Вера. Надежда. Любовь

Placebo — Meds https://www.youtube.com/watch?v=9eh0rAUwZSQ

…Одна, вторая, третья… Тишина. Оглушающая тишина, будто все вымерло вокруг, и только гулкий бой сердца отрицает мои мысли. Оно так сильно стучит, что я чувствую, как отдается в грудную клетку каждый удар. Словно эта часть меня хочет выпрыгнуть и убежать. «Глупое, и чего так трепыхаться?». Странное состояние — я хочу жить и не хочу одновременно. Я боюсь так, что вымерзаю изнутри. «Интересно, всем страшно умирать?» — совершенно естественные мысли человека, для которого через пару часов все закончится. Это, видимо, инстинкт самосохранения шепчет во мне, призывая выжить любым путем. Только я сильнее инстинктов. Я всегда был сильнее, и то, что я сейчас перекатываю на ладони горсть маленьких белых колесиков, не считаю слабостью и легким решением. Я просто устал жить. Устал искать свой укромный уголок в этом мире. Искать того, кто смог бы принести в мою душу покой. Поддержать в тяжелые моменты. Все только и делают, что тянут на себя. А я уже не могу это выносить. Одиннадцать, двенадцать, тринадцать… Лучше раз переступить через себя и уйти. Больше не чувствовать той рвущей душу тягости. Больше не быть между молотом чужих ожиданий и наковальней своих желаний. Больше не ругаться и не слышать оскорблений. Больше не выбирать, кого предать. Двадцать, двадцать один… Поскорей бы спокойно уснуть и не проснуться, но я снова и снова иду по «ступеням», что привели меня к этой мысли. В голове поставленной на «replay» записью звучат слова: — Я тебя родила. Я ради тебя не построила свою личную жизнь, отказалась от всего. Связался с этим парнем! Это он тебя толкнул на скользкий путь! Тебе не нужны такие друзья. — Внезапно нагрянувшая в нашу «обитель» маман распаляется все сильней и сильней, кидая гневные взгляды на тот бедлам, что мы устроили в стареньком доме его бабушки, в котором обосновались, решив начать взрослую жизнь. Пусть далеко до учебы и работы, зато так же далеко от моих и его родителей, что не готовы принять наши взгляды на личную жизнь. — Мам, я сам хочу выбирать себе друзей и свой путь. — Ты мой ребенок, и я несу за тебя ответственность. Хватит! Наигрался во взрослого. Ты должен поехать со мной! Собирай вещи! — мама уже кричит. Бросая в лицо обвинения, плачет. Никогда не мог видеть женские слезы. Душа выворачивается, язык немеет. Не могу сказать, что он мне больше, чем друг. Она просто не поймет, и, кажется, не противиться ее воле сейчас — лучшее решение. Чемоданы собраны и уже лежат в такси. На душе так гадливо, что хочется выть. Ни одной мысли. Сознание будто схлопнулось в точку. Не знаю, что меня держит, но я не могу просто уйти. Надо что-то сказать, какую-то глупость типа «мы же друзьями не перестанем быть». Иду к нему на негнущихся ногах, словно робот. Я и чувствую себя так — неживым. Полумрак комнаты. Он сидит на краю кровати, даже не пытаясь вмешаться. Поза не мыслителя — мученика. Голова низко опущена, пальцы вцепились в волосы, локти уперлись в колени. Зову его… — Уходишь? — Поднимает глаза, а в них такая боль, отчаянье. Его трясет. — Ну и катись! Уебывай на хуй! — И тут же резко срывается, сжимает меня в объятьях. — Не уходи, прошу — останься. Я растерян. Меня разрывают чувства двух человек. Остаться или уехать? Что бы я ни выбрал — кому-то сделаю больно. — Мам, прости, я не могу, — озвучиваю свой выбор, и внутри теплится крохотная надежда, что мать поймет меня. Сейчас я больше нужен другу. — Предатель, — словно пощечиной по лицу. — Я больше и копейки тебе не дам, — боль