Ириска

Илья стоял перед дверью, рассматривал грубые мазки по рассохшимся доскам, каплевидные потеки зеленой краски в углах, затейливое кружево проводов над косяком, каскадом спускающееся вниз, чтобы замереть на коричневой пупочке звонка с недавно подновленной подробной инструкцией к нему: «Куприяновы — 1 долгий» «Прокопенко — 2 коротких» «Курякины — 2 долгих» «Ларионова — 3 коротких» Он остановился на своей фамилии и прочитал ее по складам. Все верно, это его фамилия. Все еще его… Илью вдруг снова настигло странное чувство, что все это происходит не с ним, что настоящий Илья сейчас лежит где-то под землей в логове бандитов, бледный и истерзанный. Он выставил перед собой ладонь. Ладонь заметно подрагивала. Илья сжал руку в кулак и еще с минуту рассматривал ободранные костяшки. Все в порядке. Он жив. Внезапно он понял, что не может попасть домой. Ключ вместе со всем более-менее ценным, он положил в сумку, а сумку спрятал за сараем под куском шифера, да так и забыл вернуться. От мысли, что ему придется идти назад за сумкой Илью замутило. Нет, только не сейчас, когда он почти поверил, что жив. Однако стоять здесь и ждать, кода кто-нибудь придет и откроет дверь, было вдвойне глупо. Подумав, Илья надавил на звонок три раза. В недрах квартиры послышался приглушенный шум и быстрые шаги, зашуршал замок, и дверь открыла Ирина. Слава Богу! - Илья? Почему так рано? - удивилась она, однако ответа дожидаться не стала, распахнула перед ним дверь и тут же убежала, словно Илья отвлек ее от чего-то срочного. Илья вошел в прихожую. С неожиданной для себя радостью он вдохнул полной грудью знакомую вонь коридора, целую смесь разнообразных запахов: потных ног, кошачьей мочи, машинного масла, вчерашней еды, ношеной одежды и дезинсекции. Он и не знал, что так хорошо различает запахи. Споткнувшись в полутьме о стопку цинковых ведер и зацепив по дороге циклопических размеров железный сундук Марьи Семеновны, Илья окончательно пришел в себя. Он заметил, что дверь в комнату Прокопенко открыта. Там на узком топчане, на серой от пота постели, лежал, раскрыв, как птенец, растрескавшиеся губы, худенький беспомощный Ленька. У него уже который день держалась высокая температура из-за гриппа, который он подцепил в тот единственный раз, когда пошел на утренник в Дом культуры по профсоюзному приглашению, которое его отец каким-то чудом не успел пропить. Тетя Люба, до дрожи боявшаяся потерять работу и единственный стабильный заработок семьи, попросила Ирину приглядеть за ее мальчишкой, раз все равно дома сидит. И та согласилась. Снова послышались торопливые шаги, и из кухни навстречу Илье вышла Ирина с подносом в руках, заставленным какими-то флаконами, стаканами и прочим лечебным инвентарем. Она впорхнула в комнату и опустилась на низкий табурет перед Ленькиным топчаном. Первым делом пощупала пышущий жаром лоб, затем встряхнула термометр и вложила его в тощую подмышку. Ленька не двигался, только быстрое поверхностное, как у собаки дыхание выдавало в нем присутствие жизни. Ирина взяла с подноса стакан с малиновым чаем и, поддерживая мальчика под голову, поднесла стакан к его губам. - На-ка, выпей, Ленечка. Ленька приоткрыл слипшиеся от слизистых натеков веки и слабо захныкал. - Надо, надо, - приговаривала Ирина. Ленька очнулся, повел мутными глазами, потом жадно припал к стакану и принялся гулко, с усилием глотать. - Вот умница. Она снова уложила его голову на подушку, взяла с подноса мокрое полотенце и осторожно приложила к горячечному лбу больного. Затем вынула термометр и принялась озабоченно его разглядывать, чуть поворачивая, чтобы поймать на свет поблескивающий ртутный