Ханамаки зажимает губами фильтр мятно-фруктовой сигареты, пока хлопает по карманам косухи и джинсов в поисках зажигалки, зависнув посреди переулка.
На город опускаются черничные сумерки; дождь закончился час назад: щели мостовой еще черные от воды, хотя брусчатка уже подсохла. На каменных столешницах опустевшей летней кофейни, у которой застрял Ханамаки, лужицы. Он ставит носок кеды на кованный вензель стула и тут же убирает, отходя на половину шага. Такахиро трясет зажигалкой в бессмысленной надежде на крохотный огонек. Чиркает холостым и снова трясет, косо поглядывая на закрытую кофейню, в которой уж точно есть стенд с табачными изделиями.
Застрять в забытой за все эти бесконечные годы отсутствия части города, да еще и с мертвой зажигалкой. Спасибо, Суга, что вытащил, а не оставил умирать от скуки в теплом пледе и с чашкой латте. Нашедшему сарказм — премия: убитая зажигалка.
Когда перед его носом щелкает огонек, первым делом он впивается взглядом в тяжелые псевдоармейские ботинки, утягивающие щиколотки шнурками. Взгляд медленно ползет вверх по обтянутым красной клетчатой тканью ногам. Черная водолазка с высоким горлом, пальто-шинель с поднятым воротником. Угольные завитки волос, лениво-насмешливый взгляд. Максимум небрежности, ножевое попадание Ханамаки куда-то в область желудка. Он прикуривает, чуть вытянув голову.
— Спасибо. — Голос вроде и свой, но какой-то предательски сиплый.
— Обращайся, — незнакомец хмыкает с едва изменившимся выражением лица, на его губах проявляется намек на усмешку. Он прячет руки в карманах шинели и разворачивается на пятках, будто в замедленной съемке.
Он теряется за поворотом, а Ханамаки выдыхает дым из саднящих легких и вместе с ним — наваждение. Доза никотина получена, время продолжить поиски нужной точки на карте.
Он поднимает воротник косухи — вечером совсем холодно: пальцы мерзнут, скользят по черной коже неуклюже, будто и не свои. Его не было в этом городе несколько лет: родители сменили место жительства, когда он учился в средней школе.
А теперь он вернулся. И единственная ниточка, связывающая забытое прошлое и настоящее, в котором Ханамаки тушит окурок рыжими искорками о стену прямо на ходу — его бывший одноклассник Сугавара Коуши.
Они не виделись с переезда Ханамаки, но общаться не перестали, переписывались почти каждый день, часто болтали по скайпу.
Ханамаки вернулся просто так, посреди учебного года, один. Он смог даже перевестись на нужный курс в университете. Просто так было правильно? Что-то внутри говорило в пользу доводов. В том городе ничего не складывалось, а здесь, хотя бы, был друг. Настоящий.
Телефон в кармане зажужжал, Ханамаки ответил на звонок.
—
Макки? — голос Сугавары в трубке. —
Ты идешь? Может, тебя встретить?
— Не-не, я уже подхожу, кажется.
—
Хорошо. — Это легкое беспокойство в голосе Суги как настройка по умолчанию. —
Звони, если что. Мы с Дайчи встретим.
— Хорошо, — Хиро улыбается и сбрасывает звонок.
Он минует несколько переулков, сворачивает налево и, наконец, видит нужное здание. Это нечто среднее между кафе, баром и клубом. Популярное место для молодежи, как объяснил утром Сугавара. Живая музыка местных групп, недорогой алкоголь, много места и оригинальное исполнение. От последнего Ханамаки даже присвистывает. Когда он был здесь последний раз, здание это было старой католической церковью с исчезающим приходом. Теперь это пристанище разношерстных грешников — Макки растягивает губы в ухмылку и двигается ко входу.
Готическое небольшое здание, темно-серое, почти черное. Классические витражные стекла создают игру света и цвета под потолком. Ханамаки зависает почти на пороге, проваливаясь в эту магию бликов сквозь сизый табачный дым.
— Макки! — голос Суги возвращает Такахиро в реальность. Тот почти бежит, тащит за руку темноволосого крепкого парня, чуть выше его ростом. — Как же я рад тебя видеть! — Коуши сгребает его в крепкие объятия, встает на носочки.
— Я тоже рад тебя видеть. — И это чистая правда. Ханамаки, наконец, расслабленно выдыхает.
Когда Макки отпускает Коуши из объятий и смотрит на него настоящего, а не в окошечке скайпа, как обычно — он понимает одну вещь: Сугавара как-то неуловимо изменился. Волосы серебристо-белые, отросшие почти до подбородка, заправлены за уши. Серый тонкий свитер с серебряной нитью, кожанка, черные кожаные штаны, ботинки на шнуровке. Он весь какой-то хрупкий, тонкий в этих тяжелых вещах, весь такой пудрово-пепельный. Мягкий взгляд, цепляющий незаметно стальными крючьями. Сугавара пугающе красивый.
— А это Дайчи. — Суга хлопает парня по плечу, счастливо улыбаясь.