со злостью в глазах матери. — Он тебя что, на наркотики подсадил? — И новая порция оскорблений выплевывается в лицо потоком грязи. Умираю душой. Чудовищно обидно слышать ее слова и понимать, что человек, который должен быть самым близким, не слышит меня. Мне совсем не страшно остаться в шестнадцать лет без поддержки матери. Себя обеспечу — это не проблема. Руки, ноги, голова работают, и очень даже неплохо. Она же и научила меня быть самостоятельным и не рассчитывать на помощь, часто уезжая в деловые поездки и надолго оставляя подростка один на один с жизнью, не из-за того, что плохая мать, а потому, что нам нужно было выживать. Она выживала, и я выживал. Работал, не бросил школу, продолжая хорошо учиться. — Мам, я остаюсь. — Последовавший хлопок двери больно бьет по нервам. Такси уезжает вместе с мамой и моими вещами. — Я гол как сокол, и такой я тебе нужен? — смотрю на парня, понимая, что черные джинсы и красная фланелевая рубашка в клетку — вот все мое имущество. У бомжа и то гардероб больше. Мне радостно от его улыбки — наверное, каждый счастлив, когда выбирают его, — и одновременно тошно. Потому что до сих пор не уверен, правильный ли сделал выбор. Не примет ли он мое решение как нечто большее? Ночь. Даже не заметил, как меня срубило над учебниками после всей этой нервотрепки. Чувствую на себе пристальный взгляд и поднимаю тяжелую голову. — Почему не разбудил? — улыбаюсь, когда его палец касается моей ладони, обводит морщинки, словно пытается что-то вписать в линию судьбы. Спина затекла от неудобной позы. Тянусь, и стон вырывается непроизвольно. — Хочу тебя, — словно ушат ледяной воды, и его голодный, вперемешку с нежностью взгляд. Тут же просыпаюсь. Сразу становится неуютно. Хочется сбежать. Только куда? — Нет! — Почему ты мне отказываешь? — вопрос, от которого меня бросает в жар. Дыхание срывается, сглатываю вязкую слюну так, что болезненно дергается кадык. — Я тебе ничего не обещал, — отговариваюсь пустыми фразами. Не хочу его обидеть, но раздражение поднимается жаркой волной. — Ты же знаешь, я люблю тебя, не брошу, поддержу. Стань моим, — опять та же песня. Сколько раз отказывал? И все равно не оставляет попыток. Мы близки, но он хочет то, чего я не могу дать, и оставить его не могу. Сам не знаю, что меня держит рядом с этим парнем. Ругались, даже дрались, и каждый раз он подползал ко мне побитым псом. Но такой он только со мной, может, это и удерживает. — Я не лягу под тебя. Ты же знаешь, — нервно дергаю руку, пытаясь освободиться, но пальцы смыкаются на моем запястье сильней. Нет, я не боюсь. Дам отпор, несмотря на то, что он старше, выше и крупнее. Но я боялся этой ситуации, хоть и знал, что когда-нибудь она настанет, и он снова вернется к столько раз закрываемой теме. — Я больше не могу. Ты понимаешь, как мне трудно? — Он, не отрывая взгляда, обходит стол, а я хочу вскочить, чтобы между нами было расстояние, но продолжаю сидеть, не разрывая зрительный контакт. — Видеть тебя и только дрочить из ночи в ночь, зная, что трогать нельзя. — Парень сокращает меж нами дистанцию до минимума. Почти шепот: — Хочешь, я лягу под тебя? — Что? — теряюсь от удивления. — Я буду снизу… — Не верю в то, что слышу, но его решительный и какой-то обреченный взгляд говорит красноречивей слов. Хочу секса. Чувствую, как его ломает. Знаю, что любит. Но я — нет. Все, чего хочу, — перепихон, и не больше. В другой ситуации без зазрения совести воспользовался бы предложением, трахнул так, что на жопу не смог бы сесть несколько дней. Но не его. — Нет, не хочу. — Это