Post-punk

Макки пропускает первую пару первого учебного дня в новом университете, и пропускает он ее в кабинете ректора, улаживая последние дела с документами. Секретарша, к которой его отправляют дальше, оказывается крайне приятной девушкой: она любезно соглашается рассказать, где находятся библиотеки в корпусах, деканаты, столовая и буфеты. Когда принтер отдает ей расписание, Ханамаки задает вопрос, который на данный момент времени беспокоит его больше всего: — А с курением на территории какие правила? — Невинно улыбается. — На территории, по сути, нельзя, устав предусматривает штрафы, — девушка улыбается в ответ. — Но у второго корпуса есть стеклянный пристрой справа от входа, увидишь. Это старая курилка со времен строительства университета. По факту, курить и там запрещено, но, учитывая сколько там ошивается преподавателей, все давно забили. — Швейцария, значит. — Макки протягивает руку и забирает свое расписание с другими документами. — Вроде того, — девушка хитро улыбается. — Так, а это расписание твое и бумаги, которые ты сейчас должен занести… Ханамаки честно пытается все запомнить, но думает только о дозе никотина. Первый и второй корпуса представляют собой большие угловые идентичные сооружения, образующие квадрат с внутренним двориком. Из одного здания в другое можно попасть через стеклянный переход на втором этаже, куда и бредет медленно Ханамаки. В наушники поют до боли знакомое: «Whenever I’m alone with you, you make me feel like I am whole again». Макки застывает у стеклянной стены перехода и смотрит, как ветер гонит туман, похожий на куски ваты. Будто и не туман — облака спустились на землю. Целая палитра от белого до антрацита, асфальт глянцевый от влажности и периодического дождя. Другая стена перехода выходит на внутренний двор: по центру раскидистая сакура с лавочками вокруг ствола. Клумбы, скамейки, в одном углу даже стоят столы, залитые теперь дождевой водой. Макки цепляет взглядом знакомую белую макушку рядом с деревом и уже тянется рукой к телефону, чтобы набрать друга. Но замирает. Потому что к Сугаваре подбегает парень, в котором Ханамаки сразу узнает Ойкаву. Он что-то говорит ему, эмоционально жестикулируя. Суга весь напрягается, со второго этажа отлично видно, как вымученно застыло его лицо. Он отрицательно мотает головой и пытается уйти, однако Ойкава успевает схватить его за запястье. Сугавара опускает голову и, очевидно, что-то говорит, вырывает руку из хватки и быстро уходит. Ойкава какое-то время просто стоит и смотрит вслед. Он достает пачку сигарет и закуривает, не смотря на запрет курить на территории университета. Макки кажется, что воздух застывает свинцом. Сугавару надо все-таки расспросить, очевидно же, что между этими двумя происходит что-то, чего происходить не должно. Или наоборот? Но Суга не выглядит хотя бы обычным, он будто существует с петлей на шее. О поведении Ойкавы судить сложно, ибо сравнивать не с чем, но видно невооруженным глазом, что он весь как на иглах. Ханамаки толкает дверь в курилку. Стеклянный куб: маленькая комнатка с двумя дверями — с улицы и из корпуса. Лавочки, урны. К счастью Ханамаки, никого нет — вторая пара начнется через минуту. Он сует под мышку папку с документами и прикуривает сигарету; стекла от контраста температур внутри и снаружи запотели матовым налетом, и это добавляет атмосферы. К облакам-туману без линии перехода, к мокрому глянцу асфальта, к пару изо рта. К замерзшим пальцам, сжимающим сигарету. В наушниках играет что-то рандомное из плейлиста, а слышит Макки все те же строки. «Whenever I’m alone with you, you make me feel like I am home again». Привязчивая мелодия. Дверь с улицы открывается почти бесшумно, Макки от неожиданности глотает дым. Узкие черные джинсы с порывами, высокие, тяжелые ботинки на шнуровке. Все та же шинель с поднятым воротником, все те же черные кудряшки. Он сначала заходит, прикрывая за собою дверь, кидает рюкзак на лавку, а потом уже замечает остолбеневшего Ханамаки. — Можно подумать, что ты меня преследуешь. — У него низкий бархатный голос, манерно-медленный; он