— Савамура Дайчи, рад встрече. — Крепкое рукопожатие, дружелюбная улыбка.
Парень Сугавары, в целом, производит положительное впечатление. Крепкий, смуглый, волосы короткие, почти черные. Ладони в загрубевших мозолях.
— Взаимно, — улыбается. — Ханамаки Такахиро. Ты, случайно, не байкер?
— Почти, я байки собираю.
Они перебрасываются репликами и смешками, пока идут к свободному дубовому столу с лавками. Коуши бросает свою куртку, занимая столик, теперь кому-то нужно пробиться к бару.
— Бодрячок-кун! — судя по резкому движению Суги, обращение, явно, к нему.
Окликнувший высокого роста, выше их всех. Каштановые волосы, уложенные волосок к волоску, модельная внешность, дорогая одежда. Он упирается ладонями в край прямоугольного стола с противоположной стороны и продолжает:
— Как дела? Свежая кровь? — кивает в сторону Ханамаки. — Кстати, интересный цвет волос.
— Спасибо? — Макки не то чтобы шокирует прямолинейность, он оценивает ситуацию: уместно ли отбрить эту диву порцией яда, или лучше повременить. — Ханамаки Такахиро.
Макки улыбается не очень дружелюбно.
— Ойкава Тоору. — Лучезарная улыбка в ответ, оценивающий взгляд с макушки до ног и обратно; очень непростой персонаж. — Ты друг
Коуши?
Он называет Сугавару по имени и это явная осечка, это не специально, видно, что сорвалось с языка. Ойкава делает вид, что сам не заметил, а Суга… Суга стоит со странно застывшим взглядом.
Дайчи делает шаг и прижимает его рукой со спины за плечи. Жест собственника: Савамура улыбается, но больше это похоже на застывшее напряжение; отвечает за Сугавару:
— Друг Коуши. — По буквам, медленно, будто объясняет, кто тут имеет право называть его по имени. Суга едва заметно кусает губу, взгляд ползет вниз и вбок, — Ойкава, ты шел куда-то?
Тот приобретает вид серийного маньяка, растягивая псевдодружелюбную улыбку до клыков — а это уже оскал — вскидывает подбородок. Суга прикрывает веки.
— Да к тебе и шел, Савамура. Нельзя? — голос жесткий, хлесткий.
Его за шкирку оттаскивает назад другой парень, чуть ниже его ростом.
— Я извиняюсь, он уже успел вас достать? — он обращается только к Савамуре, и нихрена это не извинение, это предупреждение. Воздух накаляется до предела, Макки тихо охреневает, потому что это почти военное столкновение.
— Ну что ты, Ивайзуми, все в порядке. — Савамура взгляда не отводит.
Ойкава недовольно скрещивает руки за спиной друга.
— Хорошо. — Парень медленно кивает; переводит взгляд на Ханамаки. — Мы не знакомы? Ивайзуми Хаджиме. — Крепко пожимает руку.
— Ханамаки Такахиро. — Макки улыбается, ухмыляется.
Ивайзуми кажется вполне нормальным. Он кивает головой и утаскивает за собой Ойкаву в противоположный угол зала. Савамура прослеживает половину их пути и уходит в бар за выпивкой.
Макки с Сугой усаживаются на лавку, опираясь спиной на край стола — так лучше видно бар и сцену. Ханамаки выдерживает небольшую молчаливую паузу, а потом вопросительно приподнимает брови, на что Сугавара страдальчески закатывает глаза.
— Не обращай внимания, они пара. Просто Ойкава очень легкий на подъем и довольно… легкомысленный. А Ивайзуми пытается предотвращать конфликты, которые Ойкава мастерски устраивает. В крайних случаях он за него готов шеи ломать.
— И что у вас с Ойкавой? — Макки спрашивает прямо, а Коуши замирает на несколько секунд, и, кажется, даже дышать перестает.
Ханамаки удивленно выгибает бровь, когда Суга вытаскивает из кармана лежащей рядом куртки сигареты и закуривает. Вид у него такой, будто только что бросил зажженную спичку в облитый бензином родной дом.
— У нас с Ойкавой — Дайчи и Ивайзуми. — По буквам, сухо, жестко и медленно. — Я люблю Дайчи. А он любит Ивайзуми.
— И тебя? — Ханамаки пытается расшифровать выражение лица друга.
— Нет. — Устало трет веки. — Давай не будем об этом, пожалуйста, Хиро. Не сейчас.
Ханамаки даже совестно становится, когда Суга таким замученным голосом называет его по имени.
— Хорошо, не будем.
Суга кивает и выдавливает тень улыбки. Честной, но давшейся с трудом. Макки готов отдать голову на отсечение, что у Сугавары в жизни сейчас творится нечто такое, о чем и думать не хочется.
Ханамаки скользит взглядом по разношерстной толпе — все такие яркие, свободные. Из колонок эхом играет какой-то неузнаваемый пост-панк. Кто-то танцует, кто-то целуется, кто-то сидит на столах. Кто-то пьет, кто-то запрокидывает голову к цветным витражам, выдыхает серый дым.