маниакальное желание заполучить всего меня любой ценой останавливает и настораживает. — Ты об этом потом пожалеешь, — выдавливаю слова здравого смысла, хотя все внутри горит от желания подмять парня под себя, если бы только он не смотрел на наши отношения так серьезно. — Ну почему? Прошу… Не мучай меня. Мы же уже перешагнули ступень дружбы. — Я тебя люблю, но не так, как ты от меня ждешь, — пытаюсь говорить спокойно, рассудительно, но нервы поднимают децибелы моего голоса. Вскакиваю, начинаю мерить шагами комнату, выплевывая короткие хлесткие фразы: — А тот случай… Ну выпили. Ну подурачились. Отсосал ты мне. Не устраивай сцен. Не веди себя, как брошенная девка. — Сука же ты… — Злость, обида пеленой на глазах, но это секунда, и он сжимает меня в объятьях. — Прости. Ты же меня не оставишь, не предашь?! Просто решись. Я подожду. Да что с тобой не так?! Почему тебя так переклинило на мне, что ты готов унижаться, просить, ждать. Не хочу предавать, но меня душит его любовь. Двадцать девять, тридцать… Явь словно коматоз. Брожу в лабиринте памяти своей такой непродолжительной, но настолько насыщенной событиями жизни, что хватит не на одного долгожителя. Мозг ищет тот маленький, крохотный крючок, за который можно было бы зацепиться и остаться, но, как назло, не вспоминается ничего светлого. Сплошной темный, бескислородно-удушливый космос. Что жизнь не сказка, я выучил очень рано. Учителя попались хорошие. А самый первый оставил глубокие шрамы в душе, заставив повзрослеть быстро и как-то неправильно. Когда он появился в нашей с мамой жизни, я был совсем мальчишка, к которому среди детворы и взрослых прочно приклеилось определение «странный», а среди сердобольных бабушек — «божий одуванчик». А как еще назвать ребенка, пребывающего в своем мире, отвергающего в людях плохое, злое? Но не зря говорят, что розовые очки разбиваются стеклами внутрь. Гражданский супруг матери, мой отчим, внес в нашу жизнь свои правила. Все началось с почти невинных касаний. Он учил меня драться, а сам трогал, превращая это в подобие игры. Потом объятия стали чуть крепче, чуть дольше положенного. Его заводило, как я трепыхался под ним, пытаясь вырваться, ведь я никогда не сдавался. А зверь забавлялся, словно кот с мышью, крепко держа свою добычу. Но ребенком я не понимал происходящего, принимая как знак внимания, как отцовскую ласку, которой мне так не хватало в жизни. Пока эти игры не перешли в другие отношения, или, правильнее сказать, в другую плоскость. Мамы не было дома, когда отчим завалил меня на кровать, обездвижил, вжавшись всем телом. Терзал еще по-детски хрупкое тело, лапал за задницу и член, видимо, очень желая, чтобы у меня встал. Хуже всего, что я реагировал и ненавидел себя за это. Его я тоже ненавидел и пытался дать отпор, уже отказываясь ТАК «играть». — Я научу тебя трахаться, — случайно брошенная фраза, сказанная мне пьяным извращенцем, была услышана матерью и, наконец, скинула пелену с её глаз. — Что ты сказал? — простой вопрос, но то, что за ним последовало, навсегда врезалось в мою память, изменило отношение к женщинам. Я и раньше видел на маме синяки, но она отбалтывалась, говоря, что упала. И ведь я верил, как, наверное, верит каждый ребенок, не задавая себе вопросов. А тут словно прозрел. Он накинулся на мать, избивал с каким-то особым садистским наслаждением. Я пытался влезть, заслонить ее. Напирал снова и снова, пока хук в челюсть не отбросил меня метров на пять. Это потом обнаружилась трещина в кости, но тогда я не чувствовал боли. Перед глазами стояла моя сильная