журавли с оторванными крыльями

Проливной дождь бил по гальке, а где-то вдалеке сверкала молния, борющаяся с громом. Обнаженный альфа стоял на балконе, сжимая пальцами тлеющую сигарету. Он приложился к фильтру губами, затягиваясь глубоко, дымом полностью легкие наполняя, а после выдохнул в ледяной воздух. Яростный ветер сорвал с веток гнилые листья, унося куда-то за горизонт. Тэхен тихо, словно кот, вышел на балкон. За ним подолом протянулась простыня, которой он накидкой укрыл изрисованные татуировками и свежими засосами плечи. Альфа стал таким взрослым, так вымахал в росте, что Тэхен едва доставал головой ему до плеч. Его сгорбленная фигура была темнее ночи. Омега подошел ближе, обвивая прохладными руками его оголенный торс, и прижался щекой к крепкой спине. Альфа вскинул голову к небосводу, где грозовые тучи заволокли звезды и луну. Небо ревело, прогневанное. Они должны чаще молиться. Сделав последнюю затяжку, он выкинул сигарету с балкона и облизал никотиновые губы. Порок. Грязь. Похоть. Они сгорят в Аду. — Чонгук, — тихо прошептал Тэхен, оставляя теплый поцелуй под лопаткой. Простыня упала где-то на пороге, и они остались абсолютно обнаженные. Чонгук резко развернул омегу к себе, прижимая того поясницей к балконным перилам, и цепко вгляделся в его глубокие бездонные глаза. Такой же красивый, как двадцать лет назад, с каждым годом он словно еще красивее становится. Альфа провел мозолистыми пальцами, украшенными татуировками, по тонкой талии, останавливаясь на плоском животе, а после ногтями по коже провел, до красных отметин сжимая тэхеновы бедра. — Я — не отец, — хрипло сказал альфа. — Я не Чонгук. Резкая пощечина обожгла щеку, но альфа не отвернулся, продолжая смотреть в подернутые злостью глаза, лишь крепче вжимаясь своим телом в его. Тэхена начало трясти от ярости. Он крепко сжал пальцы в кулаки. — Не говори так, Чонгук. Они сплелись в яростном поцелуе. Из легких весь кислород разом выкачали — они языками боролись, сплетались, Тэхен за него цеплялся пальцами. Его малыш такой, каким был Чонгук. Его малыш стал Чонгуком. Он для Тэхена стал всем — воздухом, кровью, сердцем, смыслом. Альфа повернул его спиной к себе, заставляя выгнуться, выпячивая задницу, и заполнил его тело одним грубым толчком, начав агрессивно вдалбливаться в желанное тело. Он зарычал, впиваясь зубами в тэхенову тонкую шею до крови, точно вампир наслаждаясь сладким вином. — Мое имя — Кииоши, папа, — прорычал альфа ему на ухо, вырывая быстрыми толчками из сорванного горла хриплые стоны. Промокшие вороны сидели на ветке, черными глазами смотря, как дождь тихо шуршит галькой, а ветер уносит вдаль гниющие листья…