смотрит, улыбаясь так просто и естественно, немного смешливо. — Но я пришёл первым. — Макки парирует, склоняя голову к плечу. — Черт, — Мацукава тихо смеется под нос, когда прикуривает; выпускает струйку дыма в ноги. — Тогда получается наоборот. — Он бросает это слишком легко, лениво улыбается одними губами, прикрывает один глаз от дыма. Макки отчего-то плавится, он выдыхает на один раз больше, чем затягивается. — Мне начать переживать? — Он просто не может остановиться и продолжает перебрасываться двусмысленностью с вчерашним незнакомцем преступно легко. — Ханамаки Такахиро, кстати. — Мацукава Иссей. — Улыбка не сходит с его губ. У него взгляд тяжелый и медленный. Неожиданно в курилку вваливается Ойкава — раздраженно и нервно. Он явно не в восторге от того, что тут кто-то есть. Нехотя цепляет на себя маску дружелюбия. — Ба, какие люди. Ойкава бросает как приветствие, но звучит это в итоге, как предложение свалить из его поля зрения нахрен. Он вяло осматривает присутствующих, резко дует в сигарету, прикуривает. — У тебя сложный вид. — Мацукава беззлобно ухмыляется в своей ленивой манере, скрещивает руки на груди, опирается плечом на выступ в стене. Ойкава отмахивается. Падает на скамейку, руки сует в карманы пальто. — Ты ведь уже знаком с другом Сугавары? — С другом Сугавары… — Ойкава смотрит куда-то в сторону, тихо повторяя на автомате, глаза у него какие-то стеклянные. — Да, мы уже знакомы с Ханамаки. Ойкава даже предпринимает попытку в хорошие манеры и кивает Макки головой, растягивая губы в улыбку. Получается, откровенно говоря, паршиво. — Не твой день, смирись. — Иссей легко треплет его по голове. — На пару идешь? — Не хочу, к черту все. — Ойкава упирается локтями в колени, прячет лицо в ладонях. Макки тушит окурок: — А я пойду, пожалуй. — Я тоже. — Мацукава затягивается быстро и глубоко, бросает окурок в урну. Они выходят в холл. Ханамаки высматривает в распечатке с расписанием свою пару. — Где находится аудитория 306? — Хм, — Иссей чуть склоняет голову набок. — У тебя сейчас там пара? — Нет, в следующем месяце. Хиро, уткнувшийся носом в расписание, слышит тихий смешок — Мацукава улыбается шире. — Пойдем, провожу, — он кивает головой в сторону лестницы, чуть меняя направление. — Эй, ты опоздаешь на свою пару, если будешь мне экскурсии устраивать. Не то что бы он против. Но это странно? Может, дело в том, что тогда говорил Сугавара о нем? Слишком яркий букет мыслей, когда Мацукава идет рядом, не переставая улыбаться. — Я уже опоздал. Понять причину этой улыбки для Хиро кажется невозможным, он просто идет рядом. «Whenever I’m alone with you, you make me feel like I am fun again». Так они доходят до нужной двери. — Триста шестая. — Мацукава приваливается плечом к стене у двери. — Спасибо, — Макки как-то неловко улыбается. — А теперь иди на свою пару. — Иду, — Иссей пожимает плечами с особенно довольным лицом. Он приоткрывает дверь триста шестой и смотрит в щелочку, а потом проскальзывает внутрь. Онемевший Ханамаки с округленными глазами вламывается за ним, громко задевая плечом закрепленную створку. Мацукава тихо смеется. Преподаватель смотрит недовольно. Иссей тянет Ханамаки за манжет к свободным местам на задних рядах. — Так мы однокурсники что-ли? — Макки ошалело шипит, пригнувшись почти к столешнице. — Что-ли да. — Мацукава откровенно веселится, держа эту ухмылочку на лице, подпирает подбородок рукой, прикрывает пальцами губы. Будто он знает больше, чем должен, но на самом деле это не так. Преподаватель бросает хмурые взгляды в их сторону, возвращаясь к лекции. Иссей спокойно достает толстую тетрадь на пружине и листает к чистым страницам. Макки все еще в некотором ступоре, поэтому предпочитает искоса следить за пальцами Мацукавы: они длинные, узловатые, скорее тонкие. Красивые. Немного грубые. Он будто кожей чувствует, какие ощущения останутся от прикосновения — наверное, у него теплые руки. Во всяком случае, Макки так кажется. Иссей перелистывает слишком много, и Ханамаки на секунду ловит взглядом наброски, сделанные черной гелевой ручкой. — Ты рисуешь? — Ам, ну… Не