мама, что пыталась сдержать буйную ярость отчима, закрываясь руками от летящих в нее беспощадных ударов. Моя душа разорвалась. Словно одним щелчком я осмыслил и понял все. Его действия, мамины отговорки. Ненависть к себе за глупость и наивность, к людям — за жестокость и извращенность разом что-то надломила во мне. Скорее всего, прутья клетки, что сдерживали зверя, который живет в каждом человеке. И мой зверь не забился в угол, а угрожающе оскалил зубы. Этот хищник просил крови обидчика, и я не стал его сдерживать. Раз и навсегда почувствовав себя мужчиной, понял, что должен защищать себя и мать от таких людей, как мой отчим. А еще — что такие не должны ходить по земле. Отправив мать к соседке, я сжал в руке нож. Будь отчим трезв, скорей всего, даже не подпустил бы меня к себе. Но тогда… Нет, он не был в бессознательном состоянии и не спал. Просто валялся на кровати, как довольный кот, утоливший свой извращенный голод. — Давай, — отчим откинул голову, подставляя шею. — Убей меня. Перережь глотку. Ярость, сжигающая, подступающая горечью к горлу, захлестнула мой мозг. Я не думая двинулся на него. — При-р-р-р-режу-у-у… — рычал я, приставив лезвие к горлу пьяного садиста. — Не смей больше бить мать и меня не трогай. Дикие желтые глаза дьявола смотрели с непередаваемыми чувствами. В них было все: мольба и похоть, безумство и какое-то непонятное восхищение. Он мог бы одним движением вырвать у меня нож, но не делал этого, словно испытывал, словно искушал… Меня трясло от нестерпимого желания надавить сильнее, полоснуть по выступающему кадыку, чтобы из этой твари с последней каплей крови ушла жизнь. А он даже закрыл глаза, безмолвно соглашаясь. Я был готов, но тут чья-то неясная тень обняла и прошептала: «Ты потеряешь большее. Проклятие крови не смыть…» Руку словно кто-то отдернул. Внезапно на меня накатило абсолютно необъяснимое спокойствие. Я почувствовал силу и, неотрывно смотря в глаза отчима, заговорил. Я слышал свой голос отдаленно, глухо, будто находился под колпаком из стекла. Тихо, медленно из меня лились слова не ребенка, но взрослого человека: про проклятье, про искушения, про то, что меня охраняют. Точно тот, кто стоял за спиной, вкладывал в мою голову свои мысли и озвучивал их моими устами. Я говорил и говорил, пока меня не отпустило. И тогда я увидел промелькнувший в глазах отчима страх. А потом мать нашла в себе силы, и мы остались вдвоем, вычеркнув отчима из нашей жизни. А может, уже тогда мне нужно было вычеркнуть себя из их жизни? Может, если бы меня не было рядом с мамой, у нее было бы все по-другому? Не было бы тех вспышек агрессии отчима, и она была бы счастлива с ним? Но все это уже в прошлом, а будущее… Будущее у меня на ладони, и никого рядом. Это хорошо: некому остановить. Не будет меня — и он найдет счастье с другим. Я все равно не смогу дать ему то, о чем он мечтает. — Мне не будет больно? — глупые мысли лезут в голову. — Остановись! — последний сигнал разума, что продолжает бороться. Мне страшно, но от этого я только сильнее злюсь на себя. — Ты что, слабак? Трус?! Ты же знаешь — так будет лучше для всех! — И оставшиеся таблетки залпом летят в рот. Не получается. Я давлюсь. Глотаю порциями. Все. Обратной дороги нет. Укладываюсь в постель. Нет сожаления, удручает только, что ничего не успел, но уже и не хочу. Апатия накатывает вместе со сном. Тьма… Свет. Меня тормошат. Зачем? Мне так хорошо, тело легкое, я не владею им, я далеко… Трясут еще сильнее. Удар по щеке заставляет открыть глаза. Все плывет. Он смотрит на меня. — Что с