столбик. - Как он? - зачем-то спросил Илья. Все это время он стоял на пороге комнаты и наблюдал за происходящим. - Тридцать девять и восемь, - грустно сказала Ирина. Она со вздохом поднялась с табурета, подхватила свой поднос и прошагала мимо Ильи в коридор. Илья посмотрел на больного ребенка и не испытал к нему ничего. И было странно, почему она так печется об этом чужом мальчишке, вздыхает, как мать, хотя это вовсе не ее обязанность. Ему даже показалось, что с ее уходом в комнате стало темнее и... грязнее что ли. Он закрыл дверь. С минуту он стоял в нерешительности посреди коридора, а затем прошел мимо своей двери на кухню, где только что скрылась Ирина. В кухне лилась вода и звенела посуда. Отвернувшись к мойке, Ирина мыла стаканы и ложки, ставила на примус чайник. Рыжая грива ее, пышная и распущенная, волновалась вдоль спины и слепила глаза. Руки двигались быстро и точно, так что только брызги слетали с кончиков пальцев. Илья молча стоял на пороге, теребил пуговицу и не знал, что ему делать дальше. У него не было никаких дел на кухне, но и уйти он тоже не мог. Но зачем-то он все-таки сюда пришел. Дурак! Пока она не заметила его присутствия, надо попытаться бесшумно уйти к себе в комнату. Вот сейчас... Но тут Ирина повернулась, и, увидев Илью, испуганно вздрогнула. - Ой, Господи! - вскрикнула она, чуть не выронив из рук жестяной поднос, - Напугал. Она неуверенно улыбнулась, словно призывая Илью разделить с ней ответственность за свой испуг. Илья резко вздернул уголки губ, но улыбка получилась вымученная и виноватая и совсем не помогла разрядить обстановку. Ирина снова отвернулась к мойке и переставила местами стаканы в сушилке, хотя они и без того стояли ровно. - Ты почему так рано сегодня? - спросила она его через плечо. Ну что тут можно ответить? - Прогулял, - сказал он спокойно. Почему-то сейчас ему не хотелось врать и казаться лучше, чем есть. Ирина удивленно оглянулась на него, но тут же снова вернулась к своим стаканам. Несколько минут прошло в тягостном молчании, только примус, придавленный старым облупленным чайником, завывал на все лады. - Хочешь чаю? - сказала она и быстрым движением заправила мешающий локон за ухо. Илья вперился в этот непокорный локон и машинально кивнул, но тут же спохватился и быстро замотал головой. Нет-нет, он не хочет чаю. Он вдруг понял, чего хочет, и, казалось, хотел всегда. Но разве это возможно? Воображение вспыхнуло и беспощадно обожгло щеки и уши, а в горле разом пересохло. Может не стоило так быстро отказываться от чая? Однако снова менять решение Илья не решился, а только залился краской еще сильнее. Вот идиот! Ирина же совсем перестала улыбаться. - Ты не заболел? - с тревогой в голосе спросила она, по-своему истолковав его лихорадочный румянец, - Сейчас грипп ходит. - Я здоров, - поспешил заверить ее Илья и поразился, насколько низкий и хриплый у него голос. - Ну, тогда… Ирина пожала плечами, пружинисто оттолкнулась от мойки и пошла вон из кухни. Не глядя друг на друга, они разминулись в дверях. Когда в недрах коридора затих звук ее шагов, Илья обессиленно, как старик опустился на табуретку и потер воспаленные веки. Рыжие круги расплывались перед глазами. Его вдруг осенила догадка, что своим странным поведением он мог обидеть ее. Ведь она не знает, что прежнего Ильи уже нет, что сегодня он умер и родился заново и что в минуту, когда он простился с жизнью, он думал о ней. Он мог бы рассказать ей об этом, вот только поймет ли она его? На столе монотонно завывал примус, и гул его, похожий на эхо оперного тенора, пробивающийся сквозь радиопомехи, властно заполнял пустую, звонкую от тишины кухню. И в