Ойкава и Ивайзуми как раз сидят на столе и смеются вместе с друзьями. Хиро почти давится дымом, потому что видит то, к чему не был готов точно. Черная спина в водолазке, клетчатые штаны, берцы. Угольные завитки волос. Сигарета в одной руке, вторая рука на плечах девушки.
Его незнакомец.
— Суга. — Голос совсем не свой, но это от проглоченного дыма, от чего же еще. — Кто это?
Он прослеживает взгляд Ханамаки.
— Ты про парня? — А вот и знакомое беспокойство в голосе. — Это Мацукава Иссей, друг Ивайзуми и Ойкавы. Макки? — Суга зовет тихо и ждет, когда друг на него посмотрит. — Он натурал чистопородный. Рядом его девушка.
Ханамаки пытается сделать расслабленное лицо и закатить глаза как можно более правдоподобно.
— Суга, ну о чем ты…
— Я скажу один раз: не влюбляйся в него. — Он игнорирует попытки Макки, хмурится и смотрит рентгеном.
— Я и не собирался, — тихо, честно.
Суга не успевает ответить, потому что возвращается Савамура с тремя высокими стаканами пива. Макки пересаживается на другую лавку, устраивается напротив них. Дайчи целует Сугу в висок, и тот расслабляется. Они пьют, курят и делятся моментами жизни. Спустя десять минут, Макки может точно сказать две вещи: Савамура Дайчи — отличный парень, а Мацукава Иссей имеет все шансы стать большой проблемой.
Его девушка похожа на изящную статуэтку. Черные длинные волосы, густая прямая челка, фарфоровая кожа. Тоненькая вся, хрупкая; черная джинсовка в разноцветных значках и нашивках, черные кожаные шорты, колготы в мелкую сетку, кеды, закрывающие щиколотки. Она вся такая прехорошенькая, Макки она даже нравится. Глядя на то, как она смеется или на то, как она пребывает в постоянном движении, танцуя, прыгая, обнимая знакомых — невольно хочется улыбнуться. Что и делает Мацукава. Он отпихивает ее в шутку, когда она издавая много шума, пытается повиснуть на нем, потом он все же ее обнимает, поднимает и прокручивается вокруг оси — девушка подгибает ноги так по-детски. Он убирает что-то у нее с макушки и щелкает по носу — смеется, когда она возмущается. А потом она тащит его танцевать. И он изображает вселенскую скуку и недовольство, но сдается, когда она заливается звонким смехом. Он танцует с ней под чертов пост-панк настолько идеально, не всерьез и легко, что Макки хочется выть. Он двигается так, будто танцевать начал еще в роддоме, он делает это с ней, и на этом акцент. Он крутит ее, кружит, опрокидывает, придерживая за талию, а она все время улыбается, звонко смеется. А потом он целует ее. Обнимает, легко прижимает к себе, и это так естественно, только вот у Макки явно какая-то проблема с жизненно важным органом в грудной клетке — отказывается работать. Как поэтично и тупо, мать твою, Макки. Он встречается глазами с Сугой, и тот, кажется, готовится сообщить ему смертельный диагноз, судя по выражению жалости и скорби на лице.
Песня заканчивается, а на сцене уже настраиваются какие-то ребята. Девушка целует Мацукаву в щеку и убегает к ним. Макки поднимает брови, поворачиваясь к Сугаваре, не успевает задать вопрос.
— Нацуми поет в группе, они регулярно здесь выступают. Перепевают, в основном, чужие песни. — Выдыхает струйку серого дыма в сторону. — Вроде как альбом даже свой пишут, иногда что-то свое проскакивает.
— У нее очень необычный голос, — вклинивается немногословный Дайчи.
Они играют пару проигрышей, девушка танцует у микрофона, публика тут же следует ее примеру. Снова пост-панк, и это так гармонично с ней вяжется. Она двигается легко и динамично, а потом обхватывает микрофон на стойке обеими ладонями, делает вдох и начинает петь.
Remember when I left you, I couldn’t say your name.
Ее голос и правда необычный, он подобен холодному океану: глубокий, низкий, звонкий, он затапливает помещение, не дает вздохнуть. Ханамаки давится соленой водой в легких.
Oh no, I think I’m falling, oh no, I think I’m fine.
— Суга, идем танцевать. — Макки тянет его на танцпол, а Дайчи открещивается от приглашения и остается смотреть.
I can see the hearts sinking.
Слова песни застревают у Ханамаки в горле. Он отдается музыке, отпускает себя, а рядом танцует, вытягивая руки к потолку, Сугавара. И, может быть, все, что ему нужно было — это приехать в забытый город к другу и просто послать все к чертям? Танцевать, себя не чувствуя, захлебнуться голосом девушки случайного незнакомца? Какая глупость, Макки, господи.
Он замечает взгляд Ойкавы. Он сидит все на том же столе, смотрит на Сугавару, и это будто бы струна, натянутая между ними: протяни руку — порежешься до костей. Взгляд скользит дальше и дальше, пока не приходит понимание — Мацукавы тут нет. Как нет и его шинели на вешалке рядом с их столиком.
Он ушел.