тобой? — взволнованный голос, в глазах страх. — Таблетки выпил… — Смысла врать не вижу. Сознание уходит, глаза закрываются, спать… — Прости. — Сколько?! — орет, встряхивая меня, как куклу, поднимает на руки. Я только мычу. Мышцы не слушаются, я словно парализован. Команды мозга, так и не дойдя до «адресата», вязнут где-то в сплетении нейронов. В следующую секунду чувствую, как по ногам течет что-то теплое. Почти не верю, что обмочился. Где-то на краю сознания мне стыдно, что он это видит. Но лишь на секунду, пока вновь не проваливаюсь. Тьма… — Сколько выпил таблеток? — тормошат опять. Свет. Врачи в синих хламидах. Да отстаньте. Хватит меня уже бить… — Больше пятидесяти, — еле ворочаю языком. Я не знаю, сколько прошло времени, не знаю, кто я, где я. Я просто хочу уплыть в то вечное ничто, из которого меня постоянно выдергивают. — Не может быть, ты бы давно умер, — это, наверное, мне. — Пиши двадцать, — это не знаю кому. Да и какая разница?! — Пей. — Мне в рот течет какая-то гадость. Не хочу я пить, я хочу спать… Тьма… Свет. Друг несет меня на руках. Тьма… Выплываю. Подо мной холодная кушетка. Треск люминесцентных ламп. Белый холодный свет и стерильный, наполненный тревожными мыслями запах больницы. Друг диктует мои данные. Усталые, безучастные лица дежурных врачей, чей-то голос: — Мы обязаны сообщить. Меня никак не оставляют в покое. Чьи-то руки ворочают мою бессознательную тушку, укладывают на бок, пихают в рот трубку. Я почти ничего не чувствую, пребывая в полуобморочном состоянии, но это движение чего-то инородного по пищеводу вызывает рвоту, и меня выворачивает. Спазмы скручивают тело, в ушах звенит холодный голос медсестры: — Расслабься! Что ты делаешь? Скоро все закончится. — Даа… скорей бы все кончилось. Тьма. Просыпаюсь, словно выплываю из вязкого болота. Тело горит. Жар такой, что мне кажется, я сгораю заживо. Мечусь по койке. Кого-то ищу — попросить воды или помощи, но ни единого человека рядом. Я, как всегда, один… Тьма сгущается. Липкие ладони касаются моего тела. Хочу крикнуть и, кажется, кричу, но звука нет. Бездумно верчу головой, пытаясь хоть за что-то зацепиться взглядом. И нахожу. Впереди — бесконечно длинный черный коридор больницы, и в конце теплится свет. А в нем призрачный силуэт. Я не знаю, кто это, но мне нужно туда, к этому человеку. Он мой. Он зовет меня. Хочу к нему. Я чувствую любовь… Такую странную, всеобъемлющую. Так любит однолюб, так мать любит дитя, так любит верующий Бога. Меня всего трясет, я должен быть с ним. Сползаю, пытаясь встать на ноги, но не могу. Просто нет сил. Значит, ползком. Еле передвигаю руками, шаркаю коленями. В какой-то момент понимаю, что доползти тоже не могу. Слишком далеко. Слезы отчаяния льются и льются из глаз… Боль скручивает тело. — Я… я… я… — Растекаюсь на холодном полу и горю в адском пламени, что выжигает меня изнутри. — Прости, я не могу… — Тьма… Свет. Я на кровати. Он рядом. Гладит меня по голове. В глазах парня, еще не мужчины, слезы, но он не дает им воли. — Дурак. Какой же ты дурак…  — Знаю, знаю… — И вновь проваливаюсь в свою тьму… Темный человек в темной комнате, и только бубнящая что-то, во что я не хочу вникать, плазма разгоняет по углам мрак. Сижу на диване, по-турецки поджав ноги. Снова и снова пытаясь выбраться из лабиринта мыслей, что так щедро даруют бессонные ночи и бесконечно суетные дни, и чувствую, как смертельно устал, а еще это давящее одиночество… — Какой же я был дурачок неумный десять лет назад. Шаг за шагом разуверившись в людях, я чуть не потерял веру в себя. — Откидывая крышку