то что бы. — Он немного неловко трет ручкой переносицу у глаза, находит чистую страницу, переписывает с доски иероглифы. — Ходил в художку во времена средней школы с Ойкавой и Ивайзуми. Ты же с ним тоже уже знаком? — Угу, — Макки понимает, что неприлично смотреть на собеседника так прямо, но шлет к чертям нормы приличия. — Вот. С ними и ходил, год на третий правда бросил, не совсем мое. — Пауза. — А потом выгнали Ойкаву, — Мацукава тихо и коротко смеется, выводя на бумаге знаки каны. — Почему? — Макки выгибает бровь. — Ну, — Мацукава прокатывает ручку между пальцев. — Была у него тогда одна чудесная придурь. Он в последнее время везде пытался вписать Апокалипсис. В смысле, библейский, — улыбается воспоминаниям, переводит взгляд на Ханамаки. — Что бы ни задавали, он умудрялся второе пришествие вклинить, хоть немного. Не знаю, серьезно это с ним было или просто учителей эпатировал — Ойкава всегда мыслил нестандартно, чего уж. Мацукава откидывается на спинку стула, а Макки, тем временем, пребывает в некотором замешательстве. — И его из-за этого выгнали? — осторожно уточняет. — Не совсем так. Просто из-за его выходок многие учителя с ним конфликтовали, ну и в итоге у всех накопились. А Ойкаву нельзя ущемлять, он пробивает любые стены. «И вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить», — Иссей дурачится, посмеиваясь. — Чума? — Макки поддерживает веселье. — По некоторым версиям, — укладывается на сложенные руки щекой. — Мы все тогда наслушались. Как можно так долго улыбаться, ловит себя на мысли Макки, но у них это обоюдно. — Ты же, буквально, цитируешь библию? — Да это все с тех пор осталось в памяти. Ойкава мыслит настолько нестандартно, видит все под таким странным углом, что нередко заражает и окружающих. Вот мы с Ивайзуми и углубились ненадолго в изучение, правда так ничего и не поняли, — хрипло смеется. — Ойкава махнул на нас рукой как на умственно отсталых. — И-и... это его вера? Макки, в принципе, не так интересуют подробности жизни посторонних людей, однако, в этот раз все выглядит как забавный ребус. — Да в том-то и дело. Он ни во что не верит. Но его картины и правда были красивыми. Ребус, загадка, головоломка. — А Ивайзуми доучился? — Да, и он учится до сих пор. Он скульптор. — Ух ты, — брови Хиро подлетают в восхищении. — Круто как. — Это так. Макки думает, как бы подсмотреть наброски Иссея в конце тетради. Но отчего-то не решается спросить. Заканчивается пара, следующая здесь же. Пятиминутная перемена. Нет смысла выходить из помещения. Мацукава напевает мелодию в нос, Макки она кажется странно знакомой, хоть и сложно ее угадать из-за искажения звука и шума вокруг. — Что это за песня? Мацукава замолкает и загадочно улыбается. — По правде сказать, это прозвучит странно? Она крутится у меня в голове с тех пор, как я тебя увидел сегодня. — Так я на нее похож? Или что? — Ханамаки понимает, что надо просто все свести в шутку и не углубляться, но не может. — Может быть. — Мацукава задумчиво смотрит на доску. — Когда я тебе прикурил в том переулке, знаешь, ты был похож на парня из семидесятых, вписанного в эту реальность. Да и сейчас… Ты будто не отсюда, не из этой жизни. Наверное, поэтому так просто с тобой говорить. — Мацукава ловит взгляд Макки и улыбается немного неловко. — Ты говоришь очень странные вещи. — Макки кажется, что от участившегося сердцебиения его голос дрожит. — Один мой лучший друг как-то раз на выездном пленере вписал в пейзаж зверя — спасибо, что без Блудницы. А второй мой лучший друг трахает первого, — Мацукава улыбается шире и искреннее. — Они давно поломали мне психику и моральные рамки, все претензии к ним. Макки не выдерживает и некоторое время ржет, уткнувшись в сложенные на парте руки. — Окей, окей, принято, психологическая травма. — Машет рукой. — Так что за песня-то? Мацукава прикидывает что-то в голове, но вдруг тихо пропевает бархатным голосом: — However far away I will always love you, however long I stay I will always love you, whatever words I say I will always love you, I will always love you. Ханамаки