми в смущение, и он не нашёл, что на это ответить, словно всё уже сказал Джастину там, за дверями.       Опомнившись, Джереми открыл было рот, но монарх отвернулся и ничего больше не сказал. Вместо этого он встал, пошатываясь, сильно постаревший за эту ночь и утро, пока Арсент боролся за свою жизнь. Теперь же шестой слуга лежал в этой гробнице, проигравший в бою с врагом, но, несомненно, победивший в битве за жизнь своего господина.       Поднявшись, монарх устало побрёл вдоль гробницы и, остановившись у изголовья, поманил к себе Джереми и Дорнтона. И, когда они подошли и узрели укрытое флагом Ансерва вдоль и гербофлагом Гулсена поперёк тело Арсента и замерли, горестным взором глядя на него, такого непохожего теперь на живого Арсента, который уже никогда не откроет своих добрых глаз и не поприветствует господина ласковым словом, Джастин О`Краун негромко произнёс:       - Проститесь с ним в последний раз. Я не хочу от вас ничего слышать и позволил вам войти сюда только ради этого.       С этими словами он тихо отошёл в сторону, повернувшись к ним спиной, опустив голову и заложив за спину руки. Джереми перевёл взгляд на тело, затем на Дорнтона. Старик не отрываясь смотрел в закрытые глаза Арсента, словно ожидал, что вот сейчас он очнётся и откроет их, поскольку дворецкому казалось, что Арсент просто-напросто заснул. Но спустя минуту Дорнтон разразился рыданиями, положив голову и руки на край стола, и никто, даже Джереми, не в силах был его утешить. Джастин попросил молодого графа вывести слугу из покоев, объяснив это тем, что ему всё же необходимо сказать Джереми пару слов наедине.       Граф так и сделал, и, когда они остались одни, монарх повернулся к нему и с горечью произнёс, не стесняясь своих слёз, которые по-прежнему капля за каплей текли по его щекам:       - Джереми, - начал он. – Я понимаю, отчего ты сегодня так рассердился на моё поведение. Нет-нет, не говори ничего, это моя вина. Но позволь тебе объяснить, почему я настолько тяжело переживаю потерю Арсента. – Он присел на стул возле стола с гробницей. Джереми молча стоял, готовый выслушать монарха от начала и до конца. – Этого никто не знает – ни ты, ни Дорнтон, ни всё королевство, - в противном случае мне бы не позволили править, да что там править – меня лишили бы жизни за такое… - Он помолчал. – Я осиротел, Джереми. В буквальном смысле осиротел. Видишь ли, если бы Арсент был моим слугой и соправителем и никем более, я не терзался бы в таком сильном горе, хотя и не могу поручиться за то, что было бы по-другому, потому что вы узнали нас и тайны Гулсена не настолько, чтобы узнать главную нашу тайну…       - И что же это за тайна? – осторожно спросил граф.       - А тайна заключается в том, - с грустью начал монарх, - что Арсент – мой отец.       У Джереми помутнело в глазах, и он поначалу даже не сообразил, что же с ним происходит. Он покачнулся, видя, как земля уплывает у него из-под ног, и попытался удержать равновесие. Но почти тут же он был подхвачен под мышки сильными руками Джастина.       «Джереми, Джереми…» - слышал он голос где-то вдалеке, но потрясение его было настолько велико, что молодой граф не мог избавиться от только что услышанного, и в следующее мгновенье весь мир смешался у него в голове: Арсент, Джастин, - его сын, - Дорнтон, Олдмэн, стражники, драконье войско, грифоны и злобно хохочущая Флёр. «Ты подохнешь так же, жалкий неудачник!» - прокричала она. Но кому было адресовано это обещание – ему, или же Джастину, – Джереми не мог понять. «Арсент – мой отец» - раз за разом звучали у него в голове слова монарха. Как же подобное вообще могло произойти в таком королевстве, как Гулсен???       «Джастин… - мысленно воззвал граф. – Арсент!» - вдруг вырвалось у него, но это усилие далось Джереми дорогой ценой, и он вдруг разом лишился всех своих чувств и полетел с обрыва в чёрную бездну пропасти…