этот момент Илья отчетливо понял, что сейчас во всей квартире, кроме них двоих (Ленька не в счет) никого нет! Пусто и звонко стало вдруг в его голове. Он затаил дыхание, чтобы лучше расслышать эту звенящую пустоту, потому что другого времени ему, возможно, никогда не представится. Да, вот сейчас... Он встал, с трудом чувствуя под собой ноги, вышел из кухни и медленно на ощупь пошел по коридору, борясь с оглушительным уханьем в груди. Он знал, что дверь будет не заперта. Он знал, что она будет стоять возле окна спиной к нему. Он знал, что она повернется, и в глазах ее будет испуг и еще что-то, чему он не знал названия. И будто бы удивленный голос скажет: - Илья? А он тихо войдет и прикроет за собой дверь. *** - Илья? - робко спросила Ирина, когда он вошел. Они стояли друг напротив друга, словно впервые увидели. Солнечный свет сочился сквозь окно, так что Илья почти не видел ее лица, и только жмурился от веселых зайчиков, запутавшихся в паутине ее волос. - Ириска, - прошептал Илья одними губами, в несколько быстрых шагов подошел к ней и остановился, сгорая от ужаса. Теперь он видел ее совсем близко, как тогда, когда она лечила его рану. Кажется, это было здесь, в этой комнате. Огромные зеленые глаза, мучительно сведенные брови, россыпь бледных веснушек по щекам. Губы ее приоткрылись — кажется она хотела что-то сказать, но то ли передумала, то ли слова не шли. Сердце взвыло: неужели она тоже..? Ну да, если бы она захотела выставить его вон, она бы давно это сделала! Мысль эта придала Илье смелости. Вот сейчас… Он закрыл глаза и, как во сне, подался вперед и коснулся ее губами. Прошла минута, а может час, а сон все не заканчивался. На мгновение Илья снова подумал, что все это происходит не с ним, что вот сейчас он проснется, и ничего не будет, или хуже — она оттолкнет его, как когда-то оттолкнула красавица Галочка. Но она не оттолкнула его. Вместо этого Илья почувствовал на своей шее прикосновение. Она обнимала его. Ну вот это уж точно не могло быть правдой! Илья открыл глаза и прервал поцелуй, просто чтобы не задохнуться от нахлынувшего смятения. Ирина не убрала руку. Она теребила пальцами его волосы, и жадно смотрела на него во все глаза. Илья увидел свое отражение в ее расширенных зрачках. И тогда Ирина притянула его голову к себе и поцеловала. Долго и влажно, как целует только влюбленная женщина, и как никто никогда не целовал его прежде. Все поплыло перед глазами, и чтобы не потерять равновесия, Илья крепко обхватил ее обеими руками и прижал к себе, вернее сам к ней прижался... да не все ли равно? Как хорошо, как страшно. И даже когда они перестали целоваться, он не выпустил ее из рук. Красный, задыхающийся, обезумевший, Илья зарылся лицом в ее душистые волосы и принялся целовать ее шею, постепенно спускаясь к плечу. Никто его этому не учил, но он почему-то знал, что так ей будет приятно. Он оттянул ворот домашнего халатика, где было особенно тепло и уютно. Пальцы его наткнулись на бретельку лифчика, такую гладкую и податливую. Неужели вторая безумная мечта сейчас сбудется — он снимет бретельку с ее плеча и увидит ее тело, как оно есть? Илья засуетился, торопясь осуществить задуманное, однако получалось неловко, пальцы словно судорогой свело. Ирина мягко отстранила его, ласково погладила по щеке, уже начинающей обрастать золотистым пушком, и прошептала: - Тише, тише, не торопись так. Она взялась за пояс своего халатика, распустила узелок и повела плечами, высвобождаясь из атласной ткани. Халат упал к ее ногам. Она была вся розовая, светящаяся, как свеча. Илья даже зажмурился. Он только успел заметить, что и плечи, и грудь ее тоже были