зажигалки, чиркаю кремнем, высекая искру. Никогда не курил, даже запах не переношу, но эта подаренная вещица успокаивает. Смотрю на теплящийся огонек. — Нет, не хочу вспоминать. Было, да быльем поросло, — вытаскиваю свои думы из прошлого, понимая, что настоящее — та еще жопа, но и об этом думать не хочу. Не сейчас. Все это потом, а пока… А пока единственное желание — отгородиться от всего мира. И дом стал цитаделью моей жизни. Как обычно, мерзну. Решив согреться, врубаю чайник, и вскоре ладони греет кружка крепкого чая с долькой лимона. Трепетный огонек маленькой свечи старательно наполняет комнату какой-то экзотической вонью, пытаясь исполнить свое предназначение — окунуть в мир ароматерапии, расслабить. Да хуй там! Только башка разболелась, не давая сосредоточиться. Да еще и снова в голове эти голоса… Не понимаю, что со мной происходит. Я и раньше слышал их, видел что-то непонятное, но только смеялся над своими глюками. Однако в последнее время это странное состояние накрывает меня с незавидной регулярностью. И что самое неприятное — не спрашивает, где и когда. Поворот головы — и мозг, словно настроившись на определенную частоту, начинает принимать чужие мысли. Чашка чая остывает на столе, а я все проживаю чьи-то судьбы. Красный сигнал светофора — и я залипаю в каком-то ином измерении. Я вынужден принимать всю эту чертовщину всерьез, и от этого в душе полный раздрай. — Что со мной происходит? — снова задаюсь вопросом, прокручиваю, анализирую и понимаю, что не могу дать четкого ответа. Все слишком сумбурно. Может, сказалось очередное расставание, может, рухнувший в одночасье бизнес или возраст, подбирающийся к переломной точке, а может, появление в моей жизни Его?.. — Да не понимаю я, что вы хотите сказать, — рычу, все больше походя на душевнобольного. Глядя куда-то сквозь пространство, потираю усталые глаза. Пытаясь отогнать туманные видения, мучающие мысли, переключаю свое внимание на ноут с вечно открытыми вкладками. Работа — сайты диспетчеров и логистов. Сегодня груз в Ханты-Мансийск. Завтра партия чая из Питера до Ростова. Уже не былой размах, но все же. Аудиотренинги, где какие-то ебанутые ослы учат баранов, как в этой жизни быть хищником и бороться с депрессией. Хуйня! Полная хуйня! Человек сам себя загоняет в это болото и сам себя должен вытянуть, как тот самый Мюнхгаузен за волосы. Электронные книги, где девочки и мальчики, юные и взрослые, но все одинаково мечтательные, пишут сказки об искренней любви и дружбе. И сами же искренне верят в них. Наивные фантазеры. Жизнь — Домина, с дилдо, кнутом и без пряника, говорящая словами Курта Кобейна: «Никто не умрет девственником, я вас всех поимею». Ярость накатывает с неотвратимостью цунами, стоит только вспомнить, сколько раз эта дева пристраивалась сзади. — Ну ничего. Чем больше человека ломает, тем многограннее он становится, — усмехаюсь мысли, что, может, поэтому и держусь яркой позиции актива. — Я не сдамся. Сейчас как никогда верю в свои силы и абсолютно убежден, что если сумел выкарабкаться с того света, то что мне стоит вытащить себя и из этой задницы! Захожусь в сардоническом смехе. К черту чай! Хватаю бутылку вискаря, плескаю в играющий гранями стакан и уменьшаю градус, добавив три крупных кубика льда. Тонкие дольки лимона полукругом на маленьком блюдце. Красота! Опрокидываю в рот легальный самогон, заливая нахлынувшую злость на себя самого. Пойло обжигает желудок, напоминая, что я опять забыл поесть, мотаясь целый день по городу и по крупицам собирая осколки своего бизнеса. — Итак, что