немеет, потому что последнее, что он ожидал услышать, это песня, которая крутится у него в голове с утра. Он достает телефон, отматывает плейлист на две композиции назад и дает Мацукаве наушник. Тот сначала приподнимает бровь, а когда начинается музыка — прикрывает глаза ладонью и тихо смеется. — Если бы я не видел, как Ойкава с тобой разговаривает, я бы начал думать, что ты моя галлюцинация. Если бы Макки не видел, как он целует свою девушку, продолжал бы думать, что он с ним флиртует. Макки ненавидит эту свербящую пустоту внутри. Пара проходит спокойно, Ханамаки начинает медленно въезжать в тему. Тишина, монотонный голос лектора, стук мела о доску, шуршание листов. Резкий звук внезапного дождя по железным козырькам. На последних минутах лекции телефон жужжит сообщением от Сугавары. «Ты в универе?»  «Так точно». «Знаешь, где курилка?» «Ага, как закончу, сразу туда». — Пойдешь курить? — Макки шепчет Мацукаве, ставя телефон на блокировку. — Ага-а, мне только надо отдать контрольную преподу. — Кивает головой на лектора. — Так что жди меня. — Окей, окей. Когда они пересмеиваясь вваливаются в курилку, Сугавара уже там. Он многозначительно приподнимает брови, когда видит, как Мацукава фыркая в кулак на очередной сарказм Макки придерживает ему дверь, после чего заходит сам. — Суга! — Макки почти светится изнутри, и это тоже несколько шокирует. Они пробивают «пять», и Макки встает рядом с Сугой, прижимается спиной к стеклу. Мацукава садится на скамейку справа от двери напротив них. Он вытягивает ноги, почти задевая ботинки Хиро. — Как твой первый день? — Суга хитро прищуривает глаза на Ханамаки, как бы намекая. — Социализируешься? Макки хочет ласково ткнуть этой язве пальцем в глаз. — С однокурсниками вот знакомлюсь, — тянет по буквам с улыбочкой. Мацукава со скамейки молчаливо машет Суге рукой, обозначая, кто тут однокурсник. Дверь мягко открывается, и в помещение вплывает флегматичного вида Ойкава. Он встречается глазами с Сугаварой и, не останавливаясь и не теряя отсутствующего выражения лица, разворачивается на носках, пытаясь уйти. Мацукава невозмутимо и почти не глядя ловит его за рукав и резко дергает на себя — Ойкава неуклюже приземляется на скамейку, но делает вид, будто все так и планировалось. Он кладет ногу на ногу, запахивает пальто, прикуривает сигарету и упрямо не поднимает глаз. Сначала он смотрит на свои ботинки, но позже рассеянно переползает взглядом до коленей Сугавары. — Ты чего дрожишь? — Мацукава тихо спрашивает Ойкаву почти на ухо, но достаточно четко, чтобы услышали и Ханамаки с Сугаварой. Ойкава опускает голову, его каштановые вихры качаются, когда он отрицательно крутит головой. Макки только сейчас понимает, что его и правда пробивает дрожь. Ойкава поднимает голову резко, откидывается затылком на стену, шмыгает носом и отворачивается к окну. Макки смотрит на его выражение лица, в отблеск стеклянных глаз, на эту безнадежную попытку раствориться взглядом в рваном тумане за стеклянной стеной. Сугавара делает шаг и оказывается рядом с Ойкавой почти вплотную, он проводит тыльной стороной кисти по лбу и скользит к виску. — У тебя жар, — тихо, осипшим голосом, и отчего-то виновато. Ойкава нервно дергает головой, сбрасывая его руку, он смотрит снизу вверх прямо в глаза Сугаваре — тяжело, болезненно, яростно и слишком откровенно. Суга едва выдерживает этот затянувшийся зрительный контакт на такой маленькой дистанции. Ойкава встает и смотрит теперь сверху вниз, между ними пару сантиметров. Коуши рядом с ним будто тоньше и меньше. И уязвимее. Слово, которое так искал Макки, чтобы описать то едва заметное изменение в его друге. Уязвимость. — Ты прав. — Сухо, холодно и жестко. — У меня жар, и мне нужно домой. Он уходит, а Суга еще несколько секунд смотрит в пустоту. Кивает Макки неуверенно и тоже уходит. — Как насчет прогулять остальные пары? — Мацукава флегматично тушит окурок о стенку пепельницы. — Есть предложение? — Макки выгибает бровь. — Я сегодня романтик, я хочу к воде. Поехали? И улыбается Мацукава так легко и обезоруживающе, что Макки просто кивает головой.