усыпаны мелкими рыжими веснушками. А она, не давая ему прийти в себя, завела обе руки за спину, что-то там расстегнула, и вот уже белый лифчик лежит у нее в ладони, а на его месте... Илья вспыхнул и тут же похолодел. Он мог бы с таким же успехом упасть в обморок, или вообще убежать. Вот только сдвинуться с места он не мог. Да и куда он уйдет... от них? Белые. Нежные. Восхитительные. Две. Ирина же, видя его оцепенение, осторожно взяла его похолодевшую руку и медленно, словно к больному месту, приложила ее к своей горячей обнаженной груди. Вот так. Солнечный луч пробился сквозь брешь в ковре облаков и ударил в лицо, в беззащитный зрачок, прожигая до дна. Жарко и томно стало во всем теле. Илья почувствовал, что превращается в огромный, раскаленный докрасна вражеский снаряд, готовый вот-вот разорваться, способный убить. Он застонал. Ирина вскинула голову и бросила опасливый взгляд на стену, за которой была комната Прокопенко. И хотя лежащий в жару Ленька вряд ли мог их слышать, Ирина приложила палец к губам и серьезно, без улыбки проговорила: - Только тихо. А потом взяла его за руку и повела. *** - Тебе удобно? Ложись, как тебе лучше. Ирина зашевелилась под одеялом, пытаясь отодвинуться к стене. - Мне хорошо, - поспешил удержать ее Илья, - Мне никогда еще не было так хорошо. Ирина уронила голову на подушку и уткнулась лицом ему в щеку. Ее рука легла ему поперек груди. - Ты такой теплый, - сказала она еле слышно. Илья смотрел поверх ее головы на стену, прикрытую декоративным велюровым ковром с какой-то буколической сценкой: то ли кони, то ли олени паслись на лугу под ярким солнцем. Потом Ирина пошевелилась, и олени пропали из вида, вместо них Илья видел только копну ее медных волос. От них пахло домашним теплом и жженой карамелью. Илья улыбнулся. Теперь он мог, не скрываясь, любоваться ею сколько угодно, считать рассыпанные по телу веснушки, мог купаться в ее пышных волосах, гладить их, запускать в них пальцы. - Ириска… Вот говорят, что Бога нет, - задумчиво сказал он, - А кто же тогда тебя создал? Ирина тихо засмеялась. - Ох, Илья… Знаешь, я думала, ты никогда не придешь ко мне после того случая. Мне показалось, я тебя тогда сильно напугала. - Да я и испугался, - подтвердил он, - Я ведь до этого только раз целовался, да и то… неловко вспомнить. Ирина приподнялась на локте и тревожно посмотрела на него. - Значит это у тебя в первый раз? - Угу. - О, Боже! - выдохнула Ирина и прикрыла глаза ладонью. Илья резко сел в кровати, так что пружины взвизгнули, и оторвал ее руку от лица. - Ну что ты, я никому не скажу, - горячо заверил он ее. Ирина помотала головой. - Да нет, не в этом дело, - она тяжело вздохнула, - Неправильно это как-то. - Почему неправильно? - обиженно сдвинул брови Илья. - Сама не знаю. Ты такой молодой. - Ну и что? Ты ведь сама говорила, что я уже взрослый. Илья не понимал ее озабоченности. Для любви-то он точно созрел. С обжигающей остротой перед внутренним взором пронеслись подробности прошедших минут. Сердце ухнуло и провалилось куда-то в желудок. Да уж, его одинокие сеансы в ванной не шли ни в какое сравнение с этим! Правда, в самом начале ей пришлось ему помочь. Самую малость. Но в остальном он справился сам — и как справился! Надо думать, они не слишком шумели. Илья провел рукой по мягкой груди, задержался на секунду на розовой горошинке соска, спустился ниже. Ирина блаженно закатила глаза и подставилась под его ласки. - Ты такой нежный, юный. А мне уже 28 скоро. Тебе, наверное, больше ровесницы нравятся? Илья недовольно скривился. Ну что за глупости! - Никто мне не нравится. Я тебя люблю, слышишь, тебя! Он притянул ее к себе и