мы имеем? — Алкоголь расслабляет. Дурачась, разговариваю сам с собой, но на деле пытаюсь привести мысли в порядок. — Бизнес — минус одна штука. Хуйня, прорвемся! Стрельнет в жопу — восстановлю или новый создам. Не впервой! Любовник — тоже в минусе. Тут и париться не о чем. Не сошлись — и разошлись. Единственный настоящий плюс — страничка ВК, удивляющая кретинизмом своей анкеты. Имя, пол, семейное положение, родной город… Да кого это вообще должно волновать?! ФСБ? Хотя… «Пол — мужской, — поправляю член в спортивках. — Музыка под настроение, а оно у меня колеблется от голубоглазого соула Стинга с Элтоном до матерно-злого металла «Раммштайна». Ну и хватит с любопытствующих. Выбор аватарки долго бередил мозг — от пресловутого Феникса, что, как никто другой, в яблочко символизировал мои бесконечные падения и возрождения, до джентльмена в белой рубашке с чашечкой кофе в руке, — и как-то органично пришел озарением. Да! Вот этот тотемный зверь — мое. Говорят, как корабль назовешь — так и ходить будешь. Не знаю, как насчет ходить, просто захотелось ежедневно напоминать себе, что с людьми нужно быть осторожным, хитрым, может даже коварным, и уж конечно, никому не доверять. В стране, где живут не самые глупые люди, этого зверька наделили недюжинным умом и магическими способностями, которые проявляются в строго определенном возрасте. Может, и мне уже настала пора принять свой дар как данность. Ведь не просто так мне однажды сказала гадалка слова, над которыми я тогда посмеялся: «Или примешь, или умрешь». Так что авка с рыжим плутом и ник, который в переводе с японского, собственно, и есть мое сокращенное имя, — то, что доктор прописал. Остается только проверить, смогу ли я, как древний Ёкай*, проникать если не в чужие тела, то хотя бы в чужое сознание. Искривляя пространство и время, являться в чьих-то снах или создавать причудливые иллюзии, неотличимые от действительности. А может, и правда попробовать стать оборотнем или вампиром, подпитываясь духовной силой тех, с кем вступлю в близкий контакт? Контактов у меня немного. Близких — тем более. Под столбцом «друзья» — один-единственный, ради которого и завел страницу в так нелюбимой социалке. Играюсь с зажигалкой, то открывая, то закрывая крышку. Рассматриваю танцующий огонек. Сколько всего можно в нем разглядеть?! А вот разглядеть человека… Впрочем, его сложно не заметить. Не знаю, что это было. И иначе как провидением назвать не могу. А может, сыграло роль мое давнишнее увлечение книгами. …Читательский форум с различными темами и столь же разномастным контингентом. Ниочемный треп на такую животрепещущую тему, как дружба. Слежу за разгорающимся спором. Высокопарные фразы одних в попытках поумничать, откровенная тупость других безо всяких попыток вызывают снисходительную улыбку, которая бывает, когда видишь спор двух малышей в песочнице из-за лопаточки. И тут — как вспышка, как порыв свежего ветра средь застоявшегося воздуха. — Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, что ему от тебя нужно, — хлесткая до цинизма фраза словно плевок в этот приторно-розовый пунш. На иконке напротив фразы — силуэт парня, который скрывается за черной тенью на запотевшем стекле, и ник — «Безликий». И внезапно что-то отзывается, вибрирует в душе. Мне кажется, что с этой аватарки он смотрит не куда-то, а именно на меня. Кажется, что я уже это где-то видел. Может, во сне?.. Я и не заметил, когда и как стал его тайным соглядатаем. Странное дело: я наблюдал за парнем — и забывал все свои проблемы и неурядицы. Мне нравилось в этом