попытался уложить рядом. - Люблю… - эхом отозвалась она и покорилась. Некоторое время они лежали молча, прислушиваясь к биению своих сердец. Было тихо и покойно. На комоде тикал будильник, за окном обреченно насвистывала свою запоздалую осеннюю песню какая-то птица. - Я так ждала тебя, - наконец сказала Ирина. - Откуда же мне было знать? Я думал, что ты ждешь своего мужа. Ты всегда бежишь к телефону, когда кто-то звонит. - О, да, его я очень долго ждала. С 41-го, как его на фронт забрали. Она замолчала. Илья тоже молчал. Потом все-таки спросил, кивая на фотографию на комоде. - Это он? - Да. Костя. Ирина села, положив подбородок на сложенные на коленях руки. - Мы с ним поженились за три месяца до Войны. Господи, так обидно! Мы даже пожить толком не успели. И тут — Война! А он же у меня верный коммунист, никогда против совести не поступит, в тот же день пошел записываться добровольцем. С первым эшелоном уехал на Западный фронт под Смоленск. Мы же тогда почти ничего не знали, что там творится. Думали, что все не так страшно. Костя поначалу письма писал, успокаивал, что вот еще немного, потерпи, мол, дорогая... А он ведь инженером был, к военному делу непривычный. Пишет вроде радостно, а я между строк читаю, как ему там страшно. А потом и писать перестал. Я тогда уже курс медсестер закончила, меня на Украину отправили, под Харьков. Я все пыталась узнать у прибывающих, где сейчас его бригада, но никто ничего не знал. А один раненый капитан - я его из воронки вытащила, ему обе ноги оторвало, осколком в голову ранило, много крови потерял, в общем, страшно, - так он мне сказал, что той бригады больше нет, вернее, сама бригада существует, да только людей туда уже новых набрали, потому что все старые погибли. А я такая упорная была, не поверила ему. Где, говорю, документы о гибели? Где похоронка? Да и похоронка бы меня тогда не убедила. Много случаев было, когда получают родственники похоронку, а солдат потом живой домой приходит. А вдруг он в плену? Или без памяти где-то ходит? Вот и решила я ждать до конца во что бы то ни стало. Да видно, правы люди. Зря я жду, зря время трачу. Смирилась уже. Она смотрела, не мигая, в одну точку, и прекрасные зеленые глаза ее влажно блестели. У Ильи сжалось сердце. - Ты подавала запрос в комиссариат, чтобы твоего мужа нашли? - осторожно спросил он. - Нет. - Но почему? - Боюсь… Боюсь получить ответ. А так вроде нет его, значит и не погиб он. Умом-то я, конечно, понимаю, что он не может быть жив. Она остановилась и вдруг как-то странно, мечтательно посмотрела в потолок и проговорила негромко: - Вот говорят, что Бога нет, а вдруг и правда душа у нас бессмертная? Тогда не так страшно. - Я только сегодня об этом думал, - честно признался Илья. Однако сейчас его интересовал другой вопрос. - А как же те мужчины, что приходят к тебе с заказами? - А что они мне? - махнула рукой Ирина, - Не то это все, не то. Вон один такой ходит уже полгода, честь по чести замуж зовет. А я не могу без любви. Стыдно перед человеком становится, будто я его обманываю. - Это да, противно как-то, когда без любви, - пробормотал Илья, внутренне ликуя. Ага, значит наш опрятный мужчина с заграничным галстуком проплыл по правому борту. - А тут еще ты со своими ресницами! - Ирина с притворным гневом ткнула его пальцем в грудь, - Ходишь тут, смотришь невинными глазами, а я потом заснуть не могу. Помнишь, когда ты в августе приехал со своих спортивных сборов? Не знаю, что с тобой там произошло, но ты вернулся совсем другим. Такой высокий, загорелый, возмужавший стал. От тебя сияние исходило. Я даже не поняла тогда, что со мной. Помнишь, просила тебя починить приемник? А потом еще много раз просила то одно, то другое. Ну и все… Сначала думала: вот дура-то! Опомнись, ты же ему почти в матери годишься! А сделать уже ничего не могу — влипла. Илья изо всех сил пытался сдержаться, но глупая счастливая улыбка уже разлилась по его лицу. Влипла! В него! Боже, как хорошо! Только нужно убрать с лица эту идиотскую улыбку. Он ведь так хотел произвести хорошее впечатление, чтобы Ирина увидела, какой он спокойный и уверенный в себе мужчина. - Ну и зачем было переживать? Вечно ты переживаешь. Ведь теперь все хорошо? - Ох, не знаю, - покачала она головой, - Как мы теперь будем? Твоей маме это точно не понравится. - Причем тут моя мама? Ей-то какое до этого дело? - смутился Илья. - Ну как же! Ты же ее сын. Если бы у меня был сын, мне было бы не все равно. Илья помолчал, раздумывая. Эта мысль до сих пор не приходила ему в голову. Оказывается, на свете были и другие люди, с которыми нужно считаться. - Она не узнает, - ответил он, скорее себе, чем ей, - Она вообще в последнее время редко дома бывает. - Она трудится, чтобы вырваться из этой нищеты! Она у тебя хорошая. Тоже потеряла мужа, тоже мыкалась, как и я. Вот только ей еще хватает сил бороться, а я уже смирилась. Так что ты береги ее. Без мамы плохо. Голос ее истончился и болезненно задрожал. Кажется, это было какое-то горькое воспоминание, связанное с ее собственной матерью, но Илья не посмел уточнять. Сейчас он чувствовал к ней лишь неизъяснимую благодарность. Да, она понимает! Он вспомнил, как иной раз мама была несправедлива к ней, и ему стало стыдно. Илья сжал ее руку и поднес к губам. Ее рука, такая маленькая и изящная на вид, но уже с набитыми мозолями на кончиках пальцев от непрерывной работы. Он готов был расцеловать каждую морщинку, каждую царапинку на этой теплой ласковой руке. Плевать на все: на возраст, на людей, на чужое мнение. Если надо, он будет до последней минуты защищать эти маленькие натруженные руки от ужасов и несправедливости этого мира. Они снова молчали. Но это было приятное умиротворенное молчание двух близких людей, когда можно не говорить, если сказать нечего. Но тут Ирина вскинула голову, будто вспомнила что-то важное, и бодро спросила: - Кстати, как там твои часы? Ты говорил, что у тебя есть план. Ну так что, удалось тебе этот план осуществить? - Ммм… Почти, - неуверенно ответил Илья. Он поерзал на месте, пытаясь избавиться от внезапно возникшей под лопатками неровности матраца. По правде сказать, вопрос застал его врасплох. Он еще не знал, стоит ли ей говорить о своей утренней вылазке. Поймет ли она? Секунду он колебался, не свести ли все к шутке, но Ирина продолжала пристально смотреть на него, вопросительно подняв тонкую бровь, тем самым давая понять, что шутками здесь не отделаешься, и он решился. - Я сегодня не пошел в школу. Вместо этого я пошел к баракам за Рабочей. - Это там, где дома под снос стоят? Зачем? - Пытался поговорить с человеком, который скупает вещи... - Краденые? - Ну да. Вот… А он меня привел к их главному. Ирина удивленно поморгала, а потом начала говорить, медленно и отчетливо проговаривая каждое слово, при этом с каждым новым словом тон ее все повышался, так что к концу она почти кричала, а глаза ее расширились до предела и заполнили все лицо: - Подожди, подожди. Я правильно поняла: ты пошел к скупщику краденого, чтобы узнать про свои часы, а тот привел тебя к своему главарю? Илья неуверенно кивнул. Он и не подозревал, что сказал так много. Неровность матраца, от которой он пытался избавиться, казалось, только увеличилась в размерах, превратилась в твердый острый комок и беспощадно впивалась спину. - И