хамоватом типе все: и откровенное заигрывание с одними, и неучтивая правда в лоб — другим, и унизительно-обидный игнор — третьим. Нет, ты не «Безликий»! Этот яркий, нестандартный ум нельзя не заметить. Не передать словами, какие мной овладевали чувства, когда я наблюдал за виртуозной игрой, что вел этот человек со всяким, кто попадал на его дерзкий язык. Я ждал его ответов на чужие выпады. Злился, когда его откровенно пытались обидеть. Почему-то внутри разгорался азарт. Моя самоуверенность подкидывала мыслишки: «А вот мне бы ты проиграл. Я бы тебя на лопатки уложил и этот дерзкий рот оттрахал». Не видя, не зная, я понимал его, как никого другого. Видел все его попытки следовать одному хорошему правилу для жизни — отогнать от себя всех, пока к тебе не подобрались слишком близко и не воткнули нож в подставленную тобой же спину. Меня разрывал диссонанс исходящих от парня чувств, которые я каким-то непостижимым образом улавливал в его напускной грубости. Он смеялся, ставя скобочки-улыбки, а я чувствовал боль. Он флиртовал, а я видел одиночество. Он злился, а я ловил волны возбуждения и сам возбуждался. Я уже тогда, как настоящий вампир, желал его вибраций, еще и еще, до мандража. Мои мысли о нем стали сродни наваждению. И все же я долго не пытался познакомиться. Понимая, что если подъеду к нему напрямую, то, скорей всего, буду послан, я решился на отчаянный шаг. Познакомился с теми немногими, кого он к себе подпустил. В основном это были девушки, и благодаря своим уважительно-обольстительным манерам я узнал о парне чуть больше. Не осознавал, радовало ли меня это или огорчало. Я слушал рассказы о нем, один страшней другого, и не понимал, что из услышанного правда, а что ложь. Он ни с кем не встречался лично, не общался в скайпе, не давал адрес и телефон, не делился фотографиями… Очень странное ощущение: я чувствовал парня всеми фибрами души, но мысли путались. Я видел образы, но они каждый раз менялись, порой пугая и шокируя. Инвалид? Болезнь — от псориаза до ВИЧа? Видел в образе девушки. И ни одно видение меня не оттолкнуло. Я мысленно перебирал врачей, лекарства, думая, как ему помочь. Но вскоре понял, что вижу то, каким его видят другие, а правда скрыта за семью замками. И только одно знаю точно: Денис, Дэн — его имя, и что он мне нравится… Захлопываю зажигалку и откладываю в сторону, напоследок проведя пальцами по гравированной стали. Глядя в монитор и потягивая вискарик, улыбаюсь, чувствуя, как возникает на кончиках пальцев вибрация. Как в груди, кажется прямо в сердце, зарождается непонятное чувство и начинает разрастаться. Торнадо раскручивается, набирает обороты, и даже в самом эпицентре не спрятаться от сногсшибательных вихрей эмоций. Зябко повожу плечами и обхватываю себя руками, будто боюсь, что сорвусь, зависну в этой воронке между небом и землей. Вдох и протяжный выдох. Закрываю ладонями глаза, пытаясь прийти в равновесие, но вспышки не уходят. Я не знаю, почему так реагирую. Меня это жутко раздражает, бесит, но в то же время я ловлю ни с чем не сравнимый кайф. Задаюсь вопросами снова и снова. Почему? Почему я его чувствую? Почему тянусь к этому странному парню? Почему среди стольких завсегдатаев мои глаза всегда выискивают его? И еще множество «почему», на которые нет ответа. Точно знаю только одно: что с минуты на минуту загорится зеленым свет его окна. «Онлайн». И словно в награду за ожидание маленький огонек извещает о том, что мое наваждение в Сети. Мысли путаются, эмоции захлестывают, но пальцы уже ловко набирают привычное: — Привет, Дэн…