что дальше было? - не отставала Ирина. Лицо ее было серьезным, а голос твердым. - Да ничего… Часов они мне не отдали, - сказал Илья, тщательно подбирая слова, но это было излишне. Похоже, Ирина читала на его лице все, что ей было нужно. - Но как они тебя выпустили? Это же бандиты. Они просто так никого не отпускают. - Они и не хотели отпускать. Пришлось сыграть с ними в карты… эммм… на жизнь. - О, Боже! - Ну, не надо, пожалуйста... - Илья! Боже мой! Ты хоть понимаешь, что они могли с тобой сделать? Они запросто могли тебя убить! - Знаю, знаю, не надо так волноваться! Я ведь живой, - промямлил Илья, но Ирину было уже не остановить. - Ты мальчишка! А я-то думала, что ты взрослый, а ты глупый безответственный мальчишка. О чем ты думал, когда шел туда? Ты о матери о своей подумал? Ты представляешь, что бы с ней было, если бы они тебя убили? А я? Как же я? Голос ее оборвался, она всхлипнула и спрятала лицо в ладонях. Илья тупо смотрел на нее, как провинившийся школьник. Только теперь ее устами он понял, какую в сущности глупость затеял, и как ему волшебно повезло, что он все еще жив и сейчас с ней. А еще он понимал, что расстроил любимую женщину, и что сейчас нужно ее успокоить. Но он никогда до этого не успокаивал любимую женщину, и вообще, боялся женских слез. Илья протянул руку и неловко погладил ее по голове. - Ну Ириска, ну не плачь. Я больше так не буду. - Ты в милицию ходил? - вскинула голову Ирина. Глаза ее были совершенно сухие. - Н-нет. Понимаешь, я решил никому не говорить. Да и тебе сказал по большому секрету... - Нет уж! Теперь ты обязан пойти в милицию. Это не шутки, Илья. Ведь они могут не только тебя так заманить, - продолжала требовать она, то и дело всплескивая руками. В порыве эмоций она совсем раскрылась и теперь нависала над ним нагая, возбужденная, зардевшаяся. Илья был совершенно сбит с толку. По идее он должен был оправдываться и возражать, но он не мог, потому что прямо перед ним ослепительно сверкало ее обнаженное тело, и он потерял дар речи. - Но я.., - начал было Илья, сглотнув слюну. - Никаких «но»! Обещай мне, что завтра пойдешь и все расскажешь. Господи! Илья, глупый мой, милый мой мальчик. Когда же ты поймешь, что твоя жизнь гораздо важнее любых часов, пусть самых дорогих. Обещай мне, что пойдешь в милицию и расскажешь обо всем. Обещаешь? - Обещаю, - буркнул Илья, лишь бы успокоить ее. Ирина обессиленно опустилась рядом, обвила его плечи рукой и несколько раз коснулась его щеки губами. Илья потянулся ей навстречу. Он хотел поцеловать ее по-настоящему, как они делали это вдвоем: глубоко, сладко, до головокружения и темноты в глазах. Но только он со всей страстью приступил к делу, как в коридоре послышался стук двери. - Ой! Кажется Люба пришла, - испуганно зашептала Ирина, вырываясь из его объятий, - А я про Ленечку-то совсем забыла. Ой, а чайник-то, чайник! О, Господи! Ирина вскочила с кровати, громко скрипнув пружинами, и начала торопливо одеваться, подбирая с пола разбросанную одежду. - Ты тоже одевайся. Я пойду к ней, увлеку ее на кухню, а ты следом выходи. Только тихо. Дверью не хлопни. Потом приходи на кухню чай пить, - сыпала она приглушенной скороговоркой. Илья слушал, нехотя одевался и, не отрывая глаз, наблюдал за ней, как она мечется по комнате, в спешке надевает белье, судорожно поправляя перекрученные лямочки бюстгальтера, завязывает на поясе свой атласный халатик, приглаживает волосы у зеркала и пытается придать своему лицу ту непринужденность, которая туда уже никогда не вернется, а сама украдкой смотрит на еще теплую распаханную постель, на него, неторопливо влезающего в штаны, и в глазах ее стоит испуг и еще что-то, чему он теперь точно знал название. Она просеменила к двери и выскользнула из комнаты навстречу соседке. Притаившийся за дверью Илья, услышал голоса двух женщин: - Ну, как мой засранец? - Да спит пока. Я ему час назад аспирин дала и малиной напоила. - Спасибо, Ириска. А я пришла с работы, как смогла. Эй, чума бубонная, как себя чувствуешь? Чего еще на мать! Я тебе покажу «уйди». Я из-за тебя с работы отпросилась. - Не трогай его, Люб. Пойдем на кухню. Шаги прошуршали мимо двери и затихли в конце коридора. Кажется, можно выходить. Илья осторожно отворил дверь, высунул голову, и, убедившись, что коридор пуст, вышел, едва успев придержать дверь, чтобы не хлопнула. Он зашел к себе. Собственная комната казалась ему чужой, настолько он за это короткое время привык к уюту и безопасности чужого жилища, к нежности и вниманию его хозяйки. Илья сел на свою раскладушку и потер лицо ладонями. Голова слегка кружилась. Столько всего сегодня произошло. Он почувствовал, что постарел на несколько лет. Или повзрослел? Одно было точно: сейчас в старой коммуналке на низкой деревянной раскладушке сидел совсем другой Илья, не тот, что еще недавно переживал из-за потери хлебных карточек и отказа вздорной девицы. Сперва судьба повернулась к нему холодным шершавым боком, грозила уничтожить, раздавить, как падалицу, но потом почему-то передумала и вместо этого тепло укутала, обласкала и подарила ему то, о чем он не смел и мечтать. А еще он чувствовал голод. И голод этот не имел ничего общего с бурчанием в желудке, хотя он не ел с утра. Голод этот имел теплый пряный вкус женской кожи, покрытой веснушками, обжигающий вкус раскрытых ему навстречу губ, вкус затаившихся в глазах невыплаканных слез. Раз познав этот вкус, он понял, что теперь голод будет терзать его всю жизнь. И сейчас, едва расставшись с ней, он снова хотел ее видеть, и потому, выдержав необходимую для конспирации паузу, Илья встал и пошел на кухню. Там на примусе во всю парил полупустой чайник, и сквозь его треск и завывания хрипло жаловалась на жизнь Любовь Алексеевна. - А этот хмырь-бригадир мне и говорит: «Опять ты, Люба, план не выполняешь. У нас из-за тебя показатели падают». Это из-за меня-то?! Вот гнида! А я ему так и сказала: «Нечего такие планы задирать». Ой, у тебя чайник почти выкипел. Не бережешь ты керосин, Ириска! - Да вот, заработалась, обо всем забыла. А, это ты! - с преувеличенным радушием воскликнула Ирина при виде Ильи. - И правда, Илюшка пришел. Вот кого не ждали. Ты сегодня рано. Ну ладно, пойду я своего гриппозника лечить. Самой бы от него не заразиться. Илья, а ты не заболел? У тебя щеки красные. - Нет, теть Люб, я здоров, - ответил Илья и по традиции еще больше залился краской. Когда соседка ушла к себе, они еще некоторое время стояли, друг напротив друга, как в прошлый раз, не решаясь заговорить. Только теперь не было между ними той мучительной, тянущей душу недосказанности. Ирина пружинисто оттолкнулась от мойки и движением головы пригласила его за стол. Илья сел. Чаю! Как же хочется чаю! Она покрыла стол свежим вафельным полотенцем, поставила на него сначала блюдца, потом чашки, потом сбегала за ложками, потом пошла за заварочным чайником, из буфета достала хлеб, маргарин, и каждый раз, возвращаясь, одаривала Илью счастливым, не верящим своему счастью взглядом. Казалось, все уже было готово, но вдруг она о чем-то вспомнила, снова упорхнула, и вернулась через минуту с бумажным кулечком, набитым какими-то сладостями. Илья сидел, молча провожал ее пьяными глазами, ковырял ногтем клеточки вафельного полотенца, а в голове крутилась одна мысль: «Любит. Любит.»